История Пациента. Вторая часть

Cancer
Я смотрел в окно, за которым шел снег. Он покрывал всю землю мягким одеялом, которое так и манило к себе. Пейзаж внушал покой.
Обернувшись, я оказался в трех шагах от собственной кровати. На краю сидит она в черном платье, к которому лежащий так привык.
Я подошел к нему и встал у изголовья, не веря. Все равно, что смотреть в зеркало. Его бледность была мертвенной, волос на голове, бровей и ресниц  - всего этого не стало из-за химиотерапии. Которая не помогла.
Я взглянул на Мелиссу, она плакала. Он держал её за руку, пальцами второй утирая ей слезы. Он что-то говорил, но так тихо, что пришлось пригнуться и напрячь слух, чтобы разобрать.
- Не надо меня жалеть, если не можешь смотреть – отвернись, или можешь уйти. Я не обижусь.
Он погладил её по щеке, её глаза вновь наполнились слезами.
- Холдон, что я буду делать без тебя?
- Жить, любимая, ты будешь жить. Так, как сама захочешь. Я перестану быть тебе помехой, - эти его слова причинили ей почти физическую боль.
- Зачем ты так говоришь? Я хотела прожить с тобой эту жизнь, и все последующие, ты знаешь об этом.
- Прости, - меня пронзила боль, ему было тяжело дышать, - просто прощаться с тобой так трудно. И надо решить ещё один неприятный вопрос…. А пока, не дашь мне воды, если можно?
- Да, конечно, - она взяла стакан с тумбочки и поднесла его к его, то есть моим, губам, так как вкус этой воды я почувствовал. – Какой вопрос?
- Мои…похороны.  Не отпирайся, это случится довольно скоро. Ты помнишь, какой у меня любимый костюм? Похороните меня в нем, пожалуйста.
- Ты ведь знаешь, твоя мама сделает все наоборот. Она никогда не слушает меня.
- Скажи об этом тете Мэри. Она тебя любит и поможет с мамой. Не сердись на неё.
- Хол, сейчас мне на неё плевать. Меня волнуешь только ты. Что говорят врачи?
- Что осталась мне неделя, если очень повезёт. Опухоль распространилась в легкие. Мне трудно дышать.
Её глаза округлились о ужаса. Я, то есть он, притянул её к себе для поцелуя. По его щеке скатилась слеза. По моей тоже. Я знал, как тяжело ему было сделать это. Я видел в своей памяти, которая быстро восполняла пробелы, как он, уже находясь в больнице, пытался оттолкнуть её от себя злостью, но она не отвернулась.
- Я ужасен, - произнес он, прервав поцелуй.
- Совсем нет, - попыталась улыбнуться она.
В палате повисло молчание. Я не знал, что мне делать, куда идти, и как вообще барьер смог закинуть меня сюда. В мою палату. В мою обрывающуюся жизнь. Для чего я оказался в самом болезненном из участков своей памяти? Было ли это наказанием? Очищением ли? Миг кровавого безумия, когда я вонзил в неё нож, до сих пор жег меня изнутри, душил. Медленно подпаливал и оставлял гореть, пока не останется только прах. Я сел на кровать позади Мел. Погладил её волосы. Здесь я был словно призрак. Она вздрогнула, как от сквозняка. Мое отражение глядело на меня… осознанно? Люди при смерти могут видеть призраков?
В любом случае, он видел меня и выглядел напуганным.
- Не бойся, я скоро уйду, - сказал я ему. Он моргнул и успокоился. Смирение глубоко проникло в его душу, вселяя равнодушие ко всему. Возможно, я и правда видел самого себя перед смертью. Не помню.
- А твоя мама…, - начала она, отвлекая его от его же призрака. – Она.. что ты говорил ей обо мне?
- В каком смысле?
- После того, как я ушла. Как ты ей объяснял это?
-  Никак. Ты просто ушла от меня. К чему ты вдруг это вспомнила?
- Ни к чему. Просто она может не пустить меня на твои… ну ты понимаешь. Не разрешит помнить тебя.
-Ничто не сможет заставить тебя забыть.  Только если ты сама этого не захочешь. Тебе не стоит её бояться.
Разговор стих. Для них комфортно было находиться в молчании, в отличие от меня. Я до сих пор не мог воспринять его как себя, поэтому ощущал себя третьим лишним. С самим собой не поговоришь, не задев при этом Мелиссу. Нужно только ждать. Их слов, света, знака, голоса в голове – чего угодно, только бы выйти отсюда и не чувствовать этой боли. Эта память утомляла, в такую вот передышку между ними меня мучила совесть, я вновь и вновь корил себя за слабость перед волками. Как я мог поступить так со всеми этими людьми? Мысль ходила по кругу, точно песня на повторе.
За окном, тем временем, стемнело. Они сидели, молча глядя друг другу в глаза, периодически она его целовала, он сбивчиво дышал. Приходила медсестра с морфием, принесла ему покой.
- Я боюсь, Мел, - наконец сказал он, когда она прилегла рядом, стараясь не задеть трубки и обнимая его за плечи.
- Смерти?
- Да. А что если там пустота, ничего нет, сон без сновидений. И меня не существует.
- Поверь мне, там есть миры. И ты попадешь в один из них, дожидаясь меня.
- Ты не жалеешь об этом?
- О чем?
- О том, что осталась со мной? Сейчас?
- Нет, я же сказала, что буду с тобой до конца.
- А я много о чем жалею…, - произнес он отрешенно, - Жалею, что не женился на тебе, что не подарил тебе ребенка. У тебя осталась бы память обо мне. Жалею, что отпустил тебя тогда, когда не должен был. Мои часы тикают, отсчитывают дни до моего ухода. А может и часы, а может и минуты…
Он зашелся кашлем. Она поднялась, нажимая на кнопку вызова медсестры. Тогда я увидел красную точку на снегу, в окне. И я понял: ему остался один день. Как и мне здесь. Если сейчас он уснет, и она уйдет, то они больше не увидятся, не поговорят. Я подошел к нему, касаясь его лба ладонью. От холода он очнулся и приступ спал.  Она вновь присела на краешек кровати, взяла его руку в свою, затем поднесла её к своим губам и легко поцеловала, проглатывая слезы страха и облегчения.
- Начинается, - прошептал он, - Эта агония. Вскоре она поглотит меня полностью, я сгорю в ней, - он говорил это, пристально вглядываясь в мои глаза.
- Тише… тише…Тебе нельзя нервничать. Меня отсюда выпроваживают. Говорят, мне надо поспать. Поэтому я должна идти, но я вернусь завтра. Отдыхай, любимый, смотри добрые сны.
Она встала с кровати и попятилась к выходу, не отрывая от него взгляда. Он жестом остановил её.
- Мелисса, если это мой последний день, будь честна со мной и ответь. Что я значил для тебя?
- Жизнь. И до сих пор её значишь.
- Теперь уже нет.
- До свидания, Холдон. Обещай, что дождешься меня завтра.
- Обещаю. Я люблю тебя.
 -Я тоже тебя люблю.
Она развернулась и вышла, плотно закрыв за собой дверь. Он вздохнул, уже легче, так как не было больно, и медленно погрузился в сон. Я отправился в его подсознание,  которое показывало ему Теневой мир.
Своего обещания он не сдержал.
 Mama
Темный и узкий коридор. А где черно-коричневый мир? Где двухцветные деревья и чистый воздух? Где дорога? Неужели я пришел?
В приглушенном свете я разглядел дверь на том конце коридора. Через нечто подобное я прошел, умирая. Там меня ждет распределение, не так ли? Значит, все, что мне нужно сделать, это пройти по коридору. Но с прошлого раза я не доверял дверям.
