Трамвай

Он был красивым и гордым. Заносчивым не был. Рельсы не позволяли. А гордиться ему было чем. Деревянные лакированные окна, как у него, были только в нескольких домах, старинных, с облупившейся штукатуркой, попадавшихся ему на пути. Гордился он и деревянными ручками, висящими в салоне на шершавых кожаных ремнях. А особой гордостью он считал круглый фонарь на крыше с номером «21», подсвеченным изнутри. Таких фонарей не было даже у троллейбусов. Он, если честно, немного завидовал тем: троллейбусы тоже бегали по проводам, но были немного свободнее в своих движениях. Однако те же троллейбусы он часто жалел, когда их длинные тараканьи усы срывались с проводов, как он понимал – от излишней резвости. Ему резвость была не нужна. Трогался от остановок медленно, со звонком, разгонялся только на самых прямых участках, перед поворотами скорость сбавлял, а перед спусками с горок вообще предпочитал останавливаться. Он любил ощущать свой вес, и, прежде чем начать движение с горки, издавал стартовый звонок, после чего, сдерживая желание разогнаться, двигался вперёд, слегка притормаживая и выдавая из-под колёс скрипящие и гудящие звуки. В такие минуты он представлял себя самолётом, совершающим посадку. Ещё он очень любил на конечных станциях ездить по кругу. От удовольствия он поскрипывал и постанывал. А порой, завершая круг и выходя на прямую линию, шалил, выпуская из-под проводов разноцветные искры. Много лет бегая с раннего утра до позднего вечера по одному и тому же маршруту, он знал своих пассажиров. Были любимые и нелюбимые. Видя на остановке любимых пассажиров, он старался остановиться так, чтобы те первыми оказались в салоне. Эти любимые, войдя в трамвай, всегда предъявляли проездной, или со звоном опускали в кассовый аппарат монеты, отматывали билет, усаживались удобно в кресла, и ехали до своих остановок, почитывая свежие газеты. А были и нелюбимые. Он знал их в лицо. Эти, работая локтями, старались впихнуться в салон первыми. Всю дорогу сетовали на неудобства, на дороговизну продуктов, плохую погоду и неудавшихся детей. А он не любил шум в салоне. Ему нравилась тишина. Он любил лето, когда липкие листья тополей шуршали по окнам, а в брусчатке между рельсами пробивалась зелёная трава, и не любил осень, когда на пути появлялись грозные вывески «Осторожно! Листопад!» Листья ему не мешали, а вот вывески вызывали тревогу. И ещё он не любил метро. Он был умным трамваем. Он знал, что однажды в его районе появится блестящая мрамором подземная станция, и трамвай здесь будет не нужен. И его любимые, и не любимые, но тоже дорогие его памяти, пассажиры, спустятся под землю. А его спишут в утиль. За ненадобностью. Однако это случилось гораздо позже, чем он ожидал. Метро построили. А его пустили по новому маршруту. В фонаре на крыше появился номер «28». Но пробегал он по новому маршруту недолго. На смену старым трамваям пришли новые. Из Чехии. А его списали.

Тридцать лет прошло, как его не стало. А табличка с надписью «Осторожно! Листопад!» на его пути так и осталась. Поистёрлась и поблекла. Как и трамваи из Чехии. А он был красивым и гордым.