Завещание. свобода, равенство, братство мист. трил

1986-2012 ноябрь
Завещание 

ЧАСТЬ 1.


(ребус, генеалогическая карта родственных связей прилагается).

мистическая повесть о возможных событиях
 
автор предупреждает:

все сходства случайны, автор ни в каких обществах не состоит, ни на кого не намекает, и ни кого не имеет в виду…  Все домыслы по этому поводу  ложны. Речь лишь о человеческих слабостях, вечных, как сама жизнь.  И как много бывает человеку надо для счастья… и как мало…  кто знает… кто знает… и простите автора за излишний сарказм.


Часть 1
 
День был такой, как обычно, как всякий другой день, если только  не брать в расчет, что день был майским…. А май всегда рождает предчувствия чего-то нового, и конечно лучшего.

         
  Она  еще оставалась  в своем доме, хотя должна была уже направляться в сторону большего каменного строения, расположенного неподалеку - только через узкую улицу перейти и на следующем перекрестке направо…  ну вы знаете…
Но она еще сидела на крохотном стульчике посередине такой же крохотной комнаты и разминала в руках шарики, мягкие податливые восковые шарики, слегка розоватые от ее пальцев.
           Воск, непрочный материал, хотя очень пластичный. Ему только нельзя доверять ни в холод, ни в жару... Пальцы, мнущие его, такие же тонкие и прозрачные, как свечной мякиш, однако весьма цепкие. И если что-либо попадает в их объятия, то по доброй воле не вырывается.
….Девушка катала по ладони белые хлопья, похожие на манну небесную, и  думала: скорбеть ли ей, или улыбаться в том траурном присутствии, где ей надлежало быть?
Понятно, что там ее никто не ждет, но она придет, и присутствующие личности скажут:

 «Эта девица явилась сюда, куда ее не звали... явилась и еще имеет нахальство улыбаться...» ...

А если оставить улыбку дома, то выживет ли она в этом благопристойном   собрании? Она хмыкнула, слегка скривив тонкие, тронутые блеском губы.
ЕЕ улыбка … сколько раз приходила  к ней на помощь ее улыбка!!
Бывало, не какие доводы не помогали в сложившейся ситуации, но стоило улыбнуться и посмотреть собеседнику в глаза… как… о чудо!! Свершилось!! «…Ну, если Вы так хотите,… то …в общем, почему бы и нет…»!!

- Хватит!- встрепенулась молодая женщина, и белые теплые хлопья разлетелись по полу.- Мне надо идти, о чем думать?  Должна пойти, значит пойду, даже если многим это не принесет радости.

 Быть может, хоть кто-нибудь, будет там безразличен к моему приходу?  И я сяду рядом с этим душевным человеком, и постараюсь не замечать сверкающих возмущенный глаз...
И вот когда мне будет  нужна моя очаровательная улыбка. Главная, чтобы она не искривилась, не  была  саркастической, иначе…
"…Интересно, подадут ли опять цыпленка, в  поджаренной замшевой ..
 корочке, кою обожал мой дед - гурман? Я буду есть ее прямо руками, есть, и улыбаться... улыбаться и есть..."

Главное, чтобы никто не называл меня по имени. Пусть обращаются ко мне – Леди (без гнусных искажений!), или Дама... даже - Девушка, на худой конец - Женщина....
Но только - не по имени... Пусть лучше совсем ко мне не обращаются.
Уж слишком много яда в таком произношении.
Она представила алые и коричневые губы, молодые и сморщенные, растянутые от бесконечных гримас принудительной вежливости, и сжатые в куриную попку от чувства брезгливости к миру... И как эти губы с давящим шипением выталкивают из ротовых отверстий четыре буквы ее имени,  на манер: Д Ж Ж Ж И Н А... Ш..ш.. ш.. ш.. ш.. и на.

…«В чем пойти? В чем таком, чтобы ко мне - вообще не обращались?»
Она опустошила шкаф, и ворох разноцветных состроченных тканей украсил пространство миниатюрной комнаты.
« Это все моя одежда... что я без нее?.. Смогу ли существовать, если вдруг лишусь всякого одеяния? Как есть...  без ничего, в одной коже?!  О Боже - нет!! Когда же это случилось, что  одежда переросла мою значимость?!!
…Вот это синее платье...  роскошное длинное с глубоким вырезом вдоль спины...  Если бы оно умело двигаться,  то, наверное,  обошлось бы без меня... А я без него...  могу ли?.. а может отправиться к любимым родственникам голой?.. И тогда...  меня никто не заметит?! Прихожу в зеркальную залу - говорю всем: «Здравствуйте,  господа!»  Присаживаюсь теплыми ягодицами на шелковый гладкий стул,  кладу салфетку на свои розовые груди, другую - на полные белые бедра...  и  начинаю есть, ну, например,  курицу...
Сзади я буду походить на сочную грушу. У этих зануд повылезают глаза из орбит, возможно, даже попадают на тарелки! Языки, их паршивые языки, как у эпилептиков, будут прикушены зубами, ненасытными акульими зубами.
Хороши они будут!!
Быть может, по такому поводу стоит  рискнуть?
Она думала, привычно обсуждая проблемы сама с собой, думала и одевалась.
 Она размышляла, пойдет ли бирюзовое к ее тяжелым жемчужным серьгам? Смуглое тонкое лицо, темные глубокие глаза, бирюза и жемчуг - неплохо. И еще - ослепительная улыбка.  И вот она – Леди, вплывает в ореховою прихожую, почти неземная  в этом воздушном одеянии. Тонкий каблук - шпилька (не носят, ну и плевать), и рост выше среднего. Кто посмеет посмотреть на нее свысока?!

( Неужели, это и есть – Цель визита?! А, Леди-Дина?! Или ты позабыла о чем-то несущественном?)

В то присутствие, куда направлялась наша героиня Дина  Штольц, ее вело чувство долга и безмерное любопытство. Ныне зачитывалось завещание умершего незадолго до описываемого момента пожилого Господина Иосифа Гольбермана. Дине он приходился прадедом.

Умер Иосиф еще нестарым, совершенно неожиданно в возрасте девяноста лет. Он всегда собирался жить долго, и в девяносто чувствовал себя прекрасно, но подавился чем-то за ужином… такова семейная легенда...

 Говорят, и Петр 3, тот, который муж Екатерины Второй, тоже подавился за ужином… Но ведь есть исторические сомнения… Уж больно вовремя он это сделал, да так, что жена его, слегка высморкавшись, немедленно стала царицей… Ох уж эти родственнички! Не зевайте, господа, в кругу наследников!  Впрочем, к данному сюжету эти домыслы отношения не имеют…  Наши наследники скорбят естественно, без тени актерского мастерства. (Авт. ремарка.)
 Констатировали, однако – «Смерть от старости». Кого интересует истинная причина гибели в таком возрасте?
Кому интересно, что ты, возможно, ещё молод?! И то, как ты умер.
Куда больше общество занимает вопрос – что ты нажил... Печально… Печально, печально…

"...Печально метет земную пыль по поверхностям  колючий сухой ветер…
Порывы его резки и неумолимы…
С трудом удерживает равновесие одинокий прохожий, он цепляется обветренными пальцами, скрюченными  и непослушными, за шершавые выступы стен и одинокий кустарник.  Он беден, но  знает, куда бредет. У него есть задача - удержаться на ногах. Не упасть лицом в сухую грязь. И коль уж он наглотался дорожной пыли, то пусть будет и вода, могущая  смыть эту пыль с воспаленного горла…."



Судя по образу существование старца (он бы лопнул от злости, если бы кто посмел назвать его так при жизни!) Иосифа Гольбермана, он был отнюдь  небеден, а скорее наоборот.  Хотя, весь объем его состояния  неизвестен и по сей день.

Родители Иосифа были неимущими,  наверное, даже более бедными, чем церковные крысы, потому как, где есть крысы, там —   еда. И если уж в церкви завелись крысы, то, наверняка, там есть чем им поживиться.
У Гольберманов старших съестное всегда было  дефицитом. Они делали все, что могли, чтобы улучшить положение. Но не всегда усилия оцениваются по достоинству.
И, тем не менее, старшие Гольберманы слыли благопристойными и порядочными людьми и воспитывали своего единственного отпрыска сообразно всем нравственным законам. Они поучали сына  бережливости, ловкости и уму.
Однако, не смотря ни на какие усилия, мальчик Иосиф истолковал эти качества по своему, и рос жадным, изворотливым и хитрым. Хотя сам, согласно установкам, считал себя бережливым ловким и умным. Увы, не часто удается вылепить из «предложенного материала» то, что задумано.
И все же, эти произвольно вылепившееся качества, в дальнейшем позволили молодому человеку приобрести маленькую пекарню (перед самой смутой)  и уцелеть в дни безвременья. Во времена НЭПа они же помогли молодому Гольберману скопить приличное состояние и обернуть его в золото. Родители Иосифа более  не голодали, и поэтому считали своего сына бережливым ловким и умным….
 Возможно, перечисленное выше,  не есть единственный путь накопления капитала,  но это есть официальная его версия, /семейное  предание. /

И вот теперь настал исторический момент, когда  измученные легендами родственники, смогут узнать, наконец, истинное положение вещей.
Годы изнурительного терпения многих причастных к семейному  клану Гольберманов  успели свести в могилу. Остались самые стойкие, но доведенные до отчаянья чудовищной  живучестью богатого родственника!
 Они - то и подтягивались к его бывшей земной обители  на адреналиновых ногах, дыша парами валокордина.
Странно,… почему родственники считают, что богатство их активного и удачливого члена семьи принадлежит им, а не обществу любителей парашютного спорта, например? « Во что он вложил свои деньги?  Куда он поехал? Он что, хочет купить дом  в какой-то глуши? Он подумал о нас?!!- спрашивают обеспокоенные родственники,- Каковы законы той страны? Там можно будет получить наследство?  Совсем сошел с ума старик! Сколько бумаг нам придется собрать, чтобы получить наш, вернее его дом?!!» Например….


Центральная зала добротного гольбермановского дома постепенно наполнялась пестрым людом. Всего ожидалось около тридцати человек, с нотариусом вместе взятым.

Старик Иосиф жил уединенно, и вряд ли  этот прекрасный большой дом  посещало столько народу за всю его жизнь.

С ним коротала век  престарелая мулатка с редким именем Сара (говорят, что долгими вечерами они с хозяином занимались  здесь   невероятными вещами), толстый рыжий кот Вульф и ирландский сеттер Гей.

Родственников умерший не любил,  но – завещание,  неожиданно для всех, оставил.

И вот, оно должно быть оглашено личным нотариусом Иосифа Гольбермана - Господином Мухиным.



    Господин Мухин, пришедший ранее других, венчал торец длинного белого стола, который был противоположен входным в залу дверям.
 Он отчего-то озирался и без конца барабанил тонкими сухими пальцами по белой поверхности, чем приводил сидящую слева от него пожилую даму в состояние невроза.

« Боже, какой невоспитанный; его предки не были дворянами!» - негодовала в недрах своего Я пожилая леди, пытаясь сделать лицо как можно суровее /прямо сказать, оно и так было не самого приветливого вида/.
 
