История любви. Прошлое. Глава 8 часть1

Hey, slow it down
Whataya want from me
Whataya want from me
Yeah, I'm afraid
Whataya want from me
Whataya want from me…
… Just don't give up
I'm workin' it out
Please don't give in
I won't let you down
It messed me up, need a second to breathe
Just keep coming around
Hey, whataya want from me
Whataya want from me


(Эй, притормози,
Что ты хочешь от меня?
Что ты хочешь от меня?
Да, мне страшно…
Что ты хочешь от меня?
Что ты хочешь от меня?..
… Просто не переставай верить,
Я все утрясу.
Пожалуйста, не сдавайся,
Я не подведу тебя…
Я запутался, мне нужно выдохнуть.
Просто оставайся рядом,
Эй, что ты хочешь от меня?
Что ты хочешь от меня?)


Adam Lambert «WWFM»


Было что-то пугающее в том, насколько Адам идеально подходил Томми – во всех смыслах. Даже когда он вел себя, как настоящий эгоист, даже когда ему приспичивало поднять свою самооценку за счет пары-тройки левых «милых мальчиков», даже будучи иногда жутким занудой с кучей комплексов – Адам оставался самым близким, болезненно родным, совершенно «его», принадлежащим Томми. Они умудрялись чувствовать друг друга на каком-то ином уровне, не подвластном человеческим возможностям, почти читать мысли и настроение друг друга, всегда зная, что в какой момент нужно сказать или сделать… или НЕ сделать, чтобы не причинить боль. Идеальная пара? «Чушь собачья» - кривился Томми, по-прежнему не выносивший пафосных клише, но втайне испытывая гордость от того, что он действительно ближе всех этому человеку, мечте тысяч мужчин и женщин. Наверное, именно это чувство помогало не ревновать.

Когда Адам первый раз сорвался в одном из баров «в туалет» с кем-то из местных «гоу-гоу» мальчиков, самое большее, что Томми испытал, это раздражение на их общих друзей, смотрящих на него с сочувствием и ожидающих бурю. Адам вернулся через двадцать минут, усиленно изображая невозмутимость, с ходу уткнулся губами в шею своего басиста и блаженно затих, ощутив ласковые пальцы в чуть влажных от духоты волосах. А Томми вместо ревности или обиды чувствовал ни с чем несравнимое удовольствие собственника: важно не то, на кого у его гиперактивного возлюбленного встанет в следующий раз, а то, к кому он будет возвращаться, снова и снова.

- Я люблю тебя, Детка. Когда мы занимаемся любовью, это каждый раз, как… Это… - Адам жестикулировал, сверкал глазами, пытаясь выразить всю полноту эмоций, но не находил слов. – Но иногда хочется просто… трахнуться. Без чувств, без единения душ, тупо животный секс и все такое… Но если бы я состоял в серьезных, официальных отношениях с кем-либо… я клянусь, ничего подобного бы не было!

Эти разговоры о «серьезных, официальных отношениях» вызывали у Томми неконтролируемое желание сбежать. Или кардинально сменить тему.

- Пф! Да понимаю я! Не у тебя одного такие проблемы, чтоб ты знал, - музыкант не выдержал и засмеялся, глядя на вытянувшееся лицо любовника. – А что ты думал? Я пока не забыл, что у меня кроме задницы есть еще и член! И он… тоже иногда… хочет получить свое!

В отличие от Томми, Адам не умел не ревновать, но был вынужден смириться с редкими походами Томми «налево», каждый раз после этого выматывая его в постели до невменяемого состояния – доказывая себе и «изменщику», насколько с ним лучше. Друзья вскоре привыкли и к этим их странностям, ограничившись ироничными фразами, типа: «Высокие отношения!» и перестав обращать внимание. А Томми не так уж часто пользовался своим правом на загулы, предпочитая уединяться время от времени в очередном гостиничном номере с влюбленной в него по уши Лиз, чем связываться с фанатками. Адам мог сколько угодно кривиться и хмуриться, снимая в отместку однотипных миловидных блондинов на афтерпати после концертов – Томми не считал, что их обоюдные «измены» можно было назвать настоящей проблемой в их отношениях.

Какое-то время у них вообще не было «проблем», если подумать – наверное, этого тоже стоило пугаться? Они проводили вместе практически все свободное время – не всегда наедине, но «вдвоем» - рядом, касаясь друг друга плечами или переплетя пальцы, деля на двоих одно кресло, устраиваясь  на соседних сиденьях в автобусах или кафе.  Адам запросто мог уснуть, пристроив голову на коленях Томми и уткнувшись лицом ему в живот, посреди шумной вечеринки только для своих, и никто даже не обращал на этот факт внимания. Они так же могли отдыхать порознь, занимаясь тем, что было по душе каждому, и встретиться только за ужином, и никому не казалось это странным – все просто привыкли, что у этих двух парней какая-то собственная шкала доверия и потребности друг в друге, не такая, как у других «нормальных людей». Томми это устраивало на все сто. Меньше париться правилами и кем-то установленными нормами поведения, делать то, что хочется в данный момент и получать кайф от того, что твои желания совпадают с желаниями любимого человека – в понимании музыканта, это было раем на земле, самыми идеальными отношениями, какие только могут быть. И Томми искренне ценил каждую уступку, на которую шел Адам ради достижения этого утопичного «рая».

Со стороны иногда казалось, что восходящая поп-звезда Адам Ламберт носится со своим бас-гитаристом, как с фарфоровой вазой. Томми никогда бы не узнал, что так необходимые ему забота и проявления любви со стороны Адама выглядят именно как потакание его капризам, если бы случайно не услышал разговор друга с Лейн. Девушка мягко и очень осторожно намекнула своему боссу на нарушение общего концертного имиджа, имея в виду очередной выход Томми на сцену в джемпере его отца вместо полагающихся глэм-шмоток, на что Адам ответил с несвойственной ему резкостью:

- Мне казалось, что мои концерты делают достаточно хорошие сборы, чтобы я мог позволить своим музыкантам некоторые вольности, разве нет? Если Томми захочет, он может выйти на сцену голым – я все равно буду с ним работать!

