На краю времени

Посвящение: Моей лучшей подруге Кэрнис – в подарок за лучшее лето!

Нет в мире ничего, что повторится дважды,
И в нем судьба двоих – лишь горсточка песка.
Но оба тянутся к цветку любовной жажды,
Не помня, что смертелен яд на нежных лепестках…
«Зимняя Цикада»



Я путешествовал по королевству Ондалии уже три года, собирая истории о любви, чтобы затем, обработав, создать свою лучшую оперу. Об этой легенде мне не раз рассказывали в разных городах, каждый рассказчик излагал ее по-своему, но они сходились в одном: эта трагическая история случилась на самом деле около ста лет назад. Я расскажу ее вам так, как показалось мне наиболее правдиво.
Вельд Ловис Курхаши,
«Записки композитора», 1107г.
Королевская библиотека Кронинга

1. Осенний бал

Графу Анджею Мёлвицу было почти двадцать восемь лет, когда он встретил свою роковую любовь. То было время строгой морали и показной добродетели, когда свои грешки прятали глубоко, за семью замками, или уж в землю, а тех, кто не сумел скрыть их, громогласно осуждали.  При дворе короля Марка V1, человека неподдельно сурового и воспитанного в строгости, балы и светские рауты были делом редким, но одним из исключительных случаев таких празднеств был Осенний бал, на котором представляли ко двору вступивших в совершеннолетие отпрысков дворянских фамилий. В тот день, на балу, Анджей  и увидел пятнадцатилетнего мальчика, похожего на ангела. Золотые кудри вились над высоким чистым лбом, застенчивые темно-синие очи настороженно смотрели на окружающее великолепие, легкую бледность оттенял черный камзол, отделанный кружевами цвета слоновой кости, подчеркивавший стройное мальчишеское тело. Король благосклонно отнесся к юному наследнику знатного рода и повелел взять его пажом в свою свиту. Очарованный этим юным созданием, Анджей очнулся лишь когда его толкнул под локоть его нынешний любовник, граф Радзинич.
- Анджей, да не стой ты, разинув рот! Еще увидит Его Величество, как ты смотришь на мальчика,  велит арестовать, не помогут и заслуги!
Очнувшись, граф Мёлвиц поспешно отвел взгляд от мальчика, непроизвольно сглатывая. Попасть в подземелья Граждинского замка ему вовсе не хотелось. А любое проявление столь извращенных наклонностей, как однополая любовь, каралось в лучшем случае лишением титула и ссылкой на каторжные работы, в худшем же ожидала позорная смерть на виселице. Сам Анджей ходил по лезвию ножа уже семь лет, с тех пор, как был соблазнен своим первым любовником, князем Басилем Лейвицким, младшим братом короля. Через год Басиля застукали в недвусмысленной ситуации с пажом, по счастью, не с Анджеем, и  король не пожалел родную кровь. Князя казнили, но умер он, как подобает дворянину, ни словом не обмолвившись о своих интрижках, не желая тянуть за собой в петлю никого. Пажа же отправили в монастырь на пожизненное заключение, предварительно едва не убив публичной поркой.
Небрежно отстранившись от Милоша Радзинича, граф приблизился к семейству, представившему ко двору своего наследника и завел непринужденную беседу с его главой, бароном Р`Имбуром, высоким и плотным, седовласым человеком, в молодости блиставшим такой же ангельской красотой, что и его сын. Не видел бедный Анджей, пришибленный вспыхнувшим вдруг чувством, какой злой ревностью полыхнули глаза Милоша.
В разговоре узнал граф Мёлвиц имя мальчика – Стефан. Белокурый ангел смущался, отчего на щеках его вспыхивали пунцовые розы румянца, но в беседе участвовал, и речь его была изысканной, что еще более покорило графа. Обрадованный подвернувшимся шансом пристроить сына к такому наставнику в дворцовых интригах, как граф Мёлвиц, барон Ладислав Р`Имбурский попросил его присматривать за сыном первое время. Не стоит и говорить, с какой затаенной радостью согласился на это Анджей. И, пользуясь случаем, пригласил мальчика в свой городской особняк на музыкальный вечер через три дня.
Отшумел свое бал, гости разъехались, оставляя детей в свите короля и королевы. Теперь юным пажам и фрейлинам предстояло служить год или два при дворе, постигая искусство интриги и придворную жизнь, и показать всю преданность их родов королевской семье. Пажеский корпус размещался непосредственно во дворце, там и поселили Стефана.

Время, как казалось графу, тянулось бесконечно долго. Но три дня минули, к приему гостей все было готово, и он с замиранием сердца ожидал назначенного часа, впрочем, прекрасно понимая, что в этот раз ему не стоит торопить события.
Гости съезжались, а Стефана все не было. Старательно улыбаясь, Анджей принимал прибывших, но, явившийся одним из первых, Милош ясно видел затаившееся на дне его серых глаз отчаяние, и тихо кипел от ревности. Когда же на пороге появился юный баронет, такая радость полыхнула во взгляде графа, что его любовник закусил щеку изнутри до крови, чтобы сдержать вопль ярости.
Подкараулив момент, он поймал Анджея за руку и затащил под прикрытие тяжелой бархатной портьеры. Прижав графа к стене, он зашипел ему прямо в лицо:
- Анжи, ты преступил все границы! Неужели ты хочешь бросить меня? Неужели какой-то мальчишка так вскружил тебе голову, что ты и видеть меня не желаешь? Что ты молчишь?
Слабо улыбаясь, граф даже не пытался освободиться от его хватки.
- Ты сам все сказал, Мило. Я хотел бы остаться твоим другом, а не врагом, но встречаться с тобой я более не могу.
Красный от гнева, Милош побелел, услышав эти слова. Он отшатнулся, отталкивая графа, выскочил из-за портьеры и скрылся за дверью. Анджей перевел дух и вернулся к гостям. Дворецкий подошел к нему и сообщил, что граф Радзинич спешно откланялся, сославшись на разыгравшуюся мигрень.
В этот вечер молодой граф приобрел себе самого страшного врага. Но, привыкший видеть в Милоше друга, он не думал о том, что тот способен предать.
Анджей встал у рояля, и гости зааплодировали. Дамы наперебой умоляли мужчину спеть, и он не стал ломаться. Он сел за инструмент, и пальцы его запорхали над клавишами. Темная, полная скрытой страсти и огня, мелодия ройты полилась под купол бальной залы. Звучный, глубокий голос графа вторил ей, на незнакомом большинству присутствующих языке рассказывая о чувстве, сжигающем его сердце. Язык далекой южной страны, полный мурлычущих, бархатных звуков, словно обволакивал каждого в зале, проникая прямо в душу. И когда, все ускоряясь, песня взорвалась ликующим вскриком, почти все ощутили, как зашлось от желания сердце. А Стефан, поймавший на себе странный взгляд графа, полыхал румянцем смущения.
Поднявшись из-за рояля, Анджей подошел к юному пажу и спросил:
- Что же Вы молчите, мой друг? За целый вечер мы не услышали Вашего голоса ни разу! Прошу Вас, Стефан! – рука его чуть сильнее, чем следовало, сжала ладонь мальчика, но тут же отдернулась. – Что Вам сыграть?
Залившись еще более ярким румянцем, Стефан прошептал:
-Кастану, милорд.
Кастана, медленная, торжественная, более чем что-либо похожая на гимн Осени, заставила утихнуть разгоряченные ройтой сердца, а чистый, хрустальный голос мальчика возносился под купол залы, словно под храмовые своды.
Поток осенний ледяной
Несет опавший лист
Рвет ветер полог золотой
Под свой  унылый свист.
Летит последних журавлей
Прощальный с неба крик
В багряном золоте аллей
Как призрак, ты возник
Как призрак, холодом объял
И сердце замерло…
Мои глаза туман застлал,
Как мутное стекло
Бегу, тропы не видя, я,
И не могу свернуть
Вода холодного ручья
Мне преградила путь.
Мечусь напрасно – нет пути,
Шаги твои слышны,
Не потревожит и мой крик
Извечной тишины.
Растает жаркий поцелуй
На ледяных устах
Ручей в холодный шепот струй
Вплетет мой детский страх.
- Браво! Браво! Вы чудесно поете! Еще, спойте нам еще! – послышались голоса, когда отзвучал последний аккорд. Не в силах противиться, Стефан пел, Анджей вплетал свой голос в его мелодию, наполняя песни новым смыслом и глубиной. Никогда еще стены особняка Мёлвиц  не слышали более красивого дуэта.
Вечер закончился далеко заполночь. Разъехались гости, и последним уехал Стефан. В особняк баронет приехал верхом, и, провожая его, Анджей предложил составить ему компанию в вечерней прогулке.

По брусчатке мостовых звонко цокали копыта лошадей. Серый Стефана, рядом с вороным графа казался просто пони. Высокий, лоснящийся конь гордо ступал, неся всадника в темно-синем бархатном камзоле, каштановые кудри молодого вельможи рассыпались по кружевному воротнику, играя янтарными бликами в отблесках факелов и фонарей. Свет их то вырисовывал чувственный изгиб губ, то подчеркивал жесткий, чисто выбритый подбородок и высокие скулы, то заставлял сверкать темно-серые глаза графа. В ореоле фонарного света золотые локоны пажа казались нимбом, а светлый кремовый камзол и белый плащ – ангельским одеянием и крыльями, и встреченная всадниками старуха-нищенка долго осеняла себя священным знаком против зла и бормотала молитвы вслед: ей казалось, она увидела Посланника и Пекельника2, беседующих о душах людских.
- Ваш батюшка очень Вами гордится, Стефан. Он возлагает на Вас большие надежды.
-Наш род знатен, но уже не богат. Все батюшкины надежды на удачный брак с  вдовой баронессой Стоцкой. Но она старше меня на семь лет!
-Друг мой, двадцать два – вовсе не возраст, даже для женщины. Баронесса  еще даже не расцвела во всей прелести и красоте. Через пару лет она раскроется, как бутон розы, и вам станут завидовать все при дворе!
-Но…я не хочу жениться…Мне жаль огорчать отца. Но мне так хотелось бы отправиться учиться в Университет в Галл, или в Норберг. Или путешествовать с мореплавателями, открывать новые земли…
-Я понимаю Вас, Стефан! Я и сам отучился в Галльском Университете два года, но потом…Потом умер мой отец, и мне пришлось бросить учебу и вернуться домой, чтобы управлять поместьем и принять титул графа. Но у вас еще все впереди. Университет принимает студентов с семнадцати, а Вам еще пятнадцать. За два года многое может измениться. Безупречная служба в пажеском корпусе открывает многие двери. Может так статься, некий вельможа замолвит словечко за подающего большие надежды юношу. Ведь нынче модно иметь при дворе ученых дворянского сословия!
Окрыленный надеждой, мальчик даже не подозревал, что своими словами Анджей поддевает его на крючок своего обаяния. В мире дворцовых интриг, где за льстивыми приторными фразами может прятаться и дружеское участие, и яд недоброжелательства, у юного пажа будет лишь одна опора на первое время – человек, проявивший к нему и его судьбе неподдельный интерес и обещавший, пусть и завуалировано, свою поддержку. А от доверия и дружбы до увлеченности, а там и до любви – не так уж и далеко.
Прощаясь у дворцовых ворот с пажом, граф протянул ему руку. Его горячая ладонь обожгла, казалось, тонкую ладонь мальчика, снова сжав чуть крепче, и задержав чуть дольше, чем это приличествовало. Сердце Стефана вдруг забилось часто-часто, пойманной птичкой трепыхаясь где-то в горле, и он еще минуту смотрел вослед растворившемуся в тенях ночной улицы всаднику, прежде чем въехать во двор.

