Слепая вера

Предупреждение: Главный герой – гермафродит. Испытываете отвращение к подобным – это не для вас!



Правосудие обязано быть зрячим,
А вот любви и вере быть слепыми
Возможно. Обжигаясь ими,
Мы прозреваем, и от боли плачем,
Как плачут свечи от огня…
Но все же верь мне и  люби меня!



1. Проигранная битва

Королевства Вортен и Витан воевали, кажется, вечно. С тех самых легендарных дней, когда два брата, Ворт и Вит, основали их и стали первыми королями. Иногда между пограничными стычками проходили годы, иногда – считанные дни. Почти все войска обоих королевств были сосредоточены на приграничной полосе. Непримиримые враги, забывшие причину своей вражды давным-давно. Даже в самых полных хрониках она запечатлена не была. Теперь же никого даже и не интересовало это мифическое «яблоко раздора».
Поле боя, ограниченное с двух сторон густым ивняком, с третьей – рекой, а с четвертой – прибрежными холмами, было просто небольшим относительно ровным участком береговой полосы реки Пограничье. В это пасмурное утро, 25 дня месяца Листьев 1100 года от Благовещения, под неспешно моросящим дождиком, на нем сошлись в смертельной схватке три тысячи человек, и для многих он стал последним.
День едва перевалил за половину, а битва уже завершалась, причем вовсе не его победой. Командующий  пограничными войсками Вортена, граф Валлери, обреченно обвел поле боя тоскливым взглядом, и… не поверил своим глазам. Войска противника спешно, но организованно отступали. Когда они перешли реку Пограничье, разрушив за собой мосты из плотов, он спустился с холма, на котором стоял его шатер, и расспросил солдат. Ответ был один:
- Милорд, их сигнальщики все разом просигналили отступление.
-Что, без приказа? – криво ухмыльнулся главнокомандующий, не забывая про себя возносить благодарственные молитвы Богу-Вершителю. Если бы не это непонятное отступление, его войско было бы разбито противником, изначально уступавшим ему в численности едва ли не вдвое. Несмотря ни на что,  он не мог не признать гениальности того, кто вел эту маленькую армию. Он просчитал действия графа и ход событий до мелочей, словно опытный гроссмейстер – ходы новичка, а до сих пор это не удавалось никому.
Разведка донесла, что войсками противника командовал младший сын короля Витана, Анхель. Это вторжение не было загодя спланированной операцией, иначе в Вортене знали бы о нем, шпионаж в обоих королевствах давно стал чем-то привычным. Нет, принц Анхель собрал свое войско буквально за пару дней и перешел границу там, где его не ждали. Но он не стал развивать свой успех, захватывая города и села, да и не смог бы этого с той жалкой тысячей солдат, что у него была, а закрепился на берегу пограничной реки, ожидая подхода сил противника. Такая тактика была непонятна и не логична, но разгадать ее сразу у лорда Валлери не получалось. Оставалось странное чувство, что это нападение было своеобразной  проверкой силы юного полководца.
На поле боя остались лишь те раненые, что не смогли самостоятельно идти, и мертвые. Кое-где бились в конвульсиях раненые лошади, стонали люди. Лекари и монахи из ближайшего монастыря, во время битвы собравшиеся в роще у реки, теперь приступили к своим обязанностям. Святые братья исповедовали умирающих, и прекращали их мучения милосердными ударами своих ритуальных ножей. Всех, кто мог еще выжить, пользовали медики. Вортенцев сносили к палаточному лагерю, витанцев укладывали на одеяла прямо на краю поля боя. Живых осталось немного, большинство раненых, даже те, что еще могли бы выздороветь, просили добить их. Монахи, хоть и не одобряли этого, все же исполняли эти просьбы. В самом центре поля боя, где кипела самая кровавая битва, среди множества трупов вортенцев лежал единственный витанец. Подошедший к нему, монах склонился и заметил, что  залитый кровью из глубокой раны на голове, юноша  еще дышит. Он позвал двух солдат, чтобы перенести его к остальным раненым. Проходивший мимо офицер, всмотревшись в его лицо, помчался к палатке главнокомандующего.
-Лорд Валлери, мы нашли принца Анхеля! Он серьезно ранен и без сознания.
Видимо, принц участвовал в битве в первых рядах, хотя должен был бы оставаться в лагере и командовать оттуда. Впрочем, это все объясняло: его падение, воспринятое солдатами, как гибель, и послужило сигналом к отступлению. Граф  Валлери подошел к носилкам, на которых лежал его враг, и потрясенно уставился на него. Он, конечно, знал, что младший принц молод, но перед ним был почти мальчик. Необычайно длинные черные прямые волосы, заплетенные в косу, растрепавшуюся в горячке боя, делали его похожим на девушку. Даже залитое кровью, его лицо вызывало восхищение правильностью и изяществом черт.
-Вы уверены, что это сам принц, а не, скажем, его оруженосец? Он слишком молод!
-Ваша милость, это действительно принц Анхель, и ему уже девятнадцать лет. Осмелюсь напомнить, что в рыцари его посвятили в пятнадцать, за блестяще выигранную Остейскую  кампанию. – согнувшись в поклоне, пробормотал личный шпион лорда.
- Моего медика сюда, и быстро! Принц должен выжить.
Лекарь лорда Валлери появился рядом, словно по-волшебству. Осмотрев раненого юношу, он заверил графа, что рана, хоть и опасна, но не смертельна.
-Однако, боюсь, принц может ослепнуть на один или оба глаза.
Лорд невесело хохотнул:
-Пленнику глаза ни к чему, Мартин.
В этот момент принц Анхель застонал, приходя в сознание. С трудом разлепив склеенные кровью ресницы, он открыл глаза, и у лорда Валлери перехватило дыхание: чистейшие синие горные озера распахивались ему навстречу. Взгляд этих дивных глаз был слегка затуманен, словно принц не воспринимал увиденное. Пересохшими губами в запекшейся крови юноша прошептал:
-Войска…отступили? Где вортенцы? – он явно не понимал, кто перед ним. Не дождавшись ответа, снова провалился в беспамятство.
-Вот истинный полководец! – восхищенно пробормотал командующий, - Он не спросил о себе, а только о своих солдатах. Мартин, поручаю его тебе. Сделай все возможное и невозможное, но он должен быть жив и здоров. Здоров, слышишь! Он должен видеть. Такие глаза не могут  ослепнуть! – бодро козырнув, Мартин отошел к палатке, где был его медицинский инвентарь, и только там позволил себе хмуро покачать головой. Он ни в чем не был уверен.
Когда пленных витанцев  перевязали и отправили в острог пограничной крепости, остатки вортенского отряда расквартировали в окрестных деревнях, лорд Валлери со своей дружиной и раненым принцем вернулся в Мархен, столицу Вортена. Анхель не приходил в сознание все четыре дня, пока дружина добиралась до Мархена. Лейб-медик графа не отходил от него ни на шаг, но понимал, что от него не зависит почти ничего. Сама рана, полученная принцем в битве, была не столь опасна, как ее последствия. Под густыми волосами не будет видно рубца, но вот останется ли зрячим  юный принц?
Мархен праздновал очередную победу. Впрочем, почти равнодушно – так же равнодушно жители Вортена восприняли бы и очередное поражение. За несколько веков нескончаемой вражды жители обоих стран привыкли к ней, как к чему-то обыденному, что будет всегда, как восход и закат солнца.
Башня Печали мархенского королевского замка давно превратилась в своеобразную тюрьму для особ королевской крови. Как поговаривали сами вортенцы, в ней содержали неизлечимо больного принца Лэллиса, то ли безумного, то ли изуродованного своей болезнью. Теперь в ней стало одним пленником больше.


2. Плен и тьма

Анхель наконец-то вынырнул из  тягостного кошмарного сна. Тишина, окутавшая его, показалась страшнее звуков битвы. Он открыл глаза, но все окружающие его предметы расплывались, словно в густом тумане. Принц вспомнил: был приказ перейти реку, организовать лагерь и ждать подкрепления. Но первыми подошли вортенцы, а не обещанные пять тысяч пехоты и рыцарский корпус, и завязался бой. Тысяча витанских конных стрелков не только выстояла, но и почти разбила две тысячи вортенских тяжелых рыцарей. А все потому, что витанские стрелки – прекрасные лучники и более дисциплинированы, чем рыцарская кавалерия. Хотя этих солдат выбирал и не сам принц Анхель, он не мог отрицать их доблесть. Он услышал боевой клич, рвущий тысячу глоток, и не смог противостоять искушению лично поучаствовать в бою. Запомнил  скачку навстречу противнику, чистую ярость битвы, захлестнувшую его. Он рубился, не заботясь о том, есть ли рядом с ним его солдаты, и поплатился за это. Кто-то, появившийся из-за спины, рубанул его по шлему, и тот раскололся, словно гнилой орех. Солнце ярко вспыхнуло в голове, и погасло…Потом было краткое пробуждение, он слышал голоса, видел нечеткие образы тех, кто его окружал, спросил о битве, и снова – тьма. Видно, все окончилось. Или его солдаты отступили, упустив победу прямо из рук? А ведь он знал, что такой приказ отдан тайно его офицерам: если принц погибнет в бою, отступить. Значит, его отправили с тысячей солдат на верную смерть? Кому-то очень нужно было, чтобы ненаследный принц Анхель не вернулся из этой стычки. Да и зачем она была нужна вообще?
Странно, но зрение не прояснялось. Окружающая обстановка все так же тонула в густом тумане. Принц пошевелил руками, собираясь протереть глаза, и ощутил браслеты кандалов, охватившие его запястья. Он поднял руки, и за ними потянулись, звеня, тонкие длинные цепи. Холодом плеснулся в груди страх. Неужели – плен?
Шаги и скрип открывающейся двери. Вошедший видится темной тенью, лица не разглядеть. Он садится рядом с Анхелем на постель, осторожно разматывает пропитанную кровью повязку на голове, промывает рану и перевязывает ее чистым бинтом. Голос его звучит чуть надтреснуто, словно у пожилого человека.
- Ваше высочество, вы слышите меня?
-Да, я слышу. Что с моими глазами? Я почти ничего не вижу! – панические нотки в собственном голосе заставляют принца замолчать и постараться успокоиться. – Что произошло после моего ранения? Что с моими солдатами?
-Витанцы отошли за реку. Раненых, взятых в плен, не более полусотни. Их отпустят домой, если ваш король их выкупит. Ну, а если нет – их отправят на серебряные рудники.
«Станет ли отец отдавать золото за тех, кого отправил на верную смерть? Вряд ли. Значит, их всех ждут каторжные цепи.» - подумал принц, и спросил:
- Так что с моим зрением? – к его удовлетворению, голос теперь звучал спокойно, почти холодно. Как и положено принцу.
-Это последствия вашего ранения. Возможно, слепота лишь временная…
-А возможно, это и навсегда? – только не сорваться на крик, только бы не дрогнул голос. От страха вечной темноты заледенело сердце. На что он годен – слепой? Глухой, немой, безрукий, безногий, даже одноглазый – человек еще на что-то способен, но что может слепец, беспомощный без верного поводыря? А воин, с младенчества обученный держать меч, и более ничему? Нет, не поддаваться страху! Все же, он воин.
Осторожные слова лекаря о том, что все будет хорошо, только уверили Анхеля в обратном. Он закрыл глаза и постарался отрешиться от всего, сосредоточившись на своем дыхании. Вскоре он уснул. Потянулись длинной цепью однообразные дни плена.
Как и боялся лейб-медик графа Валлери, принц с каждым днем видел все хуже, пока темнота не поглотила даже неясные тени. Остановившиеся синие глаза производили удручающее впечатление. Рана, полученная в битве, потихоньку затягивалась, но на зрение это уже не влияло. Мартин, препоручив принца заботам придворного лекаря, отбыл в гарнизон, а лорд Валлери, оставшись привести в порядок дела в своем столичном имении,  иногда заглядывал навестить пленника, к своему удивлению привязавшись к умному, трезвомыслящему парню. Он подолгу сидел рядом с его постелью, обсуждая подробности различных кампаний и сражений. У принца оказалась великолепная память и цепкий ум. Беседовать с ним было сущим удовольствием. Не умаляло его и то, что девятнадцатилетний юнец, похоже, гораздо лучше опытного сорокалетнего военачальника разбирался в тактике и стратегии. Они вели жаркие дискуссии, прерываемые лишь усталостью и головной болью еще не оправившегося от раны принца. Эти споры позволяли Анхелю отвлечься от горечи осознания собственной участи.
Однажды, в разговоре речь коснулась и недавнего сражения, проигранного витанцами. Принц признал, что и сам не знает причин, побудивших его отца отдать такой приказ. 
- Но я подозреваю, что это была вовсе не его идея. Впрочем, Вам, милорд, это, скорее всего, не интересно.  Закулисные интриги при королевском дворе Витана – прерогатива внешней разведки, не так ли? А Ваша стезя, насколько я понял, - охрана границ.
- Знаете, Ваше Высочество, мне отчего-то интересно все, что так или иначе касается Вас. – с обезоруживающей искренностью ответил лорд Валлери.
- Я бы рассказал Вам, если бы имел хоть какое-то представление сам. – рука принца помимо воли потерла висок, и граф поспешил откланяться.
Долгие летние дни тянулись, словно капли патоки – столь же горячие, солнечные и сладкие, и в комнате пленного принца, за задернутыми шторами и за толщей каменных стен царила удушливая жара. Полированный металл цепей, по которому раз за разом пробегали пальцы, изучая крохотные царапинки и шероховатости, отдавал им свою прохладу, но этого было мало для того, чтобы снять или хотя бы уменьшить боль, огненными звездами расцветавшую в висках от любого движения. Но все же, с течением времени, боль ушла.
Рана принца зажила, и он поднялся с постели.  Уверившись в его полной слепоте, с него сняли цепи, и теперь он целыми днями кружил по своей роскошной, но – тюрьме, изучая ее наощупь. Через два месяца он уже прекрасно ориентировался в ней, не задевая и не роняя предметы. Шаги надсмотрщика он слышал теперь задолго до того, как тот появлялся за его дверью, и изображал из себя абсолютно беспомощное существо. Но едва тот покидал его комнату, Анхель вскакивал и продолжал свои тренировки. Ежедневно он упражнялся с импровизированным мечом, сделанным из перекладины кроватного балдахина, чтобы не терять формы.
От короля Витана не было никаких известий. Никто не приехал, чтобы выкупить принца Анхеля. Верить в то, что отец, горячо привязанный к младшему принцу, бросил его на произвол судьбы, не хотелось, но приходилось. 
 В один прекрасный день король Камилл, монарх Вортена, лично явился к пленнику, сообщить, что принц Анхель оказался никому не нужен. На что тот лишь пожал плечами.
-Я же четвертый, ненаследный принц. В лучшем случае меня ожидала бы военная карьера, в худшем – монастырь. Я выбрал первое, а проигравшего сражение военачальника никто жалеть не станет. Мой отец не собирался выкупать меня и тех солдат, что попали в плен. Так что вы просчитались, Ваше Величество, если хотели пополнить казну за наш счет.
-Ну, что ж, принц Анхель, мне не остается иного выхода, только казнить вас. – В голосе монарха звучала злая насмешка, но юноша не отреагировал на нее.
-Это ваше право, сир. Мне уже все равно. – сохраняя спокойное достоинство, он поклонился королю. Чего ему стоило это спокойствие, монарх Вортена никогда не узнает – в глазах, потерявших способность видеть, не отражалось никаких чувств, сжигающих душу пленного принца.
Король Камилл ушел слегка раздраженным спокойствием пленника, но казнить принца он не торопился. Красивая внешность Анхеля  не оставила его равнодушным, а он слыл ценителем красоты. Король Вортена вознамерился сделать юношу экзотическим украшением своего двора, но для этого принца сначала следовало приручить.

3. Лэллис

Когда за дверью его камеры прозвучали эти легкие шажки, принц Анхель не сразу сообразил, что этот посетитель – к нему. Лорд Валлери уехал на границу, а кроме него и надсмотрщика, к принцу не приходил никто. Когда в замке начал проворачиваться ключ, Анхель поспешно забросил свой «меч» на балдахин и успокоил дыхание. Он стоял, слегка придерживаясь рукой за резную колонку, украшающую кровать. Он мог бы сказать, что изображено на ней, за четыре месяца плена и слепоты он выучил каждый завиток на ней наощупь, учась обходиться без глаз. Его поза выдавала человека, ослепшего недавно - голова поднята неестественно прямо, плечи и руки напряжены в готовности встретить угрозу, будь то угол предмета или ветка, или идущий навстречу человек. Застывшее лицо, пугающий взгляд неподвижных, немигающих глаз.  Именно этот неживой взгляд невероятно красивых глаз и напугал вошедшего до сдавленного стона. Анхель удивился – он не смог определить вошедшего. Но голос был, определенно, молодым. Даже очень. Едва ли его неожиданный гость был старше самого принца.
-Кто вы? – воистину, королевские интонации, холодное требование назваться.
-Я…мне только хотелось посмотреть на того, кто так заинтересовал нашего короля, Ваше Высочество. – пролепетала гостья. Теперь сомнений в том, что это девушка, у Анхеля не было.
- Я удовлетворил ваше любопытство? Теперь будьте столь любезны, покиньте меня. - разговаривать с незнакомкой у него не было ни малейшего желания. По природе слегка стеснительный, Анхель теперь еще более замкнулся в себе.
-О-о, простите, Ваше Высочество, мне не нужно было приходить…Но, в Башне так одиноко, кроме стража, сюда никто не ходит.
Нежный голосок был полон печали, и Анхель понял, что это еще один обитатель проклятой тюрьмы. Он постарался придать своему голосу немного тепла:
- Я не знал, что в этой башне держат еще кого-либо, кроме меня. Как вам удалось раздобыть ключ от моей камеры? – в данный момент это интересовало его более всего.
-Мне дал его наш страж. Но если Вы думаете, что сможете сбежать, то Вы ошибаетесь. кроме этой двери, есть еще пять на каждом этаже, и все они крепко заперты. Я живу над Вами, принц. Мое имя – Лэллис.
Принц удивленно вскинул брови – о несчастном принце Лэллисе в Вортене и даже в Витане ходили самые разные слухи. Говорили, что четыре года назад его прокляли, что он заболел и стал уродом, что он помешался, что он пытался покончить с собой. Но поверить в то, что этот таинственный принц – девушка? Как же до одиннадцати лет этого не заметили?
-Вы удивлены? Отчего?
-Я не думал, что принц Лэллис – на самом деле принцесса. – усмехнулся Анхель.
-Вы…Вы видите? – пораженно ахнул его собеседник(-ца?)
-Нет, уже нет. – горечь, прозвучавшую в этих словах, Анхелю скрыть не удалось. – Но я слышу. У вас вовсе не мужской голос, даже если вы очень юны. Вам же должно быть около пятнадцати, если я не ошибаюсь?
- Не ошибаетесь. Мне только четыре дня назад сравнялось пятнадцать. А Вам уже двадцать, я знаю.
- Мои поздравления, Ваше Высочество, - принц Анхель склонил голову в поклоне равному, и едва подавил дрожь, когда тонкие пальчики Лэллиса легко коснулись его руки. Он не услышал, когда тот подошел ближе.
-Не стоит кланяться мне, я такой же пленник здесь, как и вы, может, лишь немногим более привилегированный. Все же я второй сын короля Камилла. Но я никогда не стану его наследником, как никогда не выйду из этой Башни. Вы позволите мне сесть?
Слегка пожав плечами, Анхель равнодушно кивнул:
-Прошу вас. Как же мне к вам обращаться?
Легкие шаги принца Лэллиса были почти бесшумными, но теперь Анхель специально прислушивался, поэтому уловил, куда переместился его неожиданный гость, и повернулся в ту же сторону. Тихий шорох ткани подсказал, что он занял низкую оттоманку у окна, и принц безошибочно нашел кресло и развернул его, чтобы сидеть лицом к нему.
-Вы можете звать меня просто по имени. За четыре года я привык к этому.
-Что ж, Лэллис, может, поведаете причину вашего заключения? Народ обоих королевств теряется в догадках и слухах.
Смущенное молчание, тихий шорох ткани – Лэллис неловко ерзает. Анхель был готов поспорить на что угодно, что лицо принца пылает румянцем смущения, а руки теребят кружева манжет, и выиграл бы. Наконец, принц заговорил:
-Когда я родился, то всем казалось, что я обычный ребенок, мальчик. До одиннадцати лет никто ничего не замечал. Но потом…потом у меня начала расти грудь, как у моих сверстниц - девочек. Ни придворный медик, ни лучшие лекари столицы не могли понять, что со мной происходит. Потом один из них догадался заглянуть в древние ученые трактаты, и они признали во мне инай 1. Для того, чтобы тайна не вышла за пределы моей комнаты, всех, кто видел мое изменившееся тело, убили. А для народа распустили слухи о моем помешательстве. Или уродстве.  Меня же заперли здесь. Теперь, если я очень попрошу, мне дозволяют выходить, переодевшись в женское платье, под видом одной из маменькиных фрейлин. Это так унизительно, но иначе я бы точно рехнулся, без возможности пообщаться с кем-то, кроме своего бессменного стража. Но и с ним не поговоришь – он немой.
Лэллис замолчал. Молчал и Анхель, переваривая услышанное. Инай рождались крайне редко, были уродами и, обычно, не доживали и до года. Словно подслушав его мысли, Лэллис соскользнул с оттоманки и подошел к креслу принца. Его тихий голос коснулся лица Анхеля теплом дыхания, заставив затрепетать от неясного чувства его сердце.
- Нет, я не урод. – тонкие, горячие пальчики обхватили запястье принца и потянули, заставляя поднять руку. – Коснитесь меня, проведите ладонью по лицу. Так слепые «видят» собеседника. Это вовсе не бестактно, как вы думаете.
Анхель встал, чтобы не тянуться, и чуткие пальцы обеих рук принца легли на гладкую, теплую кожу. Заставив себя сосредоточиться на том, что они ощущали, принц пытался представить, как выглядит Лэллис. Высокий чистый лоб, густые, но не широкие, брови – уголком, большие глаза слегка «кошачьего» разреза, приподнятые к вискам. «Они карие» - подсказал Лэллис. Высокие скулы, узкое лицо, треугольное, с острым подбородком, тонкий нос, слегка курносый, отчего все лицо становится похожим на мордочку котенка, и по-детски пухлые губки только добавляют сходства. Скользя по ним кончиками пальцев, Анхель чувствовал странно учащенное дыхание своего «визави», и сам ощутил, что колотящееся от волнения сердце готово было выпрыгнуть из груди. Легкие, почти невесомые пушистые кудри окутывали голову принца, щекоча ладони Анхеля. «Какого они цвета?» - отчего-то шепотом спросил он, и так же тихо принц ответил: «Цвета темного меда и каштанов».
Нужно было убрать руки, но Анхель, немного помедлив, провел ими по длинной, стройной шее, ощутил бешеную пульсацию жилки под пальцами, коснулся тонких ключиц, провел по ним большими пальцами, исследуя хрупкие косточки, не закрытые кружевным воротом сорочки. Огладил  неширокие плечи и нежные руки, отметив про себя, что за их обманчивой тонкостью кроется сила юношеских мускулов. Шелк блузы приятно холодил пальцы. Наконец, его ладони поднялись на уровень груди, и нерешительно замерли, не касаясь. Всхлипнув, Лэллис сам прижался к ним своим телом, и в ладони легли две заметные выпуклости, словно две половинки крупного яблока. Даже сквозь ткань Анхель ощутил, как напряглись небольшие соски, будто два крошечных котенка ткнулись ему в ладони. Он инстинктивно сжал пальцы, и услышал потрясенный вскрик Лэллиса. Инай отскочил, запнувшись о ножки чайного столика, и почти упал на оттоманку. Его дыхание со всхлипами рвалось из горла, и он никак не мог успокоиться.
- О, прости! Я…я не знаю, что на меня нашло! Я не хотел испугать тебя, Лэллис! Прости! – Анхель осторожно отступил, чтобы не пугать его еще больше. Нервный смешок, сорвавшийся с губ юного принца, сказал ему, что его гость не просто испуган, он на грани истерики. Уверенно двигаясь по комнате, Анхель подошел к столу и налил в хрустальный бокал легкого вина из графинчика. Потом вернулся к окну и протянул его Лэллису, немного ошибившись направлением.
-Выпей, это поможет тебе прийти в себя.
Инай взял бокал, постаравшись не коснуться пальцев принца. Анхель снова сел в кресло и откинул голову на спинку. Странное чувство, заставляющее его сердце биться быстрее, не проходило. К вящему ужасу принца, от паха по всему телу прокатывались волны возбуждения. Его голос прозвучал непривычно хрипло, когда он сказал:
- Лэллис, тебе лучше уйти сейчас.
- Вы правы, Ваше Высочество. Я ухожу. – последовал немедленно ответ, и мимо его кресла прошуршали шаги убегающего мальчика. Когда он уже взялся за дверную ручку, Анхель окликнул его.
-Лэллис, не зови меня «Ваше Высочество» и на «Вы». Меня зовут Анхель.
Помедлив у двери, принц Лэллис все же ответил, так тихо, что лишь обострившийся из-за слепоты слух помог Анхелю его услышать:
- Хорошо…Анхель. Уви…ой, до встречи! – и он выскочил за дверь. Через пару мгновений послышались поспешные шаги стража и звук проворачиваемого в замке ключа.
Принц, оставшись в одиночестве, достал с балдахина свой «меч» и попытался продолжить тренировку, но не смог сосредоточиться даже на самых простых движениях. Его руки помнили ощущение мягких и вместе с тем упругих грудей в ладонях, затвердевших горошинок сосков, он словно снова чувствовал теплое дыхание на своей коже, мягкость волос и влажное тепло губ под пальцами… Возбуждение усилилось, принц упал поперек кровати и обхватил себя руками, сдерживая дрожь. Его тело горело, а в голове вертелась единственная мысль: «Но он же парень, хоть и с грудью!» Но, похоже, телу, изголодавшемуся по нежности женских прелестей за время заключения, было все равно. Сдавшись, принц Анхель распустил шнуровку на бриджах и сжал пальцами напрягшуюся плоть, лаская себя резкими, почти болезненными движениями. Левая рука с силой стиснула покрывало, прохладный шелк которого напоминал ткань, струившуюся мягкими складками с плеч инай. Казалось, еще немного – и он взорвется от переполнившего его желания. Волна возбуждения распустилась в сознании ярчайшим цветком, тело выгнулось, сотрясаемое в судороге оргазма, и с губ, закушенных, словно от боли, один за другим срывались звуки – стоны, складываясь в странное, непривычное имя.