Не прошел я и половины, как в стене открылось окно, затягивая меня внутрь. Так я оказался внутри даже не одного, а двух  воспоминаний, полного бессильного стыда и гнева.
Я увидел себя. Здорового, наверное. Он писал письмо.
Моя комната не отличалась особым уютом, но мне она нравилась. Стол, за которым я сейчас писал, стоял около большого окна, кровать возвышалась слева от него. Темно-синие стены давали понять, в каком настроении я пребывал почти постоянно.
На улице день. В окне я увидел начало лета. Солнце только-только до конца отогрело землю от зимнего мороза, и теперь щедро раздавало свои лучи людям. Парня за столом это не волновало. Его беспокоили только строки, которые он время от времени наносил на бумагу, раздумывая над каждым словом. Заглянув через плечо, я увидел следующие строки:
«Дорогая мама,
Прости, что я подвел тебя и не оказался таким сыном, которого ты хотела. В моей болезни нет ни твоей вины, ни моей …» А затем несколько перечеркнутых. Закрещенное «несмотря» было вновь написано поверху. Он явно что-то для себя решал, в чем-то сомневался. Я решил не мешать и занялся осмотром комнаты: светлая, много зеленого цвета, так мною любимого. Несколько цветков стоят на подоконнике. Стол завален книгами и тетрадями, в подставке более десяти ручек разных цветов, фарфоровая черепашка, доверчиво глядящая вдаль. Уверен, в одной из тетрадей я рисовал.
Панорама города на стене, несколько постеров. Шкаф книжная полка, навешанная на противоположной стене. Стол и кровать. Что ещё нужно настоящему мечтателю? Ах, да. Я не заметил магнитофон и стопку дисков на полке, книги с которой остались на столе.
Наконец, он коснулся бумаги. Появилось ещё несколько неуверенных строк. «Несмотря на то, что ты тогда на меня обозлилась. Прости меня и за следующие слова: ты не любила меня, мне лет с десяти казалось, что я был нежеланным ребенком»
На большее тот я пока не решился. Я - призрак вспомнил этот момент своей жизни и немного испугался: теперь я знал, зачем он пишет письмо. Теперь я увидел на письменном столе пузырек со снотворным. Он решался на это… Почему так? Я не помнил, чем это кончится, но явно не смертью.
Думать о своей судьбе в настоящем я даже и не пытался – слишком сложно сосредоточиться, когда видишь и чувствуешь себя со стороны. Была уверенность в том, что меня наказывают. Прогоняют, так сказать, через самое тяжелое в моей жизни. Ни пленки, ни кадров – просто чистая память, чистые эмоции. Какой реакции от меня ждут?
Земной Холдон, Холдон из моей памяти стал быстро что-то строчить, отвлекая меня от затянувшихся размышлений. Я стоял за его плечом, будто ангел-хранитель, наблюдая за решительным шагом, который уже когда-то был совершен мною Объяснение с матерью.
« Ты позволяла своим мужчинам меня бить. Говорила, что так они воспитывают негодного меня. Возможно, я действительно вырос слабохарактерным и хилым. Однако то, что ты закрывала на все глаза, ужасало и унижало меня куда больше, чем побои. Поэтому я и сбежал из дома в шестнадцать. Но вы вернули меня…» В моей и его воображении вспыхнули те картинки: страх, стук сердца, дикие глаза, жалостливые мольбы, удар, ещё один, ещё…Он зажмурился и резко открыл глаза, спугивая остатки прошлого. Слова ложились на бумагу все легче и легче.
«После того, как я встретил Мел, я стал сильнее, смелее, стал все реже к вам заходить, все меньше бояться. Внезапно это очень тебя огорчило. Ты вдруг решила обо мне позаботиться, и, обозвав Мелиссу продажной девкой, ты запретила мне с ней встречаться.
Лишь один вопрос мучил меня тогда, а может и не один: где ты была эти «недолгие» 23 года? Почему сейчас? Зачем ты решила стать матерью именно в тот момент, как оказалась мне не нужна?»
Он снова начал вспоминать, и я вслед за ним. Знакомство с родителями. Ужасный день возвращения.
«- Все будет хорошо, - пообещала она мне.
Ты их не знаешь. Своего отчима я ненавижу. Никак не могу взять в толк, почему она за него замуж вышла.  И ещё он нас бил. Она говорила, что он исправится, хотя сама в это не верила.
- Хватит. Ты уже рассказывал мне об этом. Прекрати, пока я не решила отсюда сбежать. Она твоя мать, и я должна как минимум сказать ей спасибо.
- Она не поймет за что.
Мелисса позвонила в дверь. Открыла нам её уставшая женщина пятидесяти лет, молодящаяся, однако выглядящая  из-за этого хуже некуда. Эту ужасную штукатурку, которую она звала макияжем, я помню с тех самых шестнадцати лет. Да, меня бесила моя собственная мать. Мы не виделись два года.
-Здравствуй, мама.
- Хаолдон! – как ни в чем не бывало. С милой улыбкой, которая не сделала её ничуть красивее. – Проходите!
- Мам, это Мелисса, моя девушка.
- Очень приятно. И как давно вы вместе?
- Чуть больше двух лет.
- Два, значит… Ну ясно. А мы вас ждет к ужину. Знаешь, Мелисса…
- Можно просто Мел, - прервала она маму. Та критично осмотрела её с головы до ног и выдавила:
- Конечно. Так вот, он давно у нас не был, и мы рады, что появился такой повод.
- Спасибо.
Мы прошли на кухню, где сидел этот кошмарный человек, оставивший шрам на моем плече. Даже резать любил, урод. Словно кот бешеный.
Он был невообразимо, тошнотворно мил. Мне стало страшно за Мел. Ещё очаруют её. И разочаруется, как я когда-то. Они пытались создать подобие семейной атмосферы, вели светскую беседу, но мало что у них выходило. Время от времени у отчима проскальзывали в речи бранные слова, мать злобно поглядывала на мою девушку исподтишка. Мелисса, казалось, ничего не замечала.
Вечер окончился мирно. Мы попрощались, и всю дорогу Мел говорила, что я это зря говорил на мать, что они хорошие.  Я никак не мог решиться снять её розовые очки. Она словно забыла все, о чем я её рассказывал. Она даже заставила меня пойти к ним завтра. «Мириться, так мириться до конца.»
Крики и брань встретили меня. В перерыве между ссорой со своим мужем, мама нашла время отчитать меня за такую неряшливость в выборе девушек. За такую «чудовищно правильную пафосную куклу». И она посоветовала найти мне кого-то попроще, достойнее меня, так она выразилась. Я молча ушел, даже не хлопнув дверью. Слишком уж это пафосно.»
Он изменился в лице и приписал ещё кое-что
«Это все гнев, которым я сейчас охвачен. Мне просто необходимо было это написать. Считай это исповедью. Или прощанием. Я ничего от тебя не требую, главное, прочти.»
Как же крепко я связан с собой, если его мысли становятся моими. Он решил сначала, что перед смертью должен думать по-другому. Затем принципы и гордость взяли верх.
«Когда я узнал, что у меня рак, и мне поставили шесть месяцев до смерти, мне трудно было смириться с этим.
Твоя реакция подкосила меня. Зря я счел это важным для тебя. Зря пришел в третий раз за год. Я ожидал от тебя всего, чего угодно, но только не этого. Да, меньше надо было курить, ты бы тогда не нашла причин злиться. Я был бы здоровым, счастливым, абсолютно не нужным тебе сыном.»
«-Как ты посмел?!