Музыкант испытал тогда смешанные чувства, которые трудно было назвать приятными: раздражение на всех и вся, снова лезущих в их отношения, расстройство за друга, которого он, оказывается, подставил, сам того не понимая, вину перед Лейн, попавшей «под раздачу» ни за что. Он даже извинился перед девушкой за тот «неуставной» выход, пообещав вести себя «тише воды, ниже травы», но короткий быстро забывшийся инцидент оставил свой отпечаток: Томми снова вспомнил, что он простой музыкант, ничем не  примечательный, знаменитый только тем, что позволяет «настоящей Звезде» целовать себя под прицелом камер. И совершенно никому не полагалось знать, что Адам просто вытаскивал Томми «с того света», раз за разом, когда тоска по отцу пересиливала все доводы разума и желание жить – своими «потаканиями капризам», нежностью, вниманием, ласковыми прикосновениями и успокаивающими поцелуями. Пусть хотя бы это останется чем-то только для них двоих.
 
Томми любил Адама. Сейчас, по прошествии времени, после достаточного количества пережитого вместе дерьма, Томми совершенно точно знал, что испытываемое им чувство, это не влюбленность, не сексуальное влечение, не эмпатическая или какая-то еще зависимость – это именно любовь. Он уже не был ослеплен своим восторгом по отношению к Адаму и прекрасно видел, и лучше других знал его недостатки. Они по-прежнему сходили с ума от страсти в объятьях друг друга, и это все еще был самый лучший секс в жизни Томми, но при этом музыкант ясно видел, что его чувство гораздо глубже, что оно не зависит от тех поверхностных эмоций, которые владели ими обоими более полугода назад, когда все еще только начиналось. Пожалуй, Томми мог бы сказать, что это самое сильное чувство, испытываемое им когда-либо по отношению к другому человеку. И не стоило себя обманывать: вряд ли кто-то еще сможет так зацепить его, так полно занять его сердце.

Томми также прекрасно знал, что любим – в отличие от него самого, Адам не скупился на признания, доказательства своей любви и проявление чувств, мало того, он нуждался в этой демонстрации своей привязанности, она делала его счастливым. Кажется, это было единственным, что отличало их друг от друга, единственным, в чем они не могли достичь какого-то одного мнения и не всегда находили компромисс. Это также было исключением из общей идеальной картины их отношений, и Томми почти пророчески знал, что именно этот идиотский вопрос об их «камин-ауте» рано или поздно разрушит их хрупкое счастье. Ему, конечно же, хотелось бы, чтобы это произошло как можно позже, а лучше не произошло вовсе. «Может, оно само как-то все решится?» - очень удобная надежда, даже если ты понимаешь, что вы оба вряд ли когда-нибудь измените своим принципам. Но Томми все равно не видел никакого выхода и просто пытался наслаждаться настоящим, не жалея о прошлом и не думая о будущем – столько, сколько им отмерила Судьба. И, тем не менее, он оказался совершенно не готов к первой настоящей ссоре на эту тему.

Томми давно заметил, что все неприятные разговоры случаются в самые неожиданные, неподходящие моменты. Например, в объятьях любимого человека после горячего выматывающего секса.

- Ну, так что у тебя с этой малышкой – Лиз?

- Что?! Адам, странные вопросы в постели, ты не находишь? – защитные реакции еще не совсем восстановились, и Томми не удалось остаться расслабленным, попытаться не показать, как он напрягся, приготовившись к неприятному.

- Ничуть.  И все-таки?

Тон у Адама был не более чем заинтересованным. Если бы Томми не знал его ТАК хорошо, он, пожалуй, действительно, мог бы расслабиться и свести все к шутке. Но, увы – он слишком явно чувствовал, что скрывается за этой показной непринужденностью. В другое время он бы даже обрадовался: «ревнует - значит, любит» - это всегда приятно. Но не сейчас. Шестое чувство подводило Томми редко.

- Пф! Ничего. Не знаю. А что? – лучшая защита, это нападение… наверное… А может и нет, но попробовать стоило.

- А то, что я вижу, что НЕ «ничего». Может, расскажешь все же?

- Что рассказать? Что мы с ней иногда интересно проводим время? Ты и так это знаешь. Я же не цепляюсь к твоим «разовым мальчикам».

- Потому что они разовые. И потому что ты знаешь, от кого зависит, чтобы их не было. А ты «интересно проводишь время» с одной и той же девушкой. Было бы странно, если бы я не начал волноваться…

Томми изо всех сил старался не раздражаться, выдержать светский тон «беседы», показать ее несерьезность. В конце концов, это все-таки была просто ревность, обыкновенная ревность и ничего более, ведь так?

- А ты волнуешься? Оооо… это так мило!

- Томми! Ты можешь просто ответить – у вас что-то серьезное? Ты ее любишь?

- Я тебя люблю. И я однолюб, ты это знаешь… - с каждым разом произносить эти слова было все проще, с каждой новой попыткой все меньший ком застревал в горле и цвет лица уже оставался естественным – Томми почти гордился собой.

- Знаю. Поэтому и не понимаю, зачем она тебе. Ты… нет, не ухаживаешь за ней, но позволяешь ей ухаживать за тобой…

- Ну, мне нравится, когда за мной ухаживают…

- Но рано или поздно она потребует что-то взамен… И… что ты ей предложишь?

- Не знаю… Не думал об этом. Но жениться я ПОКА не собираюсь.

- Спасибо и на этом. Но… все же – зачем? Тебе мало моих ухаживаний? Чего-то не хватает в наших отношениях?

