Всё очень просто

                18+



                ...Проведи меня по снежным склонам южных гор,   
                Покажи отцовскую деревню,
                Дай послушать балалаек струнный хор
                И меня своим согрей теплом...

                © Lennon-McCartney, "Back in the USSR", 1968.



Юрий Алексеевич Бурыкин спешил, более того - очень спешил, явно и безнадёжно опаздывая, о чём красноречиво свидетельствовал его несколько затравленный взгляд… И в то же время - не очень, подозрительно тщательно выискивая места для безопасной постановки скользких подошв на обледеневший асфальт…
Странно, правда?
А все, поди, уже уселись за праздничный стол. Тесть, витая в предвкушениях, превентивно мастерит взрывоопасный микс из горчицы, хрена и майонеза, юбилярша-тёща, то и дело вскакивая, нервно переставляет на столе салатники и в сотый раз суматошно протирает вилки, а супруга…
Хм, супруга же наверняка посматривает на часы, хмурясь и аккумулируя недовольство, которое не преминет выплеснуть на непутёвого мужа при первой же конфликтной ситуации. Козырнуть, короче говоря, ведь лишний козырь в рукаве - необычайно действенное подспорье в повышении личного статуса и качества семейной жизни для счастливого козыреобладателя…
Ерунда, главное - не брякнуть, как в прошлом году: "Елизавета Глебовна, Вы и в самом деле Троцкого видели?"
Зря, конечно...
Тёща и так восприняла отмену выходного дня в свой день рождения как личное оскорбление.
Ну... Не понимает вышеупомянутое семейство шуток, в том числе и державных, я при чём?
Хотя что такого-то? Брякнул и брякнул, подумаешь... Дата, как говорится, позволяет и даже обязывает. Далеко не каждому советскому человеку выпадает великое счастье родиться седьмого ноября.
 
"…красный день календаря, посмотри в своё окно - всё на улице красно…" - бормоча детские стишки в ритме виннипуховских ворчалок, подняв воротник и отворачиваясь от пронизывающего ветра, круто замешанного на колючих льдинках ноябрьской снежной крупы, Юрий Алексеевич далеко не сразу расслышал насмешливое:
- Гражданин! Эй! Оглох? Гля-ка чё, Гендос, разжирел, нос воротит, буржуйская морда…

Юрий Алексеевич, щурясь, удивлённо повернул голову в сторону голоса. На ступенях городского драматического театра нестройно переминалась с ноги на ногу группа людей, героически сжимающая озябшими руками трепещущие на ветру кумачовые лозунги и стяги.

- Зазнался, Бурый? Орём-орём тут…

Надо же… Хомяк с Генкой абсолютно не изменились. Правда, вместо грязных формовочных лопат в их руках отчаянно парусило на ветру кривоватое «Хочу жить в СССР!»

- Ни хрена се желания, - пробурчал Юрий Алексеевич, подходя и протягивая руку для рукопожатия, - сами додумались?
- Хы… - хрюкнул Генка, поднимая глаза на аршинные буквы и теребя свободной рукой обледеневшие усы. - Ну да, сами, делать нам нечего… Это - квартальная премия и уважение руководства...
- Товарррищи! - рявкнул от театра мегафон, заставив троицу вздрогнуть. - Кхе-кхе! Товарищи! Праздник Октября вечен! Недалёк тот день, когда Россия снова станет социалистической…
- Климыч? - поразился Юрий Алексеевич. - И этот здесь? Ворюга, твою…
- Тс-с… - Хомяк, озираясь и прижав древко лозунга локтем, вытащил из-за пазухи початую поллитровку. - Начальником цеха он теперича. Ты это… Дёрнешь малёхо? Для сугрева, праздник как-никак.  Помнишь, на демонстрациях…

Юрий Алексеевич отрицательно покачал головой.


