Зарубка

       Дашка жила на той же улице, что и мы с мамой. Она отличалась от девчонок и мальчишек, живущих по соседству, особой вредностью.
Бывает такой тип людей и во взрослой жизни, так вот вся их вредность  начинается в раннем детстве.
        Выщипать пару перьев из петушиного хвоста, устроив переполох в курятнике, погнаться за перепуганным котом, затеять корриду с  гусаком, измазать коровьими лепёшками окна обыгравшему и тем самым опозорившему её в азартной игре однокласснику - для Дашки это было так же естественно, как есть, спать и ходить в школу.
       Она была старше меня на пять лет, худой, но жилистой и сильной. Стремление Дашки любой спор разрешить дракой приветствовал только один человек в хуторе - дядя Серёжа, её отец. Он души не чаял в дочке, всё терпел, ни в чём не отказывал, а от жалоб на неё отмахивался, как от назойливых мух.
       Мать Дашки, которая не смогла в своё время подарить ему сына, долго терпела от мужа унизительные оплеухи и толчки. Однако, по мере роста дочки и проявления в ней мальчишечьих способностей, глава семейства становился всё спокойней и, в конце концов, упрекать жену перестал, чему та была непередаваемо рада. Обретя в дочери черты, которые он мечтал видеть в сыне, дядя Серёжа всячески поощрял Дашкину вредность, обучал различным приёмам, которые она  тут же закрепляла на практике, выходя вечером  за калитку своего двора и высматривая жертву, к которой легко можно было  за что-нибудь придраться.
        На улице, слева от нашего дома, помимо Дашки, жили её одноклассницы - близняшки Вера и Таня, спокойные и тихие, которые редко выходили гулять. Мне даже казалось, что они побаиваются свою шумную соседку. Справа  стояли дома  моих одноклассников, Мишки и ВаськА. Остальные ребята были значительно младше или старше, или жили далековато  от нас. Со временем  возрастная разница стёрлась, и в юности мы составляли одну шумную и весёлую компанию.

         Но тем летом мне исполнилось ещё только  семь лет, а с Дашкой  никто не дружил, поэтому она выбрала в подруги меня. Возможно, она руководствовалась ещё одним соображением: моя мама преподавала математику, отличалась  строгостью, и ей казалось, что Анна Павловна (так звали маму) будет с ней помягче.
        Мама ничего не имела против нашей дружбы, а мне было приятно внимание такой   большой девочки, грозы мальчишек.
          Неистощимая на выдумки, Дашка руководила нашими атаками на колхозный яблочный сад, на опять же общественное арбузное поле, причём, сторож бахчи   совершенно не представлялся ей преградой. Особенно привлекало нас совершать набеги в малинник, потому что его охраняли на коне, чтобы с высоты сразу заметить воришку. Малинник широко раскинулся за огородами, и спрятаться в нём было легко, тем более, что можно было присесть на корточки и долго лакомиться крупными ягодами с нижних веток, почти на одном месте, медленно перемещаясь в таком положении между высоких кустов.
      Дружба с Дашкой состояла  из приключений, в короткие промежутки между которыми мы рассматривали нашу домашнюю библиотеку, мерили мамины платья, пока она была в школе. Мне не нравилось, что Дашка без стеснения красит губы маминой помадой или обувает её туфли на высоком каблуке и любуется на себя в зеркало. Сама я ничего не брала без разрешения, по комнате в нашей семье не принято было носить иную обувь, кроме тапочек, но в моём доме Дашка была гостьей, а мама всегда поощряла гостеприимство - и я терпела.
    Однажды всё же я не сдержала упрёка: Дашка наступила на длинный подол праздничной юбки и чуть не порвала новую вещь. Дашка округлила глаза и потрясённым голосом воскликнула: .
- Разве я не важнее тебе, чем какая-то тряпка? Во имя дружбы человек должен снести любые потери! Я думала, у меня есть настоящая подруга, а ты?
        Мне стало стыдно, и всё продолжалось до тех пор,  пока однажды мама не обнаружила пропажу бус и лёгкого шарфика, которые Дашка "взяла поносить".
         Пришлось рассказать маме не только о примерках и упражнениях в гримировании, но и о том, что Дашка показывала мне неприличные картинки, которые тайком брала у отца из тайника, отчего мне было  особенно  стыдно.
         Тайное рано или поздно становится явным.
         Томимая жаждой мести за пережитый  стыд, Дашка решила отыграться на мне. Проявляя внешнее благодушие, она  увлекла меня за собой, обещая что-то показать. Обрадованная тем, что подруга простила моё предательство, (именно так она определила мои честные ответы на вопросы мамы), я с готовностью последовала за ней.
       Надо сказать,   имя у нас было одно. Только   её называли - Дашкой, а меня -Дашулей, что тоже не могло не повлиять на Дашкино мстительное чувство, усиливая его в несколько раз.  На самом деле, я медленно росла и долго была очень маленькой и хрупкой. Даже в восемь лет, когда мы ездили в город,  в автобусе за мой проезд денег  не брали, считая, что мне не больше пяти.
-Иди за мной! - таинственно сказала Дашка, когда мы, миновав с тыльной стороны дворы соседей, оказались на их огороде.