- Мама, так получилось. Я не знаю из-за чего.
- Нет, скажи мне, как ты посмел заболеть? Что я по-твоему должна с этим делать? Теперь же на мне будет столько забот. Ну и свалил обязанностей…
- Ты ничем мне не обязана.
- Я же твоя мать. Столько всего: врачи, лекарства, содержание твое, похороны… Ох, сколько же это…
- Будет тебе стоить? Нисколько. Мы справимся сами. Можешь навещать меня, мы не можем видеться чаще, если хочешь. Если вдруг это что-то в тебе пробудило, я рад. До свидания, мама.»
Я был шокирован. Для меня это было как впервые. Теперь я понимал весь смысл этих, сперва  жестоких слов. И, кажется, понимал причину желания уснуть навечно.
Его и моего сердца коснулось самое святое. Дрожащими пальцами он взял выпавшую ручку и продолжил.
«Мелиссе я напишу другое письмо. Пожалуйста, не вини её в том, что случится. Это целиком и полностью моё решение.
Я хочу взять в своей жизни хоть что-то под контроль. Хочу умереть сам, не дожидаясь, пока болезнь медленно выжмет и меня силы, осушая и опустошая, превращая в жалкое подобие меня. Я не хочу, чтобы она видела меня таким.
Прощай,  мама»
Он выдохнул, откидываясь на спинку стула. Запаковать и отправить. А что потом? Левой рукой он взял пузырек таблеток. Потряс над ухом, послушал.
А потом выпить. Все до единой. Ничего не боясь, ни о чем не сожалея.
Сердце больно сжалось, напомнив ещё об одном письме, которое нужно будет написать. А стоит ли? Зачем ей знать, что  я был обезображен страшным недугом? Зачем ей мучиться? Я считал молчание наилучшим выходом.
Не будет никакого письма. Да и нужно ли это куда-то отправлять? И так найдется, когда они обнаружат меня, захлебнувшимся и уснувшим. Мама, мама, а была ли ты ею когда-нибудь?
Очевидно, что единственной, кого я любил в жизни, была Мелисса. Неужели мне удалось найти идеал? Мой идеал?
Его мысли перескочили на нечто, что заставило его улыбнуться. Он думал о ней. Вспоминал её глаза, волосы, смех. Вспоминал, что чувствует, когда касается её, целует, обнимает, перебирает пальцами волосы…
Все отошло на второй план. Мама, таблетки, суицид – всё.
«В конце концов, она моя причина цепляться за жизнь, пусть даже такую недолгую, пусть даже с печальным концом. Главное провести её с ней.»
Мы засмеялись, когда он приписал коротенькую строчку к письму.
«P.S. Все мы попадем в ад, не правда ли?»
Упаковка таблеток упала со стола. В ту секунду я почувствовал себя живым, однако в следующий момент конец темного коридора напомнил мне об иллюзорности происходящего в той комнате.
Я открыл дверь и оказался в просторной круглой комнате с ещё тремя дверями, поставленный перед нелегким выбором.
Sleep
“Если войдёте в какую-либо дверь, не закрывайте её за собой, как бы вам того не хотелось», - гласила табличка на стене. Из трех дверей надо было выбрать одну. На самом деле все стены круглой комнаты были покрыты разными табличками. Где-то пояснения, а где-то просто имена. Я понял, что из трех дверей надо была выбрать одну. За ней либо окажется долгожданное распределение, либо…я не знал, что произойдет, если я открою неверную дверь.
 Шансы один к трем. Всего лишь сделать шаг в верном направлении. Но на это так тяжело решиться.
 Я был опустошен. Я ощутил жизнь, и через секунду её у меня отобрали. Я вспомнил, каково это было, и дыра в душе затянула меня внутрь самого себя. Я оказался в безграничных лабиринтах памяти, не зная, что искать, кого, как это самое что-то найти, и найду ли я хоть что-нибудь.
 Все, чего мне тогда хотелось, это вновь оказаться безымянным Пациентом, ничего не знающим ни о себе, ни о своих близких, чистым, как ребенок. Так было бы гораздо проще. Сейчас я бы просто открыл все три двери, потому что знал бы, что за ними ничего не будет. Мне нечего было бы помнить, не о чем было бы жалеть. Открыл бы их, одну за одной, а потом просто вошел бы в нужную.
 Однако, зная, кто я есть, я знаю, что может ждать меня. Это всего лишь догадки, но …
 Меня может ждать только то, чем меня пытали здесь прежде: встреча с собственной памятью. Я надеялся, что моя жизнь была не настолько сложной, что в её лабиринтах можно было заблудиться.
 Воспоминания почти полностью ко мне вернулись, сознание выкинуло меня из лабиринтов, но я ничего не мог воспроизвести. Тяжелый груз давил на голову и куда-то в область сердца. Я знал, что помню, но вспомнить не мог.
 Моя память и моя личность на мгновения отгородили меня от себя. Холдон забился куда-то в угол сознания. Я снова стал Пациентом, которому было плевать на свою жизнь. Я открыл ближайшую ко мне дверь. И Холдон вернулся.
 Это была обычная детская комната, с небесно-голубыми стенами, на которых наклейки-звезды отдавали накопленный за день солнечный свет. Поздний вечер, почти ночь. Люстра, человечек с лампочкой вместо головы, сидящий на молодом месяце, приглушенно горела.
 Обычная кровать для обычного взрослого. Только вот одеяло с планетами и космонавтами. Мальчик явно любит звезды. А вот и он, лежит, по нос закрывшись одеялом и ждет, пока родители не придут прочесть ему сказку на ночь.
 Лет семи, со светло-русыми волосами Мелиссы, и её любопытным взглядом, он периодически выглядывал из-под одеяла и смотрел на дверь. Он ждал, ждал уже несколько минут и его терпение иссякало.
Дверь спальни поскрипывает, пропуская двоих человек в большой мир такого маленького мальчика. Эти двое, он и Мел.
 Вот так вот. Это были они. Родители. Он с книжкой в руках, здоровый, Черные волосы коротко острижены, нормальный цвет лица, живые глаза, и влюбленный взгляд на жену.
Они повторяют этот ритуал каждый, ну или почти каждый день. Малыш привык к этому и уже не может уснуть, если ему не прочитает сказку мама или папа.
 Я стоял там и не мог пошевелиться, даже дышал как можно реже, стараясь не спугнуть такую прекрасную иллюзию. Я подошел на полшажка ближе. И, поняв, что они меня не видят, стал наблюдать за прелестнейшей сценой.
 Они были такие уютные. Такие домашние и семейные. Казалось, стоит протянуть руку – и дотронешься до источника жизни. Мягкий свет лампы излучал и тепло, и я осознал, в каком холоде существую сейчас.
 Сказка называлась «Соловей и роза». Странный выбор для семилетнего мальчика, но она была его любимой. Храбрая птичка, которая принесла себя в жертву ради ненужной любви. Я забыл, что все это представление было для меня. Значит, мальчик выбрал сказку не случайно.
 Мимолетный отблеск здравого смысла заглушил прилив нежности. Я отчаянно хотел верить в реальность происходящего. Мне казалось, что я должен принести себя в жертву, подобно соловью, необходимо перестать существовать, чтобы не мешать этому сбыться. Чтобы появился на свет этот любознательный мальчик. Чтобы они, а не я, могли читать ему перед сном.
 Они дошли до конца сказки, и я опять вспомнил, чем она оканчивается. Соловей умер, отдав свою кровь, чтобы роза стала алой, но его жертва была напрасной: юношу отвергли.
 Родители захлопнули книжку, попрощались с мальчиком на ночь и, уходя, выключили свет. Мы остались с ним один на один.
