Младший сын. Часть 3

Трудное колесо жизни в Прибалтике медленно набирало обороты. Приходилось сталкиваться с незнанием языка на каждом шагу. Были люди дружелюбные и шли навстречу, были – не доброжелательные и навстречу шли неохотно. Шяуляй лежит в той части Литвы, где процент русских не так уж велик.  Если верить сообщениям министерства Литвы по миграциям, то процент русских в Литве не превышал двух!
Поэтому в последующие годы, уже тесно связанные с девяностыми волнения в Литве были не столь значительны и не имели тех последствий, которые происходили в Латвии и Эстонии. Об этом отдельно и не сейчас.
Людмилу встретили на телефонной станции доброжелательно. Как же!  Однокурсница самого директора!  И у неё всё пошло гладко до тех времён, пока литовский язык не стал привалировать,  как общегосударственный для Литвы.
Я устроился в НИИ телевидения, которое тесно сотрудничало со многими городами России.  Меня встретили напряжённо и с нескрываемым удивлением: поменялся из России в Литву!?
Честно говоря, только уже находясь в Литве, я понял, что сделал глупость.  Мы мало интересовались международным положением, теми слухами о республиках Прибалтики, которые ходили по стране и ничем не подтверждались.  Гласность, появившаяся при Горбачёве ещё не сделала всё это достоянием масс. Всё вуалировалось и тщательно скрывалось. Поэтому мы не могли понять напряжённого отношения к нам.
Документация конструкторская велась в НИИ на русском языке и мне предназначалось её проверять, прежде, чем представить на согласовании в ВМФ России. Да, мы занимались разработками некоторых приборов для подводных лодок. Сегодня это уже не секрет. Нет НИИ и таких же предприятий в России.
К Саше дети отнеслись тоже напряжённо. Его стали поколачивать литовские мальчишки.
Всё трудно притиралось.
Когда мои сотрудники узнали, что я усиленно изучаю литовский язык в университете, потом на специальных курсах, ко мне стали относиться с симпатией.  В кои веки, русский
самостоятельно изучал их язык. Я попросил сотрудников говорить со мной только по-литовски, не взирая на то, понимаю ли я или нет.  Год напряжённейшей работы приносил свои результаты. Я везде встречал доброжелательность. Свободно говорил в магазинах, аптеках, на рынках. Мне охотно отвечали, уже не подозревая, что я не литовец.
В нашем отделе работал мужчина бывший преподаватель философии в Литве. Что он делал в телевизионном НИИ, я так и не понял. Зато он привязался ко мне и стал учить меня диалекту нижней Литвы, то есть там, где мы и жили. Я быстро усвоил диалект и моя речь превратилась в местную. Я уже плавал в языке, как рыба в воде.  Я посещал их вечеринки, танцевал их танцы, пел их песни.
Со мной на совещаниях присутствовал переводчик до тех пор, пока я не сказал, что мне больше перевод не нужен.  Он пошёл в президиум и что-то сказал директору института.
Директор встал и сказал: «Друзья, среди нас есть человек, который за полтора года в общем  выучил наш язык!». И жестом поднял меня. Я не помню, но хлопали в ладоши все очень долго и кричали: «Браво, Валерий!!!» Все друг друга в Литве называют по именам.
На другой день приказом мне увеличили оклад в три раза. Это было очень ощутимо для нас. Я стал полномочным представителем  института по связям с военно-морским штабом, представляя им разработки нашего института. Часто бывал в Москве в командировках.
Возвращаясь обратно, я входил в купе поезда Москва- Вильнюс, и на вопрос кого-нибудь все ли в купе литовцы, я скромно умалчивал и весь разговор шёл уже по-литовски.
По моему акценту люди ставили догадки, и говорили, что я родился где-то в Верхней Литве у Игнолины. Я никого не разочаровывал, хотя родился в Ленинграде. Я отчётливо понимал, что взошёл неимоверным трудом на ту ступень общества, куда русскому, не говорящему по-литовски, никогда не достичь! Я уже  везде был своим. Мне было очень легко и даже радостно. Мне уже не нужно было стесняться никого и нигде.