В конце

Вы дому не нужны — чего ради вы так низко опускаетесь и нуждаетесь в нем — уходите — уезжайте далеко-далеко от дома.

Мы плыли по штормящему вечернему морю, как на бакен, на свет аквалабы. Он был почти не виден за стеной леса на берегу, мы гребли спиной и вообще не знали куда, на носу кричали все "правее, правее!". Капюшоны обнимали мокрые головы,и только ноги, босые и синие, мёрзли под банками. Волны, частые и блестящие, как рыбья чешуя, бились о лодку, пытаясь перевернуть её, высыпать из неё нас, что бы ощупать каждое тело и повинуясь неясной жадности утащить на дно. Солнце уползло за фиолетовые горы и теперь сидело там, притаившись. Ему-то хорошо, а над нами небо в грязных тучах. Скорлупка скользила легко между камнями, ровно и сильно выпрыгнула на берег. Это были последние минуты на вёслах, в море, с людьми. Тащили лодку, запирали карбасный сарайчик, хлюпала потом домой солёная вода в ботинках. А на следующий день ветер шёл берегом, шёл, шёл... Мёрзли руки, мы мыли лодку, ели бутерброды, держа их в ладонях с налипшим песком. Потом и скорлупку заперли, её тащили на руках, тяжело и шумно. Кому же охота сидеть в сарае целый год, слышать море, но не суметь подобраться к нему?