 Если это все обман, я пожертвую собой напрасно? Они не существовали, и никогда не будут существовать. Я почти решился уйти.
 Из-за дверей повеяло холодом, мне показалось, что она вот-вот закроется, поэтому я в страхе вышел из очаровательного сна. Секунды или минуты я стоял перед дверью, думая, не открыть ли её вновь. Открыть и остаться там навсегда. Или исчезнуть?
 Оцепенение внезапно охватило меня, и я отшатнулся от этой двери, представив на минуту, как я буду исчезать. Слишком большая цена за слишком маленькие шансы на реализацию.
Но как же тянуло вернуться!
 «Пусть я усну, пусть мальчик уснет, пусть это видение пропадет из памяти или из бытия. Иначе я вернусь туда и захлопну двери».
 Пятясь, я уперся в стену, сполз вниз, обхватив руками колени. О таких моментах, как этот, вспоминаешь потом с облегчением. Ступор. Тотальнейшее отсутствие мыслей. Шок. Я не закрывал глаз, но ничего перед собой не видел. Ручка двери стала красной, но это я заметил уже после того, как очнулся. По-прежнему надо было выбирать.
 Я уже не знал, чего хочу. Распределения, жизни ли, смерти ли. Не знаю, хотел ли идти дальше или мечтал остаться здесь. Ведь можно пожить и тут. Мне необходимо только спать. А здесь с этим проблем не будет.
 На том и решилось: как минимум, раз я здесь поспал. Во сне я блуждал в темном лабиринте, подгоняемый страхом, иногда волками. Мне снились и они, снилось, что они меня растерзали.
 Я подхватился, поняв, что оставаться здесь нельзя. Твои же сны доконают тебя.
 Дверь, которая была выбрана, для большей убедительности покрылась трещинами, чтобы я заметил.
 Теперь пятьдесят на пятьдесят. Либо одно, либо другое. А что если опять неверно?
 Возможно, просто окажется пустота. Мне незачем больше выбирать. Я пойду на распределение, оно ведь уже так близко.
 Следующую дверь я открыл наспех и увидел там такую картину: женщина собиралась на свидание в прихожей. Приглядевшись, я понял: это была моя мать. Она была, красивой, и веселой, подводила глаза, осматривала себя зеркало, поправляла прическу, улыбалась. Надеялась на что-то. Чего-то ждала.
 И тут до меня дошло, чего не хватает на этом рисунке: меня. Я обычно всегда вертелся у неё под ногами, а она только прикрикивала и отмахивалась от меня.
 Значит, без меня ей было бы действительно лучше. Я действительно был обузой. Мама, мама, мамочка. Тогда я почувствовал все то, что чувствовал в пять-шесть лет, я хотел её внимания, её заботы.
 К ней зашла тётя Мэри. Самые счастливые воспоминания из моего детства были связаны именно с ней. Она забирала меня от матери, когда у той была истерика, или когда они с мужем ссорились, или когда она искала себя кого-то. Я не осознавал этого.
 У тёти Мэри было весело. Она была для меня образцом настоящей матери: у неё самой было двое детей, которые очень хорошо ко мне относились, и любящий муж, который принимал её такой, какая она была.
 И все же в этом видении она была другой: сильная, самодостаточная женщина, которая стала сестре лучшей подругой, которая её не стыдится, и не берёт из жалости её сына к себе.
 Такой могла быть их жизнь без меня. Такую жизнь я бы хотел для них. Мне хотелось узнать, что чувствовала мама после моей смерти. Впервые за долгое время мне было не все равно, что она подумает.
 Передо мной, как и в прошлый раз предстал выбор. Решиться на отчаянный шаг, не зная, станет ли это реальностью, и стереть себя из истории или уйти, точно определив печальную судьбу своей матери.
 Я решался, но не мог не думать о другой сцене за другой дверью. Внезапно, мне захотелось посмотреть на неё ещё раз.
 Я уверенно вышел из это двери, которая тут же покрылась трещинами, и вошел в уже треснувшую, ожидая повтора. Но, открыв дверь, я увидел сияющую пустоту космоса. Звезды, планеты, галактики – все это великолепие растянулось передо мной, но не это было мне необходимо. Мне нужна была детская с небесно-голубыми стенами. Мне не нужно было смотреть на реальные звезды, я хотел коснуться наклеенных на стены, впитывающих свет солнца, пластиковых звездочек.
 Нет. Этого действительно не существовало. Я охотно поверил в придуманную сказку, как когда-то верил книгам. И сейчас разочарование жгучей волной поднялось по позвоночнику и ударило в сердце.
 Я захлопнул двери. Опять отошел к стене. Закрыл лицо ладонями. Потом зажмурился, переметил ладони на уши, так как в голове начали копошиться мысли, а слушать их я не хотел.
Все решилось. Я два раза сделал неправильный выбор, но остался жив, и теперь последняя дверь находилась прямо передо мной, а я никак не мог сделать этого шага. Жалкий слабак. Даже не существо- мысль. Материя, которая никогда не станет чем-то реальным. Тень человека, умерший, запутавшийся, напуганный. Кому ты нужен, распределение тебя не ждет, если бы ждало, давно бы уже нашлись более простые пути. Они рассчитывали, что ты умрешь здесь, или у волков, где угодно – расчет был на то, что ты не дойдешь. Что ты испаришься, станешь дымкой, искрой, чей миг горения давно завершен. Несчастный осколок стекла.
 Мысли осиным роем кружились в голове, жаля то в одной, то в другой точке, оставляя после себя противное ощущение гниения.
 Моя душа потеряна. Она ищет способы найти путь, но в последний момент с него сбивается. Так может пора уже подтолкнуть её?
 Если это не сделаю я, это не сделает никто.
 Осторожно, маленькими шажками я подошел к той самой двери. Постоял около минуты, соображая, что там может быть, и что будут со мной делать. Потом дотронулся до ручки. Она была теплой, по-настоящему теплой, будто приглашала меня, успокаивала.
Всё будет так, как и должно быть. Я дошёл, я не умер, не принес себя в жертву, не сдался волкам, не прыгнул в космическую бездну. И я заслужил узнать свою участь. Я заслужил узнать, кто я есть.
Я потянул дверь на себя. Та охотно подалась, и вот уже спустя полминуты я созерцал то, чего никак не ожидал увидеть на распределении.
Teenagers
 Все это так приближено к человеку. Я ожидал всего, чего угодно, только не пути на средневековую площадь. Каменные стены, узкий проход, а куда я ещё мог выйти? Старая площадь, где я окончу свой путь.
Площадь была пуста. А в центре – внутри меня все похолодело. Эшафот. Самый обычный, как на картинках в учебниках истории. Сооруженный из дерева, качественно скрепленный, я явно не первым буду там стоять.
А наверху меня ждали две девушки, что шли впереди Парада. Что они здесь делали, ума не приложу. Возможно, именно они и будут определять мою участь.
Я быстро взошел по короткой лестнице, где они подали мне руки, чтобы было легче подняться.
- Ты, наверное, удивлен, не правда ли? - спросила та, что повыше. – Настало твое время узнать правду. Я – Сожаление, а это Страх. Мы сестры и практически всегда неразлучны.
Мы поможем тебе узнать, сколько страха и сожалений было в твоей жизни, поможем найти путь, по которому дальше пойдет твоя душа. Чтобы это не было для тебя ударом, мы пойдем с тобой по твоей памяти и поможем справиться с болью, если таковая встретится. Ты хочешь спросить о чем-то.
- Да.. Что вы делали вместе с Парадом? С Джерардом?