4. Рука навстречу

Ночь для принца Анхеля наступала после того, как его бессменный страж приходил гасить свечи. По странной прихоти короля Камилла в его покоях всегда зажигали свечи, когда темнело, и гасили, когда на дворцовой башне часы отбивали полночь. После полуночи ожидать гостей не стоило, и потому Анхель несказанно удивился, когда через какое-то время после ухода стража услышал легкие шаги за дверью и тихие щелчки проворачивающегося в замке ключа. Он даже не успел вспомнить, что эти шаги принадлежат Лэллису, как дверь открылась.
- Простите, Анхель, я, наверное, не вовремя? – произнес запинающийся от смущения голос, видимо, юноша-инай увидел, что Анхель остался в одних бриджах, успев снять жилет и сорочку. Слепой принц усмехнулся, натягивая ее вновь,  жестом предложил ему войти.  Позже, когда Лэллис устроился на облюбованной им оттоманке у окна, он напомнил инай:
-Лэллис, ты же обещал не звать меня на «Вы»!
Ответом ему было лишь молчание. Смущение Лэллиса было ощутимо даже на расстоянии. Отвыкнув за четыре года от нормального общения, он, придя поговорить, не знал, о чем. Анхель пришел ему на помощь, начав разговор сам.
-Где ты взял ключ на сей раз? После полуночи ко мне никто не приходил, даже страж.
-Я…я украл его у Бартеля, так зовут стража. Мне стало просто невыносимо сидеть в одиночестве, и я решился потревожить ва…тебя. Можно, я зажгу свечу? Я не люблю темноту…
- У тебя есть огниво?
-Н-нет…А у тебя?
- Тоже нет. Зажги ее от уголька в камине. – предложил Анхель. Но, как оказалось, каминный экран был заперт на замок. После безуспешных попыток достать уголек, Лэллис снова съежился на диванчике у окна. Анхель подошел к нему и понял, что мальчишка просто дрожит от страха.
-Лэллис, ты боишься темноты?
-Угу.
-Хочешь, я сяду рядом? Тогда тебе будет не так страшно.
-Угу. – «Вот только бояться я стану уже не темноты, а самого себя» - подумал инай, вжимаясь в спинку дивана. Ему до смерти захотелось просто сбежать, как  в прошлый раз, но, вспомнив просторную, полную темноты и страхов свою спальню, он остался на месте.
Анхель сел, ощущая рядом тепло тела инай. Сердце его забилось сильнее, но он не подал виду.
-Расскажи мне о городе? Я никогда не был в Мархене, а теперь уже и не увижу его. – тщательно скрыв горечь в голосе, попросил он.
- Мархен…Мархен – крупный город. В нем почти пятнадцать тысяч жителей. Он лежит на холмах в излучине реки Маары, и она с трех сторон защищает его. Вместе с ней город окружают высокие стены, сложенные из гранитных блоков. Он  похож на круглый медальон на синей ленте. В его центре выстроен дворец и эта башня, и от центральной площади в четыре стороны расходятся четыре главные улицы, делящие город на сектора. Кроме того, еще Мархен делят на три части стены, отделяющие Высокий Город, место, где живет знать, от Торговой Гильдии, где селятся зажиточные торговцы, и ее – от Ремесленки, где живут все мастеровые люди. В Мархене есть еще четыре площади, в каждом секторе города. Есть большой парк возле Северной стены Высокого города, в детстве я обожал там гулять со своими сестрами. Весной он полон птичьего щебета, прекрасен под легчайшей вуалью распускающейся листвы. Жарким летом он дарит прохладу тени, на ухоженных клумбах расцветают благоуханные розы всех возможных цветов, а под вековыми деревьями можно поваляться на густой шелковой траве. Осенью это просто жаркий костер золотой и алой листвы, и клены сыплют под ноги настоящий огненный звездопад, а ели стоят в сине-зеленом густом меху,  словно невиданные звери. Зимой яркое солнце искрится на белом снегу, перечеркнутом синими тенями ветвей, и ели кажутся нарядными придворными щеголихами в серебряных кружевах инея.
Есть еще  рынки в каждой части города: Овечий, куда пригоняют на продажу скот. Крестьянский, там торгуют всем, что растет на нашей земле. Портовый, он примыкает к речному порту и там продают всевозможную рыбу, и вообще все, что добывают из воды. И рынок Торговой Гильдии, там торгуют всем подряд, я множество раз сбегал туда из-под надзора нянек и гувернеров, покупал там сладости и угощал всех. Что за чудесное время было!
Дома в городе построены в основном, из серого и красного гранита и желтого кирпича, а дороги вымощены зеленоватым плитняком из местных каменоломен, и в солнечные дни с высоты моей Башни он кажется яркой игрушкой. Знаешь, это просто невыносимо – смотреть с высоты и из-за решетки на город, который одиннадцать лет считал своим домом, исходил все его улицы и переулочки, знаешь каждый камень в его мостовых, и знать, что никогда уже твоя нога не ступит на них! Я ведь никуда не выходил эти четыре года, кроме парадной залы дворца. Я боюсь своих покоев, потому, что я знаю в них каждую пылинку. Я боюсь сойти с ума. Прости, я, наверное, слишком навязываюсь со своими переживаниями…
-Лэллис, прекрати извиняться. Я тебя прекрасно понимаю. Ты можешь приходить ко мне в любое время, когда захочешь, я только буду рад. Лорд Валлери опять уехал на границу, и ко мне никто не приходит, кроме стража. И если ты захочешь, я всегда выслушаю тебя. – и он протянул руку вверх ладонью, словно предлагая опереться на нее. Хотя, вероятно, так старший брат предлагает испуганному малышу взяться за его руку, чтобы побороть свой страх
Принц Анхель не мог видеть, как жарко заполыхали щеки Лэллиса. Эта рука, протянутая ему навстречу, обещающая свою поддержку… Если бы он мог хоть чем-то одарить ее в ответ! НО ВЕДЬ ОН МОЖЕТ! Стать невидящему принцу Анхелю глазами, заслужить его доверие. И маленький принц – инай решительно вложил свою тонкую ладонь в крепкую, сильную ладонь Анхеля.

5. Интриги Витанского двора

Король Мариус очень долго и тщательно выбирал свою будущую жену, женившись лишь в тридцать пять лет, и его выбор увенчался успехом. Пусть лишь дочь провинциального барона, пусть ей уже восемнадцать, и среди невест она считалась перестарком, но, увидев однажды ее чудные синие глаза, король Мариус не смог их забыть. Он решил проверить ее, и начал ухаживать за Кассией Л’Авирель под видом простого рыцаря. Девушка оценила чувства мужчины, и ответила на них. Через год тайных свиданий она была готова идти за ним на край света, согласна на жизнь в полуразвалившемся замке в захолустье похлеще ее баронства, без прислуги и развлечений, но с ним рядом. Когда отец объявил ей, что к ним сватается сам король, гордая девушка ответила отказом, признавшись, что давно любит другого, и выйдет только за него, пусть даже и без отцовского благословения. От тяжкой отцовской длани ее спас сам король, вовремя вошедший в зал. Увидев своего возлюбленного в короне и при монарших регалиях, Кассия расплакалась. Недоразумение счастливо разрешилось, когда Мариус попросил у возлюбленной прощения за этот розыгрыш.
 Королева Кассия родила ему наследника в первый же год их совместной жизни. Его назвали Витус, в честь основателя королевства Витан. А еще через год родился второй принц – Вальтин. Третьим ребенком королевской четы была девочка. Принцессу назвали Лилия, но, к сожалению, она не прожила долго, и умерла через три года. Эта смерть надолго отвратила королеву Кассию от рождения детей. Только через шесть лет она осмелилась снова подарить королю ребенка. Над новорожденным принцем Кайелом королева тряслась, словно над сокровищем – скупец. К ее облегчению, мальчик родился здоровым и крепким. Через два года она родила еще одного сына, последнего, самого любимого. Необычайно красивый ребенок, похожий на королеву прекрасными синими очами, названный Анхелем.
Согласно закону о престолонаследии, могло быть лишь два претендента на престол, первый кронпринц и второй, словно  запасной вариант, на случай, если с наследником что-то произойдет. Что же остается на долю других кронпринцев? Лишь два пути – в монастырь или на военную службу. Конечно, не рядовым монахом или солдатом. Принцы становились офицерами, настоятелями. Уже в шесть лет было решено будущее принца Кайела. Тихий, спокойный мальчик  самой судьбой был предназначен не для бурной жизни военного, а для размеренной и погруженной в молитвы жизни в обители Богов-братьев. К десяти годам он уже вполне осознал и принял свою будущую стезю. А восьмилетний Анхель, не по-детски пристально наблюдавший за его занятиями, с ходу отверг подобную судьбу. Мальчик был настоящим гением, уже в четыре года он  легко побеждал своих учителей в те игры, где были необходимы логика и пространственное мышление, а в тактических построениях ему не было равных, как и в стратегии.
 Король Мариус, успевший за семнадцать лет оценить потенциал своего старшего сына, слегка разочаровался в Витусе.  Принц был немного ленив, не слишком амбициозен и, если честно, не особенно походил на будущего короля. Шестнадцатилетний Вальтин гораздо больше подходил на роль монарха, но и он не был идеален. Его амбиций хватило бы на всех четверых принцев. Умный, скрытный и хитрый, Вальтин умело манипулировал добродушным Витусом, всегда добиваясь своего. Король Мариус понимал, что если корону унаследует старший сын, то реальную власть получит все же Вальтин. Но не эти два старших сына занимали его мысли, и не посвященный Богам-братьям Кайел. Непоседливый и не по годам разумный Анхель был любимцем короля. Именно отец обучил малыша основам фехтования и военной теории, а затем нанял для будущего блестящего офицера лучших учителей. Его хотел бы видеть Мариус на троне Витана, но принц Анхель родился лишь четвертым.
Понимая, какая стезя манит сына, он делал все для того, чтобы армия Витана приняла его как родного. С детства Анхель проводил все свободное время с отцом, выезжая в приграничье в случае нападения вортенцев. На реальном примере он постигал нелегкую науку побед и поражений. Впрочем, удача благоволила королю Мариусу и ни разу за все его правление Витан не проиграл ни одной битвы.
Однажды, сидя в дворцовом саду за шахматной доской с двенадцатилетним Анхелем и безнадежно проигрывая ему, раздосадованный Вальтин завел разговор о театре. Впрочем, не совсем о театре и даже, совсем не о нем.
-Вот скажите мне, милый брат, - переставляя свою ладью, церемонно обратился он к Анхелю, -  можете ли Вы представить себя актером?
Мальчик окинул доску чуть рассеянным взглядом и двинул своего коня. Потом он кивнул:
-Отчего же нет, могу.
-Так представьте себе, что Вы – очень хороший актер. Даже не просто хороший, а лучший в труппе. И ваша труппа ставит спектакль, по самой любимой вами пьесе. Вы знаете роль главного героя назубок, но ее отдают тому, кого выбрал режиссер, пусть постарше и поопытнее, но не вам. И вот вы вынуждены довольствоваться ролью второстепенного героя и в бессильном гневе смотреть на то, как бездарно и без души играет ваш конкурент, и знать, что вы сами бы сыграли куда как лучше! Вы вложили бы в исполнение всю душу, а он … Не было бы вам обидно?
Анхель отвел глаза от доски и глянул прямо в глаза брату. Затененные густыми длинными черными ресницами, синие глубины его очей на мгновение озарились той нечеловеческой проницательностью, которая иногда приводила Вальтина в трепет.
-Шах и мат, милый брат. На месте вашего актера я покинул бы эту труппу и создал свою.
Второй кронпринц, оставшись за доской в одиночестве, всерьез обдумал слова мальчика, но решение было принято, и отступать от него он не собирался.
Через три года выигранная Анхелем  Остейская кампания, одна из тяжелейших за все время правления короля Мариуса, лишь укрепила принца Вальтина в принятом некогда решении. От престола его отделяли жизни двух человек, отца и Витуса, но прежде, чем взять в свои руки символы власти, следовало взять реальную власть. А реальная власть – это  армия, и тот, кто подчинит себе ее мощь  – будет править. А пока в каждой роте малолетнему принцу Анхелю поют дифирамбы и ставят его в пример новобранцам, армия не подчинится ничьей иной руке. Следовало свергнуть этого идола с пьедестала, и принц Вальтин, терпеливый, как паук, тихонько плел свои тенета, выжидая момент.
Терпение его вознаградилось сторицей. Когда ненавистный младший брат был в очередном пограничном объезде, король Мариус слег, что, в общем-то неудивительно для шестидесятитрехлетнего человека, не раз получавшего раны. Королевский совет единогласно принял регентство принца Витуса. А сам Витус, давно уже привыкший к советам младшего брата, без долгих уговоров, и, похоже, даже не читая, подписал приказ о военном вторжении в Вортен.
Куда сложнее оказалось убедить юного военачальника оставить в Приграничье закаленных постоянными стычками ветеранов, и взять отряд, присланный самим Вальтином. Впрочем, второй принц сыграл на том, что сколь бы талантливым военным ни был Анхель, позволить себе неподчинение прямому приказу он не сможет. Тысяча горных стрелков, набранная из самых отъявленных рубак, была личным маленьким войском Вальтина, где каждый солдат привык кормиться из его рук. Ради власти он готов был пожертвовать ими всеми. Обещанное подкрепление, те самые 16 тысяч, стоящие в гарнизоне Приграничье, никогда не получит приказ выступать на соединение с тысячей Анхеля. А тысячник и все сотники в отряде горных стрелков снабжены особым приказом – отступить немедленно, если принц будет убит в схватке. Впрочем, если бы этого не случилось, в отряде был и тот, кто должен был «помочь» Вершителю.
 Именно его меч разрубил шлем увлекшегося боем принца, и именно он отдал приказ отступить. Предатель был уверен, что убил Анхеля.
Когда от короля Вортена пришло предложение о выкупе пленных, принц Вальтин в ярости разбил  любимую вазу в своих покоях. Впрочем, он быстро успокоился. Ни его брат-регент, ни умирающий отец эту бумагу так и не увидели, а повторять свое предложение король Камилл не стал.
Через четыре месяца король Мариус умер, так и не дождавшись младшего сына. Впрочем, последние два месяца он уже никого не узнавал, стараниями подкупленного Вальтином медикуса. Принц Витус был коронован. Вальтин теперь мог упиваться своей тайной властью, оставляя на долю марионеточного короля - братца балы, пиры, охоту и приемы. Все указы и законы проходили через его руки, хотя честолюбие слегка страдало оттого, что украшенная сапфирами и бриллиантами корона сияет не на его челе, и изысканный золоченый трон протирает задница его брата, а не его собственная. Впрочем, это было легко поправимо. Витус был большим любителем охоты, и подстроить несчастный случай с ним было так же просто, как застрелить зайца.
Обитель Божественных Братьев, где жил теперь принц Кайел, готовясь стать ее настоятелем, была в трех часах пути от стен столицы, и новости, и сплетни, ходившие в городе, достигали его ушей не позже, чем через время, необходимое всаднику, чтобы доехать до монастыря. В свои двадцать два принц Кайел был вовсе не глуп, прекрасно понимая, что на самом деле происходит при дворе, и что движет его братом Вальтином. Он счел возможным, и даже необходимым пригласить его в обитель и серьезно поговорить. У Вальтина эта беседа не вызвала ничего, кроме скуки и раздражения. Церковь не имела права вмешиваться в дела мирские, тем более в управление государством, а потому советы и даже завуалированная угроза раскрыть правду от принявшего первое посвящение2 брата, принесла только отсрочку приговора Витусу.  Двадцать девять – не возраст, и Вальтин мог подождать еще пару лет, пока его брат не примет сан, и его слово перестанет что-либо значить. А пока можно было заняться окончательным устранением принца Анхеля.