«Ох, бляяяяядь…» - Томми мысленно застонал и побился головой о ближайшую стену. Серьезно, пока это хоть как-то смахивало на приступ ревности, он даже не особо волновался. Но «судьбоносные» разговоры об их «отношениях» пугали Томми больше, чем высота. Ну почему? Почему нельзя просто любить, просто трахаться, просто быть рядом – никак это не называя, не устанавливая правил и рамок?!

- Аааадааам, не начинай! Мне всего хватает, и даже…

- Что? Договаривай.

- Даже много иногда. Ну… в хорошем смысле, не дуйся.

- Тогда какого же… За каким хером тебе сдалась эта девочка? Мне просто любопытно!

От «простого любопытства» так не звенит голос. И длинные нежные пальцы уже несколько минут не гладят ладони Томми, а безвольно лежат, нервно подрагивая. Это порождало самую настоящую панику. Сбежать, сбежать от этого спонтанного выяснения отношений как можно быстрее! Заменить поцелуями, снова заняться любовью – что угодно! Но Томми уже обреченно видел, что ему придется отвечать, объяснять, выкручиваться… Как же он это ненавидел!

- Я вижу. Черт подери, Адам, я – мужчина! У каждого мужчины должна быть своя женщина… Просто… Просто должна быть, и все. – Томми и без брезгливого взгляда Адама понимал, что говорит что-то не то, какой-то бред.

Он даже отодвинулся и сел напротив, хмуро натягивая на себя футболку и пытаясь отыскать среди скомканных постельных принадлежностей свои плавки.

- Господи, ты говоришь об этом, как о необходимости иметь автомобиль… Но… Я не понимаю – зачем?  Если… если у тебя есть я?

От того, КАК Адам это произнес – словно набираясь смелости, неуверенно, раненно – у Томми перехватило горло. Как он может? Зачем он заставляет делать выбор – снова, и снова, и снова?!

- Ты… Черт, как меня бесят такие разговоры. Ты - это другое. Это… особенное, это сумасшествие какое-то. И это… немного не то. То есть – подожди, теперь дай сказать! Я люблю тебя, мы проводим вместе чертовски много времени, мы занимаемся любовью и… я люблю это все! Но…

- Что – но?! Объясни мне – я, правда, не понимаю! Что не так? Меня не приведешь на семейный ужин? Чушь собачья – ты прекрасно знаешь, что ты в моей семье  роднее Нила – не перебивай! – и твоя мама всегда мне рада! Нам не появиться вдвоем перед друзьями? У нас столько общих друзей, что иногда не знаешь, куда от них деться! Чем я тебя не устраиваю?!

- Адам, еще немного, и я подумаю, что ты предлагаешь мне руку и сердце… - Томми сказал это на автомате, просто чтобы хоть что-то сказать, просто потому что нужно было прекратить эту истерику, пока они не поссорились – по-настоящему, безвозвратно…

- А если я предложу сейчас?! Ты сбежишь в ужасе?

- Нет. Ты знаешь, что нет, но… Ты же знаешь! Всегда знал! Это… то, что между нами, это…

- ЧТО? Я люблю тебя – ты ГОВОРИШЬ, что любишь меня – что не так?

- Я НЕ ЗНАЮ! Но… но ты всегда знал, что когда-нибудь я захочу семью, нормальных отношений, детей!.. Адам! Блин, Адам...

Невозможно. Смотреть, как у Адама дрожат губы, как он прячет взгляд, неловко выбираясь из обмотавшейся вокруг его ноги простыни. Не чувствовать себя вправе протянуть руку, остановить, прижать к себе, целовать, осыпая проклятьями, пока этот чертов «моралист» не перестанет думать о всякой ерунде. Невозможно. Знать, что разрушил – сам, что ранил. Сам.

- Я много понял сейчас. И да – ты прав. Я всегда это знал. Прости, мне надо… проветриться… Ты… можешь остаться, конечно. Засыпай без меня…

Пусть ад проглотит все серьезные разговоры!

Томми рухнул на подушку, уставившись невидящим взглядом в потолок. Внутри было слишком пусто, чтобы думать. Слишком больно, чтобы чувствовать.

Тем не менее, это не было разрывом, и даже не спровоцировало охлаждения в отношениях. Томми промаялся все утро вопросом: обидеться самому или попросить прощения, так ничего и не придумал, потом их закрутили очередные саундчеки, выступления, афтерпати… Адам был все так же мил, по-братски флиртовал с Лиз, обнимался с Томми и ночью заставил его кончить три раза, последний уже под утро. И все было бы прекрасно, и можно было бы вздохнуть с облегчением: «Пронесло», если бы они не чувствовали друг друга так сильно, сверхъестественно глубоко, необъяснимо точно. И маленькая черная точка боли где-то глубоко-глубоко в нежном взгляде серо-голубых глаз неизменно ранила и Томми тоже, напоминая о том, что у них, по сути, нет будущего.

 - Лонджи уходит… Потом Эл вернется домой, да и Саша говорила, что вряд ли сможет ездить с нами до конца… Почему так… паршиво? – Томми с Монти сидели в кафе, ожидая Адама и девочек из их похода по местным магазинам и дегустируя здешнее пиво.

- Томми, Томми, ты как ребенок, ей-Богу! Все когда-то заканчивается, открою тебе страшную тайну: наш тур тоже не будет длиться вечно! Не хотел тебя расстраивать, малыш, но мы тоже вернемся домой еще до Рождества. Ты, кстати, не решил, чем займешься?

- Нет еще… Умру? – Томми хандрил и совершенно не был расположен к позитивному взгляду на жизнь, почему-то прощание с Лондженю стало для гитариста предвестником грядущих изменений, потери того стабильного ежедневного счастья, которое у него было сейчас.

- Дурачок! Типун тебе на язык! Если будешь хорошим мальчиком, я смогу подкидывать тебе работу время от времени. А если… окажешься еще и умным… может, не так много и потеряешь, мм?
 