- Ах, это… Пусть он сам тебе ответит.
 Я услышал барабанный бой. Какой знакомый ритм…. Из-за поворота показались барабанщики. Немного позади, шли все пятеро. А за ними толпа безликих в масках. Все ближе и ближе. И вот уже пятеро поднялись на эшафот и встали напротив меня.
 Безликая толпа заняла место на площади. Вот и публика собралась. Они смотрели, но я не видел глаз. Я не знал, было ли им интересно, или может эмоции стали им чужды?
 Говорил снова Джерард:
 - Здравствуй. Мы пришли так быстро, как только смогли. Я рад, что тебе удалось пройти все трудности. Волки не самое простое испытание. Как ты?
 - В тупике, если честно. Не знаю, готов ли завершить путешествие.
 - Вот и я так думал, - блондин улыбнулся.
 - Мне хотелось спросить… Почему ты не сказал сразу, что эти девушки определят меня?
 - Я не мог. Они и сами этого не знали. Они следили за мной уже не один год, пока мы существуем. Видишь ли, необходимо было, чтобы я не передумал. Чтобы не пришел сюда снова, потребовав пересмотра решения. Признаюсь, мне хотелось. Ещё тогда, до создания Парада. Ты получил ответ на свой вопрос?
 - Да. Только… был ли у тебя выбор?
 - Был. Такой же, я уверен, предоставят и тебе. Большего я не могу тебе сказать, не имею права.
- Спасибо.
 Девушка поменьше ростом, Страх, взяла меня за руку и сказала:
 - Я пойду с тобой первой. И помогу пережить твой страх заново.
 Все исчезли. Остался только белый коридор, по которому меня уверенно вели. Не знаю, сколько мы шли, только снова оказались внутри моей памяти.
Мне пять лет. Мама кого-то привела домой. Она заперла меня в комнате и велела не высовываться. Видимо, тот человек не знал, что я существую. Я сидел на кровати, укутавшись в одеяло, и смотрел в окно, на ночное небо, стараясь не слушать того, что происходило за стеной. Я ушел в свой мир, который давно себе придумал. Мой идеальный мир.
 Мечтатель. Она использовала это слово как оскорбление, и ещё долго я плакал, пытаясь доказать себе, что мечтать это не плохо. Что благодаря мечтам я становлюсь лучше. Спокойнее.
 Мой мир не имел названия. Одним усилием воли я оказывался на зеленом лугу под ласковым солнечным светом. Я лег на кровать, одновременно ложась на зеленую траву в другом мире. Это было мое любимое чувство – быть одновременно в двух местах. Все звуки отошли на второй план.
 Я ясно чувствовал, как ветер ерошит волосы, как солнце печет нос, как облака неспешно движутся по небу, похожие на комочки ваты….
 Резкий вскрик выдернул меня из грёз. Мама вскрикнула несколько раз. Мне стало страшно. А вдруг меня найдут? Я свернулся калачиком на постели, подтянул колени как можно ближе к себе, накрылся одеялом с головой, закрыл ладонями уши и ждал. Ждал, пока крики кончатся, пока кто-нибудь меня найдет, и я буду кричать так, как мама. Если это будет мама, то я кричать не буду, она придет и успокоит меня, может быть, даже обнимет.
 Вскоре мне стало жарко, под одеялом кончился воздух, я раскрылся и стал часто-часто дышать.
 За стеной послышались шаги. Кто-то встал с дивана и вышел из комнаты. Я сжался и попытался стать как можно незаметнее, перестал даже дышать.
 Вернуться в мир мечты больше не удастся.
 - Милый малыш Холдон, - произнесла Страх. – Ты столько натерпелся в детстве.
 - Я тогда даже понять не мог, что маме это нравилось. Это были далеко не крики. Мне было страшно, я боялся, что маму били. Боялся, что и меня побьют, если найдут.
 - Ты странно рассуждаешь для того, кто ничего не помнит.
 - А я помню. Вспоминаю. У тебя есть ключ от моей памяти, и сейчас ты открыла двери. Я увидел, и я вспомнил. Спасибо.
 - Это ещё не все. Я поведу тебя туда, где ты испытывал страх. Мы вместе посмотрим, чего ты достоин, а для чего не создан.
Мы отправились дальше. Я видел только то, что она хотела мне показать, и свет. Я ожидал, что увижу свою жизнь целиком, как фильм, но она не стала тратить времени. Я видел страх в своих глазах, я чувствовал его внутри себя, и когда я подумал, что больше уже не выдержу, она подарила мне передышку – показала воспоминание, где страх играл далеко не самую важную роль.
Мне шестнадцать. Я иду домой из школы. Зима. Свистит метель. Ледяной февраль только-только вошел в полную силу. С утра по телевизору говорили о гололедице, но мне все равно. Подростка, который остался в душе ребенком, льдом не напугать. Мы с друзьями любим кататься по этому льду, когда идём с уроков, и я стремлюсь подольше задержаться, чтобы не идти домой.
Мама нашла себе мужчину. Они уже три месяца встречаются. Я слишком большой, чтобы меня спрятать, поэтому меня уже познакомили с моим будущим личным террористом.
Я прошел всего несколько метров, как вдруг услышал скулеж. Где-то недалеко отсюда скулила собака. Осмотревшись, я заметил щенка за углом. Подойдя ближе, я увидел, как малышу было холодно – он дрожал, еле держась на своих лапках на земле. Он сразу дался мне в руки, видимо не научился ещё бояться людей. Я расстегнул куртку и засунул его за пазуху. Он все ещё тихонько поскуливал, постепенно его дрожь улеглась. Оказалось, что у малыша подвернута лапка. Это и подтолкнуло меня к решению.
 Я оставлю его. Выхожу и оставлю, воспитаю хорошую собаку, которая будет защищать меня от всего. Я стерплю все выходки, крики матери и будущего отчима, их упреки, но я выращу этого малыша. Сам. Без чьей-либо помощи.
 - Храбрый поступок, - произнесла девушка.
 -Да, наверное. Я помню, что боялся только за щенка. Вдруг я сломал ему лапу? Вдруг я не смогу его выходить и он умрет? Но все обошлось.
 -Я знаю.
 - Все вы знаете о моей жизни больше, чем я сам.
 - Идем, - она потянула меня вперед, - сейчас тебя ждет встреча с ключевым моментом страха в твоей жизни. А потом ты продолжишь путь с Сожалением.
 Я ожидал этого. Я хотел об этом помнить. И она показала мне это.
Мне снова шестнадцать. Июнь месяц, жаркое лето, самое удобное время для решительного шага.
 Побег. Ненадолго, всего лишь до осени, пока не настанет время переехать в колледж. Но это хотя бы даст мне время передохнуть.
 Семья, то место, куда я больше не стремлюсь, разваливалась на части. По крайней мере, я так считал. Отчим, Бенджамин, начал пить и периодически бил нас. Я пытался защитить мать, себя, но что мог сделать хлипкий юноша против человека, который три года упорно качался в тюрьме? Мне осталось только одно средство. Стояло двадцать третье июня. На сборы и уход из дома у меня было от силы два-три часа. Пока мать и отчим на работе. Надо было собрать все свои вещи, вещи Эклби, моего щенка, и уйти так, чтобы соседи не заметили.
 Друзья уже знали и хотели помочь мне в этой безумной затее. Родители Фрэнка, моего лучшего друга, уехали за город, оставив его на две недели одного. И он предложил мне пожить с ним. Даже согласился гулять с собакой иногда. Он любил собак, да и Эклби к нему очень привязался.