6. Потерянные дни

Дни были, словно капли меда: сонные, ленивые предосенние дни. Ставшие беспросветно-черными для принца Анхеля после достигшей Мархена вести о кончине короля Витана. Дни, которые самую малость скрашивал только Лэллис, его молчаливая поддержка. Ярость и боль принц вымещал, полосуя горячий, душный воздух своим импровизированным мечом до седьмого пота, но избыть их не мог.
Лэллис не мог без страха смотреть на то, как наполняются слезами бессильной горечи незрячие глаза Анхеля. Это было действительно страшно: неподвижные, словно высеченные из сапфиров или синего горного льда, прекрасные, как цветы, они блестели от непролитых слез, и оттого казались еще более неестественными. Тогда Лэллис подходил к Анхелю и осторожно касался раскрытыми ладонями его лица. И Анхель позволял себе расслабиться, отдаться ласковым прикосновениям тонких ладоней маленького принца к натруженным плечам. С момента, когда известие о смерти его отца дошло до Анхеля, Лэллис почти не покидал его комнаты.
Ночи, бессонные от жары и переживаний, они коротали, сидя у окна, по установившейся традиции, Лэллис – на оттоманке, Анхель – в кресле напротив него. Никогда рядом, разделенные тьмой ночи и чайным столиком. Молчание сменялось невероятно искренними беседами, когда маленький принц делился воспоминаниями о своем детстве, о городе, который он знал наизусть, о прочитанных за четыре года заключения книгах, о страхах, что таятся в темноте закоулков его комнаты. Отвечая ему взаимной искренностью, Анхель рассказывал о своей стране, о жизни в походных войсковых лагерях, о странах, граничащих с Витаном через Западный Хребет, Ондалии и Лигрии, о которых узнавал от путешественников, переходивших горы через Монсегюрский перевал. Возле  него стояла крепость, именем коей перевал и назвали, и там принц, тогда еще четырнадцати лет от роду, постигал нелегкую науку воинского ремесла под командой начальника крепости, барона Роя Робюра. Старый рубака, прошедший не одну пограничную стычку под знаменами короля Мариуса, в конце своей службы попросился на этот дальний рубеж, самый спокойный из всех, дабы отдохнуть. Но Анхель отдыхать не давал. Его неуемная энергия заражала собой и Робюра, заставляя часами отрабатывать приемы фехтования всевозможным оружием, переигрывать, сидя за картами, ходы знаменитых и не очень кампаний и боев, не только Витана и Вортена, но и Кронинга, Ондалии, Лигрии, Фамара. А для адекватного восприятия описаний сражений требовалось хотя бы представлять себе местность, и принц проводил часы и дни в библиотеке, куда ему присылали книги с землеописаниями из столичной дворцовой библиотеки.
Теперь же он делился прочитанным с  Лэллисом, и на время забывал о своем горе. К тому же в ночной тьме маленький принц не видел неподвижных глаз своего собеседника, и казалось, что это не важно. Ночи проходили, неторопливо и спокойно, но наступление утра приносило измученному Анхелю новую боль от бессилия что-либо изменить, а Лэллису – огорчение от невозможности помочь тому, кого инай начал считать своим единственным другом.
Лето окончилось, и с Западного хребта задули прохладные осенние ветры, разогнав жару и принеся долгожданный отдых измученным ею людям и всему живому. Во дворце началась суетливая подготовка к череде осенних балов и празднеств. О пленниках Башни Печали, казалось, забыли навсегда. Но перед первым из объявленных балов к Анхелю явился сам Вортенский монарх и предложил некую сделку.
- Я понимаю, сколь тяжело Вам сидеть взаперти, особенно сейчас, когда Вы узнали о смерти отца, принц. Завтра начнутся Осенние проводы, я предлагаю Вам немного развеяться, приняв участие в их праздновании.  Я готов дать Вам свободу перемещения по дворцу, всего лишь в обмен на Ваше обещание не пытаться сбежать. – Слова  короля Камилла отдавали скрытой издевкой, ведь слепой принц не мог самостоятельно передвигаться по залам и коридорам, похожим на лабиринт, где и зрячие иногда плутают. – Разумеется, я дам Вам в помощники пажа, или даже одну из своих дочерей. Ваш ответ?
Принц Анхель поклонился, тщательно скрыв горькую усмешку за длинными прядями волос, метнувших по паркету, и король Вортена в который раз подумал, что несчастный принц невероятно красив. А красоту следовало беречь и ценить. И еще он вспомнил о маленьком инай, комнаты которого не посещал вот уже четыре года, заставляя себя забыть о сыне, и решил, что не будет лишним позволить немного развеяться и этому узнику, естественно, в облике девушки. А если приставить к слепому принцу Лэллиса, то будет гораздо легче уследить за обоими вместе.
Накануне бала за принцем Анхелем пришли слуги и помогли ему спуститься по бесконечным винтовым лестницам башни и пройти запутанные коридоры королевского дворца. В отведенных ему комнатах окна оказались забраны прочными кованными решетками, а за дверью, вопреки словам короля Камилла, стояли стражи, вежливо, но решительно пресекшие все попытки Анхеля выйти. Смирившись с неизбежным, принц позволил себе уснуть в намного более роскошной постели, чем его кровать в башне. А с утра восторженно хихикающие служанки искупали принца, позволяя своим нежным шаловливым ручкам забираться всюду и  дразнить нежными прикосновениями. Неудивительно, что омовение плавно перетекло в любовную схватку и переместилось из мраморной ванной в более подходящую для этого спальню. Впрочем, к тому моменту, как появились лучшие портные и ювелиры, а также парикмахер, присланные самим королем, любовный голод принца был утолен сполна, и он был чист.
Анхелю пришлось всецело положиться на честность и вкус слуг, ведь сам он не мог видеть, во что его одевают, а маленького принца – инай рядом не было. Впрочем, знай он, что строжайший приказ короля Камилла обязал их выгодно подчеркнуть его красоту, он бы даже не думал об этом.
Темно-синий камзол с серебряным шитьем и блондами цвета слоновой кости и в самом деле подчеркивал обреченную красоту слепого принца, как и изысканные украшения из серебра с сапфирами и хрусталем, вплетенные в его роскошные волосы, гармонирующие с сияющими, но незрячими синими глазами. Теряясь в море ароматов, музыки и голосов, случайных и намеренных прикосновений, Анхель замер на месте, неподалеку от возвышения, на котором в роскошных креслах расположились король Вортена и его супруга, а рядом с ними вертелись неугомонной стайкой четверо их дочерей. Старший наследный принц Вортена – Микаэл, на удивление сердечно поприветствовав Анхеля, представил ему своих сестер, коротко описав каждую. От Лэллиса Анхель уже знал, как они выглядят, но афишировать свои знания не стал. Он учтиво поклонился принцессам, стараясь запомнить голоса и запахи девушек. Голос, прозвучавший вдруг за его спиной лишь чуть громче шепота, показался ему громом небесным.
- Здравствуй…те, Ваше Высочество. – Он рывком обернулся, словно надеясь увидеть говорившего. Принц Микаэл, в голосе которого Анхель уловил необычайную теплоту, но также и неискренность, познакомил их:
- Это Элла, фрейлина и наперсница моей матушки. Ей поручено всюду сопровождать Вас и быть Вашими глазами.
Лэллис, неузнаваемый в роскошном платье цвета старого золота, завитый и надушенный, словно настоящая фрейлина, мучительно краснел, и чувствовал себя полным идиотом, но ради того, чтобы быть рядом с принцем Анхелем, он согласился бы вырядиться и шутом. Мгновенная заминка в приветствии могла бы раскрыть их знакомство, но маленький принц тешил себя мыслью, что успел вовремя исправиться, и его брат ничего не заметил. На его привязанность к младшему принцу не повлиял ни его статус умалишенного и пленника, ни запрет встречаться с ним, ни даже требование на редких свиданиях с ним быть Лэллису в женском платье. Но даже ради любимого брата Лэллис не решился бы раскрыть эту тайну.
Вынужденный делать вид, что незнаком с «фрейлиной», Анхель пытался изобразить непринужденный флирт, но ему плохо удавалось. Только когда зазвучала знакомая мелодия лиданги, и в памяти всплыли сами собой ее четко выверенные фигуры, он галантно предложил руку «леди Элле», и пара встала в круг танцующих.
Даже король Камилл был восхищен красотой этой пары. Темное золото оттеняла полночная синева, а темный мед волос инай и теплую, живую глубину его карих глаз подчеркивала холодная, отрешенная красота смоляных волос и серебра, украшавшего их,  морозная синева сапфиров и незрячих глаз принца. Но  все же они были так восхитительно прекрасны именно вместе! Едва касаясь кончиков затянутых в шелковые перчатки пальцев инай, принц Анхель скользил по зеркальному паркету с непринужденным изяществом и грацией черной пантеры, не спутав ни единой фигуры танца, не задев никого из танцующих рядом. Словно он вовсе не был слеп.  Но лиданга окончилась, и он вновь потерял способность ориентироваться в зале, заполненном множеством незнакомых людей.
На балу собралась чуть не вся знать Вортена, многие были наслышаны о необычном пленнике, и съехались поглазеть именно на него. Принца Анхеля это вскоре чудовищно утомило, но он взял себя в руки, понимая, что это изощренное издевательство над ним затеяно с целью сломить его волю. Лишь молчаливая поддержка маленького принца – инай, ободряюще сжимавшего его ладонь, помогла ему продержаться до полуночи.
Череда балов длилась три недели. Все это время Анхель мог встречаться с Лэллисом лишь в бальном зале, да еще на званых обедах, где только инай помогал ему выбрать блюдо, подсказывая, что именно лежит в его тарелке и как это есть. Иначе принц оставался бы голодным.
Спустя эти, казалось, бесконечные три недели, Анхель готов был со всех ног бежать назад в башню. Его проводили в его покои, и он смог наконец-то расслабиться в тишине. Стоило его голове коснуться подушки, и сон мгновенно смежил его веки. Пробравшийся к нему Лэллис не стал будить принца, только тихонько присел рядом с ним на постели. Рука сама потянулась погладить разметавшиеся по белому шелку вороные пряди, а на глаза навернулись слезы оттого, каким измученным выглядел юный принц, словно и не двадцать лет ему, а на добрый десяток больше.
Лэллис наклонился еще ниже над спящим, любуясь тонкими чертами, из которых во сне изгладились горечь и боль утраты, придав лицу спокойствие и умиротворение . Его сердце колотилось так быстро и громко, что ему казалось, этот стук может разбудить принца. Он и сам не заметил, как его губы коснулись слегка колючей щеки, вдохнул тонкий пряный запах волос и в ужасе отпрянул. Пушинкой слетел с кровати и крадучись вышел.

7. «Слезы ангела»

Анхель проснулся довольно поздно, когда солнечный луч, пройдя через незашторенное  окно, теплом лег на его лицо, а это значило, что близится полдень. Упруго вскочив с постели, он торопливо умылся и сбрил щетину, даже вслепую умудрившись не порезаться. Смывая со щек мыльную пену, он услышал шаги стража, поднимающегося по лестнице с тяжелым подносом в руках. Позвякивали тарелки и приборы, пыхтел от долгого подъема по высоким лестницам Бартель, в уме наверняка перебирая все известные ему ругательства, ведь таскать еду, белье и свечи, качать воду для ванной теперь приходилось не одному пленнику, а двоим. Жаловаться вслух немой страж не мог, а слепой принц никогда не видел выражение его лица, но догадывался, что доброты в нем было не много.
После того, как Лэллис украл ключ от комнат Анхеля, а страж сделал вид, что не заметил этого, дверь в его покои перестала запираться, так же, как и дверь в покои маленького принца - инай. Но решетка, отделяющая его этаж от лестницы вниз, все также запиралась на прочный хитрый замок, открыть который без ключа мог бы только взломщик – профессионал. Анхель таковым не являлся, Лэллис – тем более, потому принц рассчитывал однажды отобрать ключи у Бартеля.
Страж постучал, и принц крикнул:
-Входи! – торопливо заканчивая умывание и вытираясь мягким полотенцем. Аппетитный запах наполнил комнату, заставляя сглатывать слюнки. На званых обедах во дворце принц никак толком не мог поесть, чувствуя себя скованно и неловко, теперь же аппетит в нем проснулся просто волчий. Но все же он дождался, пока выйдет страж, и лишь потом сел за стол. Жаркое пахло просто восхитительно, но вкус был немного необычным, и только этот странный привкус заставил принца отложить вилку. Он налил себе вина и выпил несколько глотков, но и вино сегодня прятало в своем бархатном яблочно-виноградном аромате ту же нотку сладковатого тлена, ладанно-миндальную. Анхель поставил бокал и принюхался к каждому блюду, везде улавливая этот запах. В висках вдруг закололо и по телу разлилась странная слабость. Медленно, словно во сне, принц поднялся из-за стола и дошел до двери. Он уже понял, что в пище и вине был яд, понял и то, что за яд это был. И то, что длительность его агонии зависит теперь лишь от того, насколько много яда он проглотил. По горлу и пищеводу начала разливаться тянущая боль, и подкатила тошнота. Он едва успел согнуться над умывальным тазом, как первый спазм скрутил все его внутренности в тугой ком. Впрочем, отдавать желудку было нечего, кроме желчи и тех нескольких кусков отравленного жаркого.
Не отдавая себе отчета в том, что делает, принц непослушными руками потянул дверную ручку и почти вывалился на каменную площадку лестничного пролета. Перебирая по стене руками, он добрался до решетки, но это была запертая дверь на лестницу вниз. Боль снова скрутила его, поставив на колени, горько-соленый ком рвоты подкатил к горлу, и Анхель понял, что это кровь вперемешку с желчью. Если он хотел добраться до Лэллиса и проститься с ним, стоило поспешить. Он с трудом поднялся на немеющие ватные ноги, и побрел дальше вдоль стены. Внезапно под руками оказалась пустота и он повалился на каменные ступени, в кровь разбив колени. Подняться уже не хватило сил. Внутри бушевало пламя боли. Принц пополз вверх по лестнице, пятная белую сорочку пылью, замешанной  на текущей изо рта крови. Яд неумолимо разливался по жилам, разъедал внутренности. Он кричал бы, но гордость не позволяла. Последние ступени Анхель преодолел, уже не запомнив –  как. В своей комнате маленький принц напевал веселую песенку, и на этот звук Анхель пополз, как на маяк. Дверь тихо скрипнула, отходя внутрь под его рукой, и он распростерся на пороге, потеряв сознание.
Холодная вода, льющаяся ему в рот, привела Анхеля в чувство, немного приглушила адскую боль внутри. Едва шевеля распухшим непослушным языком, он прохрипел:
-Лэли, меня отравили…это  «слезы ангела»3…больно, помоги мне, Лэли…- последнее вырвалось почти против воли. Прохладная ладошка легла на покрытый холодным потом лоб, и почти спокойный голос инай твердо произнес:
-Ты не умрешь, пока я жив.
Беспамятство сменялось краткими моментами кристальной ясности рассудка, и тогда принц фиксировал ухудшение своего состояния. Онемели и перестали двигаться конечности, тошнота сменилась режущей болью в желудке и пищеводе, каждый вдох давался с трудом, словно горло перехватило судорогой. Онемение  распространялось все дальше, вскоре даже резь в животе утихла. Анхелю было холодно, словно он лежал на снегу. Потом он перестал что-либо чувствовать, погрузившись в глубокий обморок.
Лэллис сидел рядом с холодным неподвижным телом и не знал, что ему предпринять. Звать на помощь было страшно, вдруг Бартель заодно с отравителями, придет и добьет, еще и самого Лэллиса заодно пришибет, как свидетеля. Но просто так сидеть и смотреть, как умирает единственный друг было невозможно.
Мальчик взял полотенце и принялся вытирать кровь с лица принца, потом распустил шнуровку испачканной сорочки и с трудом ворочая тяжелое безвольное тело, стащил ее. Немного подумав, снял и бархатные бриджи, испятнанные кровью и рвотой, прикрыв обнаженное тело Анхеля покрывалом.
 Дыхание Анхеля, вначале прерывистое и хриплое, теперь вообще стало таким слабым, что мальчик угадывал его только по трепетанию перышка у почерневших запекшихся губ.
 Когда перышко замерло надолго, инай решительно склонился над лицом принца, зажал ему нос и накрыл его губы своими, с силой проталкивая воздух сквозь стиснутое спазмом горло. Выдохнув, положил руки на грудь Анхеля и нажал, раз, другой, третий, пока из нее не вышел весь воздух, потом повторил всю процедуру заново. Он не знал, откуда к нему пришло наитие делать именно так, но был уверен, что это единственно верный способ поддержать в нем жизнь. Когда мальчик уже взмок от усилий, принц Анхель стал дышать сам, но в сознание не пришел.
Когда-то давно, словно в прошлой жизни, маленький принц подслушал разговор двух пажей. Они говорили о скандальном убийстве, произошедшем в городе. Богатый торговец был отравлен своей женой и ее любовником. В разговоре промелькнуло это странное название: «слезы ангела». Тогда же Лэллис услышал, что если доза яда была маленькой, и отравленный не умер в первые десять минут, то его можно спасти, если заставить его пропотеть. Яд выйдет с потом, и человек останется жив. Инай дотронулся до руки принца Анхеля. Тело его казалось высеченным из куска синеватого льда, и отогреть его, казалось, невозможно. Лэллис глубоко вздохнул, как перед прыжком в глубину, разделся и лег рядом, крепко обнимая Анхеля. Он уже не сомневался ни секунды в том, что делает, и лишь прижавшись всем телом к мраморно-холодному Анхелю, прерывисто вздохнул и закусил губу, чтобы подавить стон, против воли рвущийся из груди.
От страха и накатывающего, несмотря на весь ужас происходящего, возбуждения инай было жарко, и весь жар своего маленького тела он отдавал Анхелю, все крепче обвиваясь вокруг него, как лоза вокруг ствола молодого дуба. Он не понимал, сколько прошло времени, пока не бросил взгляд в окно. Солнце садилось, бросая алые закатные блики на потолок сквозь оконную решетку. Тело Анхеля, все еще синевато-бледное, с выступившим рисунком вен, уже немного потеплело. Внимательно прислушиваясь к трудному, прерывистому дыханию принца, Лэллис сел, накинув на голое тело сорочку, и принялся тщательно растирать его ладони и руки. Когда тонкая, слегка загрубевшая от постоянных тренировок с мечом, кожа порозовела, он взялся за его грудь. Закончив массаж, он плотно укутал торс и плечи принца пуховым одеялом, и продолжил свой труд, начиная с узких, изящных стоп. Добравшись до бедер, он промедлил только пару мгновений. Эту работу следовало довести до конца, невзирая ни на какое смущение. И все же, маленький принц с трудом сдерживал дрожь, прикасаясь к нежной коже или задевая тонкие вороные колечки волос, и старательно отводил взгляд, глядя куда угодно, только не на Анхеля. Поэтому он не заметил, когда принц открыл незрячие глаза.
Принца привела в чувство вновь пробежавшая по его жилам огненная волна боли. Только теперь она несла с собой не мертвящий холод, а изгоняющий его жар. По всему телу выступала обильная испарина, выводящая из тела яд. Он не сдержался и застонал, судорожно сжимая руками мягкое одеяло. И сразу почувствовал на своем лбу маленькую горячую ручку инай. Саднящее обожженное горло не справилось, но по движению губ Лэллис прочел: «я еще жив?», и истерически рассмеялся, всхлипывая и давясь слезами. Немного успокоившись, он низко склонился над ухом принца и как мог уверенно сказал:
-Я же сказал тебе, пока я жив, ты будешь жить. Я никогда не брошу тебя, клянусь, мой принц. – и отчего-то Анхелю стало так легко и спокойно, как никогда прежде.

