Притча-фельетон 3

В одном из новых учебников по теории литературы озвучено очень любопытное мнение некоторых популярных учёных русистов о том, что существует всего две основные причины, побуждающие новоиспечённых писателей портить бумагу. Есть, так утверждает учебник, литературные гиганты – можно сказать монстры. Они всем известны уже со дня своего рождения. Толпы зевак ходят за ними попятам и ловят ртом пыль от их сандалий. Всё, что они ни изрекут своими гениальными устами, пипл тот час расхватывает на цитаты. Кто-то порой падает в обмороке только оттого, что послушали ещё при этой жизни божественного автора.
Однако, я вам скажу по секрету, у этих пишущих богов – идолов, чтоб им пусто было – желании ещё что-либо написать исходит из самого гадкого пристрастия: поумничать – мозги простым людям запудрить! И без того уже жизнь не жизнь, а сплошные эпиграфы. Лежишь себе на диванчике, никого не обижаешь, портвейн "Три семёрочки" потягиваешь, вдруг тебе раз – по голове "Война и мир"… весь кайф обломали…
Но есть на белом свете ещё земные – совсем не божественные писатели – то есть честные и добрые графоманы! Эти – просто служат для развития местной полиграфии. Людям они здоровья и психики не отравляют, а берутся сочинять лишь о том, что у них в личной жизни не получилось. Так, во всяком случае, утверждает тот учебник. Вот, к примеру, если в детстве мечтал обойти весь земной шар да к несчастью сломал ногу; так давай катать горы текстов о путешественниках и мореплавателях. Описывать тридевятые валы, сидя в тёплой ванне с морской солью! Если сам мечтал покорить всех красавиц вселенной, но сам страшнее самой очаровательной шемпанзюшечки – тогда жди от такого горе сердцееда подробных амурных сюжетов. Ежели в ранней юности дрожал как мышь от собственной тени, такой графоман обязательно возьмётся за ужастики всевозможные: и черти у него, и вурдалаки, и упыри всех мастей – чистый Ужас!
Безусловно – эта смелая теория потребует ещё многих лет теоретических уточнений, выявления характерных особенностей каждого вида будущих графоманов, разграничение всех подвидов в каждом типе… Но вот беда: в этом замечательном учебнике почти ни словечка не говорится о том, что толкает на бесчисленные литературные подвиги доморощенных литературных критиков?!
Профессор-самоучка Виктор Гордеев, тот самый, у которого на лбу, в самом центре, растёт большущая бородавка, – каковая, на самом деле, является третьим глазом и одновременно, вторым мыслительным центром профессора - долго не мог понять подобной прыти у критиков. Ведь славы им особенно никто не обещает, болохомоины ихние никому и в придачу не нужны – русские, всему миру уже доказали свою исключительность, так что никаких знаков или правил ни в чём не признают! Так ведь нет, критики всех мастей всё пишут да и пишут. Нападают на бедных и безобидных графоманов. Как комары! Как изголодавшиеся волки на альпийских овечек! Как большевики – разорвав на себе все рубахи – боролись со слизью оппортунизма, так теперь критики рвали в клочья тексты новоиспечённых горе писателей. С неистощимой яростью матёрых горцев, надышавшихся исковерканного политическими чернокнижниками полурелигиозного дурмана, литературные грамотеи охотятся на графоманов, тщеславных простофиль, одурманенных сладостными запахами творчества и Искусства.
И тут, как специально, выходит в свет примечательная статья мелкого, но бойкого критика районного масштаба Павки Корчавкина. Едва Виктор Гордеев прочёл эту статью, так прямо подпрыгнул от чудесного прозрения:
- Эврика! - воскликнул он. – Теперь я знаю: доморощенные литературные критики наиболее агрессивно набрасываются на тех из авторов, которые пишут о том, о чём сами критики мечтали в детстве, а может даже, грезят по ночам и по сей час!