 Я знал, что мне будут звонить, что меня будут искать, поэтому я оставил что-то вроде записки: «Мне надоело вас терпеть. Навестите меня в колледже».
 Конечно, в первую очередь они звонили Фрэнку, который удачно соврал, будто бы мы с ним поссорились. Действительно, вышло так, что перед этим мы с неделю не общались, все из-за его курсов. Поэтому они поверили, и решили искать в другом месте.
 Две недели пролетели незаметно, и мне необходимо было искать новое место. Наличных у меня было достаточно, чтобы снять комнату в мотеле. Я смеялся с самого себя – унылый подросток пытается обмануть родителей.
 Неделя скитаний по городу, и меня нашли. Просто из мотеля меня выставили за неуплату и нашли моих родителей, чтобы рассказать о «вопиющем поведении вашего сорванца».
 Зачем-то Эклби они сдали в приют. Я остался один на один с ними.
 А точнее, с ним. Матери было на меня плевать, но вот почему-то отчим сильно возмутился моей записке. Он-то считал себя идеальным отцом, что он и решил продемонстрировать, начав воспитывать меня тем, чем мог. Силой и страхом. Он бил меня, угрожал, даже предлагал метрии забрать щенка, чтобы он мог убить его на моих глазах.
 А я мог лишь молчать. Я был в ужасе и разочарован. Я до конца надеялся, что мама поможет мне, что она сможет его усмирить, но нет. Она молчала. Молчала и смотрела, как я сижу, забившись в углу, и плачу, кричу и умоляю больше не бить меня. Неужели в её сердце ничего не кольнуло? Неужели ей было совсем меня не жаль?
 После «перевоспитания», я слег в больницу, и пролежал там до осени, так как врачи вняли моим мольбам. В колледж я пошел с твердой надеждой никогда больше не видеться с ними.
 - Прости меня, - вдруг сказала Страх. – Но это было необходимостью. Теперь мы можем идти обратно, и я передам тебя в руки сестры. С тобой все в порядке?
 Я кивнул, так как не мог произнести и слова. Я пережил это будто впервые. От реальности это отличалось только чувством дежа вю, «где-то это я уже видел». Но все равно.
 Напоследок она показала мне то, чего я никак не мог видеть, будучи живым: мои похороны. Я видел, что меня оплакивали те, кому я был действительно дорог: Мелисса и Фрэнк. Мама просто молчала, как и в тот день, когда я вернулся домой.
Большего мне и не надо было. Я хотел, чтобы они меня помнили.
Фрэнк держал Эклби на поводке. Что ж, будет ему достойным хозяином.
 Я смог задать вопрос Страху только тогда, когда мы вернулись на распределение. И все, что я смог спросить, это
- С Сожалением мне будет также трудно?
Страх улыбнулась и слегка сжала мою ладонь.
 - В зависимости от того, о чем ты сожалел.
Disenchanted
- Итак, идем дальше? -спросила Сожаление, подходя ко мне. 
- Должно быть…, - я прислушался к внутренний ощущениям, - да.
- Тогда вперед, не станем терять время, - она взяла меня за руку одновременно с тем, как Страх отпустила другую мою ладонь.
И вновь светлый коридор, белое пространство, не знаю… что-то, где точкой опоры мне служила ладонь Сожаления.
- Некоторые воспоминания могут пробудить другие, более болезненные. Будь готов ко всему.
- Я справлюсь, - пообещал я ей.
- Что ж…
И вот, мы пришли к первой минуте большого сожаления.
Двадцать два года, а жить так и не научился. Первый день после ухода Мелиссы.
Я проснулся. За окном еле-еле солнце пыталось пробраться через горизонт. Часов шесть или семь утра. Не знаю. Все равно.
Закрыл глаза. Заснул.
Солнечный луч залез в уголок глаза, заставив меня зажмуриться. Надо было задернуть шторы. Встал, задернул, вспомнил…
Вспомнил, почему так не хотелось вставать, почему на сердце было так тяжело и мысли двигались так медленно.
Это не сонливость. Это состояние ожидания. Ожидания депрессии, тупой боли, беспорядочных мыслей и сожалений. Ожидание срывов, криков, бессонных ночей, гор таблеток успокоительного, нежелания выбираться утром из постели и вообще жить.
Спать уже не хотелось. Взглянув на часы, я понял, что сейчас около часа дня. Ни одного звонка, ни одного сообщения. В голове мысль: «Почему?»
Чувство вины. Ненависть, сменяющая нежность. Апатия. Потеря. А потом вдруг боль, такая, что хотелось кататься по полу, биться в конвульсиях и кричать.
Сожаление. Зачем отпустил? Зачем выпроваживал? Зачем не стал умолять? Гордость не помогает любви.
Презрение. К себе за слабость, к ней за подлость, к людям, которых я винил в нашем расставании.
Я стал перебирать воспоминания, пытался додуматься, что я мог сказать не так, что не так сделать.
Поиски привели меня к каждому клочку совместного времени. Везде я досконально копался, пытался найти изъян и находил его там, где его и быть не могло.
Однако легче мне не стало.  Мысли все равно бродили от вопроса: «Почему?» к «Зачем отпустил?».
Я упустил свой шанс всё исправить. Я упустил возможность стать счастливым. Судьба не подарит мне второго шанса.
- Но она подарила, - я улыбнулся, вспомнив встречу с Мел в этом мире. – Мы были вместе до конца…. Я так и не понял, почему она ушла и почему вернулась
- Я могу показать тебе, если хочешь. Это в моих силах.
- Пожалуйста, - произнес я умоляющим тоном.
Сожаление обернулась, вслед за ней и я. Перед моими глазами оказался тот самый парень, чью машину я поджег в Логове Волков. Он писал письмо и улыбался сумасшедшей улыбкой. Периодически он рисовал сердечки и посмеивался. Его руки двигались с невероятной для уравновешенного человека скоростью.
Спустя некоторое время он закончил и ушел.
- Не хочешь прочесть? – произнесла Сожаление … и взяла письмо со стола. – О, не волнуйся, это лишь проекция памяти, причем памяти неживого предмета, с ней что угодно можно творить, - в её голосе мне послышались озорные нотки. Ей дико нравилось то, что она делает, и тот факт, что я ничего не понимаю.
Письмо было написано размашистым, но не крупным почерком. Буквы были похожи на маленькие молнии. Эмоциональный человек. И явно умалишенный.
Я нервно сглотнул, когда увидел, кому писал этот рехнувшийся парень.
Дорогая моя Мелисса,
Не люблю твоего сокращенного имени, так как оно портит твою идеальную сущность. Поэтому пусть он больше не называет тебя так.
Милая моя девочка, ты думаешь, я так просто сдамся? Думаешь, поверю? Ты будешь моей, рано или поздно. Одного твоего письма с просьбой отвязаться недостаточно, чтобы я поверил, что ты действительно меня не любишь. Брось. Глупо было так думать. Этот твой парень тоже нам не помешает быть вместе. Целый мир будет у наших ног. Только не играй со мной в эти игры долго.
Подумай, любимая, кто он, а кто я. Жалкий студен против успешного журналиста. Я уверен, ты с ним назло мне и трезво оцениваешь свои возможности в обеих позициях. Не шути так больше.
Ты вернешься, любовь моя, я верю в это. Ну а если будешь упрямиться, то я с легкостью уберу единственную преграду между нами. Мальчишка не заслуживает такого счастья, как ты.
Моя девочка, ты так прекрасна, чтобы доставаться кому-то, кроме меня. Я достойней, состоятельней. Ты ни в чем не будешь нуждаться со мной, обещаю.