          Мы вышли на тропинку, вьющуюся между грядок, и остановились.
Дашка внимательно огляделась по сторонам и пошла впереди, махнув мне рукою, чтобы я следовала за ней. Огород плавно перерастал в сад - она остановилась возле старой черешни, недалеко от колодца, и таинственно прижала палец к губам.
- Идём, это здесь, - Дашка потянула  меня за руку.
         Сад у них был неухоженным, не то, что наш: всё заросло высокой травой, кусты малины заняли свободное место вдоль соседского забора, образуя глухую изгородь.
         Я нерешительно сделала несколько шагов.
- Не бойся, я же рядом, - прошептала она, но мне было как-то тревожно и хотелось уйти.
         Дашка, тем не менее, не выпускала моей руки, и вместе мы приблизились к колодцу.
         Здесь она отпустила мою ладошку и заглянула в колодец:
- Смотри! Смотри сюда, видишь?!
      Колодец представлял собой глубокую яму, обложенную по окружности края своеобразным бордюром, верхний край которого доходил мне чуть выше уровня груди. Раньше он всегда был прикрыт деревянным кругом крышки, но сегодня крышка стояла рядом, прислонённая к  его боку. Над колодцем не было привычного барабана с ручкой, чтобы поднимать наполненное водой ведро. Почему дядя Серёжа не сделал его и как он мог обходиться без особых приспособлений, неизвестно.   
        Я осторожно подошла и заглянула: дна почти не было видно! Колодец уходил круглой дырой куда-то глубоко в землю, вода чуть заметно мерцала  там и казалась чёрной.
        Я невольно отшатнулась, но в то же мгновение Дашка наклонилась  и, подхватив меня на руки, повернулась к колодцу.
        Я судорожно обвила руками её шею.
- Вот сейчас разожму руки - и никто не узнает, куда ты делась, - мстительно прошипела Дашка, держа меня над колодцем.
         Меня охватил непередаваемый ужас. Я представила, как будет голосить мама, безуспешно пытаясь меня найти, и слёзы ручейками полились со щек  к ушам.
         
         Дашка, скорей всего, хотела меня только напугать, но не рассчитала свои силы - я вдруг почувствовала, как дрожат и слабеют её напряжённые руки, державшие меня над  этой чёрной дырой, и увидела её испуганные глаза: она не могла приподнять меня вверх, чтобы перетащить обратно через сруб колодца!
         Какая-то неведомая мне сила (много лет спустя я поняла, что это и есть - жажда жизни), заставила меня вцепиться в Дашку и дёрнуться так яростно, что она отшатнулась назад, увлекая меня за собой, и через мгновение она уже лежала на земле навзничь, а я  - упав на неё всем телом, сильно ушиблась лбом  о её нос. Мы обе закричали от  неожиданности и боли. Смешиваясь со слезами, по лицу Дашки струилась кровь.
         Увидев это, я замолчала и  медленно встала, чувствуя, как горят  ссадины на локтях. Дашка поднялась с ещё большим трудом, размазывая кровь, задирая вверх голову, потирая затылок.
- Не говори матери, - глухо сказала она.
       Я отвернулась и, прихрамывая, побрела домой.
- Тебе всё равно никто не поверит! - зло крикнула Дашка мне в спину.
      Потрясение от случившегося было столь велико, что я не могла произнести ни слова.