Но женщина слева ошибалась, Господин Мухин не был невоспитанным человеком. Барабаня желтоватыми пальцами по гладкой поверхности, нотариус напряженно думал  о своей доле в  долгожданном  завещании…
Он страстно надеялся увидеть свое имя в списках получающих наследство.
У барабанящего пальцами мужчины были на то свои причины. Столько, сколько знал Господин Мухин о подноготной жизни Иосифа Гольбермана, не знал никто.
Он знал и молчал, молчал сорок лет! Хотя ему хотелось кричать на каждом перекрестке, у каждого уха: «Я знаю!! Знаю!! Знаю и молчу, представляете?!! Насколько я достоин поощрения…»
/ на самом деле, юрист служил у старика Гольбермана двадцать лет. Как будто тоже немало, но логично полагал, что год ему идет за два. Уж больно нелегок был в общении клиент/.

За такое время Моисей нашел обетованную землю, и как справедливо считал Господин юрист, его комфортабельная суша тоже должна уже появиться на горизонте. /Здесь уважаемый претендент на куш упустил из вида тот факт, что сам Моисей так и не вступил на святую землю. Быть может, он просто не знал сего библейского нюанса, Господин Мухин/

Размышляя так, юрист припомнил один отвратительный случай,
происшедший с ним лет десять назад... Это событие напрямую связано с почтенным старцем Иосифом...

Как-то нарядным солнечным утром господин Мухин наведался к своему стародавнему клиенту Иосифу Гольберману.  Он долго нажимал  наружный звонок, упакованный в причудливую лепнину из гипсовых лепестков и травинок, покрытых водостойким лаком. «Наружная дверь - есть суть жизненных притязаний ее хозяина»,- мелькнула тогда у пришедшего философская мысль.
Адвокат уже было, собрался ретироваться, так как мелодичные перезвоны сигнала тонули в пустоте дома, однако, за массивной дубовой дверью кто-то завозился, манипулируя бесчисленными суфвальдами...

Наконец,  перед гостем возник хозяин дома.  Он был тщательно прибран,  одет с лоском,  даже парадно:  черный до пояса Итонский пиджак,  типа фрака,  но без - фалд; жилет,  тоже черный; галстук из красного шелка, завязанный свободно виндзорским узлом треугольной формы; брюки в "куриную лапку";  белая рубашка и крахмальный воротничок. Ничего в этом странного не было, и не запомнилось бы столь надолго, но хозяин был неприлично суетлив,  выражение его морщинистого, с крупными чертами лица, казалось совершенно несолидным, даже диссонансным по отношению к наряду.

Господин Мухин, пока излагал суть дела, почувствовал, что ему надо приложить усилия, чтобы пройти в дом клиента. Глазки у старика Гольбермана бегали до неприличия быстро:  то садились на переносицу, как в седло, а то поднимались к бровям.  Выражение у них было равно у нашкодившего подростка - что уж он там нашкодил, известно,  как правило, одному подростку...
Наконец,  под натиском решимости юриста войти, или еще по каким причинам, Иосиф отступил вглубь прихожей. 

Господин Мухин разложил на центральном круглом столе,  покрытом вязаной скатертью кофейного цвета, нужные бумаги и попытался объяснить сложившуюся ситуацию:  были какие-то финансовые проблемы. Но хозяин явно не слушал его:  он оглядывался, причмокивал, ковырял в зубе...  и, наконец, изрек:
    
           - Минут... пять... десять...  не больше,- еще раз извинился, еще раз просил   подождать... и нелепо попятившись, говоря что-то про обед, который не может ждать, исчез за массивными дверями светлого дерева.
Адвокат, юрист, нотариус в одном лице оставшись в одиночестве,  осмотрел помещение и нашел его весьма недурным. Цветовые гаммы, материалы мебели, формы предметов - все было подобранно с превосходным вкусом...
 "Неужели, старый еврей Иосиф сам декорировал эту гостиную?- подумал тогда господин Мухин. - Но, во всяком случае, не мулатка же Сара,  эта толстая, неопрятная коричневая женщина с вытаращенными черными глазами?! Что она может понимать в карельской березе,  в изумительном бархате диванов, да в изогнутости венских стульев?! Она едва способна прибрать у себя на голове,  и то, как правило,  безуспешно... Значит  сам Гольберман?! 

Странно...  Еще более    странно,  если бы он нанял дизайнеров...
  Да и у этой художественной братии частенько бывает не все в порядки со вкусом».
/Г. Мухин считал себя знатоком интерьеров/...
Незаметно для себя,  гость обошел всю прихожую и гостиную,  в которую оная плавно перетекала, и приблизился к выходным дверям,  ведущим в столовую,  по словам хозяина - обеденную залу.
Возле этой хлебного цвета резной двери с обеих сторон возвышались тумбы красного дерева. Каждую из них венчала бисквитовая статуэтки Афродиты - Калиппиги...
  Роскошь!
Рассматривая прекрасных полуобнаженных богинь, господин Мухин увлекся и неожиданно толкнул резную дверь. Она отварилась без всякого шума, подобающего дверям... Взору вошедшего, сразу открылось, словно ожидало его, нечто непонятное, даже ужасное.


…..Обеденная комната была превосходна, и не менее чем гостиная:
она играла желтовато-охристыми тонами, много золоченых поверхностей придавали ей помпезность, но не вычурность.
Продолговатый оливковый стол персон на десять был расположен  в центре комнаты...
За трапезой восседали двое  -  конечно же, хозяин дома и его необъяснимая подружка - полукровка Сара... Они... ОБЕДАЛИ... Мало ли, кто обедает, нет в этом ничего удивительного.

 НО этот «шедевр кулинарии» ( не будем уточнять, что же собственно эдекое было на обед , но читатель сам поймет через некоторое прочтение. Авт.) произвел на юриста гипнотическое действие: Мухин начал терять равновесие и с трудом успел схватиться скрюченными тонкими пальцами за дверную ручку. При этом, как он сейчас помнил, ему стало нестерпимо жарко, особенно в области затылка, перед глазами запрыгали черные точечки, которые невозможно сморгнуть...
 
Надо отдать должное профессиональному официозу некстати вошедшего.  Юрист все-таки пытался сохранить свое положение незаинтересованного лица: он делал руками предупредительные па - мол, ничего страшного, продолжайте, я ничего не вижу... сейчас удалюсь... всего доброго... с Новым годом, с веселым праздником Хэллоуином... или с Днем рождении..., что-то попало в глаз…

Единственная, очень глупая мысль, вращалась в тот момент в его голове: «Этот обед, все-таки, уже мог ждать …»   (не будем уточнять детали, оберегая нервную систему читателей.  Автор сам не верит описанному).

Пришел в себя он лишь в гостиной на инкрустированном кожей бархатном диване. Возле него стоял Иосиф с мокрым полотенцем, переброшенным через согнутую руку, как официант на банкете. Он не был даже взволнован. А выражение лица имел, как у того же официанта, уже «набомбившего» свои деньги, и скучающего от позднего «нечайного» клиента.

Позже старик объяснил юристу, что это, мол, была шутка, якобы маленькая прихоть миллионера. Он мог убедить в этом суд присяжных из двенадцати бездельников, соседку-бабушку, встретившуюся на улице, давно ничего не видящую и не слышащую, но не пройдоху адвоката, который привык верить своим глазам!

Господин Мухин не стал возражать,  человек, припертый фактами к стене, способен, черт знает, на что…

  Мол, естественно "шутка", возможен даже обман, то есть - шутка, не говядина, а греховная свинина.  Ха-ха! Очень смешная шутка!
 
О «свежести»  обеда адвокат не брался судить. Он  не считал себя выдающимся кулинаром. Но в воздухе пахло пресловутым жареным луком и сладковатыми пряностями.
То мог быть запах имбиря, смешанный с кунжутом. Кто знает? Он только помнил, что пытался тогда все забыть,  даже скорее просто не придавать происшедшему какого-либо значения. У каждого,  в конце концов,  свои причуды.
«А почему бы и нет» - пришел, наконец, служитель Фемиды к окончательному выводу...

…От чего такое вспомнилось сейчас, в преддверии волнующих событий, связанных с оглашением завещания? Если бы припоминающий только знал в минуты нерадостных размышлений, как неслучайны были сии видения прошлого. Если бы он только догадывался, что это - самая настоящая телепатия, чтение мыслей, запечатанных в конверт... на расстоянии.

   Но г. Мухин не проник так далеко в понимании сути своего мозга. Он лишь наблюдал за прибытием  страждущих.
…Вот двоюродный брат покойного, Сеня.  Крепкий, добротный мужичок - никогда не дашь семидесяти - без  всякого налета видимой интеллигентности, который  вводил бы в заблуждение  по поводу  «тончайшего»  Сениного Я.
Тоже пришел …
Кто бы мог подумать!? Их ненависть с Иосифом Гольберманом была взаимной и яростной. Они ненавидели друг друга   так, как Ромео с Джульеттой друг друга любили - крепко и на всю жизнь! Они, как и пресловутые шекспировские герои, в любую минуту готовы были воспользоваться ядом и ножом, /конечно, не относительно самих себя /.

  И вот он, Сеня Гольберман!! На тебе! Явился слушать прихоть своего любимого врага. Ей богу! Со времен Вавилонского плена жизнь не видела ничего подобного! Неужто,  он надеялся услышать в оглашенном списке жертв и претензий свое полюбившееся имя?! Уму непостижимо!
(но как же, господа? Разве вы не собираетесь умирать в  будущий час? И предстать перед Всевышнем? И чем оправдаетесь тогда? К чему же такая алчность?! Прим. уставшего Авт.)

Но Сеня Гольберман так не считал.

«Позвольте! » - Говорил Сеня, -  «чем я хуже других?!»- возмущался он вслух,
  хотя его никто не спрашивал, и никто, естественно, не отвечал, вопрошающий воспринимал молчание как положительный знак. То есть - он не только не хуже, а, даже -  намного лучше других…

( Всю жизнь он – Сеня, Уже разменял 70 годков, а все - Сеня.). 

И так, Сеня считал иначе, и для получения законного капитала обрядился в смокинг.

"Где он его только взял?"- с брезгливостью подумал г. Мухин, и хотя всплеснул руками мысленно, все же задел рукав желтого в оранжевых соцветиях кардигана соседней  дамы. 

- Прошу прощения, мадам, - запел, было, нотариус, но дама порывисто отвернулась,  обнаруживая аккуратно уложенный голубыми буклями затылок. 

«Надо же так вырядиться?» - отметил про себя держатель завещания, имея в виду сразу  обоих гостей. - Неужели у бабули это траур? А что же у нее тогда в одежде из нарядного!? Кружевные чулки с резинками и бустер в оборках с дынными куклуксклановскими чашечками?! И все это, наверняка, черное…»...
 Мухин   улыбнулся в густые соломенные усы. Его рыжеватые глаза заморгали, будто смахивал слезу - это чтобы не заметили улыбки,  столь неуместной.

         ...И тут влетела она! Именно влетела. Легкая, бирюзовая, с жемчужными тяжестями у шеи и в ушах. Скандалистка, бесстыжая девица, посмевшая выудить еще при жизни виновника сегодняшнего  сборища 10 тыс. долларов!!  О, пардон, сего торжества… еще  пардон, не торжества, а события печального,  конечно, (Ура! Ура! Умер старый хрыч!