8. Ключ от всех решеток

Встать принц Анхель был не в состоянии, как и говорить. Лэллис сам догадался, что нужно вызвать стража и приказал явившемуся Бартелю передать записку своей старшей сестре  Маргарите. Только ей, да еще Микаэлу он мог доверять. Когда стемнело окончательно, принцесса Маргарита, улизнув из дворца, пришла в башню. Ей было всего шестнадцать, но уже с десяти лет она обучалась у придворного лекаря, обнаружив недюжинный талант к врачеванию. Если кто и мог помочь принцу, то только она.
Если бы Анхель мог видеть, он поразился бы тому, как непохожи погодки Лэллис и Марго. Девушка была высокой, почти как он сам, яркой блондинкой с глазами соколицы, а принц – инай был, скорее, маленьким котенком, в нем не было такой уверенности и хищной красоты. Роднило их лишь выражение глаз, тепло взгляда. И еще голоса были похожи.
Внимательно выслушав рассказ брата, Маргарита приказала Бартелю принести ледяного молока и яиц, и немедленно. Страж вернулся необычайно быстро, словно взлетел по крутым лестницам башни. Он уже понял, что случилось что-то страшное, что лишь чудом обошлось – видел кровавые следы на лестнице, и знал, что если исправить случившееся не удастся, и, не приведи Вершитель, пленный принц умрет, из шкуры Бартеля сделают коврик у двери в Башню.
Пока Лэллис осторожно поил Анхеля молоком, взбитым с яичными белками, Марго внимательно наблюдала за ними. Когда он закончил, принцесса позвала его выйти на минуту.
- Лэли, братик, ты ведешь себя неподобающе! – укоризненно заметила она, - Разве можно называть Его Высочество по имени и на «ты»? Он все же принц крови, пусть и пленник. И как он вообще очутился у тебя в комнате? Вы не должны были быть знакомы, принц не должен знать о том…
- Что я – инай? Ты это хотела сказать? Ну и что, что он знает! Я сам пришел к нему, когда он поправился от ранения.
- Но, Лэллис, как ты мог! Отец ведь запретил!
- А может ты посидишь в одиночестве четыре года, без возможности поговорить с кем-нибудь, а потом будешь судить меня?! – голос маленького принца зазвенел от ярости, и Анхель, невольно слышавший каждое слово, улыбнулся. Теперь он не спутал бы его с девушкой.
Принцесса прижала к себе дрожащего от гнева брата и прошептала:
- Ну, прости, братик, я сказала не подумав. Но все же ты слишком раскрываешься перед ним.
- И ничего не слишком! – еще не отойдя от гнева, буркнул Лэллис. – Анхель – мой самый лучший друг. Единственный!
Маргарита внимательно всмотрелась в его лицо, и принц – инай вдруг покраснел, смутившись.
- Лэ-э-ли-и! Да ведь ты влюбился! – пораженно протянула девушка, и щеки инай просто заполыхали, словно маков цвет.
- Я…ничего я не влюбился!
- Лэли…
- Ну и что! Да, влюбился! – смущение снова переросло в ярость, - Да, я влюбился в него с первого взгляда! И что из того, что он никогда не увидит меня! Я знаю, что между нами пропасть, но я же наполовину девчонка! Я хочу любить и быть любимым!
Анхель, который прекрасно слышал все сказанное, просто замер в оцепенении. Слишком много всего случилось для одного дня, и он просто не знал, как отреагировать еще и на это. В конце концов он решил сделать вид, что ничего не слышал. Тем более, что ни Лэллис, ни Маргарита не знают об этом.
Брат и сестра вернулись в комнату взаимно недовольные друг другом. Желая нарочно позлить Марго, Лэллис сел на постель поближе к Анхелю и взял его руку в свои ладони. Но он не ожидал, что это прикосновение отдастся в нем такой волной возбуждения! Едва сдерживая учащенное дыхание, он сидел неподвижно, как изваяние. Принц Анхель сжал пальцы, и мальчик вздрогнул. Обожженное горло не позволяло говорить, и Анхель молча притянул ладонь Лэллиса к губам, целуя. Марго прекрасно видела это, и ее щеки окрасил румянец смущения. Она почувствовала себя явно лишней.
Целуя руку инай, Анхель думал выразить этим лишь благодарность за свое спасение, но от слабости не мог быстро двигаться, и поцелуй продлился намного дольше, чем требовала вежливость, превратившись в нечто более интимное. Именно  этот жест был как нельзя более уместен. Это был и ответ на нечаянно подслушанное признание Лэллиса, и невысказанное вслух, но оттого не менее явное признание самого принца Анхеля. С первого прикосновения, когда руки, заменившие ему глаза, рассказали о том, как прелестен маленький принц, а собственное воображение помогло расцветить его облик красками, мысли о Лэллисе не покидали его. Запретные,  тайные, и оттого невероятно соблазнительные. Пора было признаться самому себе, какие чувства их питали.
К утру принц почувствовал себя гораздо лучше. Он даже смог сесть на постели, чтобы Лэллис умыл его. Но все равно, слабость была такая, что даже сидеть, не опираясь спиной на подушки он не мог. Марго приказала продолжать пить молоко, чтобы обожженные ядом горло и желудок не покрылись рубцами, и обещала принести сушеного корня ядосбора4, чтобы наверняка вывести из тела остатки яда.
Уже во дворце, одеваясь к завтраку с сестрами и королевой, принцесса Маргарита поймала себя на том, что постоянно вспоминает слепого принца. Он, безусловно, произвел на нее неизгладимое впечатление еще в первый раз, на балу, когда танцевал с Лэллисом. Сначала она просто любовалась на его красоту, не думая, что может за ней скрываться. Теперь же ей очень хотелось узнать его поближе, поговорить, понять, что есть в его душе такого, что смогло привлечь ее брата, никому доселе не доверявшего, даже до заключения в башне. Внешне открытый и наивный, Лэллис был на самом деле самым непонятным ребенком из королевской семьи. Какой же ключик подобрал к нему Анхель?
Рассеянно отвечая на ничего не значащие вопросы сестер, Маргарита продолжала вспоминать мельчайшие детали и нюансы поведения этих двоих пленников Башни. То, как ласково прикасался к Анхелю ее младший братишка, будило в глубине ее души неясное и тревожащее чувство. Со временем, пытаясь определить, что же оно значило, Марго с изумлением осознала, что это подавала голос ревность! Это было странно, ведь никакой особой любви к слепому принцу она не находила в себе. А может, просто пока не осознавала ее? Но нет, почти незнакомый молодой человек, выглядевший из-за своего увечья холодно-отчужденным, не вызывал в ее душе того трепета, какой отличает предмет первой влюбленности.
Проведя весь день в бесплодных размышлениях, с наступлением ночи Марго чувствовала непреодолимое желание разгадать тайну притягательности принца Анхеля. Ведь даже ее отец, жесткий и холодный, не раздумывая приказывавший казнить преступников и военнопленных, отчего-то не стал, как должен бы, казнить принца, который вторгся с войском на территорию его государства. Но в этом случае Марго понимала: отца остановила невероятная красота пленника, и его горделиво-спокойное отношение к собственной участи. Если бы в разговоре с королем Анхель начал умолять о снисхождении, не миновать ему плахи.
В полночь принцесса Маргарита выскользнула из потайного хода и направилась к башне. У двери ее уже ждал предупрежденный накануне Бартель. Он провел ее наверх и закрыл за ней все решетки. От звука лязгнувших за спиной запоров и замков девушку пробрала дрожь. Почудилось, что это навсегда, что она останется в Башне навечно. Подавив малодушное желание окликнуть стража и вернуться во дворец, Марго поднялась в комнаты Лэллиса.
Первое, на что наткнулся ее взгляд, были блестящие даже в полумраке, неподвижные глаза слепого принца, повернувшегося на звук открывающейся двери. Его смуглая кожа все еще была бледной, но уже без того синюшного оттенка, что вчера, дыхание – ровное, без хрипов и затруднений. Молодой сильный организм быстро справился  с ядом, как справлялся, должно быть, и с ранениями: прошлой ночью девушка заметила на груди и бедре принца пару старых шрамов. Она вспомнила, что отец был раздосадован и удивлен тем, что в пятнадцать лет юный полководец выиграл у него кампанию за Остейскую провинцию. Видимо, тогда же он и был ранен. А может быть, это следы суровой воинской муштры…
Марго спохватилась, что уже довольно долго стоит молча и смотрит на принца. Но первым с ней поздоровался все же Анхель.
- Добрый вечер. Это вы, принцесса Маргарита?
- Да, здравствуйте, принц. – Марго присела на край кровати и коснулась лба Анхеля, - Как вы сегодня себя чувствуете?
Анхель улыбнулся немного смущенно:
- Благодаря Вам, миледи, я совсем здоров, но Лэллис…прошу прощения, принц Лэллис не выпускает меня из постели.
- И правильно делает. Мой брат – умница. Вам еще рано вставать. Я принесла ядосбор, он поможет Вам изгнать из крови отраву. А где же сам Лэллис? – Марго только теперь спохватилась, что не видит и не слышит маленького принца.
- Он здесь, спит в кресле у окна. К сожалению, у меня не достало сил перенести его в постель. Он умаялся за день. Прошу Вас, принцесса Маргарита, если вам не трудно, зажгите свечи.
Бестактный вопрос сорвался с ее губ прежде, чем она успела его осознать и остановить:
- Зачем Вам свет, принц? Ох, простите!
Горькая усмешка исказила губы принца Анхеля. Ему понадобилось некоторое усилие, чтобы вернуть себе бесстрастный вид.
- Мне – ни к чему, но Вам, думаю, понадобится. И, кроме того, Лэллис боится темноты. Я бы не хотел, чтобы ему было плохо.
- Он рассказал Вам обо всем? – как ей казалось, бесстрастно спросила Марго, зажигая свечи в канделябрах на столе и каминной полке. На самом деле нотка ревности, прозвучавшая в ее тоне, была абсолютно явной для острого слуха принца. Улыбнувшись, он ответил:
- Разве это плохо, леди Маргарита? Он очень раним, и на его искренность я мог ответить только взаимностью. Я рассказывал ему о своей жизни, слушал его. Это так важно, просто поговорить с кем-то, когда тебе одиноко. Лэллис не заслужил столь жестокого обращения. Ведь это не его вина, что он родился инай.
Принцесса Маргарита подумала: «Искренность! Вот он, ключик от сердца Лэллиса. Конечно, ни один из нас никогда не был полностью искренним с малышом. Даже я. И Лэли прекрасно чувствовал фальшь в наших словах и поступках, оттого и был с нами столь замкнут. Принц прав, мой бедный братик не заслуживает такой жестокости. Если бы я могла, я помогла бы ему сбежать. Над этим надо поработать.» Она подошла к креслу, в котором, свернувшись, как котенок, спал Лэллис, и накрыла его пушистым пледом, потому что от окна сквозило холодом. С высоты Башни Печали ночной город казался редкой паутиной, в которой запутались тусклые светлячки. Это на самых крупных улицах и у богатых домов горели масляные светильники. Больше всего огней было в веселом квартале и у пристаней, где работал ночной рыбный рынок. В небе над городом перемигивались крупные осенние звезды.
-  Небо, словно черный бархат, усеянный тысячами бриллиантов, из которого щеголиха – Ночь сшила свое платье. – прошептала Марго. И Анхель откликнулся:
- К утру дивный наряд истреплется и полиняет, растеряет все драгоценности и сменится серовато-синим шелком с украшениями из пушистых перьев-облаков, в который будет облачена красавица - Утро. Но и ей недолго хвастать своей красотой. С небосвода ее прогонит прочь, облив в неслыханной озорной щедрости золотом и багрянцем, белокурый франт – День. Его белоснежные локоны, с вплетенным в них огненным солнечным цветком, рассыпаются по роскошному голубому плащу из прозрачного атласа. Наплясавшись под музыку осеннего ветра, День устанет, и примется отжимать потемневшие от пота кудри, а его плащ запылится, став из синего – серым. И придет Вечер. Его плащ будет неслыханно-богат, из корадского переливчатого шелка, где смешаются королевский пурпур, золото, медь, синь и пепел, расшитого кое-где тонкими серебряными нитями дождя. Он приведет за руку отдохнувшую и вновь одетую в непроглядный бархатный мрак Ночь.
Когда он умолк, принцесса очнулась. Она словно воочию видела прошествовавших перед ней придворных щеголей, и в то же время не могла не восхититься тем, с какой точностью принц «одел» их. Именно так сменяют друг-друга краски на небосклоне в разгар осени. Тем страшнее было понимать, что это – лишь память, а неповторимость каждого дня ему теперь недоступна. Марго отвернулась от окна, и внимательно посмотрела на принца. Он сидел, опираясь на подушки, закрыв незрячие глаза, и казался таким юным, не старше ее самой. Черные локоны, рассыпавшись по плечам и груди, ниспадали до самой талии, каждая прядка слегка завивалась на конце. Густые веера ресниц, наверняка – предмет зависти всех придворных дам, затеняли заострившиеся скулы. Сорочка из простого белого льна оттеняет смуглую кожу, загар с которой не сходит даже после стольких недель взаперти, без солнца. Эту кожу солнце целовало не дни и даже не недели, а годы напролет. Такой оттенок бывает у моряков и военных, проводящих почти все время вне крова. Тонкие кисти рук (чувствуется кровь королей!) украшены  только двумя кольцами – массивным золотым, с вырезанным на берилле королевским леопардом Витана, этот знак принадлежности к королевскому роду не осмелились отобрать в плену, и тончайшей работы серебряным колечком в виде венка из плюща…Что? Это же кольцо Лэллиса!
Огненный румянец залил изнутри щеки принцессы, задыхаясь от смущения, словно она подсмотрела нечто запретное и непристойное, девушка выдавила:
- Это кольцо…Это же Лэли…
- Я не мог не принять его дар. – Отрадно было заметить яркие пятна краски, выступившие на его щеках. Правая ладонь инстинктивно дернулась – прикрыть левую, на которой красовалось изящная безделушка. А Марго уже вспомнила: на месте серебряного плюща прежде было тонкое золотое кольцо с гравировкой в виде прихотливых завитков и россыпью крошечных бриллиантов. Теперь оно украшало собой руку Лэллиса, и даже во сне тот прижимал ее к сердцу.
- И Вы отдарились в ответ! Да вы же…вы же обменялись кольцами! – в голосе принцессы прорвалось негодование, - Вам известно, что это значит5?! И когда это вы успели?
Тихий ответ Анхеля заставил ее замереть на месте:
- Я знаю. Вчера я невольно услышал ваш разговор и признание Лэллиса, у меня было время подумать над его словами. Я – воин, и привык отдавать себе отчет за каждую мысль, слово и действие. Сегодня мы долго говорили с ним…Я тоже люблю его.
Зажав ладонью рот, Маргарита выскочила из комнаты и опрометью пробежала два пролета лестницы. Только остановившись у запертой решетки, она тихо всхлипнула, не зная, радоваться за брата или огорчаться за себя. Но змея – ревность в ней в последний раз подняла голову, шипя, и издохла.
  Только три недели спустя Анхель окончательно оправился от яда, но теперь он не мог быть уверенным в сохранности своей жизни. Мысль о том, что попытка отравления – дело рук короля Вортена, он отмел с ходу. Отравить пытался кто-то, подосланный из Витана, и это явно приказ любезного братца Вальтина. Теперь, когда умер отец, Анхелю стало кристально ясно все хитросплетение интриг второго кронпринца. Приказ о нападении на Вортен был отдан им, а не отцом и даже не Витусом, с целью избавиться от помехи, могущей стать препятствием на пути к трону. Анхель не мог долее оставаться пленником короля Камилла. Его не волновала судьба Витуса, но тревожило состояние королевы – матери. После смерти мужа, исчезновения младшего сына, если что-то случится еще и со старшим, для нее это станет страшным ударом.
Свой побег принц планировал недолго, но осуществить не успел. Случилось то, что он предвидел и чего так боялся. В начале зимы в Мархен пришло известие о гибели короля Витуса на охоте.  А всего через две недели вслед за тем – о смерти королевы Кассии. На Анхеля было страшно смотреть. Горе сквозило в каждой черточке его лица. Кроме глаз. Бесстрастные, холодные сапфиры на искаженном болью, осунувшемся лице – зрелище удручающее. Узнав об этом от Лэллиса, принц впервые одел черную бархатную повязку, чтобы не шокировать мальчика.
В середине месяца Снегопадов неожиданно пришла помощь – откуда не ждали. И долгожданная, опасная, смертоносная свобода.


9. Побег во тьме

Бартелю, поднимавшемуся по ступеням, постоянно казалось, что за ним кто-то идет. Но когда он оборачивался, видел только лестницу до поворота. Стражник пожимал плечами и продолжал свой путь. У каждой решетки ему приходилось ставить свою ношу – подносы с ужином для пленников башни, на пол, отпирать замки и открывать двери. Закрывать их он даже не пытался. Все равно возвращаться сразу, к чему делать двойную работу?
  Кравшейся следом Марго лень стража была только на руку. Она проскальзывала в открытые двери, замирая каждый раз за поворотом центрального ствола Башни, вокруг которого шла лестница, когда Бартель останавливался. Когда он подошел к последней решетке, и повернулся, чтобы открыть замок, она птицей взлетела по пролету и ударила мужчину за ухо мешочком с песком. Приспособление было самое что ни есть воровское, даже ее сил хватило, чтобы удар свалил его с ног. Подхватив падающее тело довольно крупного мужчины, Марго с трудом его удержала, опустила на каменный пол и достала из поясного мешочка припасенную веревку, позаимствованную в дворцовой оружейной. Опыта в связывании у нее не было, но девушка постаралась, чтобы страж был надежно обездвижен хотя бы в первые полчаса после того, как очнется.
Ей пришлось спуститься назад и забрать мешок с теплыми вещами, оставленный на улице. Вернувшись к решетке четвертого этажа Башни, она открыла ее ключами, снятыми с пояса стража, и поднялась на этаж выше, в комнату Лэллиса. Мальчик никак не ожидал увидеть вместо Бартеля свою сестру, тем более в неурочное время. Поставив поднос с едой на стол, Маргарита распустила завязки мешка и вытряхнула из него теплый камзол, сапоги, плащ на собольем меху и берет.
- Ешь и одевайся. У тебя не больше десяти минут. Я пошла к принцу Анхелю.
Проводив сестру квадратными от удивления глазами, инай постарался уложиться в отведенное ему время. Его сердце замирало от предчувствия чего-то грандиозного и страшного.
Войдя в комнату Анхеля, Маргарита повторила свои инструкции. В отличие от брата, принц не стал терять ни секунды. Он догадался обо всем уже по звукам, донесшимся до него с площадки лестницы. Через десять минут он уже был полностью готов. Помощь Марго ему не понадобилась. Не скрывая восхищения, девушка наблюдала, какими точными были его движения. Если бы не черная повязка на глазах и уверенность в его слепоте, она ни за что бы не поверила, что он действительно не видит. В черном шерстяном камзоле без единого украшения, с заплетенными в тугую косу и спрятанными под берет с соколиным пером волосами он казался ей недосягаемо старше и мужественнее. Черный плащ, подбитый медвежьим мехом, лег ему на плечи, поданный Маргаритой, и принц осторожно перехватил ее руки. Поднес к губам, и, целуя, произнес:
- Я в долгу перед Вами, Марго.
Залившись ярким румянцем, девушка ответила прерывающимся голосом:
- Спасите Лэли, увезите его отсюда, это и будет оплатой вашего долга. Я помогаю Вам только ради него. Я верю, что именно Вы – и никто другой – сможете помочь ему. Он станет Вашими глазами, Вы – его щитом.
- Клянусь Вам, Марго…- больше он ничего не добавил, услышав шаги спускающегося Лэллиса, но девушке большего и не надо было.
Взяв слепого принца за руку, Лэллис спустился вслед за Маргаритой. У двери в Башню их ждали четыре лошади: две оседланные и две заводные, навьюченные одеялами и мешками с припасами. Принцесса быстро перечислила все, что было во вьюках, и Анхель поразился, с какой тщательностью и как правильно она собрала вещи, необходимые в дальнем путешествии зимой.
- На самом деле, я собирала это не одна. Брат, принц Микаэл, мне помог. Он тоже хотел освободить Лэллиса и Вас. Больше не знает ни одна живая душа. Поспешите, пока не закрыли городские ворота на ночь. Да благословит Зачинатель ваш путь.
Держа коня Анхеля за узду, Лэллис проехал через весь город, мысленно прощаясь с ним. Он не спешил, но и не медлил. Нельзя было допустить, чтобы кто-то заинтересовался беглецами. У привратной площади Лэллис попросил принца снять повязку, и они выехали из города, не обратив на себя и малейшего внимания стражи. Только отъехав от города на лигу или две, беглецы пустили коней в галоп. Теперь  принц сам правил своим конем, ориентируясь по звуку копыт. Они направлялись по Речному тракту в сторону Западных гор.
Когда луна ушла за горизонт, лишив мир своего сияния, беглецы уже были в предгорьях. Уйдя с тракта по каменной гряде, где из-за сильных ветров не задерживался снег, чтобы не оставлять следов, они укрылись в густой рощице молодых елей. Среди деревьев снегу было по колено коню. Спешившись, оба путника принялись вытаптывать небольшой пятачок, только чтобы расстелить одеяла и развести костер. Лошадей расседлали, стреножили и подвязали мешки с овсом. Когда наломанные с елей нижние сухие ветви занялись ровным пламенем, в котелке, подвешенном над ним на рогатине, начал таять снег, и одеяла были расстелены на нарубленном лапнике. Лэллис позволил себе с блаженным и немного болезненным стоном упасть на это ложе, чувствуя, как ноют перетружденные с непривычки мышцы ног, спины, и того места, что пониже спины. Он не садился в седло со дня своего заключения в Башне, удивительно, как он вообще не забыл, как в нем держаться. После долгой скачки, когда пронизывающий ветер швырял в лицо колючий снег, лицо и руки, хоть и защищенные теплыми перчатками, но все равно окоченевшие, начали отогреваться, и ужасно болели. Мальчик протянул руки к огню и с ужасом посмотрел на своего спутника. Анхель с ясно написанным  на лице наслаждением скинул плащ, камзол и сорочку и растирал обнаженную грудь, плечи, лицо снегом, довольно фыркая. Ощутив на себе взгляд Лэллиса, он улыбнулся:
-Тебе не помешало бы тоже растереть лицо и руки. Замерз, да? Это поможет, попробуй!
Лэллис с сомнением зачерпнул ладонью снег, и только-только начавшая согреваться, рука мгновенно онемела от холода. Он ругнулся, и выронил снег, сунув руки почти в самое пламя.
- Не так, Лэли. – Анхель присел рядом с ним, успев насухо растереться полотняным рушником и одеться. Он набрал в горсть снег и протянул Лэллису, предлагая мальчику вложить в эту белую мерзость ладонь. Скрепя сердце, тот коснулся начавшего подтаивать снега, и старший принц начал энергично растирать его пальцы и ладонь. Когда кожа начала гореть от царапающих прикосновений снежинок, а кровь, казалось, смерзшуюся в ледышку, разогнал массаж, Анхель ловко одел на руку мальчику свою перчатку, согретую за пазухой, и взялся за вторую ладонь. Закончив и с нею, он стащил с ног Лэллиса сапоги, размотал обмотки и продолжил «экзекуцию». Когда он растер снегом, вытер насухо, обмотал портянками и одел в сапожки ноги инай, тот уже совсем согрелся.
- Так-то лучше. Никогда не ложись отдыхать после длительной скачки, тем более зимой, пока не разгонишь кровь массажем. Иначе простынешь, что мы будем делать?
Щеки Лэллиса полыхали румянцем, и не понять было, то ли от того, что согрелись, то ли от смущения. Он бросил в котелок пару щепотей вайха6 и размешал ярко-алый отвар, с наслаждением вдыхая горьковатый ароматный пар. Порывшись в седельных сумках, достал жареное мясо, завернутое в пряные листья штрока7, ковригу хлеба и серебряную фляжку с вином. На сегодня это был весь их поздний ужин. Остальная провизия, вяленое мясо, сушеные фрукты, сухари и пресные лепешки, несколько луковиц и яблок, были тщательно завернуты в промасленную бумагу и лежали, разделенные на четыре части, во  вьюках, притороченных к седлам. Кроме этого, его брат положил две фляжки с жутким горлодером – спиртом, настоянным на шести травах и дубовой коре с перцем и корнями крестоцвета. Хлебнув его по ошибке, мальчик долго не мог отдышаться, хватая воздух обожженным ртом. Горлодер был штукой жутко полезной, но и не менее жутко крепкой. Одного глотка Лэллису хватило чтобы захмелеть. Усталость, помноженная на хмель, подкосила его, как удар обуха, и он уснул, не успев даже допить отвар вайха из своей кружки. Изящный серебряный сосуд выпал из разжавшихся пальцев с тихим звоном, а Лэллис уже тихонько посапывал, свернувшись калачиком под своим широким плащом. Осторожно поставив свою  кружку возле угольев, чтобы отвар не остыл, Анхель на ощупь проверил, как он укрыт, и, вынув из сумки еще одно одеяло, укутал Лэллиса поверх плаща.
Принц примерно представлял себе те трудности, с которыми ему придется столкнуться в дороге, но на практике все оказалось гораздо сложнее. Ориентироваться на открытом пространстве с помощью слуха было не в пример тяжелее, чем в помещении. Деревья  так и норовили хлестнуть по лицу ветками, и пока он наломал достаточно сухостоя для костра, на коже загорелись с десяток царапин, оставленных острыми сучьями. Проклиная свою слепоту, Анхель с трудом нашел дорогу назад к стоянке, сложил дрова так, чтобы были под рукой, и сел на одеяло, прижавшись к теплому боку Лэллиса. Совсем не так он представлял себе свой побег. И, хотя принцесса Маргарита и принц Микаэл намного облегчили его задачу, трудностей впереди было еще предостаточно. Начать с того, хотя бы, что Лэллис ни разу в жизни не покидал Мархен. Ни дорог, ни укрытий на случай бури он не знал, а сам Анхель знал эту часть предгорий только по донесениям разведчиков и описаниям из книг. А теперь еще и не мог сам осмотреться.
Подкинув в костер еще пару сучьев потолще, принц завернулся в свой плащ и плотнее прижался к мальчику, намереваясь немного подремать. В лицо веяло теплом от костра, потрескивающего углями, где-то за спиной тихо пофыркивали и хрустели зерном лошади, в ельнике ухал филин, да завывал ветер в вершинах деревьев. Предрассветное спокойствие, как затишье перед шквальным ветром.
Анхель не сомневался, что их станут искать, и перероют каждый лесок и каждую кочку. Поэтому с утра следовало перейти границу по перевалу горной гряды, в которой брала свое начало Пограничная река, и спуститься в предгорья уже в Витане. Но сказать было легче, чем сделать. Насколько принц помнил карты, в этом районе гряду пересекали два перевала, Караванный и Гибельный. Оба начинались с одной горной долины, как не ошибиться в выборе направления? Юный затворник Башни Печали вряд ли умеет ориентироваться по солнцу и звездам, и даже если он опишет местность Анхелю, никогда не бывавший прежде в этих местах, принц не сумеет верно определить, какая седловина ведет к нужному перевалу. Оставалось положиться на удачу. Принц только надеялся, что запас этой самой удачи не иссяк в момент их побега.