2. Неожиданная находка

Ритмичный шаг коня, близость и недоступность желанного юного тела распалили воображение графа до предела. Едва сдерживаясь, он сумел заставить себя отпустить руку мальчика и отъехать от дворца на квартал. Лишь повернув за угол, он со стоном опустил ладонь на выпуклость в паху, которую – Хвала Небесам! – скрывала высокая лука седла, и, покачиваясь в такт конской поступи, принялся поглаживать себя. Непроизвольно, ноги его все сильнее сжимали бока вороного, и тот, повинуясь, ускорял шаг. Вскоре уж его подковы высекали искры в галопе из каменной мостовой, но всадник не замечал бешеной скачки. Прищурив глаза, прикусив губу, он припал к шее коня, потираясь пахом о переднюю луку седла. Мелькнувшие на краю зрения алые фонари веселого квартала заставили его резко натянуть поводья. Вороной сердито заржал, привставая на дыбы, но повернул к дверям ближайшего притона. На нетерпеливый стук выскочил служка и принял поводья жеребца, а граф вошел в маленький, аляповато и нарочито роскошно украшенный зальчик заведения. Навстречу ему из-за конторки степенно поднялась дородная «матинка»3, не растерявшая еще остатков былой ослепительной красоты.                - Господин желает развлечься?
Анджей резко кивнул.
-Помоложе? Поопытнее?
-Неопытную, белокурую и потоньше. – просквозившее в охрипшем голосе неистовое желание изумило даже хозяйку борделя. Она позвонила в серебряный колокольчик и крикнула за блестящую парчовую занавесь:
-Сусанна, сюда!
То, как вошла девушка, сразу все сказало Анджею. Девушка была новенькой, еще необученной премудростям любовной игры, проституткой. Возможно, даже не простого рода. Она старательно прятала глаза, но граф все же заметил синий промельк меж густых темных ресниц, и поразился этой схожести дешевой шлюшки с королевским пажом. Впрочем, она лишь подстегнула его приугасшее было желание.
Едва войдя в крошечную комнатку девушки, почти всю занятую кроватью под ало-золотым покрывалом, Анджей схватил ее за плечи, рванул завязки тугого корсажа, не слушая слабых протестов, повалил на ложе, сминая алый шелк…
Утолив первую страсть, он соизволил обратить внимание на тихо всхлипывающую под ним девушку. К вящему ужасу графа, ему вдруг показалось, что он только что изнасиловал Стефана. По бледным щечкам Сусанны из закрытых глаз  катились крупные слезы, худенькое тело с острыми, маленькими грудками вздрагивало от сдерживаемых рыданий, на нежной коже быстро проступали пунцовые следы поцелуев графа. Взяв себя в руки, мужчина ласково стер мокрые следы с ее личика, осторожно погладил пугливо сжавшееся тело, приподнявшись на одной руке. Неожиданно на вельможу накатило желание сделать что-то хорошее этой пичужке, и он принялся ласкать ее, как ласкал бы невинную невесту в свою первую брачную ночь. Достаточно искушенный в искусстве плотской любви, Анджей сумел пробудить отклик в ее хрупком теле, хотя ему пришлось пустить в ход все свое умение. Однако он заставил девушку содрогаться в исступлении страсти, даже не входя в нее. Когда же она замерла в его объятиях, сладостно обессиленная, решился расспросить.
-Сусанна, ты ведь недавно в этом доме? Как ты попала сюда?
Печально вздохнув, девушка рассказала:
-Моя мать, Эльза, была белошвейкой, жила в замке. Потом она согрешила с господином, понесла от него, и ее выгнали без денег и рекомендаций. Она перебивалась случайными заработками, пока была беременна, потом устроилась сюда, шила девушкам наряды, за комнату и еду. Три месяца назад она умерла от лихорадки. Хозяйка решила, что я должна отрабатывать то, что задолжала моя мать за время своей болезни. Меня учили, мне дали платья, комнату, и за это я тоже осталась должна. Теперь мне вовек не расплатиться с «матинкой».
-Сколько лет твоя мать проработала здесь?
-Шестнадцать.
-Неужели за все эти годы она не скопила ни гроша?
Горькая усмешка тронула губки Сусанны.
-Скопить-то скопила, но где эти гроши? После ее смерти мне не позволили даже взять что-то из ее вещей на память. Сразу отправили наверх.
Немного подумав, Стефану вдруг сел, и посадил ее рядом с собой. Обхватив ее за плечики своими крупными сильными ладонями, он наклонился к ней и, глядя прямо в глаза, произнес:            
-Хочешь уехать со мной, в мой дом?

Он увез ее верхом на рассвете. А двумя часами позже его посыльный привез в бордель оговоренную сумму выкупа. С этого дня Сусанна стала жить в поместье Мёлвиц. Сначала девушка очень неуверенно чувствовала себя среди слуг, понимая, что ни ее манеры, ни речь не соответствуют даже их уровню. Стефану сам взялся учить ее. Каждый день, когда он не был занят своими делами, граф приглашал ее в гостиную и заставлял ходить, говорить, исправляя ошибки, учил читать и писать. Эти занятия доставляли Анджею  истинное наслаждение, и немного отвлекали от того неистового желания, которое охватывало его при виде Стефана. С юным пажом он виделся ежедневно при дворе, и эти встречи не добавляли мужчине душевного равновесия. Возвращаясь домой, он неизменно призывал Сусанну к себе и гасил ее ласками пожар в своей душе. Умная девушка уже догадалась, что дело в ее внешности, но всей правды не знала. До того дня, когда Стефан был снова приглашен на светский раут к графу Мёлвицу.

Странный разговор, зашедший у баронета с графом, немало удивил Стефана. Речь шла о столь деликатном вопросе, как супружеская верность родителей мальчика. Дабы не смущать его еще больше, граф пригласил его в свой кабинет, оставив гостей на попечении слуг. Их ухода никто не заметил.
Усадив гостя в кресло, граф налил легкого розового вина в бокалы и предложил угощаться. Когда вино согрело кровь, и смущение немного отступило, Стефан спросил:
-О чем вы хотели говорить со мной, милорд?
-Вопрос мой может показаться Вам бестактным и грубым, но поверьте, мне действительно необходимо это знать. Не мог ли Ваш батюшка иметь незаконнорожденного ребенка?
В первое мгновение мальчик даже не понял, о чем идет речь, но потом…Щеки его залила яркая краска смущения, и – граф не мог ошибиться! – стыда. Справившись со своими чувствами, Стефан тихо сказал:
-Клянитесь, граф, что эта история не выйдет за пределы Вашего кабинета!
-Я клянусь честью, мой друг, что сохраню все в тайне. Но принимать решение будете Вы.
-За год до моего рождения, в нашем замке случилась неблаговидная история. Служившая в свите мамы девушка забеременела, не будучи замужем, и к тому же категорически отказалась назвать имя отца ребенка. Ее выгнали. Отца, когда поднялся этот скандал, дома не случилось, а когда он вернулся, то очень расстроился. Я всегда в детстве считал, что это оттого, что девушка была лучшей белошвейкой в замке, но позже, лет в десять, узнал, что он предпринял розыск, но следов пропавшей девушки не нашел. Когда она ушла из замка, то была на пятом или четвертом месяце, и он вполне мог быть виновен в ее бесчестии.
-Как звали эту девушку?
-Слуги говорили, ее имя было Элиза или Элина.
-Может быть, Эльза?
-Я не знаю, это ведь случилось до моего рождения, никто точно не помнит.
Граф поднялся с кресла, прошел к двери и приоткрыв ее, позвал:
-Сусанна, зайди ко мне!
Когда девушка появилась в дверях, Стефан вскочил, роняя бокал.
-Матерь Божья, я словно в зеркало смотрюсь!
-Боги Всемилостивые, кто это?! – прозвучало одновременно. Довольно усмехаясь, Анджей подвел побледневшую девушку к оттоманке и усадил ее.
-Позвольте представить Вам, Стефан, вашу не  законнорожденную старшую сестру. Ее зовут Сусанна. Я лишь недавно случайно увидел ее, и поразился, как она похожа на Вас и Вашего отца.
Девушка, внимательно рассматривавшая мальчика, вдруг вскрикнула, подаваясь вперед:
-Милорд, мамин перстень!
-Что, Сусанна? – не понял Анджей, и она показала на руку Стефана, где на среднем пальце сиял крупный аметист в ажурной золотой оправе.
-У мамы был такой же! Она берегла его, как величайшую драгоценность, даже когда мы голодали, не соглашалась продать или заложить его. После ее смерти я видела его у…у хозяйки.
-Я сегодня же поеду туда и выкуплю его. Это и есть доказательство моей правоты, Стефан. Если бы Ваш батюшка не знал о беременности Эльзы или не любил ее, он не подарил бы ей фамильный перстень, но признаться в супружеской неверности Вашей матушке он не смог или не успел, и Эльзу выгнали.
-Или моя матушка нарочно подгадала скандал к его отъезду, чтобы он не смог помешать ей избавиться от соперницы. – опустив голову, пробормотал мальчик, но так тихо, что его услышал лишь стоящий рядом Анджей. И уже громче спросил, - Как же вы жили, сестренка?
Сусанна замешкалась с ответом, не желая признаваться, что обитала в борделе, и граф, положив ей ладонь на плечо покровительственным жестом, властно сказал:
-Жизнь ее была слишком тяжела и безрадостна, думаю, Стефан, Вам не стоит расспрашивать ее о прошлом, дабы не бередить ее раны.- Смотревший на сестру в тот момент, Стефан заметил, какой любовью вспыхнули при этих словах синие очи Сусанны, но сам граф этого не видел. – И, мой друг, мне понадобится Ваше кольцо, на время.
-Я поеду с Вами!
-Нет! – воскликнула Сусанна, и, смутившись своего порыва, почти прошептала – Не надо! Вам не стоит туда ехать. Это ужасное место.
-Успокойтесь, моя дорогая. Стефан, я и в самом деле не возьму Вас ТУДА. Просто потому, что не желаю впутывать Вас в свои интриги.
Вскоре им пришлось вернуться к гостям. Когда гости разъехались, Стефану попрощался с сестрой, вручил свой перстень графу, и отбыл. Впрочем, уехал он не далеко. Спрятавшись в тени арки, из которой был виден выезд из поместья Стефану, мальчик спешился и приготовился ждать.