Многозначительный тон и красноречивый взгляд на Адама, в этот момент вошедшего в кафе, вызвал в Томми приступ раздражения: опять все лезут в его личную жизнь с советами! Может, Томми и был похож в этом на ребенка, но подобные вмешательства только заставляли его поступать наперекор, назло, не заботясь о том, как было бы лучше ему самому.

Лондженю, действительно, уехал, а вскоре глэмили проводили ставших совсем родными музыкантов Эллисон и Орианти. Прощание с Лиз получилось глупым и сентиментальным: они уединились в одном из автобусов, но вместо секса девушка горько рыдала на груди Томми, а он не чувствовал ничего, кроме неловкости и желания поскорее присоединиться к остальным и в  последний раз напиться в кампании Дэвида и Эл. Это было ужасно, но Томми был даже рад, что Лиз уехала – он не испытывал к ней каких-либо сильных чувств, а после того разговора с Адамом старался как можно меньше оказываться  рядом «со своей  подружкой», что рано или поздно привело бы к выяснению отношений уже с ней. Томми не был уверен, что захочет встретиться с Лиз по возвращении домой, но он вообще ни в чем не был уверен в отношении себя после тура, думая об этом времени как о грядущем локальном Апокалипсисе.

Проводив стольких сразу друзей, Томми Джо какое-то время был болезненно зависим от внимания окружающих, путаясь у всех под ногами, беспрестанно со всеми обнимаясь, буквально требуя ласки. Перепало и оставшимся глэмили, и подворачивающимся «под руку» фанатам, от которых Адам иногда буквально оттаскивал своего любвеобильного «Притти Китти». От грозящей затянуться депрессии Томми спас неожиданно появившийся новый друг.

Айзек Карпентер оказался просто-таки братом-близнецом, с которым Томми разлучили в раннем детстве злые люди. Серьезно, музыкант склонен был поверить в эту историю, потому что невозможно вот так вот встретить человека впервые в жизни и выяснить, что он любит и ненавидит то же, что и ты, понимает  твои шутки, смотрит твои фильмы и может сходу перечислить твои любимые рок-группы! Первые  несколько недель Томми был почти влюблен в их нового ударника, искренне им восхищаясь, проводя с ним ужасно много свободного времени, наслаждаясь непринужденным общением без примеси сексуального влечения. Они стали близкими друзьями – лучшими друзьями, практически братьями - с первой же встречи, когда Томми проболтался, что фанатеет от родной группы Айзека, а тот в свою очередь попросил ввести его в глэмили-семью, рассказать: кто есть кто и как с кем себя вести.

Айзек оказался единственным, кому Томми смог сам, легко и без заминки, признаться про них с Адамом – ему просто хотелось быть честным с этим человеком, с самого начала и до конца. И не возникало даже мысли, что он может не понять.

- Я еще мало  знаю тебя и совсем не знаю Адама, но думаю, это должны быть очень серьезные и глубокие чувства, настоящие, не просто от скуки, не фансервис, - серьезно покивал головой ударник и тут же, восторженно улыбнувшись, начал рассказывать про свою жену, милую Софи, которая обязательно полюбит Томми, как родного.

Айзек был единственным парнем, к которому Адам по-настоящему ревновал Томми.

- Ты проводишь с ним больше времени, чем со мной! Фак! Да вы почти не отходите друг от друга!

- Нам просто интересно болтать о том о сем! Знаешь, с кем он еще выступает?!

- Я читал его резюме, ты вряд ли меня удивишь! Меня больше волнует, как он на тебя смотрит! И как ты смотришь на него!

- Адам, ты чертов параноик! Мне интересно с ним, он клевый, у нас дофига общего – разве это плохо?

Нет, они не ссорились, чаще всего, эти перепалки  заканчивались утешительными поцелуями или чем-то более существенным, но Томми было бы легче, если бы ему не приходилось оправдываться, если бы Адам разделил его восторг или хотя бы не пытался вызвать в нем чувство вины. Хорошо еще, что приступы ревности Адама никак не сказывались на работе и отношениях внутри бэнда – Айзек всем пришелся по душе и как ударник, и как отличный друг, он быстро завоевал всеобщую любовь и стал родным и для остальных членов глэмили-семьи, и для фанатов. А Томми неожиданно  почувствовал себя более уверенно в этом туре, даже о возвращении домой стал думать менее трагично. Никто и никогда не смог бы заменить ему Адама. Но Айзек почему-то стал для Томми гарантией того, что жизнь не закончится, даже если…

- Софи очень ждет встречи с тобой, чувак! Она говорит, что уже полюбила тебя  только по моим рассказам! Боюсь, у тебя может  появиться еще одна «мамочка», - заразительно смеялся Айзек, хлопая друга по плечу.

И Томми уже знал, что в случае чего, теперь у него есть «семья», которая примет его любого, даже пьяного от отчаяния или плачущего от безысходности.


Между тем, тур перевалил за середину. Его участникам иногда не верилось, что позади остались почти четыре месяца напряженной работы, постоянных разъездов, тысяч и тысяч новых людей. С одной стороны, все так привыкли, что с трудом вспоминали, как они жили «когда-то давно», до тура – чем занимались, с кем еще общались, как проводили свободное время, все это казалось  чем-то нереальным, похожим на сказки из давно прочитанных книжек. Но с другой стороны, усталость накапливалась, выливалась  в физические недомогания, бессонницы, приступы социофобии, нервные срывы.  Тяжело было всем, от техников до Лейн, которая ко всему прочему еще и должна была улаживать различные  мелкие накладки, брать на себя ответственность за незапланированные контрактами персональные капризы того или другого из своих подопечных. Но труднее всего, конечно же, было Адаму, хоть он и старался меньше остальных это показывать. Наблюдая за своим боссом и «по совместительству» любимым человеком, Томми подмечал все мелочи, возможно, скрытые от глаз остальных: слишком напряженные плечи, нервно стиснутые пальцы, необходимость побыть одному полчаса перед выходом на сцену вместо привычного радостного возбуждения, излишне резкие ответы на некоторые прямые вопросы фанатов. Видя это все, Томми забывал о собственной усталости, буквально разрываясь от тревоги и желания хоть чем-то помочь, как-то облегчить непосильный, по его мнению, груз, давящий на плечи друга.