10.   Гибельный перевал

Лэллиса разбудили птицы. Щелканье и пересвист клестов, сварливый стрекот сороки, заметившей в своих владениях чужаков, стук дятла – обычная утренняя суета зимнего леса. Мальчик потянулся и увидел, что кроме своего плаща его укрывает плащ Анхеля. Слепого принца не было видно, но скоро Лэллис заметил след в нетронутом снегу. Он поднялся, зачерпнул горстью снег и потер лицо, прогоняя остатки сонливости.
Яркое солнце еще не поднялось над верхушками елей, меж их стволов царил синий сумрак. Иссиня-зеленые пушистые лапы елок отягощали огромные снеговые шапки. Изредка в утреннем безветрии то одна, то другая ветвь с шумом отряхивала свой искристый груз, задетая птицей или белкой. Этих зверьков в ельнике водилось множество, по крайней мере, Лэллис заметил уже троих. Но, возможно, это была одна и та же проказница, скачущая по стволам вокруг поляны. Серо-рыжий хвост промелькнул у самого края стоянки, любопытная остроухая мордочка высунулась из-за ветки, поглядывая черными глазками-бусинками на замершего мальчика. Вдруг гостья сердито зацокала и исчезла, а на поляну выбрался принц Анхель. Без смеха смотреть на его заснеженную фигуру было положительно невозможно, если не помнить, что принц не видит. Кажется, он собрал на свой камзол снег со всех окрестных елок. Отфыркиваясь, как конь, он тащил охапку сухих веток. Лэллис подбежал, увязая в снеговом покрывале, отобрал хворост, бросил у костра. Попутно выговорил спутнику:
- Зачем ты пошел один, Анхель! Я мог бы сам сходить за хворостом. А если бы что-то случилось?!
Отряхивая налипшие на сукно комья снега, тот пожал плечами:
- Но ничего ведь не случилось. Ты спал, я не хотел тебя будить.
- А сам – то ты спал ночью? Или следил за костром? – с запоздалым раскаянием спохватился Лэллис, мучительно краснея от стыда: ну как он мог позволить себе уснуть?
- Конечно, спал, – с самым серьезным видом кивнул принц, в душе улыбаясь – он уже научился читать чувства Лэллиса по его голосу. Маленький принц – инай был для него, словно открытая книга. – и прекрасно выспался у тебя под боком. Ты теплый.
Теперь уже заалели не только щеки, но и уши инай. Сказано было с такой обезоруживающей простодушной улыбкой, что он не нашелся, что ответить. Лэллис опустился на колени у костра, раздувая подернувшиеся пеплом угли, подбросил в ожившее пламя тонких веток с сухой хвоей, сгорающей мгновенно, потом ветку потолще, и, наконец, в разгоревшийся огонь отправился толстый, смолистый сук. Мальчик набрал в котелок снега, утвердил его среди углей и принялся резать вяленое мясо. В мешке с провизией нашелся мешочек с овсяной крупой, и под руководством Анхеля беглецам удалось сварить довольно вкусную кашу. Она даже почти не подгорела.
Солнце еще не успело добраться до полуденной точки в небе, когда они свернули стоянку и отправились в путь. Подробная карта Вортена, которой их снабдил принц Микаэл, помогла определиться с выбором направления. До нужной долины было не более шести часов пути верхом.
Время пролетело очень быстро. День угасал, когда Лэллис радостно воскликнул:
- Это здесь! Вон та самая примета: скала «птичье гнездо», она указана на карте.
- Куда нам от нее?
- Наверное, на левую седловину. К ней тропа утоптанная, ровная.
Ох, как же страшно ошибся мальчик! То, что он принял за тропу, было ложем ручья, текущего с Гибельного перевала летом. Бешеное течение вынесло все камни и сгладило русло, а тропа на Караванный перевал была засыпана снегом.
Свою ошибку путешественники поняли, лишь поднявшись до границы горных лугов. Тропа перевала все сужалась, пока не превратилась в узкую теснину, забитую снегом по грудь коню. Лошади с огромным трудом пробивали себе путь, а беглецы никак не могли отыскать место для ночлега. Кроме того, погода вдруг начала портиться, пошел редкий снежок, поднялся ветер. Через час над перевалом бушевала страшная зимняя пурга. Ледяной ветер раздувал плащи, пробирая до костей. Руки маленького принца мгновенно заледенели, но он промолчал. Ущелье резко оборвалось, тропа теперь шла по узкому карнизу над пропастью, и дна ее не было видно из-за  метущего снега. Когда на тропу рухнула глыба слежавшегося снега, обе вьючные лошади, испугавшись, сорвались в пропасть. Свист и вой ветра заглушил их визг и звук падения. Беглецы потеряли одеяла, котелок и половину всех припасов. Осталось только то, что было в их седельных сумках. Они давно были вынуждены спешиться и вести храпящих, упирающихся лошадей за собой. Особенно тяжело было Анхелю, вынужденному двигаться наощупь. Давно наступила ночь, но отдыха даже не предвиделось. В какой-то момент Лэллис, шагавший впереди, остановился. Перекрикивая вой пурги, он остановил принца:
-Впереди нет дороги! Карниз сужается! Я ошибся, это вовсе не Караванный перевал! Нам надо вернуться!
- Попытаемся вернуться.
Но когда они прошли примерно половину пути до ущелья, с трудом развернувшись на узкой тропе, по горным вершинам прокатился сдержанный гул, от которого, казалось, заныли все кости и кровь свернулась в жилах.
-Лэллис, сумки! Снимай седельные сумки! – заледеневшими руками Анхель ощупью отстегнул со своего седла вьюки, и как раз вовремя. Лошадь истерично заржала и рванула поводья. Гул над ущельем усилился. Это шла лавина. Толкнув к скальной стенке слепого принца, лошадь прыгнула и унеслась к ущелью. За ней проскакал конь Лэллиса. Маленький принц тоже успел снять свой вьюк. Теперь он схватил руку Анхеля и потянул его под нависший над тропой карниз. И пришла она – самая страшная, всесокрушающая сила природы, лавина.
Дрожа от ужаса, мальчик смотрел, как проносятся мимо их эфемерного убежища тонны спрессованного страшной тяжестью снега, камни и сорванные из щелей в скалах кусты. Тончайшая снеговая пыль вместо воздуха обжигала горло, резала глаза, и Лэллис даже немного позавидовал старшему товарищу, повязка которого предохранила его лицо от секущего снега. Когда  гул прекратился, и стал слышен вой утихающей пурги, а со скального карниза перестал сыпаться снег, Анхель скомандовал:
- Все, остаемся здесь. До утра пурга кончится, и мы посмотрим…ты посмотришь, как завалило перевал. Если пути не будет, придется пробиваться вперед. Веревки есть в моей сумке. Ножи и меч остались целы. Достань, пожалуйста, одеяла.
Руки и ноги Лэллиса уже не ощущали холода. Только сгибались и шевелились пальцы с огромным трудом. Кое-как вынув скатанные одеяла и расстелив их сложенными вдвое, он усадил Анхеля и сел сам, крепко прижавшись к нему. Слепой принц снял свои перчатки и перчатки Лэллиса, зачерпнул горсть снега и принялся растирать побелевшие ладони инай. Через некоторое время мальчик вскрикнул от боли в отогревающихся руках. Ноги он уже смог растереть сам.
Стеречься на заваленном лавиной перевале было некого, и оба принца уснули, свернувшись в плотный клубок под двумя плащами. За остаток ночи снег засыпал их толстым покрывалом, позволяя сохранить остатки тепла.
А утро было сверкающим и ясным. И пронизывающе-холодным. Окоченевшего за ночь Лэллиса Анхель разбудил с трудом. Им нужно было двигаться, если хотели выжить. На завтрак были полоски сушеного мяса, проглоченные всухую, и горсть снега, вместо воды.
Обвязавшись веревкой, они прошли к ущелине, но она была плотно забита снегом. Пути назад не было. Дойдя до самого узкого места тропы, Лэллис ступил на  обледенелый карниз, распластавшись по стенке, и стал осторожно продвигаться к тому месту, где карниз сворачивал или обрывался за ребром скалы. Анхель страховал, перехватывая веревку по мере продвижения инай, и крепко упираясь в камень. Дважды Лэллис чуть было не сорвался, но дикий страх заставлял его пальцы вцепляться в камень и лед с нечеловеческой силой, и он остался на карнизе. А за поворотом обнаружилась небольшая площадка, от которой вверх подымалась трещина, по которой можно было подняться до другого выступа, нависающего над пропастью таким же карнизом-тропой.
Когда беглецы уже пятый раз поднялись и спустились, ежесекундно рискуя сорваться, на очередном участке тропы они обнаружили маленькую пещерку. Скорее, это была выбоина от унесенного лавиной валуна, но уже вечерело, и надо было подумать о ночлеге и отдыхе.
Карабкаться по скалам в перчатках было невозможно, и Лэллис снял их в самом начале пути. Теперь пальцы с сорванными ногтями заледенели так, что уже не разгибались, став похожими на птичьи когти. Не лучше дело обстояло и у Анхеля. Растерев их снегом кое-как, друзья разделили свою скудную трапезу  из пеммикана и чудом завалявшегося в сумке Лэллиса яблока, завернулись в одеяла и плащи и забились в самую глубь пещерки. Пронизывающий ветер снаружи здесь их не доставал, поэтому им даже удалось немного согреться.
Они старались выдерживать направление на юго-восток, к границе Витана, но теперь, после бесконечных подъемов и спусков, Лэллис не знал, насколько они отклонились от первоначального направления. Оставалось идти вперед, пока были силы, и уповать на заступничество Хранителей, чтобы Вершитель окончил их путь благополучно, а не в какой-нибудь ледяной расщелине или пропасти.
Утром горло и грудь Лэллиса болели так, что было трудно дышать. К полудню к этому добавился рвущий легкие кашель, из-за которого он едва не сорвался в пропасть. Стараясь держать себя в руках, он упрямо карабкался по ледяному склону. Только к закату он понял, что они, наконец-то, преодолели Гибельный перевал, когда узкая тропинка вывела их в ущелье, оборвавшееся на узком плато, поросшем низкорослым кустарником, сейчас почти погребенным под снегом. С него уже шла вполне сносная тропа, протоптанная горными муфлонами и леопардами. Лэллис даже видел одного косматого рогача, сторожившего что-то у края плато, и исчезнувшего, едва он заметил людей. А значит, в этих местах нередко промышляют охотники.
Разрыв снег под защитой особо густого куста, они устроились на ночлег, и впервые с начала путешествия в горах, согрелись у костерка. Назвать костром этот жалкий огонек, поедающий тонкие веточки кустарника, было бы преувеличением, но он помог беглецам натопить снега и согреть в кружках воды,  разогреть последнюю черствую корку хлеба и полоски пеммикана. Но Лэллис так и не смог пропихнуть через опухшее горло что-то существеннее горячего отвара вайха. Свою нетронутую долю еды он спрятал назад в сумку.
Анхель все сильнее беспокоился, слушая сухой, рвущийся кашель мальчика. Он заставил его выпить несколько глотков настойки, фляга с которой осталась у него в сумке, когда все остальные продукты канули на дно пропасти вместе с вьючными лошадьми. Осоловев от тепла и алкоголя, Лэллис очень быстро уснул, и принц потихоньку натер его грудь той же настойкой и плотно укутал в оба одеяла. Кроме того, он и сам пристроился рядом, умудрившись накинуть поверх кокона из одеял еще и полу своего плаща. Но эти меры не помогли. Утром мальчик едва смог подняться. Его шатало, словно пьяного, но он ни словом не обмолвился о своем нездоровье.
Путь вниз, с плато по звериной тропе занял еще два дня. Лэллис держался из последних сил. Он шел в полубреду, горя в лихорадке. Когда же беглецы вышли в долину, и на горизонте показалась крепость и городок, Лэллис потерял сознание.
Анхелю пришлось бросить все, кроме последних полосок мяса, кружки для воды и фляги с остатками настойки. В одном из одеял он прорезал дырку для головы, укутал в него Лэллиса, разрезав второе одеяло на полосы, он связал из них подобие сбруи и накинул ее на мальчика. Пришлось повозиться, вслепую закрепляя бессознательного инай на спине, но теперь принц мог идти со свободными руками. В первой же роще он выломал себе длинную прочную палку, которой мог ощупывать дорогу перед собой. Теперь его вел лишь слух и обоняние, а они подсказывали, что жилье близко.


11. Крепость Мон-Сегюр

Встретившаяся на пути повозка лесоруба подвезла их до ворот крепости. Принц Анхель был счастлив узнать, куда занесло их милостью Вершителя.
- Кто нынче командует гарнизоном, добрый человек?
- Да как и раньше, барон Робюр. Что ему, старому вояке, сделается? Уж как новый король-то его в столицу не зазывал, а наш Старый Филин отказался. Ответил, мол, стар я стал, для парадов непригоден, а уж в дворцовых интригах разбираться отродясь не умел. И не поехал. А что ему король сделает? Король – он в столице, а мы – на дальней границе. А что, парнишка, служил ты здесь, у Филина?
- Да,… служил, можно и так сказать. Далеко еще?
- Да вот уж, ворота совсем близко. Так я вас прямо к крепости довезу, не сомневайтесь. Старик Робюр своих не бросает.
Судьба, похоже, решила повернуться своим приветливым ликом к измученным беглецам. У кого еще искать поддержку, если не у старого наставника? Анхель не ошибся. Барон Робюр, или, как его ласково звали те, кто хорошо знал, Старый Филин, сразу узнал принца, но не подал виду, сохранив его прибытие в секрете. Тем не менее, слепого принца немедленно проводили в лучшую комнату в форте, его спутника, остающегося без сознания, раздели, растерли и укутали в теплый сухой медвежий мех, напоили горячим молоком с медом и травами, обложили грелками с кипятком. Лэллис бредил, не узнавая Анхеля, метался, расшвыривая одеяла. Гарнизонный врач только покачал головой, предложив молиться, чтобы кризис благополучно миновал.
Анхель, изгнав холод из тела в бане, переоделся в привычную ему армейскую форму горного стрелка: короткую куртку на рысьем меху, узкие шерстяные бриджи и высокие, до бедер, сапоги.  Оставив  маленького принца на попечении врача и старшей внучки барона, он уединился с комендантом форта в его личном кабинете.
- Рассказывай, Старый Филин, какие вести из столицы. Потом я расскажу тебе, где я был.
- Ваше Высочество, рассказывать мне и нечего. Когда прошел слух, что Вы подались в Вортен, чтобы переметнуться на сторону Камилла, в армии никто в эту байку не поверил. Особенно после того, как вернулись остатки егерского корпуса. Кой-кто из них успел сбежать, когда пришел приказ перевешать их, как бунтовщиков и дезертиров. Они-то и рассказали, что Вас убили на поле боя, и офицеры приказали отступать. Мы-то уж и оплакать Вас успели, а тут новое горе: батюшка Ваш преставился. Регентский совет утвердил Витуса, налоги тотчас же выросли почти на треть. В северных провинциях недород, народ заволновался. Пока зима, все тихо, но если весна будет холодной, не миновать большого бунта. Особенно теперь, когда на трон сел Вальтин. Все сторонники Вашего отца в опале, Ваш брат планирует войну с Вортеном, не пограничную стычку, а полномасштабную войну. Слить два королевства в одно. – старый вояка помолчал, и добавил: - А уж как Вашу матушку было жаль! Не вынесла, бедная, смерти мужа и сразу двух сыновей.
- Если бы я не попался на удочку, отправившись  в этот рейд в Вортен, и мама и Вит остались бы живы. Валь не посмел бы убить брата – короля, зная, что я докопался бы до истины в два счета. И начать войну я ему не позволю.
- Но, Ваше Высочество, как же? Вы ж теперь…
- Да, слепой. Но это мне не помешает. До весны ты обязан меня тренировать, чтобы я мог драться на слух. А когда выздоровеет Лэллис, - Даже про себя принц не желал говорить слово «если», - начнешь тренировать и его. Он – мои глаза, Рой.
- Где Вы взяли его, Ваше Высочество? И где Вы пропадали?
Тщательно спрятанная, но оттого не менее явная для принца, нотка любопытства в тоне старого коменданта даже повеселила Анхеля.
- Меня взяли в плен, раненого. Каюсь, моя вина – забыл твои наставления, кинулся в самую сечу, и получил по голове. Через месяц я ослеп совсем, и меня сочли не опасным. Камилл задумал сделать из меня украшение, экзотическую игрушку. Кстати, он говорил, что на его дипломатическое письмо о моем выкупе никто не ответил. Видимо, Вальтин уже тогда держал все нити в своих загребущих ручонках. Когда умер отец, ко мне подослали убийцу, но он облажался. Отравитель из него не вышел. Спас меня этот маленький инай, принц Лэллис. Его держали в той же башне, что и меня. К тому времени мы уже подружились. Потом я познакомился с его сестрой, принцессой Маргаритой. Она помогла нам бежать. К сожалению, мы ошиблись с выбором направления, и вместо Караванного пошли через Гибельный перевал. Едва не попали под лавину, потеряли почти все припасы и лошадей. Сколько шли, не знаю, Лэллис сильно простыл, но держался до последнего. В беспамятство он  впал, когда мы уже спускались с гор.
- Позвольте, я перебью Вас, мой принц! На Караванном перевале засыпало лавиной целый отряд вортенцев. Вас искали, и только чудо не дало им схватить вас.
- Я надеюсь, это «чудо» выздоровеет. Все, Рой, я устал. Проводи меня к Лэллису и вели поставить там еще одну койку. Мне надо поспать.
Вопреки собственным словам, он пролежал без сна почти всю ночь, слушая трудное дыхание больного принца. Только на рассвете усталость взяла свое, и он уснул. А проснулся, почувствовав, как к нему под полог скользнуло пышущее жаром тело инай. Похоже, мальчик проделал это, даже не просыпаясь, в поисках тепла. Его колотил озноб, и он крепко обвился вокруг замершего Анхеля. Горячие руки обняли за шею, стройная, мускулистая нога легла на бедро, и принц порадовался, что лег спать, не снимая бриджей. Лицо Лэллиса уткнулось в его грудь, дыхание просто обжигало кожу. Длинная ночная рубашка, в которую обрядили больного, сбилась до талии, и Анхель, поправляя одеяло, случайно задел бедро мальчика. Его кожа была атласной, и такой горячей, что, казалось, под ней течет не кровь, а расплавленное железо. Дрожь прошла по телу Анхеля: какая это мука, быть так близко, и не мочь позволить себе ничего! Он просунул руку под голову мальчика и крепко обнял его второй рукой. Теперь горячее дыхание Лэллиса касалось его шеи и ключиц. Он коснулся губами пылающего лба маленького принца, и тот пробормотал во сне:
- Хели, не уходи…
Таким именем Анхеля называла только мать, и еще очень редко – отец. Сглотнув ком непрошенных слез, принц ответил еле слышно:
- Никогда не уйду, никогда не брошу.
Он больше не уснул, и выбрался из постели перед самым пробуждением Лэллиса. И две следующие ночи, пока не спал жар и не прошла лихорадка, проводил в его постели, согревая. Когда же на третью ночь он вознамерился лечь отдельно, Лэллис удержал его.
- Постой, Анхель…Не уходи, прошу! Я не знаю, какие чувства ты ко мне испытываешь, но с того дня, как мы обменялись кольцами, ты ни разу не дал мне понять, что я желанен тебе. Это не так? Зачем тогда клятва жизни? Объясни мне! – голос его сорвался, и по щекам, полыхающим еще нездоровым, горячечным румянцем покатились слезы. Этого принц, естественно, не видел, но хорошо расслышал, и, прикоснувшись к щеке мальчика, почувствовал горячую влагу кончиками пальцев. Он снова сел на постель и крепко прижал к себе вздрагивающее от сдерживаемых рыданий  тело инай. Потом взял его лицо в ладони и осторожно провел губами по горько-соленым следам на щеках. Он касался губами лба, ресниц, подбородка, обветренных, накусанных губ, и не мог остановиться. Это было так сладко и страшно, как шаг в пропасть – мгновение полета перед тем, как тело разобьется об острые скалы. Истонченные болезнью, горячие пальцы вцеплялись в его запястья, как цепляется утопающий за соломинку, обнаженной груди касались ощутимые сквозь шелк рубашки напряженные соски маленьких грудей, и принц задыхался от нахлынувшего желания и какой-то жадной  нежности. Влажный, сладкий рот Лэллиса отвечал на поцелуи с горячностью и трогательной неопытностью, и Анхель ловил тихие стоны губами, каждый раз чувствуя набегающую волну возбуждения, прокатывающуюся от паха к самой макушке.
Как он снял рубашку Лэллиса и свои бриджи, Анхель  потом не мог вспомнить и под страхом смерти. Гибкое тело инай раскрывалось под его руками, как раскрывается цветок под утренним ветром. Покрывая торопливыми, жадными поцелуями горячую атласную кожу, дюйм за дюймом, он исследовал свое сокровище, запоминал все впадинки и выпуклости, удивился нежному, мягкому, как перышки птенца, пушку внизу живота, вдохнул слабый пряно-сладкий аромат: мыла, пота и самоё Лэллиса. Накрыл и вобрал губами совсем детскую еще плоть, но уже напряженную и вздрагивающую, и был вознагражден заглушенным ладонью криком и дрожью выгнувшегося под ним тела. Хватило несколько мгновений и движений губами и языком, чтобы вкусить пряного сока его страсти. И через минуту успокоенный, убаюканный в теплых объятиях, Лэллис уже спал, уютно уложив пушистую головку на плечо принцу. Убедившись, что инай крепко уснул, Анхель потихоньку разомкнул объятие и выскользнул из постели. Почти упав в кресло, он зажал в зубах ладонь левой руки, а правой жесткими, резкими движениями довел себя до разрядки. Как и в первую ночь после знакомства с инай, в голове его рефреном отдавалось имя, складываясь из беззвучных стонов: «Лэ…ли…мой Лэли!»