Кто такое сказал?! Наверное, послышалось…)   У него, у Иосифа Гольбермана! Когда он вообще кому-то что-то давал просто так? Хотя бы грош?!  Господин Мухин прослужил у "булочника" столько лет и, как ему казалась, неплохо, но ни рубля сверх положенного не имел!
 А тут такое… Возмущены были все, и те, кто имел к этому хоть какое-то отношение,  и даже те,  кто этого отношения не имел вовсе. Здесь что-то было не так.

И когда эта несправедливость – грабеж средь бела дня - произошла три года назад,- Цыля Семеновна Ризбер, дочь двоюродного брата умершего, предприняла целое расследование столь вопиющего факта. Она потратила уйму денег на сыщиков. Ее седые, вечно всклокоченные волосы стали еще белее, если это вообще было возможно,  а лицо желтое и угловатое, приобрело выражение вечного оскорбления. Но, увы, вся компания по восстановления «справедливости» утонуло в общем невезении.
 И теперь эта дылда - правнучка имела наглость явиться еще за одной порцией! Ей мало!!

 Пришедшая на сорок минут раньше положенного, Цыля Ризбер, с трудом сохраняло видимое спокойствие, в душе у нее был кризис со всеми его разрушительными признаками. Печально улыбаясь каждому, кто ей приветствовался, выражая соболезнование всякому—   она мечтала о массовой агонии.


Что же могла испытывать сия мадам - террористка, увидев предмет своих эмоций? Она его обожала! …Как обожают свое творение.  В мыслях и россказнях  Цыля Семеновна создала из  девушки такую  мразь, при виде которой маленькие дети должны заходиться икотой, а взрослые,  уходить из жизни, тихо наложив на себя руки.
Итак потихоньку началось… Комментарии минимальные,  тактичные отступления от темы скупые, но очень важные, ибо, что произойдет дальше -чудовищно и страшно,  а цель наша - лишь понаблюдать за человеком в нестандартной ситуации (и ни в коем случае не глумиться!  Боже упаси  нас и прости, за жадность нашу губительную! научи оправдаться)


"….Вязкий тяжелый дождь,   словно ждал приглашения,  без  меры  хлынул на пустые  улицы пыльного города.

 Вода  рассекала  темноту, отражая  тусклые лучи маленьких окон.
Молодые деревья, измученные без влаги, почти потерявшие листья в пору долгой жары, ждали дождя не как праздника, а как единственную возможность выжить.
И сейчас,  они шумели  остатками сухой листвы,  приветствуя ливень,  и надежду  обрести новую зелень.

Даже старые гиганты, пыльные и пожухлые, выбились из сил без помощи небес.  И почувствовав, как воздух набухает влагой, радостно зашумели, шелестя листьями, словно оглядываясь то в одну сторону, то в другую. Словно ища союзников своего счастья, и найдя  их,  принимались шуметь еще громче.


       
 Одинокий путник замер,  подставляя себя потокам, подняв лицо к небу.  Губы его открылись в широкой улыбке, и он стал торопливо глотать струи, словно старался не пропустить ни одной.

Он ждал дождя. Он, как растение,  чуял его задолго. 
Он не прятался от него, хотя все одежда намокла,  словно на  утопшем, и, если бы это было возможно сейчас, он пошел бы ко дну не сопротивляясь. Но было еще не время, не время... и он знал это как ни кто другой... "

 

                Итак... гости собирались в траурной зале... Намечались поминки, так не свойственные национальности покойного, и все же им заранее намеченные в Завещании.

Вот, наконец, появился сын Гольбермана - Мойша Конопатый, человек 69 лет, лысоватый,  лицом и телом от природы в желтую точечку.

Конопатый - его пожизненное прозвище, или кличка, кому как нравится.
Когда мама / а когда-то была и мама…/ в детстве укачивала Мойшу на руках, она гладила его по курчавым волосикам и приговаривала:


"Это солнышко ласкало маленького и оставило лучиками  крапинки на детском личике".


Личико Мойши   уже давно не было детским, но точечки, теперь расползшиеся по всей лысой голове, остались.  Значит, солнышко  еще ласкало Мойшу Гольбермана. Так вот, в качестве небесного дневного светила, папа, всегда жадный,  пардон, экономный, подарил / уж не знаю и как/ его внучке двадцатипятилетней  Дине Штольц КУЧУ денег! Хотя многие уже и не верили в этот факт: мол, вранье, ничего, мол, он и не давал, а все это придумали сам Мойша и его длинная внученька. Для чего?  Чтобы навредить, натравить достопочтенных родственников друг на друга.
Они просто хотели всем зла!

И этот гражданин Мойша решил продолжить свое злое дело. Он посмел явиться сюда, где собрались обделенные, водрузил себя на стул и выпятил огромный живот, обрамленный подтяжками времен олимпиады. Микки-Маус, или медведи, или еще кто, нагло таращили свои глазищи и тыкали с подтяжек в окружающих толстыми пальцами: мол "ты будешь первым!»! Увитые гирляндами колец, подпрыгивая и сгибаясь, они глумились над траурной церемонией.

Г-н. Мухин, завидев такие подтяжки, нависшие над постной сервировкой, застучал пальцами по столу с такой силой, что бокалы начали отзывчиво позвякивать.
 
Тем временем, Девушка Дина, ни на кого не глядя, вроде бы не слыша шипения за спиной, проследовала через залу и заняла место по правую руку деда.

Боже мой! Она оказалась напротив своей кровной мстительнице - Цили Семеновны. Та впала в анабиоз. Больше ей ничего не оставалось делать…
   
   Дина «заводила» своим длинным красивым носом, слегка поворачивая голову и рассматривая поминальные снадобья.
Кажется, она осталась недовольна. Розовый кисель / крахмала положили меньше, чем следовало/, бледный, смертельно бледный рис, отваренный рисина к рисине, с редкими изюминами - так называемая кутья. Кажется, и все на закуску. Нет, вот за кувшином - стопка блинов, замаскированная и едва заметная. Где же пирог с кашей? Молодая женщина рассматривала стол и не поднимала глаз на присутствующих.

В пальцах у нее был кусочек воска, который она мяла под столом как спасительные четки.

Дама в траурном желтом, сидящая по правую руку от молодой наследницы, похоже, уже что-то жевала, тряся пухлыми щеками.

"Господи,- вздохнул адвокат Мухин, слушая чавканье возле себя, - неужели ей не хочется похудеть?"
 Бедный адвокат, он не понимал, что есть и худеть всегда хочется с одинаковой силой! После приема пищи - хочется худеть, а до – очень хочется есть.
    
         

 -Уважаемые…!"-
начал свою речь председательствующий, вставая и выпрямляясь всем стройным телом, обличенным в черный, безупречных лекал костюм. Воротник его белоснежной рубашки и мысик, уходящий в лацканы пиджака, были похожи на чайку, взмахнувшую крыльями в предчувствии жирной рыбы.

- Господа! Я прошу сочувствия, то есть, внимания... Мы все собрались здесь, извещенные о прискорбном событии, ранее случившемся, / что-то речь не складывалась/. И, прежде всего, я хочу...   
            
 -…Господин адвокат, уважаемый, собрались еще не все, так сказать,  скорбящие...
  и тем более, сейчас еще без двадцати три, а ритуал назначен на пятнадцать, мы должны ждать, дорогой мой…» - это возникла маленькая беленькая старушка, имеющая крохотный домик через дорогу от Гольбермана.

Вся принадлежность ее к данному семейству заключалась в болонке, такой же точно, как она - беленькой и кудрявой. Болонка дружила с сеттером Иосифа. Они встречались каждый день на загаженных газонах за пределами частных имений. Иногда с Геем гуляла Сара, иногда сам хозяин / он любил это делать по утрам/. Их собачки гадили на одну и ту же травку.

 А что может быть искреннее дружбы собаководов?!

 Они здороваются до изнеможения, страстно интересуются собачьими кучками, изучают их нежно и трепетно, наклоняясь, парой, так низко к ним, что; кажется, готовы  съесть, причем, без всякой корысти для себя:
         
- Как сегодня хвостик у вашей собачки? — А как у вашего милого песика попочка, он хорошо какает? Не очень хорошо?! Это плохо... Ай яй, яй, яй. . .

Они бродят часами, держа на привязи своих четвероногих кровососов, не замечая ничего вокруг и разговаривают… разговаривают… разговаривают...
Эти любезнейшие «собачьи» люди, как правило, недолюбливают  соседей, у которых нет собачек или которые не спрашивают о хвостиках их питомцев.
   
 - Этот мерзавец сосед, вчера тащился по коридору и, колченогий, наступил на лапку моему пойнтеру. Чтоб он издох, собака! /Сосед, конечно/...


…Итак, беленькая старушка была географически близким человеком странной семьи Гольбермана. На что бабушка рассчитывала, придя сюда? Трудно предположить… может быть, просто любопытствовала?.. Дело в том,  что бабушка-болонка ненавидела Дину Евгеньевну / и была в этом не одинока.../. Нет! не "ненавидела» - она мечтала ее пытать!! Добрая старушка хотела, вожделела до трясучки, /трясучка была у нее не по этой причине, прим. авт./  услышать...  то есть, не услышать, имени Ненавистной в Завещании... Не услышать - повернуться (если удастся) к Отвратительной лицом …  и...  наслаждаться.   Наслаждаться  ее падением,  ее низостью, ее позором!

От чего же такие сильные отрицательные эмоции? Да просто девица не любила болонку, вечно тявкающую у дома прадеда, и хватающую всех и каждого за пятки. Вот так история! Шекспировские страсти!  Можно подумать, все пришли слушать приговор для ближнего своего:
 кого повесить;
 кого - распять;
 этого - колесовать;
Этому – два земляных ореха;
Дину Штольц - посадить на кол;
А  МНЕ (бабушке - болонке, например), - два миллиона долларов, или евро, или шекелей, или хоть что-нибудь.
 

 А как же - «ВОЗЛЮБИ БЛИЖНЕГО СВОЕГО»? Ах, как печально…


           Те, кого ждали с нарастающим нетерпением, потихоньку являлись. В общей сложности на главный куш завещания рассчитывали не более шести, семи человек ближайших кровников. Остальные мечтали о непонятном: если, мол, приглашены как потенциальные наследники, значит надо надеяться.

Появился Зяма Бенцианович - человек крайне порядочный /как все порядочные пребывающий всегда с краю.../. Невысокий, худенький, беловолосый, непонятных лет /маленькая собачка - всегда щенок/. Он мялся у входных дверей, как - будто не решался войти. Его поза была такой, словно он хочет убежать. Возможно, его кто-то сзади и подтолкнул, и он перебежками устремился к стулу возле таблички:
«З.Б. Ризбер». Он  ни с кем не поздоровался - слегка кивнул общему присутствию, и больше голову не поднимал.

 Зиновий стеснялся в жизни всего - особенно своей жены... Несчастный считал, что такой половиной Господь наказал его за детские прелюбодеяния.  Прелюбодеяниями для Зямы были любования трофейными фотокарточками, на которых немецкие Евы и Герды, обнажены и кокетливы.

Мыслей своих он никому не говорил, однако, жена его Цыля  Семеновна, ранее представленная, уже приготовила пилу /образно, конечно/, и принялась за свое обычное дело,  перепиливание мужа. Всем корпусом она развернулась вправо к маленькому беззащитному мужчине, чтобы только не смотреть вперед, где на колу сидело страшное существо – АМФИЗБЕНА - двуглавая змея, вся покрытая перьями и с головой на хвосте! Химера, порождение ее бессонницы, обладательница кучи денег, украденных у госпожи Ризбер! /абсолютное вранье. прим. авт.  / Сколько у этой дамы энергии, бедный Зяма!  Как же он так женился?!