Ожидание не затянулось. Спустя полчаса, закутанный в темный плащ, всадник на вороном коне выехал из поместья. Хотя его лица не было видно под капюшоном, Стефан узнал графа. Он поспешно вскочил в седло и последовал за ним, держась на приличном расстоянии. Не будь граф так погружен в свои мысли, он заметил бы слежку, но в эту ночь он думал о своей находке и о том, что же с ней делать. Путь до веселого квартала оказался неблизким, колокол на соборе св.Катаржины пробил три раза, часы Старой ратуши вторили ему, отзвонив свою мелодию. Увидев, куда повернул всадник вороного, Стефан удивился, но потом догадался, отчего так не хотела бедная Сусанна, чтобы он знал о ее прошлом. Но для него, увидевшего в ее душе чистоту и невинность, ее жизнь в борделе ничего не значила.
Стефан дождался, когда Анджей вышел из дома, и собрался уже повернуть коня и ехать во дворец, как вдруг заметил странное. Граф, вместо того, чтобы вернуться в поместье, вынул из седельных сумок две немалые фляги, откупорил их и, прислонив к передней и задней дверям дома по колу, плеснул на стену. По доскам растеклась черная клякса, маслянисто переливаясь в свете факелов. Выплеснутая сильной рукой, жидкость долетела даже до крыши, забрызгав черепицу. Опустошив обе фляги, граф снял  масляный фонарь и, отойдя подальше, бросил его в стену. Красное стекло разбилось сотней осколков, горящее масло выплеснулось, и почти мгновенно пламя охватило весь дом. Черная жидкость оказалась земляным маслом. Бордель, с окнами, забранными коваными решетками, и дверями, заклиненными графом, стал смертельной ловушкой, огненным адом для запертых в нем людей. В отблесках дымно-алого пламени Стефан увидел на лице графа горькую торжествующую улыбку. Не выдержав воплей сгорающих заживо людей, он бросился к Анджею.
 -Граф, что Вы натворили!
Не ожидавший увидеть здесь мальчика, Анджей побледнел.
-Пекельник, я должен был догадаться, что ты последуешь за мной. А теперь на коней  и ходу, пока нас не увидели.
Когда горящий бордель скрылся из виду, и лишь зарево пожара указывало на него, граф Мёлвиц остановил коня. Не дожидаясь вопросов мальчика, он сказал:
-Ты, верно, уж догадался, где провела свое детство твоя сестра. Так вот, я не желаю, чтобы эта история когда-либо всплыла на свет Божий. Потому и уничтожил всех свидетелей. В живых там осталось шлюх пять, когда я выходил. Остальных я убил. А эти сгорят, может, мученическая смерть им зачтется на том свете. Ради Сусанны я пойду на любое преступление. И ради тебя тоже. Запомни это, мой мальчик. А теперь - езжай во дворец. Скажешь, задержался у меня в поместье. До завтра. – и он поворотил коня, оставляя Стефана в полном остолбенении на перекрестье улиц.
Долго еще не мог прийти в себя юный паж, вспоминая жестокие слова графа. Но в его голосе было такое тепло и забота, что мальчик остался в полной уверенности в том, что в доме графа Мёлвица его сестру не обидят. И все же, после, вернувшись в королевский дворец, он написал отцу письмо с просьбой приехать для решения важного семейного вопроса. Отправив его с нарочным, он задумался.  Отчего так покровительствует ему и Сусанне граф? Чего хочет добиться этим? Каким бы ребенком не был Стефан, он понимал, что ни одно доброе дело не делается бескорыстно, особенно вельможным господином.
Утром в городе только и было разговоров, что о пожаре на Веселой улице. Говорили, что выгорело дотла три дома, и пожар погасили только потому, что остальные дома были кирпичными, и их успели облить водой. Говорили еще, что видали самого дьявола на пожаре, иначе как объяснить, что он начался так мощно и быстро? 

3. Откровения

Барон Р’Имбурский приехал только через два месяца. К тому времени Сусанна успела обучиться манерам, исправила речь, и была готова ко встрече с отцом. Граф сам лично выбирал ей наряды и драгоценности, при дворе уже шептались о новой фаворитке графа Мёлвица, которую тот все еще прячет, не представляя обществу.
Прежде чем огорошить отца новостью о его пропавшем ребенке, Стефан решил поговорить о делах его давно минувшей молодости. Удобно расположившись в креслах у камина, отец с гордостью поглядел на сына. За те два месяца, что они не виделись, Стефан, как казалось, подрос и возмужал. В речах и поведении не осталось почти ничего детского, даже взгляд, ясный синий взгляд его милого мальчика, приобрел твердость и уверенность. Подняв бокал с легким вином и отсалютовав им отцу, Стефан пригубил терпко-сладкий напиток, и отставил.
- Отец, я вызвал Вас для серьезного разговора. Возможно, он будет для Вас неприятен, но он очень важен для меня. – почти не осознавая этого, Стефан повторил фразу графа почти слово в слово, и замолчал, выжидательно глядя на отца. Тот, решив, что дело пойдет о женитьбе, которой его Стефко противился с самого начала, подобрался и сдвинул брови.
- Продолжай!
- В детстве я иногда слышал сплетни наших замковых слуг о скандале, случившемся незадолго до моего рождения. О юной Эльзе, которую выгнали без гроша в кармане в то время, когда она была в тягости. Я также слышал о поисках, которые Вы, батюшка, предприняли, и о том, что они были безуспешны. Я хотел бы услышать правду от Вас об этом деле.
Очень тяжко было барону начинать свой рассказ. Как объяснить сыну, воспитанному в почтении к родителям и по закону Божию, что его отец попрал этот закон, предался разврату, влюбившись в юную невинную девушку, обесчестил ее? ;Мы с твоей матушкой были женаты к тому времени уже шесть лет, и она все не могла родить мне наследника. Четыре раза она теряла ребенка. Это было тяжким переживанием для нас. Я начал отдаляться от нее. А Мария…твоя матушка, она стала раздражаться по малейшему поводу и без. А тут я заметил в ее свите Эльзу…Она была просто чудом, такая милая и добрая. Я долго пытался завоевать ее благосклонность, ты не думай, что она сразу согласилась. Я обещал ей все, что мог. Когда я узнал, что она в тягости, я был просто счастлив. Сильная, здоровая крестьянская девушка должна была без проблем выносить и родить мне ребенка. Я обещал признать этого ребенка своим наследником. Клянусь, если бы родился сын, я так бы и сделал, чего бы мне это не стоило. Я уезжал в столицу по делам, и перед отъездом подарил ей свое кольцо. А когда вернулся, ее уже не было в замке. Я долго тайно искал ее…искал до самого твоего рождения. Потом перестал. Я думал, она утопилась, не перенеся позора.
; Она тоже любила Вас, батюшка. Эльза родила девочку, здесь, в Онлее. Она была верна вам пятнадцать лет. Полгода назад она умерла от лихорадки.
; А девочка? Ей должно быть сейчас шестнадцать? Что с ней? ;Ее зовут Сусанна, и она живет нынче в доме графа Мёлвица. И, похоже, очень любит его. Граф спас ее от участи, худшей, чем смерть.
; Я должен немедленно увидеть ее!

Золотоволосая девушка в темно-синем муслине, расшитом золотом и жемчугом, была просто прекрасна. На ее левой руке, на среднем пальце, сверкал крупный аметист. «Хорошо, что сестра не знает, что он оплачен жизнями всех, кто был в том борделе.» - подумал Стефан, подходя к ней, и целуя ее ручку, отмытую от, въевшейся за годы тяжелой работы на кухне веселого дома, грязи. Кроме фамильного перстня Р’Имбуров, ее украшали жемчуг и сапфиры, оправленные в тончайшую золотую вязь. На тонкой шейке переливалось шелковым блеском бриллиантовое колье с крупными сапфирами, в ушах покачивались серьги ему под пару. Камни оттеняли лихорадочный блеск глаз взволнованной девушки. Она уже увидела и непостижимым чутьем узнала в стоящем поодаль грузном седовласом вельможе того, кто был ее отцом. Он медленно подошел и, решившись, обнял ее, чувствуя, как задрожали плечики в сдерживаемых всхлипах. Барон прижимал ее к себе, шепча в золотые локоны:
;Дочка, доченька! Милая, родная моя!