- Нам надо отдохнуть… хоть пару дней… - Адам бормотал в подушку, покряхтывая от удовольствия, которое доставляли сильные пальцы Томми, разминающие другу спину и плечи. – Я боюсь, что скоро стану ненавидеть фанатов…

- О, нет… Ты не сможешь!

- Не тех, кто в зале, а тех, которые стерегут нас на улице, у автобусов, в кафе… Да, я знаю, что это одни и те же люди! Но сути это не меняет… Нам надо отдохнуть.

Решение провести неделю на райских пляжах Бали группа восприняла с бурным восторгом, даже работать стало легче – в предвкушении. О том, насколько актуальной для  них стала проблема отдыха, уже невозможно было не думать, особенно после безобразного инцидента в Майами, надолго выбившего из колеи и Адама и его друзей.

Уже позже, успокоив абсолютно раздавленного собственным срывом друга, выпив с Айзеком и Монти по бокалу виски и вспомнив подробности происшедшего, Томми вынужден был признать: их нагло спровоцировали. ****ский папарацци не возник на пляже «по счастливой случайности», но выбрал именно те два часа, которые группа  позволила себе провести у океана, он целенаправленно снимал только их, он наглел с каждой пока еще вежливой просьбой уйти, дразнил Адама провокационными, почти хамскими вопросами, не убежал, когда понял, что скандала не избежать. Это был не просто охотник за фотографиями, и чем больше Томми думал об этом, тем больше понимал, что история не закончилась.

- Фак! Сука! Я убью его, если встречу еще хоть раз! – плохие предчувствия подтвердились слишком быстро: уже через несколько часов фотографии и видео с Адамом Ламбертом, «избивающим невинного фотографа», расползлись по сайтам всего мира.

Теперь уже Адаму пришлось успокаивать своего басиста, охваченного нешуточной жаждой убийства. «Обратная сторона» популярности была ему знакома гораздо лучше и дольше, и давно уже перестала удивлять.

- Тшшш… Ну хватит, все. Мы получили урок. Я был неправ, и принесу этой падле извинения, если дело дойдет до суда. Денег он с меня не получит, раз эти фото уже расползлись по сети, зато теперь этот предприимчивый мудак стал знаменитым – думаю, мы с ним квиты. Давайте просто забудем об этом, нас ждет Бали, райские пляжи, и никаких папарацци, мать их.

Прекрасная сказка, нашептываемая по ночам на ухо – Бали: экзотический остров, бунгало на двоих в зарослях каких-нибудь лиан, неделя сплошных удовольствий, рай для влюбленных, уставших от излишнего внимания…

- КАК?! Как можно потерять паспорт В САМОЛЕТЕ, Томми?! ****ь, ты с ним в туалет ходил или что? Я просто не понимаю, не могу понять!

От воплей Адама гудела голова, а настроение, и так далекое от веселья, стремительно катилось к полному нулю. Томми сам еще не до конца осознал случившееся и уж тем более понятия не имел, куда мог деться этот чертов паспорт.

Нервный день, который он провел вдвоем с Лейн в Гон-Конге, в каких-то кабинетах и коридорах, в полной сумятице, не зная до последнего – впустят ли его в страну хотя бы ради выступления, вымотал Томми до капли. Выжал морально и физически настолько, что прилетев, наконец, в Сингапур и оказавшись в отеле, он заперся в номере Айзека и вырубился на его кровати, игнорируя отчаянные извиняющиеся смс от Адама. У него не было сил обижаться, он мог понять все высказанные в свой адрес злые слова, он обязательно бы испытывал ужасное чувство вины – если бы не устал так сильно: от страха, от попыток вспомнить, где он видел этот ебучий паспорт последний раз, от самобичевания и тревоги за друзей, которым почти сорвал завтрашний концерт. И только утром, все-таки выслушав и приняв сбивчивые извинения от Адама, Томми осознал самое неприятное. Не будет никакого Бали.

- Я тоже не полечу. К черту это Бали, если там не будет тебя! Я не хочу… отдохну дома, мы все…

- Не дури, слышишь? Ты обещал ребятам, они спят и видят эту поездку! И ты – ты заслужил, это ТЕБЕ надо, как гребаное лекарство, понятно? А я – идиот, и никто не обязан из-за этого страдать.

Томми вроде бы не свойственна была жертвенность, но ему действительно стало легче, когда Адам отказался от безумной идеи отменить отпуск на райском острове. Никто не пытался искусственно изображать радость, когда после концерта они разлетелись по разным маршрутам, но Томми вполне искренне пожелал друзьям повеселиться и без лишних сожалений отправился домой, убеждая себя, что неделя – это слишком маленький срок для того, чтобы сойти с ума от тоски. И он даже оказался почти прав, потому что первые сутки измученный всеми последними нервотрепками музыкант просто тупо спал, просыпаясь только ради естественных потребностей и отбивая Адаму односложные смс в ответ, потом его захотели увидеть все соскучившиеся друзья, включая Лондженю, с которым Томми был страшно рад увидеться.  А как-то утром, после очередной бурной встречи с парнями, он вдруг получил новый паспорт и билет в Японию, осознав, что неделя вынужденной разлуки уже подошла к концу.

После пережитой полосы неудач по всем законам Вселенной Томми должно было повезти.  В везение, как и в какие бы то ни было законы высших сил, он верил не больше, чем в Бога, но все же надеялся на небольшую «моральную компенсацию» за несправедливо обрушившиеся на него неприятности. Однако никакие даже самые смелые мечты не могли  подготовить к тому, что встретившая заспанного «путешественника» в аэропорту Нагайи улыбающаяся Лейн отвезла его не к остальным членам группы, а в небольшой, но шикарный загородный отель, где распрощалась с удивленным музыкантом «до завтра». У Томми не было никаких сомнений в том, кто именно «ожидает» его в номере-люкс, и все же, он волновался, как школьница перед свиданием, посмеиваясь над собой и не сразу набравшись смелости постучать.

