Страшная шпионская история

Учился я на биофаке Харьковского университета в 1978-1983 гг. Студенческие годы текли весело и разнообразно, особенно учитывая то, что со второго семестра я проживал в общаге на Отакара Яроша, 11. Впрочем, когда случилась эта история, я уже обучался на четвертом курсе, имел незыблемый авторитет опытного игрока в преферанс и уважаемого члена студенческого совета. Поэтому я занимал комнату на первом этаже, куда по каким-то строгим правилам распорядка было запрещено селить иностранцев. Делить комнату с аборигеном одной из африканских стран мне не улыбалось. Очень уж они специфичны были в быту, да и на запах тоже.

Друг мой Вовка на два года моложе и учился, соответственно, на втором курсе. Подселенный к нему эфиоп Лесанэ даже на первый взгляд отличался от других земляков. Все знакомые эфиопы были красновато-кирпичного оттенка кожи и с волосами больше похожими на европейские, чем у других африканцев. Кстати, народ вполне себе приятный и многие в универе питали к эфиопам искренне дружеские чувства. Тем более, из газет и радио было известно, что на родине у эфиопов идет война с Сомали (известно было именно так), что вызывало сочувствие. Однажды еще на первом курсе староста группы попросила меня, как штатного сочинителя буриме, написать для одного из эфиопских парней четверостишие к дню рождения. Видимо под влиянием военных впечатлений быстро родилось, но почему-то не подошло:
«Не разобрать ни неба, ни земли –
Аддис-Абебу громит Сомали,
Но Ассефа* – не дурак, – на самолет,
В Харькове встречает Новый год…».
* - имя вымышленное

Эфиоп Лесанэ, напротив, был черен и волосат. И еще в отличие от многих африканцев, имевших в «бэкграунде» французский язык, отлично говорил по-английски. Однажды мы по какому-то из многочисленных для студентов поводов выпивали в комнате у моего друга. Поскольку я был уверен, что в Эфиопии идет война с сепаратистами, поддерживаемыми Сомали, согласно поступавшей тогда в наши СМИ информации, то без обиняков следующим тостом пожелал Лесанэ скорейшей победы центральной власти. На что Лесанэ хитро прищурился и сказал, что он как раз этого не хотел бы. Высказался, что в Эфиопии сейчас диктатура, как была в СССР во времена Сталина, и народ провинций Эритрея и Тиграй воюет за свободу и лучшую жизнь (Эритрея с 1993 г. – независимая страна, возглавляемая ветеранами той самой войны за освобождение, обеспечивающими жесткую внутреннюю политику и поддержку исламистских боевиков в регионе). Почувствовав, что человек за столом непрост, я предпочел тему для разговора за столом сменить.

Но после этого начал пытать Вовку - что это там у них за революционная парт-ячейка? Вовка рассказал, что примерно через месяц после вселения в комнату Лесанэ его предупредил, что к нему иногда будут приходить друзья, беседовать и спорить, но обещают сильно не буянить. Поскольку остальные африканцы водили к себе в основном местных путан, Вовка тоже заинтересовался необычностью ситуации. Тогда ему Лесанэ и поведал историю революционера, борющегося с диктатурой. Вовка, как и многие студенты тогда, был слегка болен диссидентскими настроениями, читывал и притаскивал мне Солженицына, Аксенова, не издаваемого после войны Булгакова. В общем, эритреец нашел родственную душу и даже доверил Вовке тумбочку с литературой и аудиокассетами с напутствием все быстро уничтожить, если вдруг он однажды не вернется ночевать.

И это случилось довольно скоро, уже через пару месяцев. Первоначально ячейка стала разрастаться, и в комнате у Вовки замелькало много новых лиц. Другу приходилось уже уходить на время "маевок", поскольку в тесной комнате собиралось по 5-8 человек. Личности внешне тоже живописные и мало похожие на привычных эфиопов. Лица некоторых "революционеров", украшенные симметричным расположением шрамов, казалось бы, сошли со страниц журнала "Вокруг Света". Но кто-то из неофитов, видимо, стукнул "куда следует". Лесанэ, как и ожидал, ушел на занятия и домой не вернулся.

Вечером Вовка в смятении приволок ко мне в комнату три книжки на неизвестном языке и две аудиокассеты в прозрачных пластмассовых коробочках. Помню изображение горниста на фоне восходящего солнца и какой-то герб, отличающийся от официального герба Эфиопии. Я гербы Африки знал хорошо, поскольку не упускал случая за бутылку шампанского или трехлитровую банку сока нарисовать плакат к празднику очередного африканского народа. Особенно чаданского козла с выраженными половыми признаками, борющегося с ягуаром за щит, мне нравилось изображать.

Вовка попросил спрятать революционные материалы у себя: мол, меня не заподозрят в дружбе с Лесанэ. Я не согласился, потому как в комнате на троих, где тебе принадлежит кровать, часть стола и отсек во встроенном шкафу, прятать что-либо непродуктивно. К тому же не хотелось при неблагоприятном случае засветить свою коллекцию винных этикеток, покрывавшую тогда еще только одну из трех дверей встроенного шкафа (бойцы студенческого оперотряда «спалили» ее через год, когда пространство на внутренней стороне дверей уже подходило к концу). Во-вторых, Лесанэ ему четко сказал - уничтожить. Вовка посомневался, а вдруг сосед еще вернется. Но почему-то уже витало в воздухе ощущение, что вряд ли.

Я как раз собирался на рутинную пробежку по дорожкам студенческого спорткомплекса и взял Вовку с собой. Записи и литературу мы бросили в канализационный коллектор у спорткомплекса. Было начало зимы, распутица, грязная вода текла по коллектору бурным потоком. Так "подрывные материалы" и сгинули в канализационной трубе.

Не знаю, помогло ли это арестованному Лесанэ, судьба его осталась нам неизвестной. В комнату к Вовке на следующий день пришли эфиопы, собрали вещи Лесанэ, сказали, что он заболел и улетел на родину. Потом стали допытываться, общались ли они, о чем говорили и т.п. Вовка отнекивался, говорил, что особо не общались, что Лесанэ - человек замкнутый и не общительный. Но эфиопы ему не поверили и стали предлагать рассказать, как «взаправду» все хорошо у них в стране. Один парень особо активничал: "Мы знаем, Лесанэ рассказал тебе много плохого о нашей революции! Тебе нужно вытряхнуть все это из головы!" Может быть, он имел в виду "выбросить", все же говорить пламенные речи на иностранном языке нелегко. Но Вовка стал какое-то время прятаться от назойливых посетителей у меня и других друзей, видимо, ярко представил процесс вытряхивания информации из мозга, а также вздрагивал от каждого вызова в деканат. Но все обошлось, наш деканат к расследованию подрывной деятельности эритрейского шпиона, видимо, не подключался.