Граф Мёлвиц стоял у камина, грея в ладонях бокал с янтарным коньяком, и невесело усмехался. Как тяжко придется барону, если он решится признать официально свое внебрачное дитя! Какой вой подымут придворные ханжи, как будет возмущаться Его Святейшество, епископ Андрон! Да и с королем Марком придется долго договариваться. Монарх Ондалии слишком подвержен влиянию церкви в вопросах семьи и брака. Впрочем, даже если барон не решится на такой серьезный шаг, Сусанна, кажется, его поймет и простит. Ей довольно того, что она обрела отца, которого не знала с  рождения. Неслышно подошедший Стефан доверительно шепнул:
-Кажется, они нашли друг друга. – И Анджей вздрогнул, чуть не расплескав напиток.
-Вы так подкрались, мой друг!
-А, помнится, Вы перестали называть меня «на Вы», граф, в памятную Вам ночь. – прозвучало довольно двусмысленно, и мальчик немного смутился, но смотрел с вызовом.
-Тогда и ты не зови меня на «Вы», Стефан. – внимательно глядя в синие озера глаз баронета, проговорил внезапно охрипшим голосом граф. Натянувшаяся  между ними нить вдруг лопнула с хрустальным звоном, когда подошли Сусанна с бароном, заставив отпрянуть друг от друга.

К удивлению барона, девушка сама предложила ему не создавать себе проблем. Говорили они в кабинете графа, где их оставили наедине, чтобы не мешать.
-Я счастлива уже тем, что узнала Вас, отец. Это самый дорогой подарок, который мог подарить мне граф, гораздо дороже всех платьев и драгоценностей мира. Но я не хочу приносить Вам проблемы, а они неизбежно возникнут, когда вы заявите о моем существовании в свете.
-Я мог бы выдать тебя замуж за хорошего человека…
-Нет, батюшка, не нужно. Единственный человек, которого я хотела бы видеть своим мужем, никогда не возьмет меня в жены.
-Это граф? – прямо спросил барон Ладислав. Девушка склонила голову, соглашаясь. – Я поговорю с ним.
-Нет, отец, не надо! Не надо…Он и так слишком много для меня сделал.

В это время граф и Стефан были в бальной зале. Анджей  сидел за роскошным роялем, наигрывая какую-то мелодию, и всей своей силой воли сдерживал в себе желание подойти к мальчику, рассматривающему картины  на стенах. Обернувшись через плечо, тот восторженно заметил:
-У Вас…- граф укоризненно покосился на него, и Стефан исправился – у тебя такая богатая коллекция великих художников! Бовье, Моранелль, Актимеон! А миниатюры работы флагундских мастеров – просто чудо! А эти корадские вазы, тончайшая работа!
-А вот наш почитаемый монарх пеняет мне за это мое невинное увлечение. Говорит, я погряз в гордыне и тщеславии. А также в лени.
-Ты решил собрать еще и все смертные грехи в коллекцию?- усмехнулся Стефан.
-Ну, в обжорстве я не был уличен, да и не гневлив, мне кажется. Что там еще осталось?
-Зависть и похоть.
-Зависть мне не к лицу, скорее, это мне завидуют. Как никак, я богат, в фаворе у короля, молод и здоров. А похоть…- замолчал граф, нахмурил густые темные брови. Стефан засмотрелся в омуты ненастно-серых глаз, словно загипнотизированная змеей птичка, подошел к роялю и сел на второй табурет рядом с графом. Тонкие пальцы коснулись клавиш, рождая медленную печаль кастаны…Над клавиатурой взметнулись кисти графа, вплетая свою мелодию. Про себя мальчик напевал слова песни, и, дойдя до слов «Растает жаркий поцелуй на ледяных устах» повернул голову, встречаясь взглядом  с Анджеем. Губы мужчины и впрямь были холодны, как лед. Кровь отхлынула с его щек, он ощущал себя тем неуверенным мальчишкой, впервые принимающим ласки князя Басиля, каким был семь лет назад. Но ледяная корка замешательства, сковавшая его тело, очень быстро таяла под неумелыми поцелуями Стефана. Порывисто отстранившись, граф вскочил, роняя табурет, и метнулся на балкон. Холод осеннего ветра немного остудил запылавшее лицо, но на плечи легли тонкие ладони, и тихий голос мальчика спросил:
-Неужели ты боишься, Анджей? Ведь ты этого хотел, с того бала во дворце, не так ли? Я догадался давно, но все не решался сделать тебе шаг навстречу. Не отталкивай же меня сейчас!
-Стефан, Стефко, что ж ты со мной творишь, коханый мой?! Не искушай меня, мой ангел! Ты не знаешь, с чем играешь! – со стоном снова отстранился граф, из последних сил сдерживая себя.
-Не знаю, - согласился мальчик, - Так научи меня! – и он снова потянулся к губам   Анджея. Этого мужчина уже не смог вынести. С силой сжав хрупкое тело мальчика, он впился в его нежный, манящий рот жадным поцелуем. Ни гром, ни молния, ни даже сошествие богов на землю не смогло бы прервать сейчас его. Заслоненные плетями винограда от случайного взгляда снаружи, и тяжелыми бархатными портьерами – изнутри, они вольны были целоваться, сколько душе угодно. Вкус губ Стефана хранил терпкую сладость выпитого вина, и Анджей  наслаждался им, как изысканным вином. Сам он так и не пригубил свой коньяк, и был пьян теперь лишь от того, что сбывалась его мечта. Впрочем, дальше поцелуев дело не зашло. Заставив себя прерваться, граф ласково прошептал в растрепавшиеся кудри мальчика:
-Не сегодня, мой любый, не сейчас. Но, клянусь Небесами, я научу тебя всему. А теперь нам следует вернуться к твоим отцу и сестре. Но, позволь мне еще один поцелуй!
На сей раз он был нежен и осторожен, едва касаясь припухших губ мальчика. Они вернулись в залу и прошли в кабинет графа.

 Сусанна сидела на низкой скамеечке, обитой бархатом, у ног отца, и слушала его рассказы о баронстве Р’Имбур, о густых лесах, где славно охотиться на оленей и кабанов, и не менее славно, но более опасно – на разбойников. О  реках, изобильных рыбой, и озерах, куда весной прилетают лебеди. О замке на вершине холма, городке у его стен, шумных торжищах, на которые съезжаются купцы со всего баронства. Ей казалось, она сама прожила там всю свою жизнь, знает каждый камешек в стенах старого замка и каждую тропинку в окрестных лесах. Конечно, о своем доме ей немало рассказал и Стефану, но слушать отца – это было как пройти с ним рука об руку.

Барон остался в поместье Мёлвиц еще на неделю. За это время он и граф успели придумать легенду для Сусанны, не объявляя ее официально дочерью барона, но представив его дальней родственницей из Кронинга4, приехавшей в Ондалию после смерти родителей. Как ее единственный родственник, барон сможет удочерить Сусанну, не вызывая нарекания короля и церкви. Девушка согласилась, хотя необходимость лгать не доставляла ей удовольствия.
Через месяц на официальном приеме во дворце барон представил Сусанну. Красивая, скромная, умная девушка понравилась придирчивому монарху, поэтому, узнав о том, что она осталась сиротой, король Марк без лишних вопросов и проволочек разрешил удочерение. В месяце Голых Ветвей Сусанна стала дочерью барона Р’Имбурского.
Баронесса Мария, супруга Ладислава, восприняла эту новость на удивление спокойно. Видимо, шестнадцать лет, прожитых с грузом вины на сердце, в которой баронесса боялась признаться и самой себе, примирили ее с дочерью умершей в нищете любовницы барона. И, хотя она не видела девочку, но по письмам мужа она представляла ее уже хорошо. Тем более, что падчерица оказалась на удивление похожей на ее сына. Баронесса дала себе клятву, что никогда не сделает так, чтобы девочка возненавидела ее. Довольно и той ненависти, что испытала ее мать. Бедное дитя ни в чем не виновато, ее нельзя судить за грехи ее матери. 

Вопреки обещанию графа, его отношения со Стефаном так и не перешли границы поцелуев. Анджей не мог заставить себя преступить эту незримую грань, позволяя своему вожделеющему телу лишь страстные, горячие поцелуи. После них у юного баронета болели губы, и плечи, которые стискивали железные пальцы графа, а сердце замирало в сладком и болезненном предвкушении, обманываясь всякий раз. Каждое такое свидание в темных закоулках дворца или в кабинете графа оканчивалось тем, что граф отступал, отталкивал Стефана, оставлял его в одиночестве, спеша на балкон или прочь, в холодные осенние сумерки, остудить разгоряченное лицо. Тело юноши тоже реагировало на эти ласки, но не столь остро, еще не изведав плотских утех. А граф гасил свой пожар плоти в объятиях Сусанны.