Они отвыкли от разлук – шутка ли, четыре месяца бок о бок, даже если не каждую ночь в одной постели, но встречаясь ежедневно, находясь рядом на саундчеках, выступлениях, обедах, ужинах и прогулках. Сейчас казалось, что они не виделись чертовы несколько лет – иначе не объяснить, почему они соскучились друг по другу ТАК сильно. Крепкие объятья, шумные выдохи и облегченный смех, касания - так необходимое обоим узнавание кончиками пальцев, сдержанные, почти робкие поцелуи, после которых время волшебным образом замерло и привычно поглотило реальность. Нетерпеливость Томми удачно компенсировалась нежностью и заботой Адама, нашедшего в себе силы оторваться от подставляемых ему губ и чуть не насильно затолкать вымотанного многочасовым полетом приятеля в ванную комнату. После освежающего душа Томми ждал сытный ужин, заказанный в номер, и пока «блудный» музыкант набивал желудок любимыми суши и другими японскими лакомствами, Адам рассказывал ему все смешные истории, которыми изобиловал отдых глэмили-семейки. И только после того, как Томми поел и почувствовал  себя действительно отдохнувшим, его утащили в спальню - показывать, как сильно по нему соскучились. Каждое мгновенье этой долгой ночи было прекрасно и так своевременно, и не удивительно, что уже к утру Томми Джо совершенно перестал жалеть о каком-то там Бали и чувствовать себя обделенным. 


Этот октябрь, пожалуй, был самым потрясающим в жизни Томми. «Азиатская» часть тура отличалась от предыдущих месяцев большим комфортом - самолеты и отели вместо надоевших турбасов  - более яркими впечатлениями от каждой новой страны или города. Даже публика казалась другой – возможно, менее избалованной, более «голодной», невероятно восторженной. Все это вместе заражало глэмили, у которых и без того после прекрасного отпуска словно открылось второе дыхание, вызывало дикое желание работать, снова и снова выходить на сцену, делать каждое шоу неповторимым, куражиться и импровизировать.
Томми, в отличие от Адама, впервые путешествующий по таким экзотическим маршрутам, чувствовал себя одновременно ребенком, попавшим в цирк, и гребаной невестой в апогее медового месяца. Трудно было сопротивляться всем этим новым прекрасным впечатлениям и не выглядеть восторженным туристом, даже если друзья не уставали подкалывать его и по-доброму насмехаться над его чистым наивным изумлением тому или иному азиатскому чуду. Еще труднее было противостоять сияющим любящим взглядам Адама, который на волне своего нового международного успеха и после вынужденной разлуки окружил Томми еще большим вниманием, стараясь чаще оказываться рядом, касался его по поводу и без, шептал на ухо комплименты и жаркие обещания, не заботясь о свидетелях, и делал все возможное и невозможное, чтобы проводить вместе каждую  ночь.

- Адам, черт возьми, иногда мне нужно просто СПАТЬ! Уже фанаты начинают волноваться, почему я мало двигался на прошлом концерте!

- Мы будем спать, просто спать – обещаю! Я пальцем тебя не трону, только поцелую на ночь… Ну, Томми… Я не хочу спать один, я без тебя не усну!

Все эти «не трону пальцем» заканчивались всегда одинаково, и дело было не столько в нечестности Адама, сколько в зависимости самого Томми от уже привычных ласк, поцелуев… после которых крайне сложно было остановиться, точнее, почти невозможно. Иногда музыкант  чувствовал себя женатым мужчиной… или «замужним», если так говорят. Лейн, уже не спрашивая, бронировала им с Адамом один номер на двоих, друзья даже не ухмылялись, встречая ранним утром в очередном холле отеля одинаково заспанную парочку, спустившуюся последними. Томми начинал привыкать, хотя до сих пор дергался, если Адам пытался «приставать» в общественных местах, и считал чудом, что их все еще не спалили папарацци или чересчур рьяные фанаты. Почему-то все воспринималось легче вдали от дома, и даже если Томми все так же  не допускал мысли о чертовом «камин-ауте», висевшем над ним дамокловым мечом, здесь, в экзотических райских местах, похожих на сказку, можно было чуть-чуть расслабиться и позволить себе превратить в реальность некоторые смелые мечты. Как и подарить Адаму возможность почувствовать себя любимым – даже если они оба знали, что, скорее всего, это волшебное время закончится вместе с туром.

- Я люблю тебя, Томми!

Фраза, громко произнесенная в микрофон посреди концерта, была милым баловством, все тем же фансервисом, наградой тысячам благодарных зрителей Токио, второй день подряд под завязку заполнивших огромный «JCB holl», но у Томми на мгновенье вышибло воздух из легких и вспыхнули щеки. Он не помнил, как сделал шаг вперед и с улыбкой ответил: «И я люблю тебя», это произошло само, совершенно без участия мозгов. Томми на автомате доиграл концерт, после старался не краснеть от шутливых поздравлений Айзека и Саши, и на полном серьезе собирался обидеться на Адама за такую нечестную провокацию, но передумал, увидев, каким счастьем сияют глаза друга.
 
- Это все равно нечестно, - если не обидеться, то хотя бы поворчать «по делу» Томми был просто обязан. – Ты пытаешься мной манипулировать, используя невинных фанатов!

