1942-ой год

               
В этой истории забавного ничего нет. !942-ой год. Ленинград. Второй год блокады. Мне 4 годика. До войны мы жили в деревне Купчино. С папой, с мамой, с бабушкой, с тётями и дядями. У нас был свой деревянный дом. Папа – русский, родился и жил в Купчино. Он и сейчас там. Под землёй. С 1953-го года. Под улицей им. Димитрова. Раньше там было Купчинское деревенское кладбище.

 Мама – обрусевшая немка, из немецкой колонии Средняя Рогатка, находившейся недалеко от деревни Купчино. На том месте сейчас площадь Победы. Я – русский. По папе. Когда немцы подошли близко к Ленинграду, все дома деревни Купчино разобрали для укреплений.

 Всех тётей и дядей, кто оставался во время блокады в Купчино, переселили в пустующие квартиры Ленинграда. Нас с мамой и папой расселили в доме на 2-ой Красноармейской улице. Папа службу в армии проходил в самом Ленинграде. До войны он был таксистом, а во время войны был шофером, на эмке, при штабе. Это и спасло нас от голодной смерти.

 Часть своего пайка он завозил нам с мамой. Я только помню густую манную кашу в его алюминиевой кружке. А ещё хорошо помню, куда прятался при артобстрелах и бомбёжках под кровать и в туалет. Мамин младший брат и старшая сестра умерли от голода.

 Бабушку Агнессу и её сына, маминого брата, увезли куда-то под Оренбург ещё до блокады. Деревню Средняя Рогатка тоже разобрали на укрепления.

 Осенью 1942 года маме сообщили из Большого Дома, что она должна, как немка, в течение 24-х часов покинуть Ленинград, эвакуироваться. Вместе со мной. Кто-то донёс, что она немка. Папа остался служить в Ленинграде и больше я его не видел.

 Вывозили нас по Ладожскому озеру, на барже. Под обстрелом и бомбёжкой. В соседнюю баржу с людьми попала бомба. Она утонула. С людьми. Нам повезло, наша баржа доплыла до берега.

 Потом нас посадили в товарный вагон поезда. В нём было полно народу. На полу вагона было набросано сено, на котором мы сидели и лежали. Поезд называли «501-ый Весёлый».

 С собой мама умудрилась прихватить швейную машинку Зингер, которая очень нас выручала в эвакуации. Мама умела шить и этим потом первое время зарабатывала на пропитание. Мы ехали в вагоне-теплушке куда-то в Сибирь, мама на станциях выскакивала из вагона с котелком за кипяточком или за варёной картошкой.

 На станциях стояло много поездов и маме приходилось пролезать под вагонами, чтобы добежать во время стоянки за кипятком и едой. Но однажды, когда мама наливала в котелок кипяток, стоящий перед нашим поездом другой поезд поехал на запад, а за ним тронулся и наш поезд, на восток.

 Мама оказалась отрезанной от нашего поезда и я, 4-х летний мальчик, дальше поехал один. С чужими, в основном, тётями. Но через несколько станций мама догнала наш поезд, упросив со слезами военных взять её, на литерный поезд, который шёл следом за нашим.

 Этому литерному поезду давали зелёный цвет (поднятый семафор), поэтому он и догнал наш поезд. Мама не знала, где нам выйти, на какой станции, а поезд ехал всё дальше.

По по совету одной из едущих с нами в вагоне тётей, мама решила выйти на станции Любино Омской области. Тётя сказала, что недалеко от станции Любино есть молочно-консервный завод, где можно найти работу, и что там большая деревня, где нас могут приютить.

На станции Любино нам помог выгрузиться из вагона военный дяденька, демобилизованный из-за ранений на фронте. Этот дяденька потом стал новым маминым мужем. А мой папа остался в Ленинграде.

 Приютила нас сначала одна семья в деревне Замиралово. Потом мы ещё два раза переезжали в другие деревни, в другие семьи. А потом маминому новому мужу, как партийному и раненому, дали комнату и мы переехали к нему.

 В 1-ый класс я пошёл, когда мы жили ещё в деревне Замиралово. Школа была в самой деревне Замиралово, а жили мы в двух километрах от неё, на хуторе, он назывался Зелёновка. Там было всего три дома.

До школы я эти два с лишним километров и ходил. Зимой видел недалеко волков. А в деревне страшно боялся собак. Я был самый маленький в классе . Не по годам, а по росту. Меня сверстники звали «мышонок Пик» и дразнили.

Одежду мама мне шила на вырост и потом перешивала и перелицовывала. Одно время осенью я ходил в школу босиком, не было обуви. А когда мама купила мне галоши, я был очень счастлив.

Позже я стал сам зарабатывать деньги, продавая на базаре старые прочитанные газеты «Правда», которую получал мамин новый партийный муж. Покупали газеты мужики за 20 копеек. Для приготовления закруток для курения («козья ножка» они это называли).

 А потом у меня появилась сестрёнка. От нового маминого мужа. А мой папа умер уже после войны. 37 лет ему всего лишь было. Мама сначала писала ему письма и обводила на листочке письма мою ладошку с растопыренными пальчиками.

 Писем от папы я не видел, их уничтожал новый мамин муж. Он же кинул в печку и фотографии моего папы.