4. Горячая зима

Зима наступила так неожиданно, в одну ночь на замерзшую землю лег снег и уже не растаял. И с каждым снегопадом белое покрывало становилось все толще и плотнее. От ударивших морозов не спасали даже теплые, подбитые мехом плащи. Граф Мёлвиц  уехал в свой замок в столице графства Ронли, своей вотчины. Сусанну он увез с собой. Расставание со Стефаном было бы еще мучительнее, если бы она не скрашивала его одиноких ночей. И все же, когда установился санный путь, он не выдержал и примчался в Онлей. До города он добрался уже к вечеру третьего дня, дождался, когда пажей отпустили со службы, и вызвал Стефана.
Едва мальчик вышел, недоумевая, кто его звал в такой час, Анджей накинул на него меховой плащ, укутал, подхватил на руки и вскочил в сани. Стефан не успел даже слова сказать, не рассмотрев толком своего похитителя. А граф молчал, правя лошадьми. Глубокой ночью, под полной луной, освещающей их путь нереальным голубым сиянием, они въехали в лес. Тени деревьев скользили, пересекая дорогу бездонными провалами черноты, пока сани не остановились в, казалось бы, самой глухой части леса. Под разлапистыми елями скрывался маленький домик. Отыскать его ночью, не зная, что он тут есть, было почти невозможно.
Под меховым капюшоном плаща не было видно лица его похитителя, но сердце Стефана узнало бы эти сильные руки, эти уверенные движения, даже вслепую. Когда граф повернулся, мальчик без колебаний позволил взять себя на руки и отнести в дом. Оставив баронета на диване, не раздеваясь, Анджей занялся камином. Вскоре веселое пламя осветило и согрело маленькую, скудно обставленную комнату сторожки. Домик не выглядел брошенным, хотя было видно, что в нем давно никто не был. Добротная, хотя и грубо сколоченная мебель: стол и три кресла, диван, шкура огромного бера на полу у камина, занавешенные плотными шторами окна – вот и все, что было в доме. Граф вышел поставить лошадей в маленький сарайчик у дома, задал им корма и вернулся, неся дорожный сундучок. Он намеренно не разговаривал и даже не смотрел в сторону Стефана, чувствуя, что сдержать себя не сумеет, если проронит хоть слово.
Из сундучка появилась бутыль с вином, копченое мясо и каравай хлеба. Сбросив плащ, Анджей налил вино в два серебряных кубка, вынутых оттуда же, и подошел к свернувшемуся клубочком на диване мальчику. Из-под лохматого меха, укутывающего Стефана с головой, высунулась рука и ухватила графа за длинный локон, выбившийся из косы. Безжалостно накручивая его на ладонь, Стефан заставил Анджея встать на колени и склонить голову. На глаза графа навернулись слезы боли, но он смолчал, принимая это наказание. Дернув еще раз, мальчик выбрался из-под плаща и притянул голову мужчины к себе, впиваясь злым, жестоким поцелуем в его губы. Острые зубки прокусили нижнюю губу, и нежный язычок тут же слизал выступившую кровь, зализывая ранки. Бокалы в руках графа задрожали, расплескивая янтарное вино, страдающий стон вырвался из его губ на выдохе, и Стефан сжалился, отпуская его волосы, забирая из рук бокалы и ставя их на пол.
-Анжи, наконец-то! Я уж думал, ты позабыл обо мне в Ронли. – обнимая ладонями лицо графа, прошептал мальчик.
-Как мог я позабыть тебя, солнце мое! Твоя сестра так похожа на тебя, что мне приходилось извиняться за то, что я иногда называл ее Стефаном!
-Докажи! Докажи, что я еще нужен тебе! Сделай меня своим! Прикоснись ко мне!
Осторожно, медленно раздевая мальчика, Анджей еще раз спросил:
-Ты действительно этого хочешь? В первый раз тебе может быть больно, хотя я постараюсь этого избежать…
-Скорее, Анжи! Я не боюсь боли!
Граф ласкал его так, как никогда еще не ласкал ни одного своего любовника. Сдержав, загнав вглубь себя жар вожделения, медленно проводил языком по нежной коже Стефана, рисуя влажные узоры на его груди. Коснулся губами мгновенно затвердевшего соска  и слегка прикусил его, вырвав у мальчика потрясенный вздох.  Небольшой член Стефана уже напрягся, и Анджей обхватил его ладонью, поглаживая и сжимая. Его губы опускались все ниже, язык скользнул во впадинку пупка, прочертил влажную дорожку среди светлых волосков на лобке. Стефан, дрожа от возбуждения, смешанного со страхом, раздвинул и поднял колени, позволяя любовнику добраться до самых потаённых местечек своего тела, и сжал в кулаках длинные волосы графа, когда тот коснулся там языком. Тщательно облизав его вход, Анджей положил на сжавшееся колечко палец и осторожно надавил, проталкивая его внутрь. Стефан вскрикнул, закрывая лицо ладонями.
-Что, любый мой? Тебе больно?
-Нет…я…это так… стыдно! Тебе разве приятно делать так?
Вместо ответа Анджей наклонился и взял в рот подрагивающий от возбуждения член мальчика, вместе с тем продолжая двигать в нем пальцем. От такой ласки Стефан выгнулся, вскрикивая и постанывая, когда палец графа задевал какую-то точку в его теле. Его анус расслабился, позволяя мужчине вставить еще один палец. Язык графа проворно ласкал головку члена, пробегал по всей его длине, обвивая и поглаживая. Мальчик задрожал, вцепляясь в обивку дивана тонкими пальцами, выгнулся еще сильнее, яростно вталкиваясь в губы любовника, и кончил с долгим стонущим криком. Его семя было удивительно приятно на вкус, и Анджей с удовольствием облизнулся, глядя на полыхающее жарким румянцем лицо Стефана. Его пальцы все еще оставались внутри мальчика, и он чувствовал, как его плоть конвульсивно сжалась вокруг них в тот момент, когда он кончал. Теперь он слегка шевельнул ими, напоминая, что ничто еще не кончено.
- О-о, Анджей!
-Ты не передумал, мой коханый?
-Не-ет, сделай это, скорее!
  Исполняя его просьбу, Стефану вынул пальцы и встал с колен. Он заставил мальчика встать коленями на сидение и опереться руками на спинку дивана. Из дорожного сундучка он вынул маленькую склянку с ароматным маслом и обильно смазал им и себя, и Стефана,  снаружи и изнутри, легко проникая скользкими от масла пальцами сквозь узкий вход.   Когда его напряженный член попытался повторить этот маневр, мальчик вскрикнул, тут же зажав рот ладонью. Он ожидал боли, но все же не сдержался. Остановившись, Анджей медлил, опасаясь причинить еще большую боль, и Стефан, собрав все свое терпение, сам продолжил движение, насадившись на горячий конец графа сразу до основания. Ему пришлось до крови прикусить зубами свою ладонь, чтобы не проронить ни звука. Граф сжал его тонкое тело в объятиях, не позволяя двигаться, и вскоре боль стихла, сменилась странным чувством завершенности. Теперь, слитые в одно целое запретной страстью, их тела казались Стефану единым и совершенным существом, таким, каким, должно быть, боги создали человека на заре времен.
Потихоньку, почти не двигаясь, Анджей ласкал своего ангела, поглаживая ладонями его грудь, сжимая слегка напряженные соски, целовал длинную стройную шейку, изящную раковинку ушка, облизывая и посасывая мочку, и эта ласка заставляла мальчика изгибаться в его объятиях, еще плотнее прижиматься к горячему телу любовника. Ладонь графа накрыла вновь восставший член Стефана, пальцы обхватили и заскользили, вырывая из груди мальчика стон. Хмель этой ночи кружил головы обоим, постепенно заставляя ускорять движения, делая ласки резче и требовательнее, стоны – громче и откровеннее. И когда Стефан выгнулся, откидывая голову на плечо Анджею, и выкрикнул:
- Да, Анжи! – и его семя выплеснулось в ладонь графа, тот ощутил, как мощная волна наивысшего удовольствия захлестывает его с головой.
Сказочная ночь прошла. Еще до рассвета граф поднялся с постели, сооруженной им на шкуре у камина, и разжег угасшее пламя. Он согрел воду, и долго любовался спящим мальчиком, не решаясь разбудить его. Все же, когда первые лучи солнца окрасили небо розовым и золотым сиянием, он разбудил Стефана нежным поцелуем. Открыв сонные очи, тот не сразу вспомнил, где он. А когда заметил, что обнажен, память враз вернулась, и юный паж заполыхал ярким румянцем. Впрочем, его стыд быстро прошел, утопленный у жарком поцелуе, в тихом шепоте прямо в губы: «Я тоже люблю тебя, Стефко!» Умывшись и наскоро позавтракав холодной олениной и хлебом, они запрягли лошадей в сани, и к тому времени, как во дворце начала просыпаться жизнь, Стефан уже был на своем месте, готовый исполнять свои обязанности пажа.

За всю зиму граф Анджей еще пять раз срывался в такие авантюрные эскапады. Всего пять ночей, наполненных столь яростной и горячей любовью, что, казалось, она способна растопить снега на лигу окрест их лесного приюта, за четыре месяца! Но позволить себе такие отлучки чаще граф не мог. Все же, он был владетелем большого графства, и очень много дел требовали его личного участия и контроля. Да и оставлять Сусанну скучать в одиночестве в замке Мёлвиц было бы просто жестоко. Замок был слишком стар, чтобы быть уютным, полон холодных галерей, коридоров и залов, призраков и безмолвных вышколенных слуг, обращавшихся к ней с отстраненным холодным почтением, но без любви. Ее статус был таким неопределенным, зыбким, что и слуги, и она сама не знали, как себя вести.
Единственным утешением для девушки стала замковая библиотека. Она открыла для себя удивительный мир книг, с помощью графа овладев искусством чтения. Забравшись с ногами в огромное бархатное кресло у камина, Сусанна открывала очередной пыльный том с рассказами о далеких землях, житиями святых или рыцарским романом, и погружалась в мир, где не было холода и каменных стен, каменных лиц и холодных голосов. Иногда компанию ей составлял и граф, и тогда поздними вечерами они делились впечатлениями о прочитанном. Эти разговоры за чашкой горячего корадского  шоколада плавно перетекали в ночи, полные страстных ласк, от которых веяло отчего-то невыразимой печальной обреченностью.

5. Предчувствие беды

Весна пришла ранней и долгой распутицей, надежно запершей бесившегося графа в Ронли до конца месяца Трав. Когда же дороги просохли, он приказал Сусанне собираться и ехать со свитой, а сам умчался вперед, верхом на своем любимом вороном жеребце. Заехав в поместье в столице, он смыл дорожную пыль, переоделся в роскошный камзол и явился во дворец, засвидетельствовать свое почтение Их Величествам. И, хотя разговаривал он на приеме со многими, глаза его неизменно искали и находили стройную фигурку любимого пажа короля Марка. За то время, что Анджей не видел его, Стефан вытянулся и повзрослел. Его уже нельзя было назвать мальчиком. У подножия тронного возвышения стоял необычайно красивый юноша с серьезными синими глазами, который упорно не желал встречаться взглядом с графом. В конце концов, расстроенный такой реакцией на свое появление, граф покинул королевский прием задолго до его окончания, сославшись на усталость от долгой дороги.