… Бедный  Зяма, Зиновий Бенцианович, женился на Цыле Семеновне совершенно случайно, можно даже сказать с испугу.

Познакомился он с будущей супругой на выставке японской графики. Несколько изящных замечаний, удачный   диалог - и у девушки Цыли засветились глаза. Несчастный экскурсант немедленно был приглашен пить чай, и почти тут же, не отходя от японской графики, лишен девственности.
Затем, вся в слезах, Цыля объявила любителю восточного рисунка, что она не имеет месячных неприятностей и, судя по всему, беременна... Зяма, как всякий порядочный человек, не задавая никаких вопросов / типа: «...а был ли еще мальчик...?"/, пошел под ружье, то есть, извините, под венец... Зяма даже не спрашивал супругу, как имя того Ваньки-сапожника, который практически, жил в ту пору у непорочной невесты. У них там что-то не сложилось. Скорее всего, Ваня   на предъявление беременности сплюнул и сгинул..., а тут и лопух Зяма.

 Откуда молодой Ризбер мог знать, как выглядит непорочность, если ему было не с чем сравнивать?    Цыля у него была первая и последняя. Дочь Берта - плод нехорошего треугольника, росла похожей на мать, а выросла ни на кого не похожей...   

 Естественно, она тоже появилась в скорбном обществе, стройная красавица, тридцати с небольшим лет.  Немаленькие глаза, умело подкрашенные, инфантильное выражение губ с опущенными уголками /это от матери/, длинные светлые волосы, хороший цвет лица, и естественный длинный нос, но не портящий ее.
Она - сама брезгливость, все вокруг - ее недостойны. Она моет руки по двадцать раз в день, носит длинные перчатки / и сейчас была в них/, презирает отца
(кстати, выдающегося конструктора дирижаблей), и насмехается над матерью. Кажется, и саму себя она недолюбливала, естественно,  более снисходительно,  чем остальных...

О трауре  Берта, конечно же, забыла и вырядилась в превосходное белое очень дорогое платье из буклированной ткани. Огромный вырез - и изящную шею со спины, словно переходящую в талию, могли созерцать все желающие. Длинные белые перчатки из тонкого кружева нитяных узоров, розовые туфли с новомодным каблуком, бледно-розовая помада, светлые волосы. 

Она   неотразима!

 Видимо, величественная Берта хотела показать   своим видом, что ей ничего не надо от несчастного Гольбермана…  у нее все есть. И даже больше. Она просто шла мимо, возвращалась с бала в 12 часов ночи пешком, как Золушка, потому, что карета ее превратилась в тыкву, …но она, Берта, в любую минуту может превратить ее обратно. Наряд-то на ней остался. А тыкв, то есть,  карет; у нее навалом и так... Она просто притомилась / тяжело в хрустальных туфлях в такую даль/, сейчас немножечко посидит с этими ненужными людьми и поедет в свой замок к принцу.
Наконец, после  гарцевания по залу, нарядная женщина уселась возле отца и ...  принялась скучать.

 Ей не хватало большой белой шляпы и вуали... Бедняга...

      
 - Кажется, все основные приглашенные собрались.

Да, еще недостает внучки покойного со своим муженьком - пронырой Евгением Петровичем. Откуда взялся такой шарлатан и прохиндей, в столь приличном обществе!  Стыд, просто стыд!!

А вот и Лидия Мойшевна, но без мужа.  Где муж?! Опять что-то затевает? Заболел??! Вранье!! Он снова придумал эдакое мерзкое, от чего всем будет неприятно...
Лидия Мойшевна, Мама вышеуказанной Дины Евгеньевны,- женщина не молодая и не старая, не умная и не глупая - обыкновенная, однако, хитрая до Иезуитства. Наверное, она состоит в каком-нибудь тайном обществе, может быть даже в масонском ордене.
 «Куда дела мужи, Мойшевна?»-   вертелось на языке Сени, явно перенервничавшего в ожиданиях…

Мойшевна оделась в строгий черный костюм,  возможно, даже на голое тело, черную шляпку - тюбетейку, чулки и туфли также были черными. Она поздоровалась со всеми, с каждым, даже с Цилей   Семеновной  /конечно, не за руку/, кивнула всем и вся: мол, все в порядке, орден обо всех помнит, никого не забудет, каждому воздаст по заслугам; аминь..., то - есть, что там говорится в таком случае в "Новой Книге Конституций"

– «СВОБОДА , РАВЕНСТВО и БРАТСТВО»,

 или что там еще…  И под воображаемые звуки гармоники проследовала на свое законное место, за которое она готова была сражаться насмерть. Гордо водрузившись по левую руку отца, Лидия Мойшевна Щтольц затихла. Лишь губы ее слегка шевелились, непонятно в молитве или в ругательстве.

   -  Господа! - адвокат, наконец, приступил к делу, - ...остальные подойдут  по ходу оглашения.  Главные  приглашенные,  так сказать,  наследники, присутствуют.
Адвокат сглотнул слюну и продолжил:
 
   - Итак,  господа, я… на меня возложена честь огласить  Завещание всеми уважаемого, ныне почившего господина Иосифа Гольбермана.

Завещание сие мне предрешено  не вскрывать до сего момента. Это воля покойного.
Поэтому, я абсолютно незнаком с его содержанием и  мне также неизвестен круг лиц, входящих в данный документ, и какова часть  наследства каждого.

Мне не известно состояние г-на Гольбермана... даже в общих чертах, так сказать...
- адвокат сделал глоток ситро, - но... завещателем был оставлен список надлежащих
лиц, и все они были уведомлены и пришли к назначенному усопшим часу.
Мухин перевел дыхание, однако, голосовые спазмы не исчезли.

 - А вот и мадам Сара,-  продолжил он чересчур высоким голосом.

  - Кстати, ваше имя, уважаемая Сара (все-таки, как не крути, а какая-то  доля ехидства,
без всякого намерения говорящего,  маленькая, сконфуженная, промелькнула в словах оратора), не было внесено в список гостей, причастных к траурному обеду. Но, учитывая ваши… эмм… близкие, так сказать, отношения с покойным, мы,- юрист обвел покрасневшими от душевной суетности глазами наэлектризованную публику, ища поддержки,- не имеем ничего против вашего присутствия. Вы согласны, господа? – и оратор воззрился на гостей, вид которых говорил об одном:

" Конечно же, они крайне несогласные! "

« Это возмутительно!» - выражали собою одни.

«Неслыханно!» - читалось по физиономиям других.

У Берты вид был такой, как будто она проглотила таракана и он скребет лапками по гортане, пытаясь  выбраться.
Лишь несчастный Зяма, ничего не подозревая, затараторил:

-  Да, да, конечно, пожалуйста, присаживайтесь,-  и отодвинул стульчик аккурат возле     Берты!
Тупица! Конечно, он тут же был уничтожен шипением "пилы", /неужели, человек может издавать такие звуки?!/
Сара вышла к присутствующим в своем обычном рабочем наряде: замасленном  на животе платье, протертом в некоторых местах, особенно под мышками. От нее разило многосуточными щами. Волосы ее, собранные в пучок одной шпилькой, выбились со всех сторон головы и развивались седыми прядями как на ветру.
На объемных  ногах, увитых  узлами вен, на босу ногу были надеты полу-тапки,  полу - чеботы, размера на два большие, чем того требовали ее ступни. 
А темная в складку шея держала массивную, чистого золота цепь, с огромным кулоном поверх одежд...  Лицо запоминалось  толстым коротким носом, мясистыми губами и бельмом на глазу.
Красота! Она точно спасет мир...

Capa плюхнулась на предложенный стул, и весь мир для Берты Зиновьевны превратился в гнилую тыкву... На какие же хитрости была способна мастерица Сара, что так ценил ее престарелый миллиардер?!

      -  Итак, уважаемые, все вы поняли меня.   Я абсолютно не знаком с написанным. Вот сургучная печать, скрывающая тайну завещания.
Но для начала я предлагаю помянуть минутой молчания  ушедшего от нас  /адвокат хотел сказать: так рано, но вовремя осекся и просто потер пальцем нос/ прекрасного человека, замечательного друга и отца... "Ну что это за ерунда...", - удивился он про себя своей речи.

При этих словах физиономия Мойши Иосифовича скривилась, как - будто он знал какую-то скабрезную тайну.

 "Скряга, плут и мошенник, вор и мерзавец, прости меня, Господи, чтоб ему там издохнуть»,- с трудом сдерживал свои мысли двоюродный братик Сеня. Но на лице злопыхателя они, конечно же, отпечатались...( Сначало надо расскаяться, Сеня, в мыслях своих недобрых, а уж потом просить прощения. прим.)
         
    - ..Всем нам жаль, что так случилось..., однако, прошу всех встать...
 Стулья не дружно заскрипели. Подтяжки, пуза, белые кружева, желтый траур в маках, изумруды, черные, белые чайки - все поднялось и замерло.
В воздухе жужжали мухи, или мысли, трудно было разобрать. Возможно то и другое. И то и другое, возможно, друг от друга сильно не отличалось.
 
  За стенами грустного собрания стоял май со всеми его кошмарами перемен, надежд, размножений, со свежими ветрами и всякой прочей ерундой... Май, жаркий, пчелиный, желтый май... В мае никогда не скажешь:

"Как все надоело!" В мае можно сказать:

 "Меня укусила оса!! Ура! Все так замечательно!"...
Это в декабре пробуждение похоже на плохой сон, когда единственные светлые пятна - это пятна от лампочек накаливания. А в мае - пробуждение как обретение мира! Просыпаешься и вздрагиваешь от удовольствия: мухи, пчелы, все жужжит, мысли жужжат, жужжат дела. Ура! Ура!
 Даже умирать в мае хорошо - земля легкая, червячки повылезали голодные, готовые к приему пище. И сие прекрасное действо-ожидание наследства могло происходить только в мае, хотя, конечно, это – весьма  смелое утверждение.

        -Так... читаю...- руки доверенного нехорошо затряслись - разве можно такое       тонкое дело доверять рукам!?

        -...Читаю..., на первой странице указана всего лишь общая сумма
           завещания в денежном эквиваленте, в американских долларах...
        - Как жарко...
      
        - Да, да, что-то душно... ;Не тяните, уважаемый, сил уже нет...

          -Сумма эта прописью, кириллицей...

Господи...
     - Восемьсот миллионов долларов!!

...И тишина... Затем, послышалось какое-то сползание, стук тела об пол,
суета, тело кто-то втащил на стул, щелчки по щекам, сопение,
хлюпанье, хрюканье,  попискивание, /наверное, Зяма/, треск пальце и даже, что-то  хуже того.
Господин Мухин вспотел так, что белый мысик его рубашки стал
просвечивать весьма волосатую грудь.  ( Еще бы! Кто бы ни вспотел?!)