           Дома никого не было. Во входную дверь упиралась большая лопата, которую мама называла грабаркой. Таким способом пользовались многие сельчане, показывая гостю, что хозяин где-то поблизости: на огороде, в саду или убирает в сарае. Можно громко позвать - и он выйдет. Когда уходили далеко или надолго,  двери закрывали на замок.
        Я отодвинула грабарку, которую сама же и укрепила, отправляясь за Дашкой, вошла на веранду, села к столу, уткнулась лицом в ладони,  и громко расплакалась. Было очень горько от осознания того, что  доверие  может оказаться таким ненадёжно - опасным, а дружба - вероломной.
       Неожиданный стук заставил меня вздрогнуть. Я посмотрела  на окно: за ним стояла Дашка. Она закатывала глаза и корчила за стеклом рожи.
- Уходи отсюда! - крикнула я.
- Видишь? - Дашка перестала кривляться и подняла руку.
        В пальцах был зажат коробок спичек.
- Я могу спалить дом! - азартно воскликнула Дашка.
       У меня похолодело внутри: от моей недавней подруги  ожидать можно было  и не такого.
       Я подошла к  двери и толкнула её, но она не шелохнулась.
       Это хитрая Дашка приставила к ней лопату.
- Открой сейчас же! - в моём голосе было столько  чего-то незнакомого мне самой, что Дашка неожиданно послушалась, отодвинула грабарку и отступила назад.
      Я схватила чугунный  засов -  узкий призматический стержень чуть больше метра длиной, которым закрывалась на ночь наша дверь изнутри, и, несмотря на его увесистость, направила его, словно копьё, на свою бывшую подружку.
      Дашка испугалась моей решительности и бросилась бежать по тропинке в сад, потом -  в огород, но я не отставала, потому что бегала всегда очень быстро, и только тяжёлый засов не позволял мне догнать её сразу.
- Я пошутила! - прокричала она, не останавливаясь, видимо, почувствовав, что сейчас я метну в неё свою сокрушительную палку, потому что я почти настигла её и уже подняла руку, чтобы сделать это, но что-то остановило меня.
- Никогда  больше не подходи ко мне! - крикнула я, замедляя бег на  краю их огорода.- Слышишь, никогда! Ты мне больше не подруга!
Дашка отбежала ещё и повернулась ко мне.

        Мы стояли на противоположных краях  дорожки, словно на разных полюсах земли, и издалека молча смотрели друг на друга.
        Неожиданно я почувствовала, как тяжёл мой жезл возмездия, опустила   на землю один его конец  и пошла назад, волоча его по тропе. Я не знала, что линия, которую рисовал он за моей спиной, становилась конечной чертой  нашей дружбы с Дашкой.
       Спустя некоторое время, она заболела и была определена на лечение в интернат для детей, страдающих туберкулёзом лёгких.  По слухам, через год всё обошлось, Дашку вылечили, но в деревню она не вернулась - жила у бабушки в городе.

        Прошло много лет.
        Мы встретились неожиданно, на городском вокзале. Она первая узнала меня и окликнула. Почти не изменилась внешне, но казалась совершенно  другой - общительной и беззлобной.
       Не верилось, что это она и есть, коварная Дашка. Со стороны казалось, наверно, что мы по-приятельски разговаривали, пока стояли в очереди за билетами, Дашка рассказывала о своей жизни легко и непринуждённо, я больше слушала.
       Но бывают такие моменты в жизни, которые похожи на зарубки в лесу  или в горах. Идёт время, дожди жёстко хлещут по дереву, или камню,  ветра грубо сметают песчинки  или огрубевшую кору, колючие снежинки бьются об их поверхность, а вмятина от зарубки не исчезает: она и через годы напомнит о том, кто её сделал.

- А помнишь, ты чуть не уронила меня в колодец? - неожиданно даже для себя спросила я  Дашку, когда подошло время прощаться.
- В какой колодец? - удивлённо подняла она брови.
- Тот, что был  в вашем саду.
- Не помню!
"Такое, наверное, и помнить стыдно", - подумала я.
       Мне  почему-то стало жаль её.   
- Ты что-то путаешь! - Дашка внезапно рассмеялась каким-то неестественным смехом и посмотрела в сторону.
       И я вдруг поняла, что она лжёт. Эта зарубка, которую она оставила   в моём детстве, не стёрлась и в её памяти.
- Прощай, - произнесла я. 
  Дашка не ответила.
  Линия, размежевавшая наши жизни много лет назад, стала теперь невидимой, но совершенно непреодолимой стеной.
                Наталья Коноваленко