В статье Павки Корчавкина – особенно яростно критиковался некто О-Л, дескать, в его книге главная мысль о том, как бы закрутить роман с юной девой. Но наш профессор как раз накануне сам прочёл выше упомянутую книгу О-Л и нашёл, что там об излюбленной теме – "про баб" – сказано до обидного мало… Нет чтобы покритиковать Павке Корчавкину эпопею Ксавьеры Х. – у той на каждой странице такие исчерпывающие подробности, что у любого здорового мужчины сразу штаны натягиваются, а у нездорового – сразу наступает психологический кризис. Но что самое удивительное – наш самоотверженный критик как-то совсем пропустил мимо недостатки или достоинства авторского стиля О-Л – видимо, Корчавкин не нашёл здесь чего-либо интересного.
Далее Павка Корчавкин в своей статье уничтожающе набрасывается на некоего А-Б. Чем, к стати, оказал оному хорошую услугу, поскольку приравнял А-Б – безобидного графомана, работающего на стройке экскаваторщиком, к редактору самого популярного в Ростове-на-Дону литературного издания.  Казалось бы, тут литературный спец мог бы сделать углублённый анализ ошибок начинающего автора, однако всё свелось к обычной констатации очевидных погрешностей – об этом бедный А-Б уже успел наслушаться от всех прочих коллег по писательскому цеху. Однако краем своего третьего глаза Виктор Гордеев видел, что Павка приударялся за женой А-Б. "Вероятно, - подумал Гордеев, - "в тот момент, когда писалась та статья, самого литературного гения, занимали совсем не литературные образы…" Но что ещё удивительней, так ведь сам Павка, оказывается, в юности окончил курсы молодого экскаваторщика…
Ради того, чтобы проверить свою теорию Виктор Гордеев провернул настоящую детективную операцию. Через общих знакомых он установил место проживания Павки Корчавкина. Подготовил альпинистское снаряжение и в ближайшее полнолуние после третьего понедельника мая забрался на крышу соседнего с Корчавкиным дома. Подкрепившись для бодрости кефирчиком, он принялся ждать. Ровно в полночь в окне малого, но отважного критика сверкнул тоненький лучик света, пробившийся сквозь плотные шторы. Через  полчаса из подъезда дома вышел сам Павка, только сейчас его было трудно узнать в новенькой спецовке с искусно вышитой эмблемой экскаватора, в руках Павка нёс игрушечный, но идеально скопированный с настоящего экскаватор. С каким торжественным благоговением смотрел Павка на эту копия. Он нетвёрдой походкой, выдававшей всю степень внутреннего волнения, приблизился к песочнице во дворе перед домом. Поставил игрушечный экскаватор в самом центре. Опустился на колени. И, нажимая кнопки дистанционного пульта, стал рыть. Рыть – рыть! На глазах у Павки появились слёзы – так истосковался он по мечте детства. Вначале это был скромный окопчик для местного водопровода, потом он углубился и расширился до размеров котлована для многоэтажки. Тем не менее, Павка не успокаивался на достигнутом, будто в голове у него с быстротой молнии зарождались всё новые. Более грандиозные проекты. Вскоре случилось невероятное: Павку стало уже невидно за кучей земли вырытой его экскаватором…
Потрясённый увиденным, Виктор Гордеев побрёл домой – его теория полностью подтвердилась: литературные критики бойчее всего набрасываются на тех авторов, которые в своём творчестве наступают на больной мозоль – пишут о том, о чём сам тот или иной критик мечтал сызмальства.

Прошло полгода. Когда Виктору Гордееву – профессору с бородавкой на лбу – принесли вдруг подборку коротеньких рассказиков Павки  Корчавкина. В них обыгрывались ситуации типичные для водителей ещё советских троллейбусов. "Что же помешало Павке в юные годы осуществить свои заветные мечты? – подумалось Гордееву. – "Вообще-то, замечательные люди эти графоманы: сколько людей с удовольствием провело время в электричках или лёжа на диванчике, попивая весёленький портвейн и почитывая несложные словоплетения. Пользы от них столько же, сколько от хорошего экскаваторщика или водителя того же троллейбуса. Каждый делает для сограждан своё любимое дело, ни к кому в душу не лезет, памятников себе при этой жизни не требует. Вот только далеко не каждый водитель может стать достойным уважения графоманом…"