                ***


Её, этой самой водки, равно как и прочего креплёного пойла, Юрий Алексеевич за свою жизнь откушал столько…

Дебютное приобщение к напитку, по вине которого праздники в гостеприимном доме Бурыкиных время от времени и самым естественным образом перетекали в скандалы-драки, обычно заканчивающиеся бурным примирением и всеобщим повальным сном, произошло классе в шестом. Да, точно, в шестом.
Нет-нет, что вы, Бурыкины-старшие алкоголиками себя не считали, да, наверное, ими и не являлись, но как обойтись без фееричного застолья с крайне популярной питейной забавой в бесконечной череде праздников, будь то «майские», «ноябрьские», День конституции или металлурга? А День радио, День рыбака, День освобождения Африки, наконец, как без них? Особенно если учесть, что любое спиртное стократно доступней хороших книг, приличной мебели, качественной электроники, удобной-красивой одежды и даже некоторых продуктов, а сей перекос уже сам по себе является достаточно весомой причиной для снаряжения в безудержный полёт разухабистой и извечно страждущей зрелищ души...

Так вот, в тот раз разворачивалось ежегодное действо, любимое всеми без исключения и прозываемое Новым годом. На столе в традиционных тазовых салатниках благоухал ароматами «оливье», заправленный дефицитнейшим майонезом, фаршированная щука, пойманная Юркой ещё осенью и благополучно дождавшаяся своего звёздного часа в тесной морозилке, куски картофельного пирога на подносе, исходящие паром пельмени и, конечно же, разнообразные бутылки-бутылки-бутылки с обязательной нагрузкой в виде трёхлитровой банки самонаведённого жимолостного морса. Абхазских мандаринов, общепризнанного лидера новогодних ароматов, тогда, к сожалению, достать не удалось, зря Юрка проторчал почти полтора часа в очереди...
Впрочем, описанная картина выглядела таковой часа четыре назад. Пельмени давно остыли, горки салата напоминали железорудные месторождения после десятилетий их интенсивного освоения, а от щуки осталась лишь неодобрительно пучившая глаза голова.

Юрка взглянул на часы. Полвторого, всё правильно. Всё по раз и навсегда заведённому графику - отец богатырски щемит на диване, мама наглухо заперлась в спальне. Хорошо хоть гости не остались, свалив сразу после полуночи.

- Юрон, погнали на горку? - в распахнутых дверях торчал сосед и приятель Колька, разглядывая стол и прислушиваясь к храпу Юркиного отца. - Ух ты… Мой тоже в отрубоне. Мать погонял и дрыхнет теперь. Козлина, стол перевернул. Жрать охота.
- Заходи…
- Давай, а? - гость, основательно затарившись зимним салатом, неожиданно  протянул руку к бутылке. - Это чё?
- Самогон… - буркнул Юрка, дружелюбно соорудив для Кольки толстенный бутерброд с праздничной колбасой "по два-девяносто" из соседнего гастронома, придвигая к гостю глубокие посудины с солёными огурцами-грибами-помидорами и выбрав для него же самый внушительный кусок пирога. Юркин отец, будучи трезвым, просто обалденно пёк пироги с картошкой, категорически не допуская к процессу женщин. Он сам ставил тесто, торжественно доставал из кладовки электрический духовой шкаф, небольшой чёрный ящик с торчащим из него проводом… Да, кстати, самогонный аппарат из нержавейки - тоже его, батина работа. - Давай! С Новым годом!

От стопки самогона мальчишек скрючило. Во всех смыслах. Колька быстро запихнул в рот заранее приготовленный солёный огурчик, как не раз наблюдал у взрослых, а Юрка потушил внутренний пожар помидорным рассолом, торопливо и шумно всасывая его прямо из тарелки.

- Фу, гадость… - первым отдышался Колька и уставился на хозяина слезящимися глазами, торопливо откусывая от пирога. - Ты как?
- Да никак… - чуть помедлив, ответил тот, искренне недоумевая по поводу отсутствия какого-либо видимого эффекта. - И что?
- Ещё по одной… - резюмировал Колька, морщась от одного предвкушения. - О! Чуть не забыл, у меня марки новые. Космос, негашёные... Набор!
- Кубинские?
- Не-а, Бурунди. Завтра покажу, может - поменяемся. На тот набор, со спортсменами, а? - гость озадаченно покрутил головой, прислушиваясь к нетрезвому и оттого нестройному хоровому пению соседей снизу. - Не моро-озь меня-я-я... Слышь, а ты чё в тишине сидишь? По телеку всё ещё «Огонёк» или «Мелодии и ритмы» уже?