- Господа, восемьсот миллионов долларов, я не ошибся - вот эта сумма!
Восемьсот миллионов, в американской валюте!
Но, господа, кому что достанется, еще ничего не известно… Я не хочу фантазировать, любезные!!
За эти несколько минут обмороков господин Мухин уже успел нафантазировать и фантазии его нетрудно угадать: он  увидел на  следующей странице надпись: 
"все вышеуказанные деньги   передать немедленно любезнейшему адвокату, моему лучшему другу, умеющему хранить страшные тайны, (хоть ты и не прав был, шалунишка, это была говядина) господину Мухину, причем, все - НАЛИЧНОЙ... печать и подпись".
Легко домыслить фантазии иных присутствующих в зале.
- Открываем вторую страницу  этого святого документа. Валидол перед вами, господа, и валокордин тоже уже принесли, вода в графине  / он хотел добавить - вешаться - в туалете у себя дома, но  счел это замечание некорректным/.
-... Разделить всю сумму 800 мл. дол. поровну между десятью
наследниками, имена приведены ниже…
Мы их обозначим как: Сеня; Берта; Зяма; г. Мухин; Женщина в Желтом…(Кто такая?! Незаконнорожденная дочь?! Сколько можно мучить тайнами?! Хотим все знать!) Дина; Мойша; Цыля; Лидия Мойшевна, и ее муж - Евгений Петрович….
Тишина, нависшая, возникшая, воцарившаяся в обеденной зале, была самой тихой, каковую можно себе вообразить. Ни пчелы, ни мухи уже не жужжали, скорее всего, они умерли. Наверное, их можно было бы найти на паркетном полу  издохшими от напряжения воздуха. Кислород в данном помещении кончился, как и углекислый газ - все вдохнули, и никто не выдохнул.

- Уважаемые,-  нарушил временное помешательство оратор, - не спешите с выводами! Здесь, в завещании есть еще три страницы!  Читаю:
 « Данное распоряжение относительно денег и имущества будет выполнено только в случае  исполнения обязательных условий. Если условия не будут выполнены наследниками, то, денежное состояние, а так же дом со всем имуществом по адресу такому-то и прилегающие к нему владения,
переходят в собственность моего пса Рея, кота Вульфа и их пожизненной
опекунше Саре такой-то...  По смерти Гея, в этих условиях, Сара вступает в права наследования  единолично и безраздельно.  Она также является первым претендентом на перечисленное состояние господина такого-то при отсутствии всех вышеуказанных лиц,  /см.  стр.../
- Но условия, условия, какие условия!? - это выкрикнул красный от ужасного напряжения слуха Мойша - Конопатый, он снял с плеч подтяжки, на которых всякая олимпийская нечисть болталась с этого момента уже вверх ногами. Рубашка его была расстегнута, брюки держались только на животе.

- Одну минутку, друзья! Условия изложены в следующих листах, сейчас я их разверну…

-…Итак: "Потенциальные наследники обязаны провести  ночь в доме усопшего, отведав все то, что им будет предложено, и только затем, вскрыть последнюю страницу сего юридического документа. Во время трапезы должен присутствовать священник /кто, на усмотрение гостей/, и музыканты. Кушанья обязательны. Не явившиеся исключаются из списка наследников.
Тризну просьба начать в 12 часов  полуночи того дня, когда оглашено завещание и закончить по факту  уничтожения  /то есть съедания /поминальных продуктов.
Да будет исполнена воля покойного... аминь...»/ вряд ли в юридическом документе действительно есть слово: "АМИНЬ"... /
 
Закончив озвучивать завещание, Адвокат плюхнулся в изнеможении на сиденье, необыкновенно жесткое... его слегка трясло...

-   Итак, господа, ровно в 24 часа  сего дня мы должны присутствовать в этом
зале, и чтить память многоуважаемого Иосифа Гольбермана.

Адвокат закончил, наконец, свою речь и воззрился почему-то на Сару... Воззрился на Сару,  однако,  не он один.

Белоснежная Берта пожирала ее полными слез глазами. Почему бы это?
Цыля   Семеновна - "святая" женщина, прошедшая все муки зависти, прищурившись гневными очами, откусывала от Сары кусок за куском.
Она впивалась  в образовавшиеся кровавые раны острыми зубами / вставными прим. авт./ и высасывала все их содержимое. В такую минуту она почти любила Дину Штольц, - что такое 10 тысяч $ по сравнению с  800 млн. таких же омерзительно-американских купюр!! 

Цыля Семеновна, к слову, ненавидела янков, и все, что с ними связано, а так же их деньги в дружеских зеленых лицах. Но это не мешало обиженной женщине складывать самую устойчивую в мире валюту в штопаный чулок и прятать его за семью неустойчивыми стопками белья...
- Подумать только, американцы!  - часто восклицала  она, беседуя   со своей старой подругой.
- Марья Павловна, вы слышали? - американцы?!! Кто это?! Что это? Я не знаю такой нации,- возмущалась она. - Это чушь собачья! Они сами себя придумали, чтобы испортить всем настроение. Америка - эта кучка индейцев – голодранцев, и больше ничего! /по правде говоря, Цыля Семеновна в индейцах разбиралась слабо, по профессии она окулист/.
- Остальные - проходимцы со всех концов света: воры, мошенники, насильники. Они постоянно улыбаются, потому - что им нечего сказать. Они постоянно жуют жвачку для того, чтобы передохнуть от гамбургеров.  Вся Америка работает на производство гамбургеров и   утилизацию упаковки от них! Вот так, любезная Мария Павловна, А Вы говорите - Америка!
(Марья Павловна, по правде, ничего такого не говорила,  прим,  авт.)
- Послушайте, уважаемая,  американское общество, то есть подрастающее поколения, с пеленочных годков  воспитывается как потребитель, для того, чтоб хотеть и съедать  то, что производится в омерзительных количествах никому не нужными   фирмами.
Американское общество - для   американских товаров! Американские товары - для обогащения американского общества, с целью приобретения этих же американских товаров!!  А Вы  говорите, Марья Павловна - Америка!

Однако вернемся к нашим агнцам...
 
     - Друзья, - продолжал адвокат, отвлекаясь от содержания Сары. Он чуть не выдохнул–
« БРРР…» - Я думаю, мы сейчас же решим, кто займется приглашением музыкантов, а священника найду я. Есть тут  один хороший знакомый из ближайшего прихода. Добрый малый...
     -Я мог бы позаботиться о музыкантах,  -  это, наконец, ожил Зиновий Бенцианович, - у меня есть друг - скрипач, он не откажет...
     - Да, да, конечно. - Бедного Зяму и тут не хотели дослушать до  конца.
     - Уважаемый Зиновий Бенацович , мы на вас полагаемся...
 Кто-нибудь, когда-нибудь произносил зямино отчество правильно?!
 Банифацич, Вениаминыч , Денедиктыч - как угодно можно унижать достоинство маленького человека!
Здесь, в момент уточнений обязанностей каждого  во исполнение воли усопшего, раздался скрип стула - это Берта Зиновьевна в приступе полнейшего безразличия к окружающему миру, покидала сие скорбное собрание. Она удалялась   медленно и грациозно, похожая со спины на прекрасную незнакомку:  Мол,  «…нет мне никакого интереса до ваших, /и моих, конечно, тоже/ денег; мне еще надо перебрать горох двумя одетыми в кружево пальчиками, посадить розы, познать себя»…
В общем, Берта всех презрела, до 12 часов, конечно, будем надеяться...
До свидания, Берта!
Остальной народ разошелся чуть погодя, оставив практически нетронутым поминальный стол. Надо беречь силы на ночь. Что за дурацкие причуды миллионера?! /или миллиардера...?/
   

  Иосиф / с его позволения/ всегда слыл чудаком и затейником, от того его многие боялись. Зачем, например, в его окнах по ночам горел свет? Население близлежащих домов имело право знать! А эта Сара?! Вдвоем с Сарой целые вечера! Чем они там   занимались,- узнаем мы, наконец?!
Подобных мыслей не чуждались и потенциальные наследники, расходясь в нехороших раздумьях.               
                Священник, к которому направлялся достопочтенный  г. Мухин, проживал неподалеку в местном приходе.  Он, служитель, отзывался на Иннокентия...
Невысокий, очень худенький, человек с жиденькой китайской бородкой, Иннокентий свято верил в единого Бога и считал, что Господь существует, дабы неустанно помогать ему скрывать утаенные от прихода деньги.
Любимая притча пресвитера – «Бог не выдаст - свинья не съест»,  вела его по жизни как  единственная правда, только ему открытая...
Служитель церковный был знаком с семейством Гольберманов, особенно хорошо знал господина Мухина, адвоката почтенного главы семьи.
Адвокат иногда приходил к пресвитеру на исповедь и скучно и долго рассказывал ему всякую ерунду.
О лукавстве прихожанина Иннокентий догадался сразу после его слезных раскаяний в исповедальне о том, что он, мол, проспал до полудня /г. Мухин спал до полудня практически ежедневно, за исключением редких неотложных дел.../...
Иннокентию страшно хотелось услышать какую-нибудь тайну о гольбермановских деньгах, о Сaрe, и о  той жуткой ерунде, слухи про которую до него доходили.
Но Мухин, казалось, каждый раз издевался над  богослужителем.
То он начинал винить себя в измене своей жене Оксане  /Боже, какая скука!/, то каялся в своих гомосексуальных наклонностях, и т. д и т. п....
Кстати, жена юриста Оксана, весьма интересная особа:

Если г-ну Мухину давеча отметили сорокапятилетние, то жене его маячило где-то шестьдесят. История их любви достойна отдельного изложения, но если вкратце, она состоит в следующем:
 
Как-то, двадцать лет тому назад, Оксана, одинокая состоятельная женщина уже твердо называемая по отчеству, скучая в небольшом ресторанчике с незначительным сервисом, приметила двадцатипятилетнего юношу. Очень симпатичного, опрятного, молодого адвоката, как выяснилось позже, который сидел и потягивал пиво. Напиток пенный и полезный  г. Мухин, / а это был он/, ничем не заедал.
 «Наверное, нечем,- подумала симпатичная женщина, - нет денег у бедняги ни на бекон, ни на чипсы..."   И Оксана угощала молодого адвоката всеми сластями и вкусностями, кое обожают мужчины, несмотря на сложившееся о них мнение мясоедов. Она даже не скрывала своих намерений, предложив неимущему юнцу полное содержание за определенные услуги...
Бедняга, он не знал, на что шел – Жженщщина  / с двумя Ж и с двумя Щ/ оказалась настолько неутомимой да изобретательной, что несчастный запросил для себя график работы  сутки через двое...
 Отношения длились около года, когда шустрая дамочка Оксана - объемистая блонди, /не натур, конечно/, с ярким молодецким макияжем, разорилась окончательно. В один из дней, она печально, полным слез голосом, заявила любимому, что денег на него, увы, больше нет... И тут случилось одно из чудес света: молодой специалист, так привык к веселой задорной блондинке с пухлым  телом, что тут же предложил ей руку и сердце, и полное содержание.
 Естественно, не такое богатое, как любимая начисляла ему, но все же. Он теперь имел работу у зануды Гольбермана / ох, знать бы чем это кончится!/ и, стало быть - твердый оклад. Да и по сей день они вместе.. вот такая история, достойная романа / да верно, нафталин, в смысле -  роман/...

.. .И такую и подобную белиберду Иннокентию приходилось выслушивать в часы исповедальные. А он не был любителем пикантных подробностей.
Мухин коротко поговорил со священником, тот  робким движением спрятал под рясу выданные адвокатом эквиваленты, и согласно закивал кроткими кивками, мол, «на все воля божья»
      
 Дина Штольц возвращалась домой умиротворенная. Все происходило, как она и предвидела: море желудочного сока, желчи и других секреций. Ее испепеляли маленькие злые глазки и буравили огромные совиные глазища. Короче, ее дружно ненавидели.
А эта Берта - женщина в белом, она слишком увлеклась в детстве Коллинзом. Однако ее в любую минуту можно положить в гроб - троюродная племянница уже готова к этой неприятности.