С той краткой недели нашей близости, я понял, как сильно я в тебе нуждаюсь. Ты моя удача. Мой талисман. Я видел ответную искру в твоих глазах, не отрицай.
И нет, я не сошел с ума, не думай так обо мне. Лучше подумай о том, что оденешь на наше свидание. В парке, на нашей скамейке в девять.
                С огромной любовью. Фред.
Я немножко задохнулся. Вдыхать не мог, лишь судорожно вдыхал, пытаясь откашляться и не допустить разрыва легких.
Сожаление даже обняла меня, пытаясь успокоить.
- Все хорошо…все в порядке.… Этого уже не случится.
Письмо упало на пол. Я пытался осознать, каким же конкретно образом оно с Мелиссой связано? Она меня защищала…. И была с ним раньше. Но до меня, или одновременно? Зато понятно, откуда взялась эта слепая ненависть.
Я задал эти вопросы Сожалению, но она лишь пожала плечами.
- Это поступки её жизни. Могу лишь сказать, что Фреда все-таки посадили за домогательство. Мелисса сожалела о воем уходе. Это я знаю точно.
- Спасибо тебе, - я немного отдышался.
- Только не отпускай моей руки. Может быть опасно. Идем отсюда подальше. Внутрь твоей семьи.
Мы куда-то повернули, и потом еще долго шли по разным ветвям сожалений: потраченной впустую время, резкость, упущенный шанс, невезение, муки совести. А потом она меня предупредила.
- Это тоже может быть нелегко. Последнее сожаление. Мелькнула до ужаса знакомая пленка. Фильм включился. Первый фильм в череде моих воспоминаний, мы уже не были внутри, а лишь смотрели на меняющиеся кадры.
Восемнадцать лет. Второй год колледжа. Рождественские каникулы я проводил с тётей Мэри. Я всё ещё боялся показываться у матери. Тетя Мэри и дядя Эрик практически каждое рождество забирали меня к себе, где я мог присмотреть за их детьми, моими двоюродными братом и сестрой. Келли и Том. Они были моими маленькими друзьями.
Этот год не стал исключением. Я приехал к ним двадцать первого декабря, мои каникулы оканчивались четырнадцатого января, но я планировал уехать через три дня после Рождества. Просто потому, что Новый год мы с ребятами хотели отпраздновать в студенческом городке. Времени побыть с этим замечательным семейством у меня было достаточно.
Перед сочельником я помог убрать дом, «прогулял» кузенов, увиделся с Фрэнком, пригласил его в колледж на Новый год. Он ещё тогда взял Эклби на воспитание. Пес меня помнил, и при нашей встрече он радостно лаял и повалил меня на землю, просясь «на ручки». Взрослая собака с душой щенка. Разве не типичный мечтатель?
Дядя Эрик много работал и мы виделись довольно редко, зато, если и проводили вместе время, я чувствовал себя счастливым. Он учил меня жизни, давал советы, я делился с ним всем, чем мог. Он был мне как отец. Тому было всего десять, и дядя тренировался на мне. А мне было очень приятно ощущать его заботу.
Праздничный ужин удался на славу – мы ели, говорили и смеялись. Потом пошли лепить снеговика. Он получился небольшим, зато настоящим- с ведром на голове и морковкой вместо носа.
А Рождественское утро встретило меня запахом кофе и завтрака. Спустившись вниз, я увидел Келли и Тома, копошащихся под елкой. Дядя Эрик читал газету и пил кофе. Ему и сегодня надо было выходить на работу. Он вернется только через четыре дня из поездки, но я уже уеду.
- Эй, Холдон, тут есть кое-что для тебя! – пропищала Келли.
- Иду.
Это оказался свитер, который тетя Мэри связала сама. Это было видно по оленям, у её оленей рога всегда больше самого животного.
- Спасибо, тетя! – выкрикнул я из-за перегородки.
- С Рождеством, милый.
Три дня пролетели незаметно. Я гулял с Фрэнком, с кузенами, ужинали мы вместе. Дядя Эрик уехал, и я не успел с ним попрощаться.
Когда мне нужно было возвращаться в колледж, тетя Мэри уговаривала меня дождаться дядю, но я упрямился. В итоге я уехал, Фрэнк забрал меня на своей машине.
Новый год прошел бурно и весело. Вечеринки, танцы, поцелуи… Сказка.
Через месяц мне позвонила тетя. Её голос был хриплым от слез, она сказала мне…. Что у дяди случился сердечный приступ… и он умер.
Меня прошиб ток. Я пытался хоть немного утешить тетю по телефону, но лишь спровоцировал лишь истерику.
Повесив трубку, я понял, что так с ним и не попрощался тогда. И не задержался, чтобы его увидеть.
А что если бы все было иначе? Чувствовал бы я сейчас такое сильное сожаление? Прости меня, дядя Эрик, мой самый лучший отец.
Колени мои стали ватными. Это было самое худшее, что я мог от себя ожидать. Такая чудовищная оплошность. Такая упущенная возможность.  Такая иссушающая боль.
Я заплакал. Опять. Может этот Фред был прав, и я жалкая тряпка?
- Это не так, - сказала Сожаления, прочитав мои мысли. – Мы уходим. Я уже знаю, что мы будем с тобой делать.
Медленно, осторожно, мы прошли через свет. Всю дорогу я мысленно извинялся перед дядей, и прощался с ним. Проходил ли он то, что прохожу сейчас я? Видел ли он мое сожаление?
Я хотел забыться. Теперь я знал о себе все, все помнил, но больше не хотел этого помнить и знать. Слишком тяжело носить все это в себе. Возможно, они предоставят мне шанс исправить хоть что-нибудь.
Famous Last Words
- Приговор ясен, - проговорила Сожаление, выходя из света и отпуская мою руку, - похоже, что он нейтрален.
- И что вы будете с ним делать? – спросил Роберт, выходя вперед. Блондин с пронзительными голубыми глазами, я порой вспоминал его заботливый и озадаченный взгляд.
-Тоже, что и с вами, Боб, - ответила Сожаление, переглянувшись с сестрой. – Мы предложим выбор: новая жизнь, избавление от старой памяти, возможность натворить других поступков.  Или же остаться здесь. Я сейчас  чуть не сказала «скитаться в одиночестве», но ведь Парад так или иначе заберет тебя, не правда ли, ребята?
Все пятеро кивнули.
- Ты услышал меня, Холдон?
- Да, конечно.
- У тебя есть время до захода солнца, чтобы принять решение. Можешь поговорить с нами, если это будет необходимо.  Когда примешь решение, просто подойди и встань между мной и сестрой, а потом объяви о своем решении, - это говорила Страх. Она стояла так, что закрывала собой что-то.
- Договорились.
С девушками я говорить не стал, я сразу подошел к Джерарду.
- Почему ты тогда выбрал скитания?
- Я просто не хотел забывать о своем прошлом. Жизнь не давила на меня, я полюбил то, о чем вспомнил. На твоем месте я бы воспользовался шансом выбрать другую жизнь. То, что ты пережил и стерпел…. Тяжело будет нести этот груз в вечности. Лучше заполни свою душу чем-то новым. А после второй смерти, надеюсь нескоро, мы вновь увидимся здесь.
- Я выбрал это место по той же причине, - сказал Майкл. Все, кроме Рэя, кивнули, подтверждая, что последовали по тому же пути. А Рэй сказал следующее:
- Я просто не пришёл на распределение. Я вспомнил себя, и не знал, что нейтрален. Уже после образование Парада, я явился сюда. Мне простили неявку, и я стал полноценной частью Теневого мира.
- Вы все такие… великолепные, что ли? Я благодарен вам за проведение.