- В войне все средства хороши, - Адам невозмутимо пожал плечами и ткнулся носом за ухо своего строптивого басиста. – В любви, кстати, тоже…

Романтический настрой витал в воздухе, хотелось этого Томми или нет, активно поддерживаемый фанатами в интернете и друзьями обоих «влюбленных». В результате ситуация превратилась в подобие детской игры: «мы знаем, что вы знаете, что мы знаем» - Адам все смелее флиртовал с Томми, фанаты бились в экстазе после каждого публичного поцелуя и прикосновения, но на прямые  вопросы оба музыканта уже механически привычно отвечали набившую оскомину фразу: «Мы только друзья», которой не менее привычно якобы верили. Оказавшись в положении той самой сказочной «падчерицы», за которую все давным-давно решили, Томми то бессильно бесился, то старался не обращать внимания, а иногда сам не замечал, как с не меньшим азартом принимался подыгрывать, напрочь опровергая своими действиями их с Адамом «пакт о дружбе».

Со второй половины октября у Томми начались сплошные личные праздники. День первого прослушивания, то есть, по сути, знакомства с Адамом – чушь, конечно, но кому бы не понравилось получить в подарок романтический ужин на двоих в плавучем ресторанчике в сердце Филиппин? Собственный день рождения для гитариста всегда был днем скорее тоскливым, чем наоборот: чему радоваться – еще одному шагу к старости? В лучшем случае, этот день заканчивался бурной попойкой, по окончании которой с трудом вспоминался повод, в худшем и более частом Томми не справлял свой праздник совсем, оказываясь занят или не в настроении. В туре музыкант тем более не ожидал ничего сверхъестественного, разве что на афтерпати после концерта ему посвятят один из тостов.

- …Как вы, наверное, знаете, сегодня день рождения у Томми Джо Рэтлиффа! В честь этого события мы исполним песню его любимой группы «Metallika».

«Не ожидал» не передавало и тысячной доли того, что испытывал Томми, машинально дергая струны и пытаясь ровнее дышать, успокаивая взбесившееся сердце. Друзья смогли отрепетировать песню в таком режиме строжайшей секретности, что именинник ничего не заподозрил.

- Как? Когда?! Фак, ну вы!.. Но как?! Ведь саундчек, мы же вместе!.. Черт вас побери, как же я люблю вас, засранцы!

Томми прекрасно помнил, как он буквально вешался на Адама, как сам тянулся за поцелуем, сумасшедше шептал: «Люблю, люблю, люблю тебя, черт…», не нужно было даже смотреть фанатские видео, уже через полчаса появившиеся на «ю-тубе», чтобы знать, каким влюбленным дурачком он выглядел. Но сожалеть об этом не позволяла совесть, и Томми снова чуть-чуть отпустил себя, позволил быть искренним – и в признаниях и в благодарностях.

«Год назад ты принял меня в свою группу, пустил в свою жизнь, подарил целый чертов мир. Спасибо тебе, чувак. И… я люблю тебя, или типа того»

Прочитав на экране телефона Томми эту «праздничную смс» пару дней спустя, Айзек просто схватился за голову.

- Фак, ты… Ты самый неромантичный влюбленный, каких я только видел! Ну кто признается в любви такими фразами?! Я попрошу Софи, чтобы она дала тебе мастер-класс: я не рассказывал тебе, как потрясающе мы ухаживали друг за другом?

Слушая в пол-уха невероятные истории приятеля, по которым можно было бы снимать оскароносные романтические мелодрамы, Томми кусал губы, пытаясь скрыть идиотскую мечтательную улыбку: даже такому близкому другу, как Айзек, не полагалось знать, как в действительности отреагировал Адам на корявое неумелое признание своего басиста. И про то, как пронзительно синие в тот момент глаза подозрительно влажно заблестели, и про то, как всегда многословный, прирожденный шоумен Ламберт, не мог подобрать ответных слов, предпочтя показывать свою благодарность другими, более приятными способами.


Этот «ванильно» прекрасный октябрь просто обязан был закончиться не менее замечательно: любимый праздник Томми Джо, Хэллоуин, по определению не мог принести никаких разочарований. Они с Адамом вместе придумывали себе костюмы, решив одеться вампирами, участвовали в дружеской фотосессии, шутили о том, что с клыками неудобно целоваться. Томми с удовольствием «перекусал» всех присутствующих, охотно подставляющих шеи симпатичному вампирчику – и на камеру, и просто так, для прикола. Алкоголь лился рекой, но никто не торопился нализаться до невменяемого состояния – всем и так было весело и невероятно уютно, и к концу вечера Томми даже перестал сожалеть о том, что ему пришлось выбирать между своими старинными приятелями, с которыми он встречал этот праздник из года в год, и компанией Адама. Друзья не обиделись, хоть и успели соскучиться по своему «Ти-Бону», но Томми все же чувствовал себя неловко, что кинул их, даже несмотря на то, что он не смог бы сделать другой выбор.

А ближе к полуночи Адам украл Томми с собственной вечеринки: утащил в служебную комнату клуба, заставил смыть грим и переодеться в нормальную одежду и чуть не на цыпочках увел на улицу, к своей машине.

- Ну и что это было? Куда мы едем? – таинственный вид «похитителя» разжигал в Томми любопытство, но Адам лишь посмеивался и качал головой. – Ты решил поиграть в маньяка? Везешь меня на голливудские холмы, где завтра найдут мой молодой и красивый труп? Эй, ну скажи!

Машина, действительно, свернула к голливудским холмам, запутав этим Томми еще больше: он был почти уверен, что Адаму просто приспичило уединиться, и он снял номер в каком-нибудь мотеле, это было бы в его стиле. Но вместо этого они подъехали к довольно большому особняку, не заброшенному, но и не жилому, судя по отсутствию огней и хэллоуинской атрибутики. Немного взволнованный Адам припарковал машину около внушительных ворот, выкрашенных в белый цвет, кивком позвал друга за собой и отпер боковую калитку рядом с воротами своим ключом.

Дом был огромный – целое поместье, по меркам Томми. Нельзя сказать, что он никогда не был в таких – Мия как-то приглашала его к отцу, Стивену Тайлеру, да и некоторые друзья Адама жили очень не бедно даже для Голливуда. Но почему-то этот дом казался неправдоподобно большим – пустым, гулким, странным.