 Дина смеялась про себя и вслух, оглядываясь, не слышит  ли кто.
« Я была хороша, как богиня моря,  вся в зеленом! Они ничего не знают,
и, славно.
Эта история с деньгами еще более безумна, чем  можно предполагать... Откуда просочилась тайна за семью печатями, да еще в таком искаженном виде?! Откуда? Просто удивительно!"
 
 Дина вспомнила лицо ребенка, которого она по подложным документам три года назад  вывезла в страну  Х.  в качестве его родной матери.
Ребенок был ужасен, нет, скорее безумно ужасен... Страшное событие, зачем вспоминать...
… Старый Иосиф вызвал правнучку в свой загадочный дом по телефону, чего никогда не делал, и сразу же, без обиняков, объяснил сложившуюся ситуацию следующим образом:
Есть ребенок, год отроду, и его требуется отвести в другую страну и оформить документы на постоянное проживание данного чада в специальном пансионате.
 Дина догадалась, что Ребенок был Сары, (где он, дитя, хоронился целый год!?)  и, скорее всего,  от старого пройдохи, хотя ему в ту пору имелось уже за восемьдесят.
   Бедного отпрыска предполагалось устроить в приют под городом Х.
Деньги - 10 т. долларов, назначались как первый взнос - оплата за содержание ребенка в очень престижном заведении для подобных детей богатых родителей.
Гольберман не желал светить свое доброе имя ни денежными переводами, ни вообще как-либо. Эта миссия возлагалась на правнучку Дину Штольц, кою она с честью и выполнила.
Малыша пристроили, и, взнос был, уплачен на месте наличными.
Но как просочилась информация о деньгах?! Уму НЕПОСТИЖИМО! А главное, никто не пронюхал  суть, деньги затмили  собой все,  и  даже, само происшествие...

То, что Сара беременна, определить было невозможно.
Живот ее всегда имел форму шестимесячного эмбриона в нескольких литрах околоплодных вод.
И надо же было несчастному ребенку поиметь таких родителей?!

Да, воистину, родителей не выбирают, но ведь, и детей тоже...

Однако же, Дина прониклась симпатией как бедному чаду, и часто звонила в учреждение, его приютившее,  и один раз навестила   несчастное создание.
При всем своем странном облике, ребенок был весьма жизнерадостен, и Дина подумывала даже, не забрать ли его себе. Но ей была слишком скучна длительная процедура оформления документов,  хотя…в  дальнейшем… кто знает?
 
  Восковой шарик в   руке  девушки давно рассыпался, однако, она разнервничалась и продолжала скатывать его двумя пальчиками...
В двенадцать часов что одевать? Опять что-то новое? Это самая главная проблема из всех проблем. Думает ли она о возможном наследстве? Чужая душа – абсурдная вселенная... однако... как и своя…

"…У него за спиной была котомка, где лежал хлеб, и фляга с вином,
один  добрый человек, видя, как он укладывается на
 ночлег дал ему  хлеб и флягу с вином.
И еще, у него был путь, дорога без всякого конца…
И где то, что он ждал и на что надеялся, где он встретит то,  ему было известно"
   

  Григорий Абрамович – угрюмого вида  музыкант с ранимым обидчивым сердцем. Он прожил  всю жизнь в однокомнатной квартире вдвоем с мамой.
Квартира не бог весть, какая на задворках города с примитивным усыпляющим видом из окна. Никого у него не было, кроме мамы. Из женщин он имел одну лишь скрипку. Но имел он ее ежедневно  по 10-12 часов. Скрипка только плакала и всхлипывала, покорно подчиняясь телу хозяина. Такова была и есть ее женская доля... Хорошо хоть повелитель нежного инструмента не был извращенцем,  а лишь тихим меломаном-маньяком,  как практически все значительные музыканты... Каждый день Григорий захватывал скрипку за тонкую шею ладонью  левой руки, упирался в нее  подбородком, проложенным носовым платком, и начинал возить смычком по жильным струнам. Он закатывал глаза и нанизывал звуки на воздушные  струи до тех пор,  пока маман в приступах валокордина не начинала истошно кричать из кухни,  подобно  некоторым еврейским матерям:
- А ну, Гришенька, хватит, я тебе говорю, пожалей мамочку и свою бедную печень...
Своими постоянными инсинуациями мама конечно раздражала сына-скрипача, но все-таки, это был единственный человек, которого он любил.

Всю жизнь мама Ада пыталась женить сына на себе. Ну, конечно же, не в прямом смысле, но ее действия по отношению к чувствам  мальчика, как только он начал осознавать свой пол, иного вывода не оставляет...
Мальчик Гриша в отрочестве пребывал доверчивым и открытым ребенком.
Он поверял матери многие свои тайны, не исключая сердечных. Если ему нравилась какая-либо девочка, и он доверял эти чувства  родительнице, то немедля слышал обо всех недостатках этой женщины, скрытых и явных:
- Посмотри, Гришенька / все это говорилось между прочим, за молочным коктейлем или во время прогулки по морю/, как она шмыгает носом.
Мне твои бабушка и дедушка, царство им небесное, еще в три года
объяснили раз и навсегда, что надо делать с выделениями из носа... – при этом мама Гриши от чего - то начинала громко и кокетливо петь, демонстрируя этим, как мало ее интересует эта тема.
- Да, мама, это конечно так, - пытался защитить возлюбленную
несчастный юноша,- но у нее такие волосы...  золотые...
Маман могла уже ничего не отвечать и меняла тему. А бедный Гриша,  впоследствии, видел у юной эльфы лишь шмыгающий нос, и ничего больше.
А,когда, будучи уже зрелым юношей,он обольщался какой-нибудь девицей, неминуемо следовало что-либо эдакое:
-Ты видел, что бы твоя мать когда-нибудь мяла задники туфель?
У этой прелестной девушки неправильная постановка ног...
И так далее и в том же духе.
     О святейший праздник иудейский…! Доколе мы бродить будем по пустыне жизни?!! Доколь мы будем беззащитны перед лицом дурных помыслов, Господи?! Доколе сочтут нужным измываться над тонкостью души нашей иные?! Уж не лучше ли возвратиться в пустыню Аравийскую, и продолжить свой великий путь человеческий в поисках лучшей доли?!!...
/по-моему, опрометчивое заявление, от авт./
Теперь, когда Григорию было слегка за сорок, о женщинах он больше не помышлял. Во всяком случае, делал вид. У него оставалась лишь скрипка. Маме Аде хватило ума не нападать на этот главный предмет сердца ее отпрыска, да и бедняга смог бы в данном случае защитить достоинство любимой.
Предложение Зиновия скрипач выслушал в пол-уха, не превращая изливать нотные вирши в застоявшийся воздух. Он замолк лишь на секунду, пока переворачивал двумя пухлыми пальцами желтые, ветхие ноты.
Как ты смотришь на то... - снова начал Зяма уже произнесенную речь...
- Я приду - аудиенция на этом закончилась, потому, как нельзя отрывать
музыканта от святого.
 Исполнитель не может разорвать цельный организм музыки - это равносильно выкидышу... Никогда не прерывайте МУЗЫКАНТА!! Это кощунство! Это, что у гурмана отнять апельсиновый соус от закопченных ножек диких гусынь, или говяжьи стэйки подать без красного вина
/Чудовищно!/
Музыкант сродни гурману; когда он издает музыку, он одновременно ее поглощает. Ему необходимы нужные пропорции, недополучив которые, он, музыкант, делается голодным и злым.

Ходят слухи, что Иоганн Себастьян БАХ, когда слышал,  как дети за стеной, играя на клавесине, обрывали мелодию, вскакивал с ложа, бежал к инструменту, быстро доигрывал тему до финала, и ложился обратно.   И так неоднократно...
Бедняга, совсем измучился... Но, не законченная мелодия - незавершенный  парашютный прыжок - вещь абсолютно невозможная…
               


   Гости   собирались к назначенному часу, то есть к полуночи, загодя, никто не опаздывал, и адвокат мог до времени обратиться к присутствующим со вступительной речью.
Вступительная речь господина Мухина оказалась короткой и нервной, после чего на присутствие опустилась патологическая тишина.
Все ждали прислугу Сару с выносом обязательных блюд /непременное условие завещания./
       
 Народ расселся по местам, закрепленным за каждым специальной табличкой, кои были расставлены заботливыми руками слуг.
Все   явились в прежних нарядах, даже Дина - все в том же бирюзовом рыбьем платье.
 А Берта - все-таки без шляпы, /куда смотрят имиджмейкеры?/. Но зато в волосах у нее красовались цветы, по типу цветущей сакуры. В иное другое время над изысканным букетом посмеивались бы и ерничали, но в данный момент все были предельно серьезны, и, честно говоря, встревожены основательно.
         Раздался звон колокольчиков, и раскрылись двери, ведущие   в глубины  дома. Они раскрылись медленно и чинно,    предоставляя дорогу длинной каталке на маленьких хромированных колесиках. Каталка была уставлена яствами, прикрытыми   льняной скатертью с кружевами из хлопка по краям.
   
          Тишину нарушил барабанный бой пальцев по столу, то служитель Фемида не выдержал острой паузы и проявил  синдром   навязчивого состояния.

Затем раздался треск и звук ломающегося стула.
Это Господин Евгений Петрович  тучный лысый мужчина неопределенного возраста, перевалившего за вторую половину прожиточного минимума, закатил глаза и поддался земному притяжению со стороны спины. (Вот и познакомились с папой ренегатки и мужем “мастера стула” Лидии  Мойшевны, главы вольных каменщиков.)
 Его быстро привели в чувства, и он утверждал, облизывая толстые мокрые губы, что, мол, ничего страшного, просто душно, хочется на свежий воздух и совсем не хочется есть...
 
Евгений Петрович Щтольц всегда,  с розового детства,  будучи уже лысоватым и тучным, умудрялся выкручиваться из самых затруднительных ситуаций.  Он походил на толстую скользкую рыбу, кою невозможно взять голыми руками. Как рыбине со стажем, ему мечталось, чтобы все рыбари, все, кто мешает ему в жизни,  призвались в апостолы,  /кощунственный малый.../.
В данной ситуации, он всей рыбьим нутром чувствовал, что лучше уйти прямо сейчас, но жадность, являющаяся составной частью крови, лимфы, и желчи смертного, прикрутила Евгения  Петровича к сиденью огромными метровыми шурупами.
 
 Далее, возникшие неизвестно откуда  официанты в накрахмаленных жилетах, сняли с каталки длинный, тяжелый, серебряный поднос с яствами, и водрузили его на стол перёд гостями.
Раздались плачущие звуки скрипки, нежные и медлительные переливы сарабанды, испанского танца с мерными движениями в 3/4 такта, очень удобное для переваривания пищи произведение  Иоганна Себастьяна Баха.
   