Зима пролетела так быстро, что ни Анхель, ни Лэллис, выздоровевший очень быстро под присмотром старшего принца, ее не заметили. Все свое время они оба тратили на упражнения под руководством Роя Робюра. С каждым днем Анхель все больше замечал, что начинает угадывать движение противника раньше, чем оно будет сделано. Теперь даже движения воздуха явно говорили ему, что происходит вокруг. Он без провожатых ходил по городку возле крепости, не натыкаясь на людей и предметы. Его Мастерство мечника возросло во много раз, теперь он запросто расшвыривал и шестерых противников, успевая не только парировать, но и наносить сокрушительные удары. Иногда они отказывались верить в его слепоту.
Лэллис тоже оказался способным учеником. Его главным качеством была не сила, а скорость и увертливость, на что и сделал упор барон Рой. Маленький принц запросто мог измотать противника, и потом без особого труда расправиться с ним серией точных молниеносных атак. Он немного вытянулся, но остался все таким же женственным, только тот, кто мог видеть принца в одежде, никогда не спутал бы его с девушкой. Свою грудь принц – инай стягивал тугой повязкой наподобие боевого корсета, длинные волосы заплетал в тугую косу, и в форме горного стрелка ничем не отличался от юного солдата. И уже нельзя было называть его мальчиком: детство ушло безвозвратно.
Весна и в самом деле выдалась холодная, но не настолько, чтобы сорвать сев. Заморозки даже не побили сады, и урожай яблок и вишен обещал быть богатым. Но только в том случае, если он вообще будет, этот урожай. Королевство замерло в ожидании войны. Началу военной кампании мешали вдруг зарядившие нудные дожди, размывавшие дороги. Анхель разослал с доверенными людьми барона Робюра призыв к тем, кто остался верен ему и его отцу. В Мон-Сегюр начали стекаться ополченцы. Когда прекратились дожди и немного просохли дороги, Анхель выступил к столице, Ревене.



12. Лагерь у Коростельской обители


Армия принца Анхеля шла по стране, не встречая сопротивления. Бароны беспрекословно размещали солдат на постой, обеспечивали обозы фуражом и провиантом. Войны с Вортеном никому не хотелось, тем более, что ее исход нельзя было предсказать заранее. Из остатков армии Вальтина солдаты дезертировали целыми полками, спеша встать под знамена вернувшегося любимца. Их не смущали даже рассказы о его слепоте, настолько люди верили молодому полководцу. Кое-кто уже всерьез, хоть и шепотом, звал Анхеля королем.
Вальтин в Ревене рвал и метал, следя за продвижением брата к городу. Положиться он мог лишь на собственную гвардию, и лишь до поры, пока платил ей, набранной из отчаянных рубак и наемников. Перевешав тех из егерской тысячи, кто вернулся из вортенской ловушки, он сам лишил себя хоть мало-мальски верных людей. Его изворотливый ум искал и не находил выхода. А Ревена бурлила. Ежедневно городской страже приходилось разгонять стихийно возникающие толпы люда, призывающего короля отречься. Это было беспрецедентно, не лезло ни в какие ворота, но запертый в королевской резиденции Вальтин ничего не мог с этим поделать. Он лихорадочно просчитывал и продумывал свои действия, и находил только одну ошибку, устранив которую в начале, мог бы избежать столь плачевных последствий. И имя этой ошибке было – Анхель.
Третьего дня месяца  Листьев тридцатитысячная армия принца Анхеля подошла к долине Брувы, и встала лагерем у села Коростели, под стенами  обители Богов – Братьев. Принц был приглашен на неофициальный ужин настоятелем, а на самом деле братом Кайелом, третьим принцем Витана. Они встретились во дворе, когда Анхель только въехал в обитель. Его коня вел под уздцы Лэллис, и Кайел горестно ахнул, удостоверяясь в правдивости слухов об увечье брата. Анхель соскочил с седла и без посторонней помощи безошибочно отыскал его в толпе встречающей братии. Крепко сжав Кайела в объятиях, тихо шепнул на ухо:
- Брат, не торопись списывать меня со счетов! Как же я рад нашей встрече! Я, признаться, опасался за твое здоровье, узнав о смерти Вита.
- Пойдем, пойдем скорее в мою келью! Мне надо поговорить с тобой о многом! А, может, ты проголодался? Я велю накормить тебя и твоего оруженосца…
Анхель, смеясь, замахал руками:
-Погоди, братец, не спеши! Все успеем. Я не уйду из долины Брувы до тех пор, пока Вальтин не пришлет своего парламентера.
Расположившись в креслах в кабинете настоятеля, любезно уступившего его на время визита Анхелю и Кайелу, принцы проговорили до глубокой ночи. В самом начале беседы, Лэллис, проводивший своего возлюбленного до кресла, тронул его за плечо и прошептал:
- Я подожду в саду?
Принц удивленно поднял брови:
- Зачем? Останься. Привыкай, ведь ты – мои глаза, тебе единственному я могу доверять.
Кайел не сдержался и задал вопрос, которого Анхель ждал все это время:
- Брат, кто эта прелестная девушка? И почему она в форме егерского полка?
Принц Анхель положил ладонь на руку Лэллиса, удерживая его, готового метнуться вон из кабинета, на месте, и ответил, тщательно подбирая и взвешивая еще раз слова давно готового ответа:
- Лэллис – не девушка, а инай, ненаследный принц Вортена. И мой…возлюбленный. Мы вместе бежали из плена. Только благодаря Лэллису я еще жив. – он почти видел, так ясно представляя себе, как брат в замешательстве открывает и закрывает рот, сидя с дурацким выражением на залитом краской лице, и теребит длинный белый локон, по неистребимой детской привычке. Привилегией особ королевской крови, ушедших в монастырь, оставались длинные волосы, тогда как рядовые братья обязаны были коротко стричься. Из всех сыновей короля Мариуса именно Кайел более всего на него походил внешне, и менее всего – по характеру, являясь полной противоположностью Анхелю.
Наконец, он пришел в себя, переварив услышанное:
- Я…рад. Честно, рад за тебя, брат. Думаю, тебе невероятно повезло. Жаль, что ты не видишь ее…э-э-э…его красоты. И как мило его высочество смущается, слыша меня. Кстати, это же дипломатический казус: Лэллис – принц крови  Вортена, каков его статус будет при дворе короля Анхеля?
- Не торопи события, брат. Вальтин еще не отрекся, да и тебя я бы не сбрасывал с доски. Все же, твои права на престол…
- Их нет, Анхель. Я прошел Второе посвящение8, как раз перед гибелью Витуса. Может, именно это меня и защитило. Я теперь не опасен для короля, как претендент на престол в случае его свержения. Остался только ты. Думаю, народ с радостью провозгласит тебя наследником короны, и Регентский совет не пикнет. Так что, определись со статусом принца Лэллиса,  пока не поздно. Простите, ваше высочество, что говорю так, словно вас здесь нет!
Лэллис, красный от смущения, пролепетал:
- Нет-нет, я не против. Не называйте меня «высочеством», прошу! Я свой статус принца крови потерял, кажется, со дня заключения в Башне Печали.
Анхель молча усмехнулся, притягивая его к себе на колени. Впрочем, инай извернулся, и устроился на полу у его ног. Кайелу была хорошо видна эта тихая борьба, и он снова смущенно засопел, дергая себя за прядь на виске.
После паузы разговор потек более непринужденно. Принцы (что бы там не говорил Лэллис) обсудили текущее положение дел в королевстве и диспозицию войск, причем Анхель, участвуя в беседе, параллельно обдумывал слова брата насчет статуса принца – инай. Долгий дневной переход, установка лагеря и вечерняя беседа вымотали юного принца так, что он не сдержал громкий зевок, да еще и совсем по-детски потер глаза кулаком. Кайел, спохватившись, предложил гостеприимство в обители, но Анхель отказался:
- Мои солдаты должны меня видеть. Мы возвращаемся в лагерь, брат.
Было немного странно то, что все без исключения приняли Лэллиса, как доверенное лицо принца Анхеля. Ни один человек, будь то простой воин или офицер, слуга или вельможа, крестьянин или купец, даже не задумался о том, кто такой этот милый юноша, который зовет их принца просто Анхелем и обращается к нему на «ты». Словно бы доверие принца одело его в броню неприкосновенности. Даже когда Анхель, забываясь, называл его «ваниэ»9, никто не обращал на это пристального внимания, словно так и надо. Спал инай в шатре принца, как положено оруженосцу, но вовсе не у входа в него, а на походной койке вместе с Анхелем. В эту ночь принц не стал будить уснувшего мертвым сном юношу. Он только обнял его, зарываясь лицом в непокорные густые локоны, пахнущие ветром и солнцем, дорожной пылью. Он и сам чувствовал себя, как выжатый лимон, но уснуть не мог. Сам себе принц мог признаться, что ждет и опасается встречи со старшим братом. Он не мог предсказать его действий, и поэтому нервничал.
Долго ждать посланцев короля не пришлось. Едва ему донесли о том, что армия Анхеля стоит почти под стенами Ревены, он послал к лагерю мятежников парламентера. Это случилось на пятый день месяца листьев. На рассвете герольды, сопровождавшие пажа с посланием, протрубили в украшенные белыми флажками трубы, разбудив Лэллиса. К тому времени Анхель уже час как был на ногах, успев умыться, позавтракать и раздать вестовым кучу поручений. Наскоро плеснув в лицо ледяной водой, Лэллис прогнал сон и помог слепому принцу одеться для встречи парламентера. Строгий камзол из темно-серого бархата с неброской вышивкой серебром по манжетам и воротнику оттеняли белоснежные кружева атласной сорочки. Узкие черные бриджи и высокие кавалерийские сапоги, безупречно вычищенные Лэллисом, дополняли его костюм. Бархатную повязку, скрывающую глаза, он одевать не стал, как и берет. Смоляные волосы покрывал тонкий серебряный венец, украшенный единственным бериллом: корона принца, изготовленная и поднесенная ему ювелирами Торана, города, через который он прошел на пути к Ревене. Они создали ее, взяв за образец кольцо, подаренное Лэллисом: тончайшие веточки плюща обвивали берилловую звезду, символ наследника Витанского трона. Там его приняли, как будущего короля. Ремесленники, изготовившие венец, клятвенно пообещали сковать королевскую корону, когда принц сядет на престол.
Черный жеребец по имени Ветер приплясывал, грызя удила. Успокоился он, лишь почуяв хозяйскую руку на своих поводьях. Принц легко вскочил в седло, Лэллис, одетый сегодня его пажом, взял Ветра под уздцы и направился к окраине лагеря, где терпеливо дожидались послы короля Вальтина. Эскорт из десятка рыцарей окружил Анхеля. Теплый ветерок развевал белые и синие плюмажи на шлемах, играл шелковыми плащами с королевскими серебряными леопардами. Сверкали и бряцали начищенные латы. Горнисты поднесли к губам горящие веселой солнечной медью рожки, проиграли приветствие. Паж Вальтина спешился и приблизился к остановившейся кавалькаде, с поклоном подал свиток, скрепленный большой королевской печатью и отошел на несколько шагов. Анхель изучил пальцами печать и протянул послание Лэллису. Юноша сорвал шнурок, скрепляющий свиток, развернул его и прочел, негромко, но тишина установилась необычайная, так что услышали все, кто был рядом:
«Мы, Вальтин Мариус Родерик Э`Тарм, милостью Богов законный король Витана, вызываем на честный поединок до смерти по Рыцарскому Кодексу и уложению, нашего мятежного брата, ненаследного принца Анхеля Мариуса Лоренса Э`Тарма. Поединок имеет место быть седьмого дня месяца Листьев сего года на поле для ристаний у стен столицы Витана, Ревены, в полдень. Разрешено взять с собою эскорт, подобающий принцу крови.
Писано четвертого дня месяца Листьев
1101года от Благовещения Богов»
Паж, передавший послание, снова согнулся в поклоне и спросил:
-Будет ли ответ, Ваше Высочество?
Анхель, усмехаясь с облегчением, но только мысленно – лицо его хранило холодно-надменное выражение, ответил:
- Передайте моему царственному брату, что я согласен. Не знаю только, соответствует ли поединок со слепым противником Рыцарскому Кодексу и Уложению. Но этот вопрос пусть волнует хронистов. Едем, Лэли.
Кавалькада дружно, как по команде на параде, развернула коней и удалилась за линию караульных постов. Заполыхавший краской стыда от слов принца, парламентер вернулся к герольдам, неловко вскочил в седло и вся троица спешно зарысила к столице.