В поместье его ожидал сюрприз, который он не смог бы назвать приятным, не кривя душой. В кресле у камина, в его кабинете, сидел граф Милош Радзинич. Порывисто встав при появлении хозяина дома, он приблизился и попытался поцеловать Анджея, но тот  дипломатично уклонился, положив руку на плечо Милошу.
- Здравствуй, мой друг. Что привело тебя сегодня? Я не видел тебя на приеме во дворце.
- Разве нужна причина, чтобы повидать возлюбленного? – заискивающе заглядывая в сумрачно-серые очи графа, спросил Радзинич. Слегка нахмурив брови, Анджей ответил:
- Я прошу тебя, Мило, не стоит так называть меня. Мы больше не любовники, и выкинь это опасное увлечение из головы. Давай будем просто друзьями. Вина?
Вся краска сбежала с и без того бледных щек графа Милоша при этих словах. Губы его задрожали. Жалкое зрелище являл собою отвергнутый безнадежно влюбленный мужчина. Все же он еще на что-то надеялся, принимая из рук Стефану бокал с вином, поддерживая пустую беседу. Но когда тот вежливо, но твердо проводил его к дверям и попрощался, Милош понял, что его присутствие не желанно.
Он ехал домой, и боль отвергнутой любви в его груди перерастала в ненависть, не менее жаркую, чем прежде была любовь. Граф Радзинич поклялся отомстить.

А поздним вечером в поместье Мёлвиц явился совсем другой гость, желаннее которого не было для графа Анджея на всем свете. Он соскочил с седла, подал поводья подбежавшему слуге и стремительным шагом прошел в знакомый кабинет. Увидев его на пороге, Анджей вскочил, как давеча граф Милош, едва не опрокинув бокал с коньяком. Он уже довольно давно, с самого ужина, напивался в мрачном одиночестве, перебирая в памяти все последние встречи с баронетом Р’Имбурским, пытаясь отыскать хоть что-то, что могло бы обидеть юношу, и не находя. И теперь граф был сильно пьян, его глаза сухо блестели, обветренные губы, искусанные в расстройстве, тронула глупая счастливая улыбка при виде Стефана.
- О, Боги Всемогущие, до чего ты докатился, Анжи! – сердито выговаривал графу Стефан, заставив его окунуть голову в ледяную воду и отпаивая теперь горячим крепким чаем. – Ну неужели необходимо было так открыто пялиться на меня, что заметил даже король?! Неужели тебе не дорога твоя голова? А мне она дорога, и Сусанне тоже. Ты ведешь себя как влюбленный болван, и подставляешь свою шею под топор. Я очень тебя люблю, но прошу, не показывай своего чувства на людях!
Все еще немного заплетающимся языком Анджей выговорил:
- Так ты не обижен на меня?
- Сердит, испуган и расстроен, но на что бы мне обижаться? А теперь, любовь моя, отправляйся-ка ты в постель. Уже поздно,  мне пора возвращаться. – юноша поднялся, протягивая руку графу, и не удержался на ногах, когда тот схватил ее и потянул, усаживая его к себе на колени.
- Один поцелуй, мое солнце, и я стану просто шелковым, и послушно пойду спать. – и, пресекая возражения, готовые сорваться с уст Стефана, он накрыл их своими губами, провел языком по послушно открывшимся губам юноши. Голова его закружилась то ли от поцелуя, то ли от не до конца выветрившегося из головы хмеля, и он не заметил, как его рубашка оказалась расшнурована, а пояс расстегнут и отброшен прочь. Проворные пальчики Стефана уже распутали шнуровку брюк и забрались внутрь, поглаживая и сжимая мгновенно напрягшийся член. Юноша сидел верхом на его бедрах, широко раздвинув колени, и граф не замедлил этим воспользоваться.
Расстегнув расшитый золотом бархатный черный камзол Стефана, он стянул его с плеч пажа и скинул на пол. За ним последовал шелковый жилет и кружевной шейный платок, потом белая батистовая рубаха, украшенная кружевными манжетами и серебряной шнуровкой. Остановившись на миг, граф залюбовался изящным телом любовника. Под гладкой шелковистой кожей цвета сливок рельефно выделялись мускулы, свидетельствуя о ежедневных упражнениях на тренировочной площадке, которыми Стефан старался не пренебрегать. Шелковые панталоны до колен обтягивали стройные сильные ноги, не скрывая, а лишь подчеркивая выпуклость в паху, к которой и устремился жадный взор графа, а потом и его руки. Губы его тем временем ласкали грудь юноши, вырывая у него стоны. Спустя всего несколько минут они оба уже были полностью обнажены. Их тела разделяло теперь лишь расстояние вытянутой руки, и первым его преодолел Стефан, приникая к горячей груди Анджея. Это прикосновение взорвалось в обоих неистовой волной страсти, смывшей прочь стыд и запреты.
Стефан уехал уже на рассвете, и весь день ходил сонный, с трудом пряча за кружевными манжетами отчаянную зевоту, и завидуя Анджею, который мог всласть выспаться.

Через три дня до столицы добрался караван из Ронли, и граф представил в свете свою избранницу, впервые назвав ее своей невестой. От удивления сама девушка, и ее брат потеряли дар речи. Столь неожиданный шаг спас графа от подозрений в противоестественном влечении к мужчинам. Король, несомненно, видел удивительное сходство Сусанны и Стефана, тем более что они теперь были родственниками, и приписал внимание графа к пажу лишь дани вежливости. Он даже побеседовал со Стефаном о его «холодности» к графу.
- Молодой человек, неужели вы столь сильно нерасположены к вашему будущему родственнику, что демонстративно не желаете с ним общаться?
Смешавшись, баронет покраснел, и сбивчиво ответил:
- Нет-нет, Ваше Величество, у нас хорошие отношения. Но, находясь на службе подле Вашего Величества, я не считаю возможным для себя отвлекаться на светскую болтовню даже с ним.
Король рассмеялся, услышав это.
-Столь похвальное рвение! Но Мы лично даем вам, Стефан, дозволение на «светскую болтовню», конечно, не в ущерб вашим обязанностям. Идите же, поговорите с сестрой и графом.
Карт-бланш был получен. Граф более не рисковал своей головой, привлекая к себе внимание подозрительного монарха своими беседами с пажом. Однако никто из них не знал, что за каждым их шагом наблюдали более пристально иные глаза, горящие затаенной ненавистью.

Богатые лесные угодья вокруг столицы давали простор для любого вида охоты, и граф Анджей слыл заядлым охотником и прекрасным стрелком. Потому никто и не удивлялся его частым отлучкам, тем более граф всегда возвращался с богатой добычей. Но никто, даже свита графа, не знал, что в крошечном охотничьем домике, где чаще всего останавливался он на ночь, ожидала его иная добыча. Рискованные, а потому еще более горячие ночи со Стефаном дарили столь огромное наслаждение, что отказаться от них Анджей был просто не в силах, хотя юноша несколько раз встревоженно говорил ему:
-Будь осторожен, Анжи! Мне кажется, словно кто-то следит за нами. Я чувствую недобрый взгляд в спину во дворце, какую-то неясную тревогу, когда мы встречаемся здесь. Что-то должно случиться, что-то очень нехорошее.
-Глупости, Стефко! Об этом домике не знает никто, - но граф покривил душой, говоря это: об охотничьем домике знал Милош Радзинич, часто встречавшийся с ним именно здесь. – Мы в безопасности. А дворец на то и дворец, рассадник змей и скорпионов. Там нет, наверное, ни одного придворного, не строящего козней и интриг. Ничего не бойся, я постараюсь защитить тебя от них.
А тревога все сильнее грызла сердце юноши. Приближалась беда, но он не знал, откуда ее ждать.

6. Преданные

Досадуя на свое ухудшившееся к пятидесяти годам зрение, король нацепил на нос очки и придвинул папку с документами, которые требовали его непосредственного внимания. Финансовые отчеты и законопроекты он отложил, заняться ими он может и позже, после завтрака, но мелочи, вроде жалоб и просительных писем следовало прочесть сейчас, чтобы за завтраком подумать о них не торопясь. Быстро пробежав глазами очередной лист, король не сразу понял, о чем идет речь. Доносы очень редко появлялись на его столе, оседая, обычно, в канцелярии Тайной службы расследований, учрежденной именно для таких дел. Но, или тайники сочли, что дело требует королевского участия, или его секретарю заплатили достаточно, чтобы он положил донос прямо на стол короля, и гнусная бумажка оказалась в его руках. Сощурившись, король Марк перечитал донос и с хрустом смял листок в стиснувшемся кулаке.
«…С нижайшим почтением сообщаю Вашему Величеству о предосудительном поведении одного из приближенных ваших дворян, а именно: графа Анджея Михая Мёлвица, не единожды уличенном мною в противоестественных сношениях с кадетом пажеского корпуса Вашего Величества, баронетом Стефаном Р’Имбурским.  Тайные встречи сих дворян происходят в охотничьей сторожке, принадлежащей графу Мёлвицу…» 
Где находится эта сторожка, король знал. Он сам подарил этот домик графу, зная, что тот иногда ночует на охоте, увлекаясь. Но, прежде чем верить гнусному навету, следовало проверить его правдивость, тем более, что граф объявил о своей помолвке с приемной дочерью барона Р’Имбурского. Король позвонил в колокольчик и вызвал тайника, которому и поручил расследование. 