Юрка, пожав плечами, включил телевизор, проследив за прыжками стрелки стабилизатора, а потом, найдя в тумбочке плоскогубцы, молча защёлкал каналами - ручка давным-давно сломалась, а с некоторых пор ещё и куда-то запропастилась.

- А вчера в «Международной панораме» Демис Руссос пел, - продолжал болтать Колька, - такое чмо, ужас. Толстый, бородатый и с крестом на шее. Поп попом.
- Да ну его, - раздражённо выключил телевизор Юрка, - мастер сказал - кинескоп сел, муть одна… Лучше вот это... Только никому, понял?

Юрка, дождавшись ответного кивка, поднялся и, осторожно обогнув ноги отца, свисающие с дивана, пробрался к радиоле. Пощёлкав кнопками диапазонов, он с минуту прислушивался, внимательно глядя на шкалу и слегка покручивая ручку. И всё время возвращаясь к какому-то натужному гудению, как будто где-то там, прямо в радиоэфире, работал мощный трансформатор.

- Не, глушат... - удручённо выпрямился Юрка.
- Что глушат?
- "Голос Америки", "Немецкую волну", всё глушат. - Юрка вздохнул. - Эх, Колян, я такую вещь вчера поймал... Как там? "...Всё-ё очень просто - в сказке обман, со-олнечный остров скрылся в туман, всех нас та-та-рааа, та-та-та-рааа..." Не запомнил слов, да и кто пел - тоже не понял, если честно, помехи. Жаль...
- Так это, кажись, из кинокомедии какой-то, - на мгновение задумавшись, почесал в затылке гость, - из "Афони", вроде. Помнишь, на танцах, "козёл ты, а не дама...", ха-ха-ха!
- Хех, точно... - ощутил странное разочарование Юрка. - Тьфу, а мне показалось - серьёзно всё... Ну и ладно. Слушай, ты на горку собирался? Двинули...
- На посошок? - опять вспомнил не раз слышанное от взрослых Колька.

Пустынные городские улицы были нереально красивы. Медленно падал снег, превращая серый спальный район серого промышленного городка в сказку. Громадные пушистые снежинки, появляющиеся из чёрного неба, казалось, шуршали, соприкасаясь друг с другом и с землёй.
А может, просто в голове шумело…


                ***


- Ты это… Дёрнешь малёхо? - опасливо косясь в сторону мегафонщиков, спросил Хомяк. - Для сугрева, праздник как-никак.  Помнишь, на демонстрациях…

Юрий Алексеевич отрицательно покачал головой.

- Брезгуешь? - Хомяк, скривившись, отхлебнул из бутылки. Забавно, он всё такой же, ершистый и прямолинейный…
- Да нет, - примирительно улыбнулся Юрий Алексеевич, - не хочу.
- И праздник-то для тебя не праздник, - продолжал ворчать Хомяк, занюхивая рукавом, - а я так считаю - ежели прижился какой праздник в народе, не сметь более его лапать! Руки прочь! Пра-ально, нет?
- За последние сто лет конституция пять раз менялась, - негромко, словно для себя самого, туманно молвил Бурыкин, - только в России такое и возможно…

Хомяк покрутил головой, пытаясь осмыслить услышанное, но, отчаявшись, ухватил Юрия Алексеевича за рукав:
- Нет, ты, Бурый, скажи, отчего Климыч, эта гнида очкастая, в десятки раз больше меня получает?
- Ты ж сам говорил - в начальниках он теперь, а по законам бизнеса…
- Умничаешь всё? - раздражённо поиграл усами Генка. - Насмехаешься? Думаешь, нам климатит здесь торчать с кровавыми тряпками? Но, сука, смотреть, как страну грабят, тоже никаких сил не осталось… Ты глянь, глянь…

Юрий Алексеевич оглянулся в направлении жеста. Обычная картина - три пацана лет тринадцати, спешащие куда-то по своим неотложным мальчишеским надобностям. У одного, увлечённо рассказывающего что-то, под мышкой видавший виды скейт, двое других периодически прикладываются к пиву, время от времени не отказывая себе в удовольствии дружно и громко поржать.