13. Поединок

Вечером Лэллис разложил на ковре в палатке принца его латы и принялся осматривать и начищать их. Прочный кованый нагрудник с чеканным изображением королевского леопарда вскоре засверкал, как зеркало. Отполировав остальные детали лат и проверив крепежные ремни, юноша взял в руки шлем. Строгая простота его подчеркивалась двумя серебряными ястребиными крыльями, укрепленными по бокам над висками. Пернатый шлем не был украшен ни гравировкой, ни золочением, ни чеканкой. Протерев петли забрала промасленной тряпочкой, Лэллис отложил шлем, старательно гоня от себя мысль о том, что в послезавтрашнем поединке он окажется единственной защитой его возлюбленного, и взялся проверять стеганную  поддоспешную куртку и штаны. Анхель, сидевший за столом и что-то писавший с помощью особого планшета, изготовленного по его специальному заказу, поднялся и подошел к нему. Порывисто развернувшись, принц – инай обхватил его колени и уткнулся в них лицом. Голос его прозвучал глухо от сдерживаемых слез:
- Не ходи, ваниэ, это какая-то ловушка! Тебя убьют там!
Анхель ласково отстранил его и опустился рядом на колени, обнимая за плечи.
- Ну что ты, любовь моя. Вспомни, когда барон Рой тренировал нас, лучшие мечники Старого Филина не могли меня победить и вчетвером, а это что-то да значит! Кроме того, Вальтин, не хуже меня владея мечом, не станет вести нечестную игру, коль вызвал меня на поединок при всем честном народе, он не трус и не дурак. Там, на ристалище, будет вся Ревена и весь люд из окрестных деревень. Кайел сказал, что и настоятели трех ближайших монастырей и священники храмов Богов-Братьев тоже будут. А, значит, скрыть нечестную победу не удастся, ведь с ними будут и монахи – хронисты. Да и эскорт мы подберем повнушительнее. Думаю, сотни латников и трех сотен горных стрелков барона Робюра нам хватит. Еще палладинский корпус будет размещен в ближнем леске. Для страховки этого достаточно. И ты будешь моим оруженосцем. Сумеешь?
- Да. Анхель…Хели…можно, я стану им официально? Я хочу принести тебе вассальную клятву, перестать быть принцем Вортена.
Услышав такую просьбу, принц удивленно поднял брови:
- Но…почему?
- А есть ли смысл сохранять этот титул, коль скоро я ни наследником, ни подданным короны Вортена более не являюсь?
- Я подумаю над этим и дам ответ тебе завтра. А теперь давай поужинаем и ляжем спать – утро вечера мудрее. Завтра много дел. – Ответил Анхель, поднимаясь с колен и поднимая юношу. Лэллис, сорвав с его губ торопливый поцелуй, выскочил из палатки за едой, а принц, посмеиваясь, снова сел за стол, на ощупь убирая бумаги и сворачивая пергаменты. В его душе поселилась странная уверенность в благополучном исходе предстоящего поединка.
Следующий день прошел в лихорадочной суете, и Лэллис втихомолку порадовался, что заранее проверил и привел в порядок оружие и латы принца. На закате, когда лагерь, весь день походивший на потревоженный муравейник, начал стихать, Анхель велел Лэллису одеться понаряднее и ждать на площади перед его шатром. Выйдя, инай заметил, что там собралось уже все высшее командование армии, словно чего-то ожидая.  Когда протрубили герольды, из палатки появился Анхель, в венце и при мече. Герольд провозгласил:
- Лэллис Камилл Донниг Э`Рэй,  ненаследный принц Вортена, подойди и преклони колена.
Юноша шел, чувствуя направленные на него удивленные взгляды, и румянец смущения на его лице сменялся бледностью. Он остановился в двух шагах от принца и опустился на колени на ковер, расстеленный перед палаткой. Анхель шепнул, почти не раскрывая губ:
- Знаешь слова вассальной клятвы? – и Лэллис так же еле слышно ответил:
- Знаю…
Голос принца разнесся над всей площадью и большей частью палаточного лагеря:
- Готов ли ты отречься от своего имени, прав, привилегий и обязанностей, как кронпринц Вортена, и принести вассальную присягу короне Витана и нам, кронпринцу Анхелю Мариусу Лоренсу Э`Тарму ?
Голос Лэллиса, едва не сорвавшийся на детский писк, звонко ответил:
- Я готов! – дальнейшее плохо запомнилось переволновавшемуся юноше. Его губы произносили давно выученные слова без участия рассудка, и он очнулся только тогда, когда клинок принца коснулся его плеча, а голос Анхеля произнес:
- Нарекаю тебя, Лэллис Камилл Донниг Э`Рэй, рыцарем Леопарда, Палладином Витана. Носи это имя с честью, служи короне без страха и порока. Назначаем тебя нашим личным оруженосцем.
Плохо соображая, что делать, Лэллис поднялся с колен и глубоко поклонился Анхелю, потом отошел и встал по его левую руку. Снова протрубили герольды, и принц со своим, теперь уже официально признанным, оруженосцем скрылись в палатке. Вскоре разошлись и все остальные, тихо обсуждая произошедшее.
Едва упал полог, скрывая их от глаз любопытных, Лэллис молча обнял принца, спрятав лицо у него на груди. Анхель ласково поднял его голову и поцеловал пересохшие от волнения губы долгим, нежным поцелуем. Кончики его пальцев изучили лицо юноши, «считывая» выражение его лица, потом пробежались по туго заплетенной косе и стянули с нее шелковую ленту, распуская, и зарылись в освобожденные мягкие локоны, рассыпавшиеся по плечам и спине Лэллиса. Ни слова не говоря, принц увлек своего оруженосца на низкую и узкую походную кровать, покрытую одеялом из волчьих шкур, и продолжил освобождать его тело от одежды. Лэллис в долгу не остался. Погасив свечу на столе у кровати, он отдался ласкающим рукам своего, теперь уже, господина…
Ночью, за три часа до рассвета, из лагеря выступил корпус паладинов графа Раймонда Глени с приказом расположиться в роще рядом с ристалищем. А утром вышел отряд сопровождения и свита принца. Самого  Анхеля и его оруженосца, во избежание «случайностей», окружили плотным кольцом. Роскошная, положенная по статусу принцу крови, одежда подчеркивала легкую бледность  на лице Анхеля, но знающие его люди сразу сказали бы, что это не страх, не волнение, а решимость заставляет его сжимать губы и хмуриться. Темно-синий плащ с королевским леопардом, вышитым серебром, полоскался на свежем ветру, пышный султан из перьев грусса10 развевался над вороной гривой Ветра. Сегодня Анхель сам держал его поводья, правя на звук. Следующий за ним на полкорпуса позади, на своем сером жеребце, Лэллис шептал про себя молитву Вершителю, прося победы своему господину. Он готов был бы сразиться вместо него, но знал, что, как и все, будет стоять и смотреть на его поединок, не смея шелохнуться.
Как и предсказывал Анхель, вокруг поля для ристаний собралось не меньше двадцати тысяч человек. Огромная толпа расступалась перед свитой принца, как воды перед Богами-Близнецами, освобождая путь. Под копыта коней летели охапки весенних цветов и ветви с молодой листвой. Народ кричал «Айре!»11, женщины и девушки всматривались в лицо слепого принца и втихомолку промокали глаза передниками и платками. В его победу над зрячим, полным сил, братом никто особо не верил, и не один только Лэллис сегодня возносил горячие мольбы Вершителю.
С другой стороны, от городских ворот, двигался эскорт короля Вальтина. Плюмажи и плащи его свиты были белыми, леопарды, вышитые на знаменах и стягах – черными с золотыми коронами. Они расталкивали толпу, не спешившую убраться с их дороги, и это невероятно злило короля. Редкие приветственные выкрики его сторонников не могли сравниться со стройным хором приветствий его брату. Руки стискивали поводья белого жеребца так, что кожа перчаток, расшитая золотом и жемчугом, едва не лопалась. Серо-зеленые глаза сверкали недобро и яростно, как и бриллианты в золотом венце  на темно-русых волосах, уложенных в замысловатого плетения косу. 
Они встретились у ворот ристалища, и, заглянув в неподвижные, незрячие холодные глаза Анхеля, его брат впервые ощутил, как страх острой тонкой иглой пронизал его сердце. Но мгновение слабости было и кануло прочь, презрительная усмешка тронула губы короля.  Анхель медленно и с достоинством поклонился, не сходя с коня. Ответный кивок был исполнен царственно-небрежно, и Анхель понял это по тому, как яростно выдохнул сквозь зубы  Лэллис, оскорбленный этим пренебрежением к своему господину и возлюбленному. 
Противники разъехались в разные концы поля, где слуги уже установили их шатры. Соскочив с коня, Лэллис коснулся руки спешившегося принца и провел его внутрь синего шатра, расшитого серебром. Там уже лежали его доспехи и оружие. Снаружи слуги начали одевать кольчужную броню на Ветра. Не теряя времени, Лэллис помог принцу снять парадное платье и одеть поддоспешник поверх простых полотняных брюк и рубашки. Они молчали – все было сказано еще ночью. Юноша туго заплел текучие, непослушные черные волосы принца и заправил  косу за ворот рубахи, чтобы она не выбилась и не мешала во время боя. Надев на него латы и затянув ремни, Лэллис взял в руки пернатый шлем и повернулся к возлюбленному. Холодный металл доспехов разделял их, делал принца далеким и чужим. Но тот осторожно взял закованными в кольчужную перчатку пальцами руку Лэллиса и притянул его к себе.
- Я чувствую твой страх. Ничего не бойся, ваниэ, со мной ничего не случится. Успокойся, все будет хорошо. Поцелуй меня на удачу. – и Лэллис горячо и крепко расцеловал его. Сердце его билось, как сумасшедшее. Он одел на принца шлем, накинул и закрепил на плечах плащ. Снаружи уже трубили герольды, возвещая полдень, начало поединка. Анхель повернулся и вышел. Вслед за ним вышел и Лэллис. Пажи помогли принцу сесть в седло одетого в броню Ветра, и юноша подал ему  меч и щит, взял коня под уздцы и повел к началу ристалищной дорожки. Ему казалось, внутренности его превратились в холодный противный кисель, ноги и руки стали деревянными, а уши забиты ватой. Он с трудом разжал пальцы, вцепившиеся в уздечку коня, подал ее принцу и  прошептал:
- Удачи тебе, любимый. Будь осторожен. – и отошел.
Прислонившись спиной к столбу, на котором развевался штандарт принца, юноша наблюдал, как медленно набирают разгон рыцарские кони, одетые в тяжелую броню и покрытые цветными попонами. Обнаженные мечи сверкают, вставшие на дыбы королевские леопарды на щитах, кажется, вот-вот прыгнут друг на друга. Сшиблись, с грохотом и звоном, кони зло визжат и стараются укусить или лягнуть противника, тяжелые длинные мечи взлетают и опускаются, как прутики, летят осколки эмали, сбиваемой страшными ударами со щитов. Он видел все так ясно, словно время замедлилось и превратилось в густую патоку. И когда Анхель опоздал прикрыться щитом,  клинок Вальтина, сорвав пластину налокотника, пропахал кровавую борозду поперек его правой руки, и, как отбросив ставший обузой щит, принц перехватил меч в левую руку. И снова – яростный звон сталкивающихся клинков, еще два страшных удара: в грудь и раненую руку, блики на стали от яркого полуденного солнца, которые на мгновение ослепили короля Вальтина, и это мгновение стало последним. Безошибочно угадав момент, Анхель вогнал острие клинка между сочленениями пластин нагрудника, с силой налег на рукоять всем телом, и острие, сверкая рубином, пробило белые латы с черным леопардом. Именно в этот миг Ветер достал-таки своего соперника закованным в сталь копытом, и конь Вальтина, хрипя, взвился на дыбы, сбрасывая всадника. Принцу пришлось выпустить рукоять застрявшего в покореженном доспехе меча, и король рухнул в пыльную вытоптанную траву вниз лицом, вгоняя сталь клинка по самое перекрестье гарды. Дальше Лэллис не смотрел, он бежал туда, где плясал и храпел раззадоренный дракой Ветер, чуя кровь и смерть, и все сильнее клонился на луку седла забрызганный своей и чужой кровью Анхель.
Юноша помог остановить и успокоить коня, сойти с седла раненому принцу.
- Где…он? Подведи меня к брату, Лэли… - попросил тот, снимая свой шлем, и оруженосец помог ему дойти до лежащего без движения короля и перевернуть его тело на спину. От удара о землю с него свалился шлем с белым плюмажем, и Лэллис впервые смог вблизи рассмотреть его лицо. Теперь, искаженное болью, залитое кровью, оно не казалось надменно-презрительной маской. Это было просто лицо страдающего, еще молодого человека. Король открыл глаза и узнал склонившегося над ним Анхеля. Разлепив окровавленные губы, он болезненно усмехнулся и выплюнул сгустки крови, мешающие говорить:
- Знаешь,… Хели…мне жаль, что я…не последовал…твоему совету…еще девять лет…назад…Прости…- Его глаза закатились, сердце перестало биться.
- К-какому совету, брат? Брат?!
- Он умер, ваниэ. Все кончено. – тронул его за руку инай.
- Нет, Лэли, все только начинается. Помоги мне встать.
С помощью Лэллиса Анхель встал и поднял руку. Толпа вокруг турнирного поля взорвалась приветственными криками. Король умер, да здравствует король!
Когда в палатке, освободив будущего короля от лат, Лэллис перевязывал его раны, Анхель вдруг рассмеялся с невыразимой горечью.
- Что, Хели? – встревоженно заглянул ему в лицо инай.
- Я вспомнил, какой совет он имел в виду. Право, было бы гораздо меньше смертей, если бы он все же последовал ему.
- Ты расскажешь мне?
Анхель покачал головой:
- Потом, любимый, когда будет не так больно вспоминать.





14. Ультиматум Регентского совета.

Регентский совет даже не думал оттягивать момент коронации. Как только был похоронен Вальтин и прошел срок десятидневного траура, в соборе Ревены короновали первого в истории, наверное, не только Витана, но и всего мира, слепого короля. Но если бы  не было известно  о его увечье, никто и не догадался бы о нем, так уверенны и точны были его движения. Не зря все десять дней он изучал храм и обстановку в нем с помощью Лэллиса. По пышности церемония затмила, наверное, все предыдущие коронации. Было немного жаль, что он сам не может этого видеть. Коронационное облачение из белого шелка и золотой парчи, с тяжелой мантией, расшитой тысячами бриллиантов и жемчужин и подбитой белоснежным мехом горного леопарда, было словно создано для Анхеля, подчеркивая его утонченную красоту. Как и обещали торанские ювелиры, они изготовили в самые краткие сроки новую корону для слепого короля. Это был простой венец с зубцами в виде листьев плюща, украшенный по ободу сапфирами, бериллами и бриллиантами. В свете цветных витражей собора его камни играли всеми цветами радуги, оттеняя черный шелк волос короля и синеву его неподвижных глаз. У стоявшего за ним Лэллиса к горлу подкатывали слезы – так прекрасен был в этот момент его возлюбленный, и так  же далек, как далеки сверкающие звезды на куполе ночных небес.
Через три дня король Анхель принимал присягу своих подданных. В столицу съехались все вассалы короны, прибыли послы сопредельных стран, и даже Вортенский монарх прислал поздравительное письмо. Оно было написано очень сухо, официально, но сквозь эту канцелярщину отчетливо пробивались нотки сожаления: «Ах, как же жаль, что я Вас упустил из рук, мой царственный собрат!». О сбежавшем принце Лэллисе не было сказано ни слова.
Первым делом молодой король собрал большой королевский Совет, и взялся за пересмотр и исправление устаревших и недавних законов и указов. Все документы слепому монарху читал не секретарь Совета, а бессменный паж и оруженосец короля, и вскоре все привыкли к нему, как к правой руке монарха. Кроме него, Анхель не доверял никому. Через некоторое время начались попытки подкупить Лэллиса или запугать его. Юноша отвергал дары с неизменным выражением холодной вежливости на милом личике, а угрозы пропускал мимо ушей. Почти три месяца напряженной работы увенчались «Сводом законов», собравшим в себе все, с точки зрения короля, целесообразные и необходимые указы, регулирующие правовую жизнь в королевстве. Он пересмотрел Налоговый кодекс, отменив повышение налогов, установленное Вальтином, некоторые устаревшие подати и пошлины. Взяв пример с Ондалии, учредил цеховые объединения. Теперь любой ремесленник, сдав строгий экзамен, мог вступить в цех сообразно своему мастерству. А так же покушением на короля, раскрытым лишь благодаря Лэллису. Все участники заговора были безжалостно казнены, и остальные недовольные политикой юного короля аристократы на время притихли.
Почти целый год молодой король вникал в жизнь своего государства. Он исколесил его вдоль и поперек, неизменно сопровождаемый Лэллисом, и везде находил следы упадка, последствия непрекращающихся войн с Вортеном. Страна, и без того небогатая, была истощена постоянным ожиданием нападения. Сколько ресурсов отнимало содержание армии в постоянной готовности! Не только материальных, но и человеческих, ведь каждый мужчина в стране обязан был отдать службе в армии десять лет своей жизни.  В голове Анхеля зрел план, как прекратить постоянную вражду с Вортеном и создать профессиональную армию, небольшую по численности, но самого высокого уровня мастерства. Кроме того, король пригласил ко двору мастеров – горнопроходцев, и был приятно удивлен богатством недр своего государства.
Через три года страна расцвела под рукой молодого, но мудрого и упорного короля. Налаженная система налогообложения, денежная  и правовая реформы превратили маленькое отсталое государство в стремительно развивающееся. В столице открылся первый по эту сторону Западного хребта Университет, в котором преподавали приглашенные из Кронинга и Ондалии ученые мужи. При монастырях и храмах были учреждены школы и больницы. Славящиеся своим лекарским искусством монахи обучали способных юношей и девушек, готовя врачей для сельских и городских лечебниц. Численность армии сократилась почти наполовину, теперь ее составляли испытанные и закаленные в боях ветераны и способные молодые воины, пожелавшие остаться и продолжить военную службу. Вместо луков и арбалетов пришли закупленные в Ондалии ружья и пистолеты. Оружейники Витана спешно осваивали их производство, и совершенствовали конструкции пушек.
Когда король Анхель провел реформу в армии, это было воспринято соседней Даррой как признак слабости. Тамошний монарх решил, что без проблем сможет откусить кусок приграничных земель, славящихся своими виноградниками. Ему пришлось очень скоро пожалеть о том, что его шпионы в Витане оказались некомпетентны. Анхель не только отразил нападение Даррийских войск, но и сам перешел в наступление. К концу лета большая часть Дарры  была оккупирована его войсками, столица королевства взята в осаду, а к середине месяца Листопада Дарра перестала существовать, как отдельное государство, превратившись в провинцию Витана. К чести молодого короля, его новые подданные не сожалели о смене монарха. Территория Витана увеличилась почти в два раза, конечно, прибавив проблем Анхелю, но и добавив ему авторитета. Теперь королевство Витан было самым крупным по эту сторону Западного хребта.
День в середине зимы короток, как заячий хвостик. В четыре часа пополудни в кабинете, где собирался Малый Королевский совет, слуги зажгли свечи в больших настенных и настольных шандалах, и бесшумно удалились. Король незаметно повел уставшими плечами, поежился, ощутив ледяной сквознячок от окна, хотя в кабинете было хорошо натоплено и огонь в камине не угасал.
- Последний вопрос на сегодня, господа. Читайте, Лэллис.
- Ваше  Величество, вопрос о наследнике…Регентский Совет весьма озабочен…-Встрял один из министров, не дав Лэллису и рта раскрыть. Анхель поморщился, заставив себя разжать стиснувшиеся кулаки. Как надоели эти занудные старики со своими требованиями! Ну где, скажите, отыскать невесту для слепого короля, которой он мог бы доверять хоть вполовину так, как доверяет своему возлюбленному?
- Регентский Совет постановил, - голос министра внутренних дел заставил короля вернуться к делам насущным, - что если в течении года Ваше величество не женится по своему выбору, Вам придется смириться с выбором Совета. Или наследником короны будет объявлен Ваш троюродный брат по отцовской линии, барон Вальмон.
Поименованного барона Анхель знал. Недалекого ума был человек, оставлять такому только-только приведенную в порядок страну? Чтобы он за полгода угробил дело всей жизни отца и самого Анхеля? Но с другой стороны, совершенно ясно, что выбранная Советом Регентов невеста будет их шпионом, отделаться от которого станет невозможно. Человек, которому нельзя доверять – постоянно рядом, на расстоянии прикосновения – рехнуться можно! Все время ждать удара и предательства, без возможности откровенно поговорить, как с Лэллисом, не видя лица и глаз, очень тяжело.
- С каких это пор Регентский Совет так торопится женить своего короля? – в голосе Анхеля все же прозвучала толика досады и усталости, как он ни старался их скрыть. – Мой отец, помнится, довольно долго выбирал будущую королеву. И никто его с выбором не торопил, не навязывал свою кандидатку на эту почетную роль! – впрочем, ответ королю не требовался. Не произнесенные вслух слова витали в воздухе: с тех самых пор, как королем стал слепой, предпочитающий брать в постель не фрейлин, а собственного пажа.
В кабинете повисло молчание, слышался только шорох бумаг и дыхание. Король не видел, а Лэллис видел прекрасно, как смущенно и даже зло переглядываются вельможи.
-Вот что, господа. Повторяю еще раз и последний: никакого давления на меня по поводу престолонаследия я не потерплю. И в моей власти, насколько я помню свод законов, распустить Регентский Совет, пока в нем нет надобности. Надеюсь, за четыре года я доказал, что вполне дееспособен, как монарх? Или того, что Витан теперь является сильнейшим королевством по эту сторону Западного хребта, уже не достаточно? – голос слепого короля звенел сталью, Анхель в гневе вскочил и теперь стоял, подавшись вперед, опираясь на полированную столешницу кончиками пальцев. Черные брови сошлись на переносице, синие глаза сверкали, и никто бы не усомнился, что в эту минуту он видит всех насквозь. Невероятным усилием воли он подавил свой гнев и выпрямился. – На сегодня все, господа. Лэллис, собери бумаги и погаси свечи, пожалуйста.
Лэллис знал, что этой ночью король будет особенно нежен с ним, словно прося прощения за все сказанное на Совете. Но проблемы это не решит. Хотел бы он помочь возлюбленному, но как? Лэли знал, в чем загвоздка, но и только. Лишь  когда, распустив Совет и оставшись наедине с возлюбленным, король подошел к Лэли, заканчивавшему собирать и подкалывать протокол заседания, и положил ладони ему на плечи, какая-то мысль промелькнула и сгинула. 
Она вернулась поздно ночью, когда Анхель уже спал, уютно обхватив своего ваниэ поперек груди и устроив голову на его плече. Лэллису стоило большого труда не вскочить тут же, разбудив его ликующим воплем. Ну конечно, как он мог забыть! Есть только одна девушка, которой слепой принц мог доверять, и это его сестра, которую он не видел уже четыре года. И не только не видел, но и не писал. Он словно сменил Башню Печали на заточение в дальней крепости, разница лишь в том, что в Мархене она могла изредка навещать его, а теперь потеряла всякую связь с братом. Свинство, конечно, с его стороны, но что поделаешь, если между двумя королевствами до сих пор нет мира. А ведь это шанс, да какой – установить мирные отношения с Вортеном, женив витанского монарха на вортенской принцессе! Осталось дождаться утра, чтобы поделиться с возлюбленным этой идеей. Лэллис замурлыкал от удовольствия и крепче прижал горячее тело Анхеля к своей груди. Его ладони мимо воли заскользили по бархатистой коже, кончики пальцев огладили шрамы на груди и плече, полученные в памятном инай поединке с Вальтином.
Сон не шел к нему. Лежать спокойно рядом с таким соблазнительным обнаженным мужчиной, как Анхель, было выше сил инай, чья женская половина сущности постоянно требовала ласки. Черные пряди соскользнули с плеча короля и задели грудь Лэллиса. Потревоженный ерзаньем юноши, король сонно вздохнул и вдруг перехватил его запястья, подымая их над головой и прижимая к подушкам. Горячие, слегка обветренные губы сомкнулись на соске, и Лэллис не сдержал вскрик, выгибаясь навстречу ласке. О, король знал, как заставить своего возлюбленного рыдать от страсти, не доводя его до грани. Это была его маленькая месть за прерванный сон.
Утром Лэллис, наконец, смог донести свою мысль до короля.   Он не ожидал от Анхеля, что тот будет прыгать до потолка от радости или рассердится на вмешательство в его проблемы. Король, как всегда, был очень сдержан, на его бесстрастном лице не промелькнуло ни единой эмоции, но когда он наклонился над замершим в замешательстве инай и крепко поцеловал его, Лэли воспринял это как благодарность за идею, и не ошибся. На вечернем собрании Совета король объявил о своем намерении направить посольство в Вортен для обсуждения с королем  Камиллом возможности династического брака с его дочерью, принцессой Маргаритой. Что было! Словами не описать: поднялся невообразимый шум, советники старались перекричать друг друга, возмущение и шок отражались на всех без исключения лицах. Еще бы, заключить брак, а значит и мир, с извечным злейшим врагом!
- Я не понял, господа, - тихий голос короля непостижимым образом перекрыл весь этот галдеж, заставив всех замолчать, - Что вам не нравится в моем решении? То, что будет, наконец, мир между нашими странами, или то, что моим выбором не станет ваша ставленница?
Никто не посмел возразить, хотя верным, скорее всего, было второе утверждение. Через несколько недель, объявив о своем намерении народу Витана, король собрал посольство и возглавил его. Доверить эту миссию он не мог никому, кроме Лэллиса, но и сам оставаться без его поддержки и помощи не мог.