Когда на рассвете в их лесное убежище ворвались шестеро тайников, Стефан и Анджей еще спали. Более компрометирующую их ситуацию было трудно представить, ведь уснули они обнаженными, не размыкая объятий, даже не прикрывшись по летней жаре простыней! Первым вскочил граф, хватая шпагу, лежащую рядом с постелью, но в него уже нацелились хищные дула пистолетов, и офицер тайной службы приказал:
-Бросьте шпагу, граф Мёлвиц, не отягчайте своей вины сопротивлением. Мы действуем по приказу короля.
С лица графа сбежала вся краска, он с силой вогнал шпагу в ножны и швырнул ее одному из солдат. Стефан, багровый от стыда, торопливо оделся, с тревогой глядя на любовника. Он понимал, что это – конец. Против шестерых тренированных, сильных мужчин, вооруженных пистолетами, две  шпаги, даже если бы их не отобрали, ничего не стоят. И против королевского приказа Анджей  не пойдет. Он умел держать себя в руках, даже проиграв. И, глядя на него, юноша ощутил вдруг спокойствие. Ну и что, пусть впереди ждет позор, суд и казнь. Зато они уйдут вместе.
Их привезли в город в закрытой карете, в самую страшную тюрьму, Граждинский замок. В его подземельях содержали государственных преступников, осужденных на пожизненное заключение, и приговоренных к смертной казни. Во дворе замка их разделили, проведя графа наверх, в допросные комнаты, а баронета в подземелье, в камеру. Напоследок Анджей ободряюще сжал ладонь юноши и улыбнулся.
- Ничего не бойся, Стефко.
Стефан заставил свои непослушные губы сложиться в ответную улыбку и упрямо тряхнул золотыми кудрями:
-Я и не боюсь. – и беззвучно, одними губами, – Я люблю тебя…

Король сидел, сгорбившись в кресле, уперев подбородок на сжатые в кулаки сухие морщинистые ладони. Когда ввели арестованного графа, он лишь смерил его тяжелым, колючим взглядом, не шевельнувшись. Стражи поставили Анджея на колени и отступили на шаг. Скованные за спиной руки не позволяли графу выпрямить спину, а этикет – смотреть монарху прямо в глаза, поэтому он так и замер со склоненной головой.
Молчание давило, словно надгробная плита. Воздух в кабинете, казалось, сгустился, как дым, и с трудом пропихивался в горло. Когда раздался слегка надтреснутый, но еще звучный голос короля Марка, Анджей не сдержал дрожи.
- Граф, вам ведомо, в чем вы обвиняетесь?
-Да, Ваше Величество.
-Вы помните, чем в подобной ситуации заплатил князь Лейвицкий, мой брат?
-Да, Ваше Величество.
-Мы самолично проведем дознание по сему делу, и приказываем вам, как сюзерен – вассалу, говорить правду, не утаивая и не искажая ее. Итак, отвечайте нам, граф Анджей Михай Мёлвиц, имели ли вы противоестественные сношения с кадетом пажеского корпуса, баронетом Стефаном Р’Имбурским?
Граф молчал. Их застали в настолько недвусмысленной ситуации, что отпираться было бесполезно, но и ответить прямо он не мог.
-Отвечайте же, граф!
Еще ниже опустив голову, Анджей глухо промолвил:
-Я его люблю…
Король побагровел. Казалось, Марк V сейчас ударит стоящего на коленях преступника, но он сдержался, заставил себя разжать стиснувшиеся кулаки. Смотреть на бывшего любимца было противно, словно на какую-то мокрицу, но необходимо. Все в короле переворачивалось при мысли о том, что этот видный красавец, любимец женщин и известный ловелас, мог погрязнуть в столь неблаговидном пороке, грехе, яро осуждаемом церковью и светом! Уж лучше бы он интриговал и строил козни, чем ЭТО!
- С кем  еще вы имели такие сношения?
-Ни с кем, мой господарь. – ответ прозвучал слишком быстро, чтоб быть правдивым.
-Мы спросим тебя еще раз, Анджей. Отвечай нам только правду. С кем еще ты состоял в этих греховных сношениях?
-Ни с кем, мой господарь. Клянусь честью, я…
-Не сметь! Не сметь клясться тем, чего у тебя нет и не может быть отныне! – мера терпения короля все же переполнилась, и в гневе он вскочил, подойдя вплотную к Анджею. – Свою честь дворянина ты запятнал, посмев коснуться в вожделении другого мужчины! Позор! Твой род, Мёлвицы, никогда не опускались до такого, ты попрал  всю многовековую честь рода своим деянием! В подвал его! Пытать плетями, пока не скажет всей правды.
Стражи споро подняли графа и увели. Король Марк еще долго ходил по кабинету, не в силах успокоить загоревшееся гневом сердце.

Длинная спираль каменной лестницы уводила все глубже под землю. Каменные стены, освещенные факелами, меняли цвет с каждым ее витком, становясь все более темными от влаги. В конце ее был последний уровень подземелья, широкий коридор, от которого расходились более узкие проходы, забранные решетками. В один из таких проходов и провели узника. Он окончился просторным низким залом. По стенам свисали, сплетаясь подобно змеям, цепи кандалов, в широком камине горел огонь, согревая сырое помещение и в нем же стояла жаровня, в которой калились орудия пыток. Расставленные по залу дыбы, тиски, пыточные лавки заставляли сердце графа холодеть. Здоровый детина, в кожаном фартуке поверх темной одежды, несомненно, палач, и два его помощника, такие же дюжие, приняли графа из рук стражи, расковали ему руки, взамен растянув его крепкими веревками между двух столбов посреди зала. Вошедший вслед за солдатами, секретарь примостился за маленькой конторкой в углу, приготовившись записать слова допрашиваемого. За спиной Анджея встал помощник палача с плетью, готовый к работе. Писец еще раз зачитал вопрос. Граф молчал. Секретарь кивнул, и палач взмахнул плетью. Анджей был крепким, выносливым молодым мужчиной, но он не был героем эпоса, способным без звука вынести пытки. Уже второй удар вырвал из его стиснутых уст краткий стон, но все же не ответ, нужный королю. Палач знал свое дело. Его удары не наносили страшных ран, но причиняли сильную боль. На двадцатом ударе у допрашиваемого подкосились ноги и он обвис в путах. Анджея отлили водой, и допрос продолжился.
В четвертый раз граф Мёлвиц приходил в себя от ведра ледяной колодезной воды, выплеснутого ему на израненную спину и в лицо. Натекшие на каменный пол лужи, в которых он стоял босиком, были розовыми от крови. Искусанные губы так и не проронили ответа на повторяемый секретарем вопрос. Утвердившись на подгибающихся ногах, Анджей потряс головой, силясь разогнать круги перед глазами, и увидел Стефана, прикованного прямо напротив него у стены. Юноша  был бел, как мука, бос и обнажен до пояса. Возле него стоял палач с раскаленными клещами в руках. Показав их Анджею, он медленно приблизил алый металл к груди Стефана. Впившись взглядом в очи графа, юноша твердо сказал:
-Молчи, Анджей, я стерплю. – и клещи впились в его кожу, выжигая сосок. Вой, вырвавшийся из его горла мало походил на крик человека, а Анджей рвался в своих путах, молча и страшно, пока хватало сил, а потом крикнул:
-Досталь! Хватит! Я сказал правду! Не было более никого!
Даже теперь, именно теперь он не мог ничего говорить, ведь тогда страдания Стефана оказались бы напрасны. И все же, отлив обеспамятевшего юношу водой, пытку повторили еще дважды. Дописав  протокол, секретарь поднялся и вышел из камеры. Измученного Стефана освободили и увели в каземат, а Анджей остался висеть, растянутый меж столбов, то проваливаясь в беспамятство, то выныривая из него.
Через несколько часов, когда узник потерял и счет времени, в камеру пыток вошел король Марк с секретарем и палачами. Граф повел мутными очами, с трудом узнавая вошедших, стоять его заставляли только веревки, врезавшиеся в руки до живого мяса. Допрос повторился, но пытаемый стоял на своем. Сознание он терял теперь после каждого удара, и приходил в себя все дольше.
-Что ж, упорство твое заставляет поверить в то, что это правда. Мы  вынесем вердикт завтра. – промолвил король, выходя.

Анджея почти уволокли в предназначенный ему каменный мешок, кинули на охапку гнилой соломы, где он и остался лежать недвижно. В его камере не было даже маленького оконца, потому, придя в себя на следующий день, граф не знал, сколько времени он так провел. Однажды зашел стражник, поставил у двери глиняную кружку с водой и плошку с ломтем хлеба, и ушел. Сквозь зарешеченное оконце в двери падал дрожащий отсвет факела, и то был единственный источник света. С трудом поднявшись, узник доковылял до кружки и жадно выпил всю воду, затхло отдающую плесенью. Есть ему не хотелось, и черствую краюху он не тронул.
Истязания и ледяная вода не прошли для него даром. Вскоре у узника начался жар, и ночью он метался, расшвыривая солому, в бреду. Казалось, о нем все позабыли. Приходя в сознание, он видел воспаленными глазами неизменную кружку воды и хлеб, однако доползти до них не было сил. Так минуло четыре дня.  Приговор графу Мёлвицу был вынесен, и гласил: казнь через повешение на Ратушной площади. Привести его в исполнение должны были, когда узник поправится. Его перевели на верхний ярус подземелья, лекарь поил его настойками и порошками. Молодой крепкий организм успешно боролся с хворью, и вскоре Анджей уже мог стоять на ногах.
В один из дней к нему пришел посетитель. Загремели ключи, заскрипела отворяющаяся дверь каземата. Анджей не обернулся, продолжая стоять, прислонившись пылающим лбом к сырой стене.
-Анжи, любый мой! – вздрогнула спина графа при звуках этого голоса, но и тогда он не обернулся. – Анджей, погляди на меня! Хочешь знать, кто донес на тебя Марку?
Порывисто рванулся узник, хватая Милоша Радзинича за кружева на груди:
-Кто, Мило?
-Я, коханый мой! – Стефану потрясенно отступил, выпуская из рук камзол предателя, а тот с жаром продолжил: - Я следил за вами с того вечера в твоем доме, когда ты отказался от меня. Я видел, как ты любил его на той самой постели, где любил меня, в твоем охотничьем домике, и хотел ворваться и убить вас обоих, но потом подумал, что то не будет достаточным наказанием тебе и ему. Я мог бы убить только его, и тогда ты страдал бы всю твою жизнь, но я не хотел видеть тебя и не мочь коснуться. И я подумал, что будет лучше, если свершится правосудие не моими руками. Я написал донос, я заплатил, чтоб он попал в руки короля…Я так ждал этого, но я не мог допустить, чтоб ты умер, не зная, что это моя месть.
Анджей словно постарел вдруг на добрый десяток лет. Глухо проговорил, не глядя на бывшего любовника:
-Ты все сказал? Ты рад, надеюсь? Теперь уходи. – и вдруг закричал, сжимая кулаки – Убирайся, предатель! Вон, не желаю тебя больше видеть! Ни здесь, ни в самом пекле! – упал на колени, прижимая скованные руки к зашедшемуся болью сердцу. Милош, словно ошпаренный, выскочил за дверь.
Для оглашения приговора Анджея вымыли, одели и привели в королевский кабинет, тот самый, где происходил его первый допрос. Три недели в подземелье казались бы сном, если бы не незаживающие раны от кнута, пятнающие кровью белую рубашку графа, да его изможденный вид.
Секретарь короля зачитал приговор. Анджей встрепенулся, поднял очи:
-Мой господарь, что будет с мальчиком? Со Стефаном?
-Мы помиловали его по прошению его родных. Баронет  будет заключен в монастырь святого Петра, и примет постриг, дабы замаливать свой и твой грех. – граф опустил голову, скрывая облегчение во взоре. Все же Стефко будет жить!
-Мы дозволяем тебе последнюю просьбу. – молвил король.
-Я хотел…я хотел бы повидать Стефана…востанне.
Король криво усмехнулся, поводя бровью.
- Ты усугубляешь свою вину этой просьбой, но… Да будет так.
Он повелел отвести Анджея в каземат, где содержался юноша.

