Ревность

С детства его привлекал рокот мотора. В его ровном гуле он умел слышать нежность, гнев, смятую шипованными покрышками песню асфальта. Если он хотел успокоиться - то просто врубал двигатель на полную мощность и переставал думать обо  всей житейской дребедени. Сегодня этот способ не помогал. Изнутри что-то было не так, словно тонкую жилку тянули куда-то вверх, из самой глубины сердца,и тяжело ворочалась  и высовывала ядовитое жало змея под названием ревность. Змею хотелось, как минимум, залить горькой.
   Пробка от  бутылки звонко стукнулась об какую-то очередную железяку в его гараже, и горло приняло в себя значительную дозу крепкого напитка.  Не закусывая,  он сделал второй глоток, потом третий. Вязкая хмельная жара мягко толкнула под дых,  теплой волной омыла грудь, слегка прихватила виски и осталась в крови гремучей смесью боли, жажды мести и застоявшихся в глазах слез.  Мальчики ведь не плачут. Он сто раз это слышал в детстве.
Закуска не предполагалась,  и он снова отхлебнул водки прямо из горлышка.  Теперь хмель вытворял с ним дурацкую шутку. Ему стало очень жаль: себя, это ржавый насквозь гараж, валявшееся в углу грязное тряпье, и тех 3-х лет, потраченных на эту суку.
  -Сука!  - громко произнес  он, и это литературное слово обдало его сейчас всей похабностью вложенного в него подтекста. Это лишь усилило его пьяную тоску, и он со всего размаха стукнул кулаком по стене гаража, обитой изнутри вагонкой. Удар отвлек на себя, и он снова с размаху засадил кулак в стену, потом еще раз, еще…Удары сотрясали хилый гараж, но он все продолжал молотить окровавленными  руками в стену.
Дверь в гараж распахнулась и он увидел чей-то силуэт.
- Эй,  все в порядке? - участливо спросил женский голос. В неровный проем гаражной двери робко шагнула невысокая девушка, пытаясь в полумраке разглядеть, кто пытается пробить дыру в хлипкой стенке.
 -Ау, Сережка, это ты тут молотишь все? – снова спросила девушка, ловко перешагивая через разбросанные повсюду запчасти и прочих гаражный хлам.
Он перестал бить стену и опустил вниз разбитые в мясо кулаки. Она подошла к нему совсем близко, увидела его руки с торчащими белыми костяшками, ахнула и кинулась в угол гаража, явно со знанием расположения вещей в этом хаосе.
Через несколько минут она вернулась к нему, с автомобильной аптечкой и стала молча обрабатывать его руки. Он послушно выполнял ее указания, поднимая или опуская руки, и только тяжело дышал ей в лицо свежайшим перегаром. До его замутненного алкоголем сознания едва пробивалась мысль, что вроде бы он ее знает…Вроде бы это…
-Сука!- вдруг заорал он на нее и отшвырнул в сторону так, что она отлетела к противоположной стороне гаража и упала на грязный пол. Легкое короткое платье задралось до самых бедер, обнажая стройные ноги. Она ошалело смотрела на него, пытаясь встать с пола. На глаза у нее навернулись слезы, и она все время повторяла:
-Сережка, да ты что?! Это же я, Лена! Ты что, мы же с тобой  с первого класса вместе сидели за одной партой. Ты что?! Что с тобой?! 
Ей почти удалось встать, когда он рванул к ней, одним ударом перебинтованной руки  сшиб ее снова на пол, схватил за волосы и стал поднимать с полу, продолжая повторять:
-Сука! ****ь подзаборная! Ебаря нашла? Что, лучше, чем я? Сука! Я тебе сейчас докажу, кто из нас лучше!
Ее лицо исказила гримаса боли, она стала отчаянно размахивать руками, пытаясь достать до его лица. Он упрямо тащил ее в угол.
-Муха, ****ь, цокотуха! Муха ебаря нашла…Мы, *****, муху в уголок! Стой, сука, как поставил. – сказал он, и снова сильно ударил ее кулаком в живот. Девушка, хватая ртом воздух, с побелевшим от боли лицом, оседала на грязный пол. А он рвал на ее ослабевшем теле цветной царство платья, срывал бретельки наивного розового лифчика, запуская покрасневшие от крови, забинтованные руки во все  уголки и ложбинки ее тела.
Ему никак не удавалось снять с нее трусы, и он снова попытался поднять ее, схватив за волосы.
Она слабо закричала, но снова получив удар, обмякла и перестала реагировать на его действия.