- В новой жизни будет много хорошего, - сказал Джерард.
- Может быть, у тебя будет брат или сестра, - произнес Майкл и посмотрел на платинового блондина впереди. -
-Или ещё одна собака и трое детей,- добавил Фрэнк.
- Ты ещё обязательно полюбишь, - пообещал Рэй.
А Боб лишь пожелал мне удачи.
Я сел на деревянный пол и задумался. Все может быть по-другому. Стрелки часов отмотаются назад. У меня может быть мама, которая будет меня любить, отец, собака… а может и не одна. И звать меня будут не Холдоном. И я могу родиться в прошлом, или далеком будущем. Может быть, в этот раз мне повезет с жизнью?
С другой стороны я могу вечно любить Мел и дождаться её здесь. Но как велики шансы на встречу?
Я бы хотел забыть свою жизнь, но хотел бы помнить о ней.
- Знаешь, что я тебе скажу, Холдон? Если ты выберешь Тень, то есть этот мир, то она вечно будет помнить о тебе и страдать от этого. А если решишься начать все заново, Мелисса успокоится. Она будет помнить о тебе, но отпустит прошлое, смирится.
Страх только что подтолкнула меня ближе к черте, за которой начнется новая жизнь. Я не мог позволить Мел страдать.
Но… Хотя какое может быть «но»? Мой выбор избавит её от мучительных воспоминаний.
- I am not afraid to keep on living, I am not afraid to walk this world alone…, - тихо пропел Джерард, и эта фраза еще на шаг приблизила меня к принятию решения.
Я поднялся
- Ты прав. Я не должен этого бояться.
Сожаление показала мне серебряную карточку.
- Можешь сказать ей несколько слов.
- Но как…?
- С помощью этой карточки. Она перенесет тебя к ней в комнату. Мелисса будет думать, что ты ей снишься. Возьмешь её?
Я безмолвно подошел и дотронулся до карточки. Через секунду я уже лежал поверх одеяла в её комнате, рядом с ней. Темно, по её ровному дыханию понятно, что она спит.
Мрак не  мешает. Мне необязательно её видеть, достаточно только ощущать её тепло. Так близко…. Я почти живой, когда рядом с ней.
В голове сидят, кружатся, танцуют слова, которые, я думаю, никогда не буду силах произнести.
Я прикоснулся к ней. Провел ладонью по волосам, пропустил пряди между пальцами. Только бы не разбудить, не хочу тревожить столь сладкий сон.
Я отпустил её. Теперь я мыслил ясно и уже не боялся. Даже если бы она сейчас проснулась, никакие слова не заставили бы меня передумать.  Никто и ничто не смогло бы вернуть меня туда, откуда я всегда хотел убежать как можно дальше.
Куда делось моё сердце?
- Я готов, - сказал я, оказавшись на Распределении. Я подошел к Страху и Сожалению, чтобы без страхов и сожалений громко заявить: - Я выбираю новую жизнь.
- Правильный выбор, - сказал Черный Парад пятью голосами.
Девушки вновь чмокнули меня в щеки, как и тогда, при первой встрече, в знак прощания. Страх отошла в сторону, открывая взору всей площади рычаг.
- Сейчас будет неприятно. Ты знаешь, какая стихия дарит полное очищение?
- Огонь…
- Именно. Но не бойся, мы присмотрим за тобой.
Я оглядел площадь. Безликие, Парад, эшафот, Страх, Сожаление и я – готовый сгореть, чтобы возродиться из пепла, словно птица феникс. Откуда в голове весь этот пафос, да ещё так не вовремя?
- До свидания, - сказал я. Страх дернула рычаг и обе девушки отошли. Место, где я стоял, охватило пламенем. Я закрыл глаза и шептал:
- прощай. Я отпускаю тебя и себя. Это мой шанс. Шанс забыть все плохое, жертвуя прекрасным. Шанс перестать причинять тебе боль. Она пообещали, что ты успокоишься.
Я не чувствовал боли. Я повторял прощальные слова как молитву, и она отгоняла боль.
Вскоре я почувствовал, как начал рассыпаться, таять и падать. Снова пропадало то, что было мною в полной мере. Я не вернусь в эту сущность, как вернулась пленка с памятью. Я буду кем-то другим. Я сделал правильный выбор?
Сознание отключалось,  и черная пустота приняла меня в свои объятия.
Blood
- Здравствуйте! – он протягивает ладонь для рукопожатия.
- Здравствуйте, Артур. Проходите и присаживайтесь или прилягте, если так удобнее.
Он проходит и ложится на кушетку. Психоаналитик Айлин Дэйли начинает сеанс.
- Мистер Смит, что привело вас ко мне?
- Мои родители. Они считают, что у меня депрессия и эти сеансы должны мне помочь.
- Если нет желания со мной говорить, то и не надо.
- Да чего уж там, давайте. Давно никому ничего не рассказывал.
- Расскажите немного о себе, мистер Смит.
- Лучше просто Артур. Ну… мне двадцать лет, я недавно закончил колледж и планирую поступать в медицинскую школу.
- И на какую специальность?
- Онкология.
- Но почему? Мне всегда казалось, что это так печально… сообщать пациен…
- Не говорите этого слова, пожалуйста. Не люблю.
- Ясно…, - Айлин делает пометку в блокноте.
- Понимаете, меня с детства к этому тянуло. Я хотел быть врачом, а когда узнал об онкологии, казалось, что моя судьба была решена. Я люблю помогать людям преодолевать трудности и справляться с непростой ситуацией. Вы разве не поэтому выбрали психоанализ?
- Хммм.. Отчасти. Мне нравилось копаться в чужих характерах. Почему родители решили, что вы в депрессии?
- Они очень меня любят и заботятся, но порой, чересчур мнительны. Я просто стал реже с ними разговаривать, всем делиться с ними. Увлекся рок-музыкой. Я бы даже сказал… вернее, они бы так сказали…. Что я замкнулся в себе. Однако я просто не хочу грузить их теми проблемами, которые в состоянии решить и сам.
- Вы, можно на «ты»? – Артур кивнул. – Ты сам говоришь, что они заботливые. С чего бы им не хотеть взять на себя часть твоих проблем?
- Я уже взрослый, и должен учиться самостоятельно решать свои проблемы.
- Ты прав, но я не тот человек, которому стоит это говорить. Значит, ты увлекаешься рок-музыкой? Чем она тебя привлекает?
- Тем, что она душевная. Большинство рок-музыкантов пишут музыку и тексты сами и вкладывают в них  свои переживания. Этим музыка мне и нравится.
- Здорово, что ты так считаешь. У тебя есть девушка?
- Да. Эдриан. Мы с ней вместе уже год. Познакомились в общежитии колледжа. Она жила в комнате напротив. Замечательный человек.
- Ты думаешь продолжить с ней серьезные отношения?
- Конечно. Честно говоря, я думаю, что хочу на ней жениться.
- С такими мыслями о депрессии и речи быть не может, - Айлин улыбнулась. Артур был очень обаятельным парнем и явно выглядел счастливым.
- Ты не боишься крови? – внезапно задала вопрос женщина.
- Нет. Я же собираюсь быть врачом. Но… Я ужасно боюсь иголок. Наверное, никогда не смогу быть донором. Я не верил в донорство. Кровь, как мне казалось, уходит на то, чтобы какой-нибудь депутат или ему подобный пожил подольше. Маленький был, глупый. Всего боялся.
- Это забавно. И немного грустно.
Целый час они проговорили. Из кабинета психоаналитика Артур вышел с мыслью о том, что что-то упустил в рассказе о себе.
Упустил целую жизнь.