Философский очерк 3

Все чувства наши – суть судроги и агония. Мы пробуем на вкус, пережевываем и что-то глотаем, что-то выплёвываем, чем-то давимся. И то, чем мы давимся, и вызывает у нас самые яркие впечатления и ощущения. Помню, однажды я подавился куском мяса. Он засел во мне накрепко. Будто распёр всё внутри. Воздух перестал поступать в меня, гортань свело от судорожных глотков и отхаркиваний. Я зажимал своё горло руками, словно старался выдавить из себя кусок мяса, как остатки зубной пасты из тюбика, я бил себя вгрудь (движение напоминающее браваду отважного человека перед неминуемой гибелью). Потом я начал слабеть. Ноги подкашивались, сухожилия плавились под кожей, переставая держать моё тело в вертикальном положении. И тогда наступил невероятный покой, который граничил с паникой (или эйфорией), который стирал восприятие реальности и закупорил память. Очень необычное чувство, сложное, ни на что не похожее, оно выстраивалось во мне как схема замысловатого химического элемента. И я не противился ему. Истома завернула меня в тёплые свои объятья, глаза застелило темнотой. Но страха уже не было. Если минутой ранее я метался по квартире в жалких попытках освободить себя от чего-то инородного, что крепко вцепилось в моё жизненное тепло и, открытой форточкой в мороз, вытягивало его из тёплой комнаты моего тела, то теперь прохлада разливалась внутри меня и становилась приятной. Но внезапно сокрушительный поток воздуха хлынул внутрь, темнота растворялась в пространстве кухни, я будто увидел себя со стороны, в нелепой позе на полу, жадно хватающего воздух, я плакал, изо рта у меня лились слюни, я сипел, скребя пальцами по кафельному полу. Подняв глаза наверх, я увидел отца, стоящего надо мной. Он буквально вытряс из меня кусок мяса, чуть не забравший мою жизнь, подняв меня за ноги вниз головой. Тогда я понял, что живу.

Приблизительно такая же история происходит и с нашими чувствами, самыми непередаваемыми, ярчайшими, теми, что останутся с нами навсегда. Сначала они пугают, вызывают панику и страх, подмывают не пускать их в себя, отхаркнуть или проглотить,отказаться от них, выдернуть их из себя, вывернуть себя наизнанку. Потом завораживают, приносят наслаждение, непередаваемый восторг, они практически доводят нас до исступления своей абсолютной самобытностью и исключительностью, каждое из этих чувств совершенно не аутентично, ново и неповторимо, перфектно всвоём роде. Но после необузданной ребяческой радости начинается анализ происходящего. И мы видим себя в совершенно глупом виде, раскорячившись на полу, вытирая слюни и жадно глотая воздух. И понимаем, что, в сущности, всё заключалось лишь в нелепых судорожных движениях, своеобразной пляске Святого Витта в нашем сознании, эпилепсии нашего рассудка. Весь волшебный трепет внутри представлял собой всего-навсего микроспазмы диафрагмы, тремор на кончиках пальцев рук, сбивчивость речи из-за волнения и красноту щёк в результате прилива крови к голове в силу учащённого сердцебиения. Но именно в такие моменты, где-то между сумасшествием и научным скептицизмом, мы действительно понимаем, что живём. И, несмотря на то, что в силу полноты ощущений, волны чувств и (банально) бури эмоций, мы иногда готовы умереть, а порой и умираем где-то глубоко внутри, мы вновь открываем глаза и обращаем лицо в сторону всё новым и новым смертям и воскресеньям! Но главное, не потерять искренность. Дорожить тем, благодаря чему мы достигаем апофеоза собственного бессознательного. И неважно, будь то любимый человек или просто кусок мяса.