 Перед тем, как впустить его в камеру, графу расковали руки – палач не был жесток, понимая, что не гоже портить последнюю ночь смертника звоном кандалов.
Стефан поднял заплаканные глаза навстречу открывающейся двери, и кинулся Анджею  на шею.
-Тебя отпустили, Анжи! – Граф лишь покачал головой.
-Завтра на рассвете меня повесят на площади у ратуши.
Юноша  прижался к груди мужчины, пряча слезы, пробежавшие по щекам. Он ни в чем не винил своего возлюбленного. Поцелуи сухих, обкусанных губ графа казались ему нынче слаще меда и горше слез. Осторожно дотрагиваясь до истерзанной кнутом спины Анджея, он неистово целовал его, стараясь передать всю любовь, сжигавшую его сердце. Для графа эти торопливые ласки проливались бальзамом на его измученную душу, и он с жаром отвечал им. Прервав поцелуй, Стефан воскликнул вдруг шепотом:
-Обещай мне, Анжи!
-Все, что смогу, мой любый! – не задумавшись и на миг, ответил граф.
-Клянись Богами, что исполнишь мою просьбу! – еще глуше настаивал Стефан.
-Клянусь Всеблагими Богами и Пресвятой Богородицей, я все исполню!
-Убей меня перед тем, как за тобой придут. Пусть руки палачей более не коснутся меня! Я… боюсь умирать в петле!
- Стефко, мой коханый, король миловал тебя, ты отправишься в монастырь святого Петра…
- Нет! Что за жизнь мне без тебя! Анджей, ты обещал! Я лучше приму смерть из твоих рук, чем всю жизнь замаливать нашу любовь в монастырской келье!
Склонил темноволосую голову граф, с силой сжал в объятиях хрупкое тело Стефана. Он обещал, и должен исполнить эту просьбу.
Больше они не говорили. Больно коротка летняя ночь, чтоб тратить ее на пустые слова, а тем больше, последняя ночь в жизни. Любили друг друга так, чтобы запомнили древние стены тюрьмы.
 Перед рассветом, в самый глухой час ночи, когда и стража уже спала, Стефан  оделся, умылся затхловатой водой из бадейки, оправил волосы и лег на лавку. Анджей, встав на колени над ним,  положил ладони на его тонкую шейку, на которой пунцовыми розами цвели его поцелуи, сжал пальцы…И не смог. Бессильно упали его руки, отвел он очи.
-Анжи, не отдавай меня им! – взмолился юноша, взял его за запястья, положил его ладони снова себе на горло, неотрывно глядя в серые омуты глаз коханого.
Стиснул пальцы граф, до крови прикусивши губы, сжались ладони Стефана на его запястьях…Сжались и упали, стукнув костяшками по лавке. Не стирая слез, катящихся по щекам, целовал Анджей его мертвое лицо, закрыл закатившиеся очи, положил так, чтоб казалось – уснул мальчик, свернувшись калачиком, и сел у изголовья, гладить и перебирать золотые кудри. Темные локоны самого графа враз засеребрились на висках.  Погасла свеча, и стало видно в зарешеченное окошко под самым потолком, как посерело небо. Когда на востоке спрялась тонкая бледная  нить рассвета, зазвенели ключи, и отворилась дверь, он встал. Тихо сказал вошедшему палачу:
-Не будите его, пусть спит, не ведая, что меня уже нет. – Склонился над мальчиком и прошептал, - Прощай, коханый мой.
И не стали «будить» Стефана стражи. Отвели графа Мёлвица в кузницу, заковали за спиной руки. Тюремный цирюльник побрил и умыл приговоренного.

Его провезли в громыхающей телеге по узким улицам столицы, еще пустым и туманным. На площади, однако, уже собралась небольшая толпа, загудевшая при виде осужденного. Графа Анджея люди любили, а теперь не знали, что и сказать, глядя на него, бледного, поседевшего, в окровавленной на спине рубахе. На балкон ратуши вышел король, сел в подставленное кресло, махнул рукой.
Палач подтолкнул графа в спину, и тот легко спрыгнул с телеги, пряча боль за усмешкой. Позванивая кандалами, начал подниматься на помост, над которым зловещим глаголем возвышалась виселица. Поднявшийся ветерок раскачивал петлю под ней.
Похожий на толстого черного ворона, подошел священник, принять последнюю исповедь приговоренного, но граф сказал, усмехаясь:
-Не стоит, отче. Скоро Боги сами будут меня исповедовать, так к чему ж делать лишнюю работу? – церковник чуть не плюнул с досады, осеняя висельника священным знамением. Анджей позволил палачу накинуть петлю себе на шею и встал на скамью. Веревку натянули и закрепили. Присяжный зачитал приговор молчащей толпе, и сотни глаз устремились на графа. Он был белее полотна, но стоял, гордо выпрямившись, и на бескровных губах его застыла улыбка. Вот он повел взглядом по лицам, равнодушно отвел взгляд, увидев в толпе графа Радзинича, словно не узнал. И без того бледный, предатель аж позеленел, вскинув руки ко рту. У самого крыльца ратуши стояла Сусанна. Взор ее синих заплаканных глаз был полон любви и сочувствия, словно елеем пролился на сердце Анджея. Он одними губами произнес ее имя, и отвел взгляд.  Серые глаза теперь глядели поверх крыш, в небо, синее, словно очи его любимых. Король снова махнул рукой…
Прежде, чем палач выбил из-под его ног скамью, Анджей успел прошептать:
-Какой я дурак, в руках держал бриллиант, а тянулся к запретной звезде…
Ему несказанно повезло: петля не удушила его, а сломала шею. Люди стали расходиться с площади, тихо переговариваясь. Кто-то был недоволен тем, что не удалось насладиться муками повешенного, кто-то шепотом, чтоб не услыхали стражники, сочувствовал графу. Посреди площади остался стоять столбом Милош, да Сусанна, уговорив стражника двумя золотыми, поднялась на помост и срезала наполовину седую прядь волос с головы повешенного.
Через час королю Марку донесли о том, что приговоренный к заключению в монастыре Стефан Р`Имбурский найден мертвым в каземате. А еще через три дня весь двор шептался о поганой смерти Милоша Радзинича, повесившегося на воротах поместья Мёлвиц.



Эпилог

Вот так окончилась история этой невероятно трагичной любви. Но я знаю, у нее есть и иной конец. Его  мне рассказал молодой моряк. В то время я как раз выслушивал  одного старика в портовой таверне в Норберге, и юноша подсел за наш столик. Когда старик окончил легенду сценой казни, он не выдержал и воскликнул: «Да нет же, старик, не так все окончилось!» И,  лукаво глядя на меня  очами, синими, как небо,  юноша рассказал: «В тюремной камере, когда Стефан попросил смерти из рук своего возлюбленного Анжи, тот не сумел убить. Наплакавшись, мальчик уснул, и не слышал, как увели графа на казнь. Когда на шею графа Мёлвица накинули петлю, к королю кинулась приемная дочь барона Р’Имбурского и закричала, что берет  в мужья графа Анджея. По закону, существовавшему в то время, если любая незамужняя женщина из толпы, будь она хоть знатной, хоть простолюдинкой, хоть девочкой, хоть старухой, согласится взять в мужья приговоренного к смерти, его помилуют. Король не посмел отказать, нарушив закон, тем более, что толпа вступилась за графа, требуя удовлетворить эту просьбу. Он лишь спросил, готова ли она прощать все грехи мужа, даже тот, за который он осужден. Не стоит и упоминать, что Сусанна с радостью согласилась. Их обручили прямо там, на эшафоте, с благословения епископа и короля. Милош Радзинич вовсе не повесился, а был убит на дуэли графом Мёлвицем, через три недели после того. А спустя неделю после несостоявшейся казни, по пути в монастырь, удалось бежать Стефану. Говорят, ему помог Посланник на вороном коне, закутанный в черный плащ. Стефан исчез, но появился Хрис Мореплаватель, путешественник, открывший западный путь в земли басских варваров и Анджейские острова в Великом Восточном море. Именно потому так и называются эти острова, в честь великой любви Хриса – Стефана.
Все именно так и было, только людям свойственно приукрашать и забывать, тем более, граф Мёлвиц был в опале после всех тех событий, и его очень редко видели в столице. Его опала окончилась лишь через десять лет, когда король Марк умер, а принц Аркадий, еще с детства питавший ненависть к церковникам, став королем, уменьшил влияние церкви на светскую жизнь и вернул графу расположение венценосной семьи. Говорят, он пытался даже соблазнить тогда уже сорокалетнего Анджея, но тот остался верен своим коханым Сусанне и Стефану».
 Когда он закончил свой рассказ и вынул  кошель, чтобы заплатить, я и заметил на его среднем пальце аметистовый перстень, слишком изысканный для простого моряка. Тогда я решился спросить его имя, и он ответил, усмехаясь странной усмешкой: «Михай,  я правнук Хриса Мореплавателя». Более я его никогда не видел. Все же, моя опера, которую я назвал «На краю времени», имеет печальный финал. Не стоит идти наперекор легендам, не так ли?

Август-сентябрь 2008г.



1 – Король Марк V правил Ондалией с 987 по 1006гг. от ББ.
2 – Ангелы, или Посланники – творения Богов. Они исполняют роль голоса Бога,  пославшего их. Это  бестелесные сущности, на краткое время обретающие плоть для выполнения своей миссии. Пекельник, по всей видимости, ипостась Посланника, подбивающая людей на всяческие непотребства. Его именем ругаются.
3 – «матинка» –  хозяйка борделя.
4 – Кронинг – ондалийское название Королевства.