 Тот, кто воспроизводил эту мелодию, / а это был Григорий/, примостился в левом дальнем углу залы. Он ни на кого не глядел и слился со скрипкой не только в духовном, но и в физическом смысле.   На нижней его губе образовалось слюнявое облачко, которое тихонько капало на платок между инструментом и подбородком ... Он никого и ничего не замечал.
В правом углу душной трапезной залы, расположился священник  Иннокентий с маленьким молитвословом в руках. Он совершенно не вписывался своей длинной ризой в помпезные, /хотя и задрапированные черным муаре/ золотые выкрутасы гольбермановского прижизненного стиля.
Волосы Иннокентия висели неопрятными водорослями,а под глазами, даже  в искусственном свете, синели круги. Похоже, что стоять   ему было тяжело,  и он слегка раскачивался.
 
    
Итак, измерители земного времени пробили двенадцать ударов.
 Из потаенных дверей появилась Сара, нисколько не изменившись за последние часы,  подошла к столу с длинным подносом и дернула крепкой рукой за белоснежную накидку...

      
... Зрелище для гостей представилось редкостное...
Что могло бы произвести на собравшихся большее впечатление?   Атомная бомба да с тикающим механизмом, аккуратно уложенная на   крахмальную салфетку?!    Инопланетянин, сидящий на тарелке и выдувающий мыльные пузыри?!

Среди тотальной тишины очень кстати раздались звуки молитвы, произносимые   плаксивым голосом ...
Скрипка звучала еле слышно - воздух стал столь густым, что теплой ватой поглощал всякие колебания…
...На подносе в петрушках и сельдереях возлежал достопочтенный Иосиф Гольберман, украшенный кремами и кетчупами, маслинами  и сырами..

Ужин   был явно несвежий, четырехдневный,  как минимум,  имел вид усталый с синеватым оттенком. 

Зрелище было столь эксцентричным,  что дамы даже не смогли упасть в обмороки.  Обморок выглядел бы неестественно слабой реакцией.
Скажем точнее: это был не Иосиф Гольберман как таковой, а то,  что осталось от оной личности, после исхода грешной одноименной души   в небеса  обетованные.
Ехидная выходка безумного миллионера удалась на славу.

  Эффект    получился ошеломляющим.

Что можно придумать более пакостное и унизительное?!
Жаль -  сам затейник не может насладиться произведенным Фурором…  Ах как жаль!.. Хотя, … кто знает?
Однако невозмутимая Сара заграбастала покрывало под толстую мышку и удалилась, как ни в чем не бывало, ощущая себя уже стопроцентной миллионершей.

Электрический свет не горел, а лишь немногочисленные свечи, при свете которых трудно определить по неподвижным фигурам всю палитру их переживаний.  Скорее всего, они прощались с прекрасными мечтами…
 Берта грызла ноготь и догрызла его до крови…
Глаза Зямы увлажнились,  сколь можно было заметить в отблеске свечных языков. Зяма плакал, молча, не моргая, не сопротивляясь накатившей влаге. То ли ему было жалко Иосифа Гольбермана, толи себя.
Дина вскочила со стула и, пятясь задом, отбежала к выходным дверям, в  которые давеча впорхнула, полная надежд.
 
Вот она -  Свобода! За дверями избавление от ночного кошмара!СВОБОДА! Нищая, без лишнего гроша, без материальных затрат, такая, какою и бывает истинная свобода!
Сделай шаг - и забудь ужас старого извращенца... Не будешь же ты глодать, в самом деле, его желтую сухую пятку?!! 
/Кого же мы захоронили давеча в  сырую землю??!/...

Почему же ты остановилась, Дина Мойшевна, молодая привлекательная женщина, достаточна обеспеченная, чтобы выжить?  (легко говорить, а как же бирюза, фалбалы, диадемы, и прочее обязательное?)  Неужели, все-таки,  ты собираешься? ...

А тем временем, на даму в желтом "трауре" напал столбняк.
 Нет, медуза Горгона  не смогла бы при всем ее желании произвести такое впечатление на эту женщину... 
Несчастная  хотела что-то крикнуть, типа: "не оглядывайся, Лот, а то Я оглянулась, и вот, что со мной стало!..", хотела крикнуть, но не могла. Рот ее приоткрылся и замер, образуя красный круг,  каким обычно бывает знак:
«Движение запрещено!»
... возможно, она умерла... или впала в кому,  или в летаргический  сон... специалисты оценят позже...
Лидия Мойшевна, явная представительница всех тайных лож,  пыталась выразить протест.
 Она размахивала руками, но как-то странно, будто заржавевший робот, заострила ладони, руки согнула в локтях и поднимала их вверх-вниз.

Для достопочтенной Цыли Семеновны, дочери Семена, сына дяди почившего старца, эти мгновения были единственными в жизни, когда она перестала ненавидеть. В данную минуту мученица про все забыла: про Дину, про десять тысяч  долларов, про массовую агонию...

Она вперила и без того выпуклые глаза в "ужин",  и не заметила как тащит на себя закостеневшими пальцами  золотистую скатерть, укрывающую печальный стол. Ее непокорные жиденькие волосенки слегка шевелились на несчастной измученной голове, /возможно сквозняк/.
Господин Мухин невозмутимо жевал петрушку. На его тарелке красовались две маслины, кусочек сыра и травка.
Изо рта у него торчала вышеупомянутая петрушка. Выражение лица трапезника было таково, будто он пришел на воскресный спектакль, видел он его много раз, и теперь присутствует на его исполнение лишь из уважения к автору. Похоже,  адвокат сошел с ума... К тому же, на его лице блуждала тихая  улыбка... Бедняга... Так он может и съесть придурковатого усопшего старца / упаси нас!/

В необузданной Африке есть племя, поедающее своих почивших, и не присоединиться к данному обычаю, обидеть родственников усопшего насмерть. Люди такие называют себя "Гримами".
 Но господин Мухин, насколько известно, к ним не относился, хотя все его пристрастия досконально не известны.
Под стулом достопочтенного Мойши Гольбермана что-то захлюпало, но мы не будем над этим насмехаться. Кто б ни обмочился на его месте. Никто из наследников не обратил ни взора, ни слуха на водяные звуки.
В атмосфере поминального зала висел сакраментальный вопрос:
"Что делать?"
Что может быть  проще - встать и уйти? Но почему, почему все оставались в этой темной, зловещей комнате, на что они надеялись, чего ждали?
 Как пришла в голову старца эта скабрезная шутка? А может все придумал не он? Нет... не возможно, его почерк, его завещание... В конце концов - это в его стиле, (если вспомнить увиденное как-то Мухиным,  а может, то была репетиция?)

Неожиданно, общие тайные раздумья прервала Сара, громко прошлепав к свечам в канделябре. Она набрала в прокуренные легкие затхлого воздуха и разом затушила все фитили, выдохнув настоящее торнадо. В образовавшейся абсолютной всепоглощающей темноте растворились звуки скрипки и молитвы. В правом углу рухнул всеми  грешными костями священник Иннокентий... Вряд ли от избытка чувств...



    Бабушка-болонка, после дневной прогулки с собачонкой, как всегда уставилась в телевизионный экран толстыми линзами близоруких очков.


Диктор местных новостей говорил безумные вещи:

-…Сегодня утром такого-то числа в особняке Иосифа Гольбермана найдены одиннадцать /?!!/ трупов. По предварительным данным патологоанатомов,
исследующих причину смерти, она заключается в отравлении ЦИАНИСТЫМ КАДИЕМ / циан - бесцветный ядовитый газ с запахом горького миндаля...на всякий случай прим. авт./
В помещении, где найдены несчастные, обнаружены также останки владельца особняка. Каким образом они попали туда, предстоит выяснить. В тканях тела, принадлежащего Гольберману - старшему так же обнаружены следы яда. В данном случае, яд не явился причиной смерти, а был введен скорей всего, в тело после естественной кончины.
Обстоятельства выясняются...
Возможно, сегодняшней ночью в нашем добром городе произошло  ужасное преступление. К тому же,  умершие являлись наследниками Иосифа Гольбермана. По их кончине в единоличное владение  миллионами вступает некая Сара  По. Сведения о ее личности мы сможем предоставить лишь к вечерним новостям. Пока никакой информации о так называемой Саре нет... По данному делу ведется следствие...

               

                Мягкое кресло, чашка черного кислого кофе - Дина слушала вечерние новости с чувством брезгливости. Когда диктор коснулся интересующей ее темы, по коже молодой женщины побежали мурашки.

- …Все одиннадцать человек, скоропостижно скончавшиеся в доме известного миллионера, принадлежат к числу его потенциальных наследников. Один из почивших является священником местного прихода Иннокентием, в миру Николаем и не является претендентом на гольбермановское состояние. Смерть служителя церкви наступила в результате сердечного приступа. В крови священника найдено чрезмерное количество алкоголя...

 Дина слушала и вертела в руках четки. На полу возле кресла стоял пластмассовый тазик. Ее постоянно тошнило, хотя она ничего не ела со вчерашнего утра. Вся минувшая ночь вспоминалась безобразным кошмаром. Ей даже одно время казалось, что ничего и не было... что она просто была в забытьи... Но телевизионные вести освежили то, во что не хотелось верить...
Как только погас свет в душном помпезном зале несчастного прадеда, Дина выскользнула из тяжелых дубовых дверей и ощупью добралась до выходных. Но они оказались заперты. Пробираясь окольными путями,  крадущаяся женщина заметила комнатушку под натертой мастикой лестницей, ведущей на верхние этажи. Из комнатушки слышались скрип деревянной мебели и глухой охрипший смех. Дина осторожно заглянула в желтую щель между косяком и дверью и увидела Сару с длиннющей трубкой во рту... Подруга миллионера сидела на старом топчане и месила палкой в древнем чугуне что-то дымящееся. Из посудины распространялся едкий зловещего вида сиреневый дым... Возможно, напуганной женщине это и показалось, относительно зловещности.
 Одна мулатка или с кем-то, понять было  невозможно, в обозримом пространстве маячил лишь рыжий хвост кота, нервно вздрагивающий... Одно запомнилось наследнице, убегающей от миллионов и удивило: стряпуха эдакого вонючего, булькающего в чугуне, пребывала в абсолютном спокойствии...
 КАК?!! Каждый день Такое на ужин?!!  «Исчадье ада...» - подумала Дина.

Фимиам или смок, как вам будет угодно, распространялся из этой комнаты с необъяснимой скоростью. В итоге, стало просто нечем дышать, и спасение для невоспитанной любопытной девицы заключалось в ее быстроте бега...


   К вечеру, Бабушка - владелица болонки:   маленькая,  беленькая,  словно вязаная  из мохера старушка,  опять приступила к просмотру каждодневных вечерних новостей,  освещающих вышеупомянутые события...
 
Есть сорт людей,  которые испытываю удовлетворение лишь от единственного в мире - от неудач и падений других, сотворенных по подобию божьему.  (Кому не знакомо это сладкое щемящее чувство?) Не важно, чего они достигли сами, важно, что не удалось иному...
 
Престарелой гольбермановской  соседке какое-либо наследство было ни к чему. Бабушка достаточно обеспечена хотя бы для того, чтобы кормить свою любимую псину шоколадными конфетами и поить десяти процентным молоком. Конечно, ей было бы приятно, если бы старый еврей и для нее оставил кусочек пирога... Приятно... Но не до такой же степени... Разве он, кусок, доставил бы ей эдакое, ни с чем несравнимое удовольствие, как развернувшиеся ныне события?!
Мало того, что ненавистная "подруга" Дина Штольц не получила своего куша (Бог шельму метит!)  так она еще и скончалась при сверх чудовищных обстоятельствах!!