- Молодёжь, твою мать… Смена… - Генка презрительно сплюнул и отвернулся. - Вечером на улицу не выйти - нарики да шмары… Пиндосы висложопые, из-за них всё. Разве мы такими были?


                ***


Чтобы добраться до главной городской ёлки, традиционно красующейся у драматического театра, надо протопать километра четыре вдоль трамвайных путей. Сущий пустяк, что такое четыре километра для мальчишек, впервые в жизни отведавших исконно русского эликсира?

- …а я везде ищу с тобою встречи, но ты опять пройдешь и не заметишь… Э-это длится уж много дней, но ты не знаешь о любви мое-ей! - горланили Юрка с Коляном, изо всех сил  подражая Игорю Офицерову (...уж что-что, а диск ВИА «Поющие сердца» они знали практически наизусть) и нещадно поскальзываясь на припорошенных снегом рельсах. - Но ты не знаешь о любви мое-ей!
- Уф, жарко… - Юрка снял шапку и взъерошил мокрые волосы. Минус десять в новогоднюю ночь - да это просто шикарный подарок неизбалованным тёплыми зимами уральцам!
- Понятно, в таком-то малахае... - ухмыльнулся Колька. - Новая?
- Ага, с отцом на барахолке купили… - Юрка покрутил на руке серую кроличью ушанку. - Пушистая... И зайцем пахнет...
- Зайцем, хы... Зря ты в ней на горку. Я позавчера домой припёрся и офигел - даже в трусы снег набился!
- Другой нету… - пожал плечами Юрка, подбросил шапку, ловко поймав её головой и, закатив глаза, вновь заблажил во всю глубину своих лёгких: - Хочешь, я в глаза, взгляну в твои глаза и слова припомню все и снова повторю…

Приятели потоптались вокруг центральной ёлки, глазея на вспыхивающую гирлянду из крашеных лампочек, обошли кругом ледяных Деда Мороза со Снегурочкой и только потом двинулись к горке, где, несмотря на поздний час, вовсю суетились мальчишки, визжали девчонки, а чуть поодаль продолжали праздничные возлияния разношерстные взрослые (…и не очень) компании. Не так, как вечером, конечно, но достаточно оживлённо для половины третьего ночи.
Сказать по правде, горка удалась на славу. И не просто удалась, она была таки выдающейся. Нет, не типовая деревянная конструкция, кочующая из года в год, а настоящее ледяное сооружение, развёрнутое к городскому пруду. Только представьте себе двухсотметровую трассу с довольно приличным уклоном, скатившись с которой, ты со сногсшибательной скоростью вылетаешь на замёрзшую водную поверхность. Фантастика, иначе и не скажешь!

- Пацаны трепались - здесь несколько человек порезались… - внезапно выдал Колька, крутя головой. - Мол, сволочи какие-то лезвия «Нева» в лёд втыкают…
- Да ну, - усмехнулся Юрка, - брехня. Ты хоть одного порезанного видел?
- Нет, конечно…Пацаны трепались… Ух ты! - Колька, подобрав какую-то фанерку, уже карабкался на горку. - Юрон, догоняй!

Юрка, деловито раскопав под заснеженными кустами довольно приличную ледянку, запрятанную кем-то из катавшихся днём (…ха, да сам не раз под этот же куст прятал), взобрался по скользким ступеням, поправил шапку, натянув её на уши, и тоже умчался вниз, в крутую снежную мглу…

- Всё, - сказал Колька, отгрызая зубами ледяные катышки с варежек, - хватит на сегодня. Ещё разок и домой, да?
- Угумс… - кивнул такой же катышковый Юрка, обеспокоено косясь на троицу старшеклассников, с некоторых пор пристально наблюдающих за мальчишками. Праздник праздником, а шею намылят запросто - район-то враждебный. Хотя негласное перемирие на время зимних каникул, вроде, действует, но кто знает… - Последний.
- Садись сзади! - Колька, устраиваясь поудобнее, поёрзал туда-сюда, словно саночник на старте. - Готов?
- Да!
- Э-эх! – снежинки снова бросились в лицо.