Тонкие трусики с розовой бабочкой стали последней преградой для озверевшего окровавленного чудовища. Но полупрозрачная ткань никак не хотела рваться, только врезалась в неподвижное тело, оставляя красные рубцы на нежной девичьей коже. А ему  хотелось их именно порвать, раскроив своими онемевшими пальцами и эту белую ткань, и эту бабочку,  и это  легкое стройное тело, на элементы, на части, на детали, чтобы оно уже никогда не стало целым и не смогло снова стать для него значимым. Пошарив под верстаком, он нашел  какую-то старую отвертку и стал пытаться ею разорвать сетчатую ткань трусиков, оставляя на теле девушки широкие и рваные, быстро краснеющие капельками крови, раны. Ткань  нехотя поддалась и освободила жертву от новых истязаний.  Хрипло выдохнув, он спустил штаны, достал орудие мести, резким движением придвинул к себе тело девушки, и с воплем: - На тебе, сука! На! На!  - ворвался в нежную неподдающуюся плоть.
Она ожила и закричала,  всплеснулись тонкие запястья рук, и опали двумя сломанными крыльями, пойманные его кулаком в железный замок. Он ударил её по лицу и снова сказал: - А мы муху – в уголок, а мы муху на замок…
Из уголка ее рта потянулась к подбородку тонкая струйка крови, глаза закатились, и только ресницы  и два совершенных холма грудей  ритмично вздрагивали от его мощных толчков.
Он никак не мог  кончить,  и бесило отсутствие ее реакции на происходящее. Он оставил в покое ее разорванное лоно, перевернул ее на бок, грубо раздвинул ягодицы и попытался воткнуть свой член в узкое колечко ануса. Она снова забилась от  боли в его руках,  издавая уже не крики, а глухие полустоны, полувсхлипы, полухрипы. Но он продолжал рвать и истязать ее тело, думая, что таким образом он **** всех шлюх и сук этого мира, которые сделали ему так больно.
Финал никак не приходил, и он решил, что сейчас добавит развлечения, слегка выпоров ее. Он попытался встать, но не рассчитал угла наклона своего тела, и алкоголь увел его голову  ровно под торчащую из стены рельсу, на которой он когда то собирался повесить боксерскую грушу.
Вспышка света ослепила его, и он кулем повалился прямо на девушку. Она никак не среагировала. Наступила тишина.
     Открывая глаза, он пытался вспомнить, что же такого произошло, что у него так смертельно болит голова. Первое, что он увидел  - были его руки, замотанные  бинтами грязно-бурого цвета. Попробовав пошевелить пальцами, он почувствовал дикую боль в руках, глухо охнул, и, скрипя зубами, попытался встать. Под ним было что-то живое  и теплое. С трудом вставая, он увидел, что прямо под ним лежит голое женское тело, исполосованное в области живота неровными царапинами. На плечах и запястьях, наливались сиренево-красной припухлостью гематомы, щека испачкана засохшей кровью. С ужасом глядя в лицо, он начинал узнавать его, и, гоня от себя страшную мысль, спешно отскочил назад, с трудом ловя равновесие из-за сваливающихся на пол штанов. Он глянул вниз и увидел, что его пах весь вымазан в засохшей крови…
Она застонала, ее голова безвольно склонилась на бок, волосы упали на плечо, открывая его взгляду до боли знакомое лицо.
«Ленка! Ленка-цветочек, девочка-ромашка с тонкими ручками и белыми коленками, вечно ищущая свои  дурацкие очки..Ленка, из-за которой в пятом классе он получил вот этот вот самый шрам под левым соском, когда вытаскивал ее  и свалившиеся в полынью Волги санки. Ленка, которую он боялся даже поцеловать на выпускном…" А теперь она лежала на полу его грязного гаража, голая, с располосованным животом, и вся в крови. Он наклонился и пощупал артерию на шее, как когда-то учили в армии. Тонкая жилка едва слышно стучала жизнью в его руку. Он поднял девушку на руки, бережно перенес к куче тряпья и осторожно уложил на нее, прикрывая истерзанное тело остатками ее же платья.
Тяжесть в висках и в затылке наваливалась, оглушая. К горлу подкатывали один за другим рвотные позывы. Но хуже всего была ненависть к себе, которая  черной тушью заливала Душу. Он разглядывал свои изувеченные руки и думал о том, как он смог вот этими вот руками такое сделать?! А если один раз смог, значит  сможет и еще...Этого он не мог допустить.
Он взял кусок  какой-то веревки, ловко смастерил петлю и, взобравшись на седло байка, закрепил под крышей гаража. Несколько раз дернул, чтобы убедиться в прочности крепления. Надев петлю на шею, достал из кармана мобильник. Набрал короткий номер и, дождавшись живого голоса, сказал:
- Тут изнасилование и самоубийство. Приезжайте. Грачева,54. Пятый бокс в гаражах.
Потом нажал отбой. Еще раз посмотрел в стону кучи с тряпьем, среди которых без движения лежала его первая и несбывшаяся любовь, резко оттолкнулся от седла и захрипев: - Суукка!, несколько раз дернулся, болтаясь на веревке…Под штаниной  потекла струя спермы, смешиваясь в разводами засохшей девичьей крови.