15. Королева Маргарита

За всеми проблемами и заботами Анхель как-то пропустил смерть короля Камилла, впрочем, никто ее особо и не афишировал. Об этом стало известно буквально на следующий день после решения Анхеля посвататься к вортенскому монарху. Возможно, для кого-то это стало бы плохой приметой и отвратило от задуманного, но молодому королю было смелости и упрямства не занимать.
Когда Лэллис помертвевшим голосом зачитал официальную ноту о смерти отца, Анхель быстро распустил Совет и, оставшись с ним наедине, крепко обнял закаменевшего в горе инай. Лэли поднял голову и быстро зашептал срывающимся голосом:
- Хели, как это может быть? Он был ведь еще совсем не стар!
- Тише, милый. Так случается. – король нежно поцеловал холодные губы возлюбленного, и это словно прорвало плотину слез. Лэллис плакал молча, только вздрагивали плечи и изредка прорывались приглушенные рыдания. А потом все резко закончилось, и инай сказал, суховато и невыразительно:
- Хели, поверь, это плакал маленький глупенький мальчик, все еще любивший жестокого тирана-отца, не я. К тому же, теперь нам будет гораздо легче осуществить задуманное, коль королем станет Микаэл. Мой брат не станет препятствовать этому браку, если Марго согласится, а у меня нет ни малейших сомнений в ее согласии.
Анхель улыбнулся, поцелуями разглаживая морщинки на лбу возлюбленного, стирая слезы с его щек. Он верил: коль Лэллис так сказал, значит так и будет.
Лэллис оказался прав. Маргарита дала свое согласие, и король Микаэл благословил брак своей сестры и бывшего врага, спасению которого он помог. Свадебное посольство триумфально вернулось в столицу, привезя будущую королеву и положенный ей эскорт. Дворец Ревены наполнился суетой и жизнью, как в те годы, когда была жива королева Кассия. Столица, да и вся страна, начали подготовку к грандиознейшему празднеству, символизировавшему не только продолжение династии, но и начало мира между исконно враждовавшими королевствами.
Венчание происходило в первый день зимы, и даже старики не могли припомнить чего-либо более прекрасного, чем юная королева в подвенечном наряде и ее супруг. Глаза Марго сияли неподдельным счастьем: за более чем четыре года, жадно собирая информацию об Анхеле, она незаметно влюблялась в него все больше и больше, и даже не думала ревновать к нему своего брата, прекрасно помня сказанные обоими слова тогда, в Башне. Этой любви она не могла поколебать, да и не желала, довольствуясь горячей привязанностью Лэллиса и безоговорочным доверием мужа.
Как только стало понятно, что юная королева имеет право голоса при короле Анхеле, как некогда и с Лэллисом, начались попытки подкупить или запугать ее. Вот только король и его оруженосец жестоко их пресекли. Лэллис, официально нарекший Маргариту своей Дамой, имел право вызвать на дуэль любого, косо посмотревшего на нее, чем и пользовался, постоянно оттачивая свое мастерство мечника. Он был ранен лишь раз, и то несерьезно, но в его присутствии о королеве опасались даже упоминать. Анхель же просто лишал дворянского титула и ссылал в провинции тех, кого ловил на непочтительном отношении к жене, а с его острым слухом это было не трудно.
Леллис и Маргарита не делили своего короля. Как-то само собой сложилось так, что он проводил ночи в их постелях поочередно, никого не обделяя лаской. В первую брачную ночь Марго просто растаяла в умелых, нежных руках мужа, еще больше, если это вообще возможно, влюбившись в него.
Королева Маргарита сидела на излюбленном балконе дворца и задумчиво улыбалась, глядя на распускающиеся в саду деревья. Сегодня она ждала мужа с еще большим нетерпением, чем обычно, поминутно оглядываясь на балконную дверь. И все же пропустила его приход, как всегда – король, как благородный леопард с его герба, ходил бесшумно. Теплые руки легли ей на плечи и любимый голос с нежностью произнес:
- Соскучилась, Марго?
- Да-а-а, любовь моя, твои вредные министры словно не хотят отпускать тебя ни на секунду, - прошептала она, ласково целуя его в губы. – Я должно тебе кое-что сказать, и лучше бы и Лэли быть здесь.
Анхель замер, плечи напряглись, как всегда, при малейших признаках опасности, голос посуровел:
- Что-то случилось, милая? – но теплый смех жены заставил его расслабиться:
- Тише, Хели! Ничего плохого, успокойся, но братик тоже должен об этом узнать.
- Хорошо, я позову его. – Анхель вышел и почти сразу же вернулся, ведя за собой Лэллиса.
- Да что случилось-то, ваниэ, это так срочно? О, мое почтение, Ваше Величество! – он поклонился сестре, почти официально. Маргарита рассмеялась, встала, обнимая обоих самых дорогих своих людей.
- У меня для вас есть новость… - королева замолчала, пытаясь справиться с волнением, - Очень важная, надеюсь, приятная для вас обоих.
- Говори же, сестренка, не томи! – первым не выдержал Лэллис.
- Анхель, муж мой, король мой, у тебя скоро родится наследник… - Марго прижала руки к груди и опустила глаза, боясь встретить взгляд брата. И слегка вздрогнула от его теплого шепота:
- Марго, это же прекрасно! – а король без слов крепко обнял ее и расцеловал.
Королева Маргарита родила сына в начале осени, в десятый день месяца листопада. Наследного принца назвали Эйриком, в честь деда Анхеля. Через два года родился второй кронпринц, Мариус, а еще спустя год – принцесса Магдала. Счастью Анхеля не было бы предела, если бы он мог видеть своих детей и любимых. Но он был благодарен Богам уже за то, что они у него были.

16. Жизнь для Хранителя

Лэллис обычно спал дольше Анхеля, просыпаясь только когда король уже заканчивал свой утренний туалет, но сегодня что-то подняло его еще на рассвете. Поворочавшись в постели и не сумев заснуть опять, он встал, опасаясь разбудить любимого, оделся и тихонько выскользнул из спальни. Он решил прогуляться по рассветному лесу, послушать пение просыпающихся птиц. Обильная роса почти сразу вымочила его штаны до самых колен, но он словно не заметил, продолжая брести вдоль тропы. Свежий ветер раздувал кружевной ворот его сорочки, трепал небрежно заплетенную косу, заставляя чуть ежиться от прохлады. Скрылся за поворотом тропы охотничий замок, деревья гуще сплели ветви, но Лэллис не замечал ничего, поглощенный своими мыслями. Но спроси его кто-нибудь, о чем он так глубоко задумался, и молодой человек не сумел бы ответить. Обо всем и ни о чем конкретно. Поэтому он вздрогнул и резко остановился, услышав прямо перед собой глухое стариковское покашливание.
Тропа вывела его на полянку, посредине которой когда-то возвышался громадный дуб. Потом дерево срубили, остался лишь величественный пень, подобно трону стоящий в центре клеверной поляны. А на пне, как король, восседал седой как лунь старик, одетый в темно-синюю хламиду, и в руке он держал отполированный долгими годами службы узловатый посох. Единственным, что не вязалось с обликом бродячего деда, были его глаза: изменчивые, яркие сине-зеленые озера света. Усмехнувшись в дебри густой белоснежной бороды, старик подтвердил последнюю мелькнувшую в голове Лэллиса мысль:
- Да, юноша, я – маг. Видимо, тропинка не зря вывела тебя ко мне. Тебя что-то гложет. Если это в моих силах, я мог бы помочь тебе.
И Лэллис, удивляясь сам себе, стал рассказывать:
- У меня есть человек, которого я люблю больше жизни. Десять лет назад его ранили в бою, и он ослеп. Я хотел бы найти лекаря, который вернет ему зрение. Ты знаешь такого?
- Знаю ли я лекаря? Нет, юноша, таких лекарей пока не существует. Но я сам мог бы помочь твоему возлюбленному, мне дана такая сила Богами. Вот только не знаю, стоит ли?
Молодой человек упал на колени в росную траву, умоляюще сложив руки:
- Прошу тебя! Помоги! Если кто и заслужил этого, так это именно он!
Старик погладил бороду и хмыкнул. Лэллис со страхом ожидал его решения. Наконец, волшебник вздохнул и заговорил, перебирая сухими узловатыми пальцами по полированному дереву посоха:
- Ты действительно хочешь, чтобы твой возлюбленный прозрел? – Инай кивнул, – А что ты готов отдать за это?
Сглотнув, молодой человек ответил:
- Все, что угодно. Все, что у меня есть.
- Материальные ценности меня не интересуют, для Богов они – не более, чем прах, из которого сотворены. Но у тебя есть истинное богатство: годы жизни, оставшиеся тебе.
- Я согласен! – Выпалил Лэллис, стараясь не думать о том, что значила эта фраза.
- Подумай! Ведь ты мог бы прожить их подле своего любимого, необходимым и незаменимым, и прожить счастливо. Ты отдаешь все непрожитые моменты счастья, все слова любви  и всю ласку, которые могли бы быть! Поверь, их осталось не так уж и много. Инай долго не живут, лет до тридцати, не более.
- Я тем более согласен!
- А как же ваша клятва вечной любви? Как же кольца жизни?
- Я не перестану любить его даже за гранью жизни, а его клятва не будет нарушена, если он полюбит, наконец, мою сестру так, как она того заслуживает!
Тяжело вздохнув, волшебник поднялся с пня, опираясь на посох и со скрипом распрямляя ноги. Инай подумал, что сил у старика может не хватить для того, что он обещает сделать.
- Сколько я должен заплатить тебе, старик? У меня с собой всего десяток золотых, но я могу…
- Не надо ничего. Свою цену ты уже заплатил. Вершитель слышал твои слова, все будет исполнено, ты можешь идти. Я только хочу спросить тебя кое о чем.
- А…спрашивай.
- Известно ли тебе, кто ты на самом деле для своего короля?
Лэллис залился глубоким румянцем. Он не сказал ни слова о том, кем был его возлюбленный, но старик – волшебник все равно узнал. Он покачал головой.
- Ты был его Хранителем. Его Иво. Теперь ты раскаиваешься?
- Нет, я останусь его Хранителем даже за гранью, если это так.
Он повернулся и пошел по тропе к охотничьему замку, не желая больше ничего слышать. И не видел, как текла и переплавлялась в дивный, прекрасный облик личина старого мага, пока крылатый Посланник7 не отряхнул с себя истлевшую в мгновение ока хламиду, обнажая совершенное тело, сплетенное из энергии разрушения.
Анхель проснулся от чувства тревоги, пронизавшего его сердце мгновенной болью на грани сна. Рука, привычно протянутая к Лэллису, встретила лишь пустоту. Вскочив, король натянул штаны и плеснул воды из кувшина в лицо и на голову, смывая остатки сна. Пригладив влажные волосы, он перехватил их кожаным шнурком в хвост и нашарил возле постели свои сапоги. Через мгновение он уже выскочил из спальни, даже не одев сорочки. Слуга, несший своему королю завтрак, едва успел отпрянуть с его дороги, расплескав отвар вайха из чашки по подносу.
Анхель сбежал по лестнице, привычно считая ступени, и лакеи едва успели распахнуть перед ним дверь. На крыльце он столкнулся с тем, кого так мчался искать. Лэллис ухватился за его руки, чтобы не упасть, и рассмеялся. Все было, как обычно, старик вовсе не был волшебником, просто старым шарлатаном. Все хорошо, хотя и жаль, что любимый так и не увидит его. Немного тревожили только слова старика о том, что жить Лэллису осталось недолго.
Стоило ему додумать мысль до конца, как король, обнимавший его за плечи, вдруг вскрикнул и схватился за виски. Лицо его исказила гримаса нестерпимой боли, ноги подкосились, и он рухнул на колени прямо где стоял.
- Что? Что случилось? Хели, ваниэ!
К ним уже бежали встревоженные слуги и выскочившая на шум королева Маргарита. На руках она держала младшую принцессу, Магдалу, а следом семенил, смешно подпрыгивая, маленький Эйрик. Холодея от догадки, Лэллис обнял голову содрогающегося от боли короля и прошептал:
- Я готов…
Боль прекратилась, словно по мановению волшебной палочки. Взамен нее пришло странное, полузабытое чувство. Только несколько минут спустя король понял, что его глаза видят. Сначала это был только свет, но потом постепенно из него выделились окружающие предметы и люди. Незнакомые люди говорили с ним до боли родными голосами. Благодаря им он узнавал жену, детей, друзей, но он хотел увидеть только одного, того, которому принадлежало его сердце, и не слышал его голоса.
Лэллис отошел от короля сразу, как только понял, что зрение вернулось к нему. Его оттеснила толпа сбежавшейся челяди. Повернувшись, он тихо побрел в замок. Ему казалось, силы его тают с каждым шагом.
 «Как быстро…Я не успел так много сказать тебе, любовь моя…Уже и не скажу…Как быстро, это хорошо…Я мог бы испугаться и пожалеть о данном обещании…Уже не успею…ничего не успею…»
Поднявшись по лестнице, он вынужден был опереться о стену, когда накатило головокружение. Сквозь шум в ушах он услышал: Анхель зовет его, но не ответил. Ему хотелось лечь и уснуть, и он пошел в спальню. Шагов за спиной он не услышал, и только когда король дотронулся до его плеча, обернулся.
Лицо, которое Анхель тысячи раз представлял мысленно, касаясь руками, было именно таким, как ему рисовало воображение. Высокий лоб, затененный выбившимися из косы локонами, густые темные брови, огромные глаза цвета темного меда, в которых отражался он сам, нежные губы, которые он так любил целовать, тронутые печальной улыбкой… Лэллис покачнулся, стремительно бледнея, и упал бы, если бы король не подхватил его на руки. Пинком распахнув дверь в комнату, Анхель осторожно положил возлюбленного на постель, еще не прибранную после сна, и склонился над ним.
-Что с тобой? Лэли, ты слышишь меня? Ответь, ваниэ!
Но отвечать у инай уже не было сил. Он только протянул руку и погладил дрожащими пальцами колючую щеку мужчины. Анхель вдруг заметил, что тело Лэллиса начало светиться неярким золотистым сиянием. Сжимая холодеющую ладонь инай, Анхель мог только бессильно наблюдать, как уходит жизнь из его глаз. Он понял, что случилось что-то непоправимое, он вспомнил тихий шепот: «Я готов», когда дикая боль разрывала его голову.
- Зачем ты это сделал, любимый! Не уходи! Не бросай меня теперь, когда я могу любоваться тобой! – слезы, которых не было уже десять лет, текли по щекам и туманили новообретенное зрение.
Сделав последнее, титаническое усилие, умирающий Хранитель заставил двигаться онемевшие губы, и король прочел по ним: «Так было надо. Я люблю тебя». Последняя искра жизни погасла, сожженная этим усилием, и тело инай вздрогнуло и обмякло.
-Не-е-ет!!! Вершитель, молю тебя! Верни! Создатель, отмени свой приговор! Он не может уйти, он связан со мной нитью жизни! – король, упав на колени у ложа, в исступлении сжимал кулаки и проклинал богов, заливаясь слезами, а слуги и придворные, неведомо когда успевшие набиться в комнату, в смущении отворачивались и тихо ретировались. Осталась только Маргарита и старший сын, пятилетний Эйрик. Именно он первым заметил разгорающееся в углу сияние, из которого выступила крылатая фигура Посланника. Мальчик дернул мать за рукав и показал на нее пальчиком. Ангел небрежно отряхнул переливчатые крылья, сложил их за спиной и подошел к королю.
- Он заплатил своей жизнью за твои глаза. Что готов отдать ты за его жизнь? – голос наполнил всю комнату, отдаваясь эхом, словно в громадном пустом зале.
Анхель вскинул заплаканные очи, и увидел Посланника. Он не задумался ни на мгновение над ответом:
- Все, кроме жизни своих детей и жены. Забери назад мое зрение, но верни его!
Посланник покачал головой:
- Нет, Вершитель окончил дни твоей слепоты. А Создатель обычно не вмешивается в дела людские. Но твоя молитва достигла Его слуха и Он внял ей. Демиург может взять жизнь ребенка, который мог бы родиться у тебя в будущем, и отдать непрожитую им жизнь твоему Хранителю. Согласен ли ты на это?
Король беспомощно перевел взгляд на жену. Решать такое в одиночку он не мог. Маргарита улыбнулась: у них уже было трое детей, и если вместо рождения четвертого она может вернуть мужу возлюбленного, то пусть так и будет. Она кивнула, и Анхель ответил, чувствуя, как рухнул с души тяжкий камень:
- Да.
- И почему я не сомневался в ответе? – пожав плечами, ангел – Посланник положил руки на лоб и грудь Лэллиса, и с них заструилось сияние, наполняя его тело. Через минуту все увидели: неподвижная грудь инай поднялась на вдохе. Густые ресницы дрогнули и открыли затуманенные, как после долгого сна, карие глаза. Когда Марго смогла оторвать взгляд от брата, Посланник уже исчез. Только эхо тихого ироничного смеха еще дрожало в воздухе.
«Ох уж эти Иво и их смертные!»

ПОЯСНЕНИЯ И ГЛОССАРИЙ

1 – «инай» - гермафродит. Чаще всего это генетическое отклонение проявляется уродствами и нежизнеспособными формами. Крайне  редко – рождается физически полноценный экземпляр, с равными пропорциями как одного, так и другого пола, например, как у принца Лэллиса – женская грудь при нормально функционирующем пенисе, и недоразвитых женских внутренних органах, гормональный баланс которого находится в равновесии. Впрочем, в любом случае инай рождаются стерильными, их половые клетки нежизнеспособны. Ко всему прочему, даже такие обоеполые дети как правило умирают очень рано. Лэллис, будучи Иво Анхеля, смог прожить гораздо дольше отпущенного ему срока, и мог бы прожить лет до тридцати, как и сказал Посланник.
2 – «Первое посвящение» - в храме богов-братьев будущие монахи и священники проходят три посвящения перед принятием сана. Первое из них – посвящение отречения. Этот ритуал символизирует решение будущего монаха отказаться от мирской жизни с ее удовольствиями и развлечениями. Послушники первого посвящения не имеют права на то, что было для них удовольствиями в миру, как плотскими, так и духовными. Условия совершенно дикие: строгий пост, сон не более двух часов в сутки, каторжный труд, иногда – обет молчания, изоляция или постоянный надзор.  Нарушение правил влечет за собой автоматическое исключение из послуха. Через какое-то время человек может вновь попытаться вступить в монастырь.
3 – «слезы ангела» - ядовитый сок растения «ангельские перья». Обладает характерным слабым запахом и привкусом, поэтому как яд используется редко, только для жертв, не ожидающих покушения. Если бы слепота не обострила обоняние  принца Анхеля, как слух и осязание, он вряд ли обратил бы внимание на эту тонкую нотку в запахе и вкусе. Вызывает спазм сосудов и некоторых групп мышц, обладает разъедающим свойством при контакте со слизистыми оболочками, вплоть до желудочного кровотечения. В недостаточном для летального исхода количестве вызывает тошноту, слабость, ожоги слизистой, длительный обморок, затруднение дыхания. Если не оказать помощь, отравленный погибнет от асфиксии и внутреннего кровотечения.
4 – «ядосбор» - лекарственное растение, корни которого, особым образом высушенные и измельченные, действуют как сильный адсорбент для любых ядовитых веществ. Еще именуется «олений яд», так как наземная часть растения сильно ядовита.
5 – «кольцо жизни» - в отличие от наших обычаев, а также обычаев других стран мира Королевства, в Витане и Вортене, даря кольцо избраннику, девушка не только признавалась ему в любви, но и отдавала в его руки свою честь и жизнь. Ее возлюбленный волен был отвергнуть ее дар, и девушка считалась опороченной, ей не оставалось иного выхода, кроме как покончить с собой. Мог принять кольцо, не дав взамен ничего – просто принять к сведению ее признание, но ничего не обещать. Отдариться свадебным браслетом, как символом непостоянства чувств. Если он дарил кольцо взамен, это означало взаимность, полную и безоговорочную. Расторгнуть такой обмен было невозможно. Даже при заключении брака этот обычай не использовался, так как брачная клятва включала слова: «Заключается Зачинателем, пока Вершитель не расторгнет», что символизировалось брачным браслетом с застежкой. Кольцо  же означало безначальное и бесконечное чувство, освященное не богами, но самим Демиургом.
5 – «вайх» - высушенные листья и тонкие полоски коры с молодых веток вайхового дерева, из которого готовят тонизирующий напиток типа чая и кофе.
6 – «штрок» - однолетнее растение наподобие кресс-салата, вкус крупных нежных листьев которого напоминает смесь лука и щавеля. Выращивается в открытом грунте летом и в оранжереях зимой.
7 – «Посланник» - ангел, посланный богами с определенной миссией на землю. На время может принимать любой облик.
8 – «Второе посвящение» - послушник отрекается от всех имущественных прав, прав наследования, статуса в обществе, всего, кроме имени. При прохождении Третьего посвящения он лишается имени и получает новое, с которым войдет в монастырскую братию. Второе посвящение необратимо, хотя бывает, что с ним человек живет до конца дней, не являясь полностью монахом, но и не имея более «мирских» прав.
9 – «ваниэ» - возлюбленный, любимый (Витан.)
10 – «грусс» - крупная хищная птица, обитающая в горах Западного хребта. Является ночным хищником, ее маховые перья широкие и мягкие, с обильной опушкой, как у сов, но более крупные, напоминают перья страуса.
11 – «Айре!» - «Славься!» (Витан.)