Юрка даже не понял, как это случилось - туманный силуэт, склонившийся с бортика горки, рука, протянутая навстречу, а потом обухом ударивший в лоб и мигом остудивший разгорячённую голову ветер…

- Шапка! - осенило обомлевшего Юрку. - Ё-моё, шапка! Чёрт-чёрт-чёрт… Стой! Сто-о-ой!
- Думаешь, сняли? - мальчишки, побросав фанерки, бежали вверх вдоль ледяного спуска. - Ты его видел?
- Только руку… - Внутри у Юрки что-то обрывалось. Блин, что отец-то скажет? Бли-ин... - И рукав… Синий… 

Нет, наверху всё было по-прежнему мирно: пацаны, деловито осваивающие все горки подряд, девчонки, визгливо бегающие друг за дружкой по ледяным лабиринтам, мирно бухающие компании из их родителей и прочих неспящих, взрывающиеся время от времени хохотом и освещаемые вспышками хлопушек. Юрка, втягивая замерзающую голову в плечи, лихорадочно озирался по сторонам. Что это? Три чёрные тени, исчезнувшие в арке...

- Вон они! - бросился он за уходящими. - Эй!

Свернув в арку, Юрка буквально врезался в парня в синей румынской "табани" и дурацком "петушке". Двое других ушли чуть дальше и стояли в выжидающих позах.

- Шапку отдай! - с ходу заорал Юрка.
- Ты чё, сучонок? - отступив на шаг, вкрадчиво пропел парень. - Ты на кого прыгаешь, тля?
- Шапку отдай! - что есть сил выкрикнул Юрка тому в лицо, прямо в мерзкую физиономию с тошнотворной ухмылкой и безобразным шрамом, разорвавшим верхнюю губу надвое… Выкрикнул в надежде, что кто-то из прохожих услышит. Глупо... Какие там прохожие? Порвут, как пить дать порвут - их, как-никак, трое... И годиков им, как минимум, по шестнадцать… Шапку жаль, что отцу-то врать? А ходить в чём? Ёлки-палки, встрял так уж встрял. Плотно...

Парень в синей куртке, отшатнувшись, быстро сунул руку в карман и тут же выдернул её вновь, сверкнув в лунном свете лезвием открываемой опасной бритвы.

- Попишу, падла… - зашипел парень, ухватив свободной рукой Юрку за воротник, но уже в следующее мгновение, охнув и выронив бритву, со стоном осел в сугроб. Это подбежавший Колька с разгона и со всей дури заехал своим огромным валенком рваногубому в пах. Подельники, по всей видимости никак не ожидающие, что история развернётся в таком направлении, бросились на помощь. Попытались броситься…
Колька схватил бритву, валяющуюся под ногами, и мгновенно приставил её к горлу скулящего от боли парня.

- Назад, ублюдки! - заорал Колька так, что у Юрки на несколько секунд заложило уши. Подельники остановились, переминаясь в нерешительности. - Шапка где? Урою, бля буду!

Рваногубый, продолжая постанывать, перевёл глаза в сторону подельников, боясь даже шевельнуть головой - из-под лезвия бритвы выступила кровь.

- Шапку сюда! - ещё громче заорал Колька. Один из парней, расстегнув пальто, вытащил шапку. - Бросай! Бросай, грю! Юрка…

Юрка поднял шапку, прихватив валяющееся рядом горлышко разбитой бутылки и снова встал плечо к плечу с Колькой, опасаясь даже взглянуть на приятеля, из скривившихся губ которого, казалось, буквально изливалась кипящая ярость. "Семь бед - один ответ" - ясно читалось в нежно-голубых Колькиных глазах. Пусть теперь только попробуют сунуться...

- Пошли вон! - Колька грубо пихнул сидящего на корточках рваногубого. - Ты! Скажи им, чтоб убирались к...
- Уходите… - прохрипел парень. - Проваливайте, ну!

И (...о, чудо!) - подельники неохотно удалились, ежеминутно оглядываясь.
Колька, всё ещё держа бритву у горла рваногубого, сдёрнул с того "петушок" и забросил его как можно дальше, в самую темноту двора.