- Я купил его через интернет. Мама помогла, он ей тоже понравился… - голос Адама звучал немного глухо и напряженно, словно он оправдывался за что-то.

Томми отмер, сообразив, что друг хочет услышать слова одобрения, а не созерцать его ошалелую физиономию, начал вполне искренне хвалить и восхищаться «уютным гнездышком», и замолчал, только когда его обняли со спины, уткнувшись подбородком в плечо.

- Я очень хотел, чтобы он понравился тебе, - простая фраза, от которой Томми почему-то разучился дышать, до смерти испугавшись того, что наверняка последует дальше, должно было последовать по всем чертовым законам логики. – А в саду есть бассейн! Он потрясающий, хочешь, покажу?

От облегчения чуть не подкосились ноги. Томми был так благодарен Адаму за невысказанное предложение, что готов был последовать за ним куда угодно, хоть на крышу, даже забыв, что не очень уютно чувствует себя на всяких возвышениях.

- Вау! Тут действительно круто!

В бассейне не было воды, но это не мешало представить его наполненным – визуально переливающимся через край куда-то на раскинувшийся фантастической панорамой Лос-Анджелес. Тут действительно будет красиво и уютно – когда этот дом наполнится музыкой,  вещами и песнями Адама, веселым смехом его друзей…

- Мне немного одиноко тут… Я рад, что ты сейчас со мной.

По лицу Адама было непонятно, что он чувствует, гордость мешалась с тревогой, в глазах была  грусть и какое-то затравленное выражение, словно он не может решиться на что-то важное. Видеть его таким было слишком странно, непривычно, наверное, даже больно, и Томми в очередной раз бросился «спасать» приятеля, используя первую же идею, пришедшую ему в голову.

- Ты просто пока чужой здесь, поэтому одиноко. Сделай этот дом своим – сделай что-то, чтобы он признал тебя своим хозяином, - хитрая ухмылка и короткий поцелуй в губы должны были натолкнуть Адама на правильные мысли. – Ты хочешь, чтобы я помог тебе «осквернить» этот дом?

- О, да!

Это был очень странный секс, но в то же время очень горячий, и, несмотря на совершенно неподходящее место, желание вспыхнуло, как загоревшаяся солома – мгновенно и жарко. Голодные поцелуи, попытки раздеть друг друга, не порвав одежду и не свалившись в пустой бассейн, пиджак Адама и футболка Томми вместо мягкой кровати – они оба словно с цепи сорвались, забыв и про этот дом, и про осторожность.

- Ааа, фффак!.. – Томми выгибало от грубоватых  нетерпеливых ласк, жесткие доски пола впивались в лопатки, отсутствие другой смазки, кроме слюны, грозило не совсем приятными последствиями, но он был более чем готов на все это, почти рыча от неудовлетворенного желания. – Ну, давай же, черт! Сейчас, да!..

Совершенно ненормальный, странный, какой-то отчаянный секс – на краю пустого бассейна, с раскачивающейся панорамой Лос-Анджелеса перед замутненными страстью глазами – больно, неудобно, жарко, так необходимо им обоим. С каждым новым толчком внутри, с каждым рваным выдохом Адама в мокрую шею, Томми все больше захлестывало ощущение нереальности происходящего, настолько сильное, что хотелось ущипнуть себя, чтобы проснуться.

- Да… Да!.. Да, черт, сейчас, да, даааааа!..

Адам поймал его крик в крепкий поцелуй, не отпуская до боли смятые губы, пока не кончил сам, за секунду до оргазма выскользнув из Томми, чтобы забрызгать семенем кафельный бортик бассейна. Они наверняка потом еще не раз посмеются над этим «осквернением» нового дома, прошедшим по всем «правилам», но пока на это не было сил, их не было даже на то, чтобы протянуть руку за валяющимися неподалеку брюками Адама в поисках носового платка.
 
- Я хочу… чтобы после тура… Чтобы мы вместе переехали сюда: ты и я.

Томми ловил открытым ртом прохладный осенний воздух ночного Лос-Анджелеса, тщетно пытаясь выровнять дыхание и найти хоть какие-то слова, но в голове было абсолютно, до звона, пусто, до отчаянных слез.

- Я не буду торопить… Еще есть время. Ты… скажешь, когда решишь, окей?

Адам засуетился, завозился, поднимаясь, нервно посмеиваясь над ними обоими, помог Томми сесть, начал собирать их одежду. Они кое-как привели себя в порядок, сетуя на отключенную во всем доме воду, проверили телефоны, удивляясь, что их до сих пор не хватились друзья, немного поспорили, стоит ли возвращаться в клуб, или заночевать в ближайшем мотеле, чтобы не тащиться сейчас через несколько кварталов… Томми не сразу понял, что за все это время они ни разу не посмотрели друг другу в глаза, и это было жутко, так неправильно, что хотелось выть.

После секса и волнения навалилась тупая безразличная усталость. Адам уже без споров согласился отвезти Томми к нему домой, напомнил про ближайшие репетиции и: «Я тебе позвоню завтра» - прозвучало почти, как ни в чем не бывало. А уже у подъезда, после традиционного нежного объятья и короткого поцелуя на прощание, в ладонь Томми аккуратно, но настойчиво лег небольшой изящный ключ.

- Просто пусть будет и у тебя тоже. Ну там… мало ли, я обдолбаюсь и не приеду на репетицию…  Или тебе захочется сделать мне сюрприз…

Томми почти не сомкнул глаз этой ночью, лежа неподвижно на не расстеленной кровати. Он ненавидел себя за то, что не смог еще тогда, у бассейна, расставить все точки над «и», сказать все, как есть, зато, что взял этот чертов ключ, будучи почти на сто процентов уверенным, что никогда им не воспользуется. Он дал Адаму надежду, не имея на это права. Пожалуй, это был самый бесчестный  поступок за всю его жизнь.