Бабушке-соседке хотелось смаковать подробности и добрая старушка (за тысячу лет человек нисколько не изменился!) таращила маленькие, залепленные морщинами глазки на холеного бесполого диктора, обещавшего в текущих новостях кучу новой крови, новых извращений, и новейшей мистики...

Их одиннадцать, одиннадцать трупов! Ура!
...Но что это такое?!!... Дину не обнаружили среди отравленных,  по первому предположению.  Негодница жива! Она хочет смерти несчастной пенсионерки?! Молодежь коварна и зла,... ей нет дела до больных сердцем престарелых владелиц собак...

- Итак,- вещал ласковый телевизионный диктор, - последняя нераспечатанная страница безумного завещания гласит: "...тот, кто не посмеет тронуть мои останки, будет моим истинным наследником, ибо останется жить. " - правоохранительные органы работают над этой, по истине уголовной, историей, но мы уже можем описать случившееся в общих предварительных чертах:
Иосиф Гольберман написал завещание, в котором наказал обозначенном в этом документе наследникам, ныне в большинстве почившим, поужинать в его доме заранее придуманным им блюдом (большой кулинар!) По указаниям миллионера после его смерти в  принадлежащее ему тело был введен сильнодействующий яд, быстро распространившийся по клеткам    еще неостывшего организма. Этим блюдом, которое полагалось отведать наследникам - явился он сам - Гольберман Иосиф...  Последнюю заключительную часть завещания    надлежало распечатать    после выполнения главного условия-ужина    при свечах и музыке.  Однако рискнувшие отведать сие "блюдо", по условиям завещания отказавшиеся лишались пая, неминуемо отравились пропитавшим тело ядом, кроме одной участницы события   Дины Евгеньевны Штольц - правнучки усопшего…
Последний лист иезуитского завещания в итоге опровергает первоначальные условия:  кто остался, в конечном счете, явился приемником огромного состояния "булочника"
/не спешите съедать своих родственников!  прим.  авт./
 Очень путано, но в итоге, по первой части завещания -  не съел – не взял денег, а по второй и окончательной, единственно значимой -  не съел – жив, и денежки твои …  Вот это да!  Без детектива не разобраться.
 
    -…Сведения о смерти предварительны, -продолжал диктор,- Еще небольшие условие, подводящее завещание: наследник,  если таковой будет, не зависимо от пола,  должен проживать в доме умершего совместно с управляющей домом небезызвестной Сарой... 
Следовательно,  если надлежащие органы сочтут  документ наследования собственности законным, не нарушающим права человека и не являющимся уголовно наказуемым,  то владелицей состояния можно назвать правнучку Иосифа Гольбермана Дину Евгеньевну Щтольц.  Дина Евгеньевна родилась... 

Дальнейшее для пожилой соседки нашумевшего дома было абсолютно неинтересным...

...За стенами разливался теплый влажный май, май старый как мир, такой как из года в год,  без новостей,  телеведущих, рекламных трюков и смазливых победительниц конкурсов.  Он прост и этим прекрасен...  Пчелы,  не претендуя на нобелевские премии, неустанно собирают пыльцу на желтые мохнатые плечи ... Им ничего не надо, кроме меда.
Деньги, наследство, успех,  слава - все тлен.  Цветы,  мед, май- то,  ради чего надо жужжать... Роскошные разноцветные бабочки, не соревнуясь друг с другом в красоте,  порхают без тени кокетства и своей естественностью радуют глаз...

Но бабушку-болонку май  ничем не мог порадовать. Меда у нее в древнем резном буфете целая трехлитровая банка,  пыльца в сухом виде в коробке из - под   монпансье / для    жизненных сил, чтобы жужжать/.  Пчелам и мухам заботливо развешаны липучки,  для недогадливых насекомых – хлопушка - убивалка. Такой бы хлопушкой да прихлопнуть кое-кого… Бабочки   же в этом доме существует    лишь в виде моли... 
 
“Подумать только! – Размышляла владелица банки с медом,- А еще говорят, что есть Бог на этом свете! Неслыханное богохульство! Как этот мудрый старец допустил такое?! Наслать бы анафему на такую злостную несправедливость?!!  Просто не возможно больше жить на свете!  Ни за что не поеду в Иерусалим / это, наверное, страшное наказание для Мекки.../ Собиралась этой осенью,  а теперь ни за что не поеду! ...  Она...  эта... эта... она получит все возможные и невозможные деньги...    надо помешать этому. Но как?” Эти весенние мысли,  возникшие после просмотра новостей,  не давали бабусе-соседке не только есть и спать, но и дышать.
Вдохнуть она еще худо - бедно могла, а вот обратный процесс - не получался. На ее вдавленные крики и корчи у старенького телевизора прибежал маленький, такой же белобрысый внук Петя. И бедному Пете пришлось даже вызвать карету скорой помощи...

- Астма- констатировал; умудренный болезнями врач, - никаких новостей и волнений

- Ненавижу... - Выдохнула бабушка  и ей стало настолько плохо, что  больную пришлось уложить на носилки и отправить туда,  где она бывала неоднократно.
- За что меня-то ненавидеть,- обиделся врач.
- Как помешать,  как помешать... как...- твердила несчастная, тряся белыми-буклями. Так можно и помешаться...  Хотя,  какая разница,  вряд ли что в данной жизни переменится от сего факта.

-...Правосудие в затруднительном положении... Как судить и обвинять в убийстве десяти человек того,  кто сам является трупом? Как наказать мертвеца?  - продолжал диктор, с милой улыбкой фрейдовского злодея-насильника. (Перезахоронить в Магадане или на Калыме. прим. авт. ).
- Гражданка  По представила документы,  написанные рукой умершего, Где он наставлял ее фальсифицировать похороны и   упокоить пустой гроб. Стоит роспись усопшего и дата.  Служанка / кто решил что Сара - служанка!?/ лишь выполняла указания хозяина,  в которых,  если не считать моральной   стороны, нет ничего противозаконного.  Гольберман имел право, - говорил диктор,- завещать оставить свое бренное тело в личных имениях,  хотя в данном случае и нарушены санитарные нормы.  Но миллионер умышленно отравил десять человек, и за убийство он должен быть посажен на электрический стул...

"Кого сажать на электрический стул?"- основная тема данного аспекта новостей... Того, кто ввел в тело яд?!  Цианистый калий, как выяснилось, находился в коронке жевательного зуба Иосифа Гольбермана...  Он мог сам высвободить отраву во время смертной агонии и тем самым насытить ядом ткани костенеющего тела... Но даже если предположить,  что в рот покойного яд ввела Сара,  то она - отравила труп?!  Она же не знала текста завещания,  хранящегося у нотариуса?
Служанка,  как она сама   изъясняется,  делала то, что было написано для нее хозяином.  В юриспруденции нет прецедента по отравлению трупа,  по просьбе владельца данного тела?!  /чушь какая-то!/ ...Исполнялась воля усопшего.
  Она /воля/ ни чем не лучше и не хуже указаний развеять свой милый прах с вертолета.
 
Поэтому, лучше все оставить как есть и сделать вид, что все идет по плану: дома строятся, космос осваивается, потерянных собачек находят, и нет ничего,  что помешало бы завтраку мирных обывателей.
 
Но ведь так и не известно доподлинно, от чего умерли миряне?  Этот зловещий дым?  Может он?  Ведь не ели же они, в самом деле, старца?!  В этом смоке было что-то не так… А может они не умерли вовсе, а впали в летаргический сон?   (прим. Авт)
 

  Дина осторожно переходила из комнаты в комнату, из залы в залу, изучая свои новые владения. Выражение лица ее не было радостным. Оно имело вид озабоченный, усталый и явно больной. На диване в маленькой комнате для гостей валялись открытые чемоданы с множеством платьев, на паркетном ореховом полу стояли коробки, аккуратно перевязанные шелковыми кручеными веревками.
 Часть вещей наследница собиралась продать вместе с мебелью и старой квартирой, и лишь небольшое количество взяла с собой. В основном, разноцветные платья, костюмы, перчатки и шляпки к ним. Без одежды никак нельзя! можно без чего угодно материального, но не без одежд!! Без нее даже неудобно отправлять персону в последний путь.
 Голый покойник не может вызвать никаких возвышенных чувств, лишь протест и желание немедленно убежать, (некрофилы не в счет, прошу их не беспокоиться!)

Если у тебя нет машины, ты можешь соврать, что она в ремонте после аварии, или что ты принципиальный противник вождения авто; если нет квартиры, жилья, то можешь прикинуться дервишем, кликушей, кому-нибудь чего-нибудь предсказать нейтральное. Ведь что нищий, выставляющий себя на показ что богатый,  рекламирующий свое богатство, в итоге, все в демонстрации одинаковы, лишь с разным знаком, а знаки легко теряются в процессе жизни.
 Но если ты вошел без платья или штанов - мнение о тебе однозначно – сумасшедший, и философия твоя никому не интересна, или если только, таким же голым, как ты!
          
 Дина Щтольц собиралась переночевать в зловещем доме впервые, и ей было не по себе. Не то чтобы она боялась. Нет... Но как-то было не по себе.
 Зал, в котором накануне  проходило безобразное событие, молодая женщина дала распоряжение оставшемуся приходящему слуге закрыть со всех входов на замки .
Ей  хотелось забыть все, что там случилось.
Она даже сумела внушить, себе, что ничего и не было.
 Человеческая природа легко убеждает себя, свою сущность   в  подобном: мол, ничего не было и  все. А через некоторое время человек уже абсолютно уверен, что ничего не было. И он уже начинает спорить с очевидцами и убеждать всех подряд буквально с пеной у рта, мол: "ничего не было".

- Скажите, уважаемый, - обратилась новоиспеченная хозяйка большого гольбермановского дома к слуге,
 - А где Сара? Ее что-то нигде нет?"
Высокий  слуга, с очень бледный лицом, как - будто оно никогда не видело солнечного света, закатил мутные глаза к потолку и произнес:
- Она, хозяйка, уехала сегодня поутру..."
- Куда она могла уехать? И почему, хозяйка? Она же должна прислуживать мне, так написано в завещании?!
-  Она вам ничего не должна, это Вы были обязаны принять ее на службу, а она ничего не обязана... Она уехала на Родину, - бледнокожий при этих словах гордо поднял голову, глаза его совсем ушли под верхние веки. Слово Родина вызвало у него сентиментальные чувства...
- На какую еще, Родину?! Вы, что такое говорите?!...
 - На Родину,  в Месопотамию"... – да,  на ту, что между Тигром и Евфратом...
- и слуга устало зевнул, словно сказал что-то само собой разумеющееся, и, давая понять этим, что разговор окончен.
- Послушайте, что-то мне нехорошо, очень, очень кружится голова…


"Однообразие дороги не смущало его. Этот путь был не хуже и не лучше других…   
Теперь ему не было жарко, и если бы он умел радоваться, то радовался бы этому.  Но путник был спокоен и уравновешен, как обычно, как всегда.
Он знал на этой земле каждую травинку, и она узнавала его.
Он ничего не боялся, даже сестры-смерти, однако не стремился повстречать ее. Ему надо было преодолеть путь, и только он один знал, для чего…" 
\продолжение ( да еще какое!) следует. см ч.2 \