- Куртку снимай!
- Куртку хочешь? Я ить вас, сучата, найду… - не поднимаясь с корточек, парень принялся неторопливо и неловко снимать куртку. - Захлебнётесь юшкой, мудачки. По одному отловлю... С какого района, колитесь, пока не позд...   
- Заткнись! - Колька дождался, когда парень расстегнёт курку, а потом резким движением дёрнул её за воротник вниз, отчего полуснятая куртка, оставшись за спиной, сковала руки парня. Юрка тут же от души подпнул рваногубому. Тот, всхлипнув, нырнул носом в зассаный сугроб, провалившись так, что снаружи остались лишь ноги.
- Бежим!
- Не задохнётся?
- Бежи-им!


Дорога домой оказалась куда длиннее - из-за опасения нарваться на засаду путь пролегал через  пустынные заснеженные промышленные зоны, через какие-то гаражи…

- Ну ладно… - на подходе к дому Колька, тихонько хохотнув, хлопнул приятеля по плечу. - Как оно, похмелье? Головка бо-бо?
- Не, спать охота… Нештяк ты рявкнул на этих... "Наза-ад, ублюдки!" - Юрка с едва заметной улыбкой недоверчиво покачал головой, вспоминая. - Я чуть не оглох. И в штаны не наложил едва, а ты смелый...
- Какое там, - уже в голос расхохотался Колька, - смелый. Это от страха. Учись, пока я жив - любой страх боится истошного крика, страшно - ори!
- Страх боится, хм... Спасибо, тебе Колян! - протянул для рукопожатия руку Юрка. - С Новым годом!
- И тебя! – ответное рукопожатие. - Бывай! Кстати, нужна, нет?

Юрка опасливо взглянул на старинную бритву с белой костяной ручкой и торопливо замотал головой - нет-нет-нет! Колька, кивнув, вставил лезвие в щель металлического палисадника и, надавив, сломал его, а затем бросил обломки в один из мусорных баков.

- Всё, - Колька демонстративно отряхнул руки, а потом сладко потянулся. В его глазах весело скакали чёртики небесного цвета, - вот теперь всё. Спа-а-ать, светает уже... С прошлого года не спали, чёрт знает что...


                ***

 
- Смена… - Генка презрительно сплюнул и отвернулся. - Вечером на улицу не выйти - нарики да шмары… Пиндосы висложопые, из-за них всё. Разве мы такими были?
- Такими, - твёрдо ответил Юрий Алексеевич, наткнувшись на нежно-голубой взгляд одного из мальчишек, того самого, со скейтом, - нормальными пацанами... А вот какими мы стали...? Ладно, мужики, побегу, пора мне. Счастливо оставаться!
- Давай, пока!
- И это, - ехидно улыбнулся Бурыкин, оборачиваясь на ходу, - зарубите себе на носу - всё очень просто, ширяются те ребята и пиво сосут ровно до тех пор, пока отцы их, такие же бакланы, как вы, водку жрут либо шляются невесть где, не исключено, что и по митингам всяким несуразным... Сказки - обман!
- Че-е-его?

Юрий Алексеевич, то и дело с сочувствием поглядывая на группу кумачёвых протестантов, остающуюся мёрзнуть на крыльце драматического театра, неожиданно поймал себя на том, что несколько отклонился от тёщеименинного маршрута и оказался в аккурат на том самом месте, где тогда находилась горка. К слову, никаких горок здесь давно уже не строят, ни деревянных, ни прочих, определив для новогоднего ледяного городка совершенно иную площадь, на этом же пятачке много лет назад установили памятник павшим воинам-афганцам со странным авторским названием "брод в неизвестность".

Бурыкин молча постоял у памятника, а потом подошёл к одной из гранитных тумб с фамилиями.

- Здорово, Колян… - грустно прошептал Юрий Алексеевич, осторожно касаясь бронзовых букв и оглядываясь на усталую фигуру бронзового же солдата. - Я тут это... Пробегал... Рад тебя видеть, дружище... С праздником, кстати, слышишь?


 
* иллюстрация - "Брод в неизвестность" © Валентин Чистоусов.