Светкины истории Глава 2-я. Неудачное сватовство

   Тетя Соня  в Светкиной жизни появлялась изредка. Только, когда мама вдруг загодя начинала готовиться в гости  к своему отца, жившему не так далеко от них, но как бы в совсем другом мире таинственного прошлого. Светка с матерью жили на второй по значимости центральной улице столичного города. Рядом была большая просторная площадь с красивыми высотными сталинскими домами с многочисленными богатыми магазинами на первых этажах, где всегда были толпы покупателей из жителей грузинской столицы и никогда не прекращавшегося потока гостей-иностранцев: угловой -«Военторг», большой по тем временам «Гастроном», ювелирный магазин, в котором всегда было очень тесно от обилия посетителей, и чаще всего звучала мягкая польская речь. А еще – сладко пахнущая кондитерская, куда подросшую Светку еще при отце посылали за горячим грузинским хлебом, нежными булками-слойками и любимым ароматным миндальным печеньем. На следующем углу площади – широкая витрина аптеки с неожиданным собранием мини-кактусов за стеклом и странным словом «Аротнека». Рядом на стене – афиша кинотеатра «Колхида», на которой, трудно поверить, но так и было однажды – целую неделю висело: «Обнажённая махом». Это горе-переводчик интерпретировал знаменитую маху Гойи. Даже  Светка знала, что «Обнажённая маха» - это известная картина испанского художника! Еще через улицу был огромный застекленный вход в подземное мраморное царство, выросшее почти на глазах у Светки – одна из первых станций тбилисского метрополитена «Площадь Марджанишвили». Вместе с друзьями Светка частенько убегала туда «кататься на метро!». Рядом с центральным входом можно было без устали рассматривать витрины узкого, но двухэтажного магазина «Искусство». В них выставлялись и часто менялись,   расширяя кругозор Светки, репродукции картин Айвазовского, Врубеля, Куинджи, Пикассо, Мане…
           Светка любила этот нарядный шумный мир и, выйдя в магазин за хлебом, мороженным, или же свежей газетой, непременно обходила всю площадь, чувствуя  себя такой же значимой и деловитой, как оживленные толпы вокруг. Но, стоило завернуть за угол по улице, поднимающейся вверх, как все вокруг необъяснимо  менялось: скромнее и проще был второй выход из метро, уже становились тротуары, тяжелее подъезды с высокими ступенями внутренних лестниц. Под навесными деревянными балконами располагались многочисленные мастерские по пошиву одежды, обуви, починке часов; с открытой взглядам прохожих за стеклянной стенкой деловой рабочей обстановкой. Далее все чаще встречались мощенные булыжником сквозные дворики с неизменным краном в центре, около которого в летнюю жару шумно обливалась местная полуголая детвора. Светка с мамой шли еще выше, где дома становились всё мельче и серее, окна меньше и ближе к тротуару, и даже днем в них всегда горел тусклый абажурный свет. Мамина подруга – портниха тётя Виктория, шившая Светке платья по особым праздникам, жила как раз в такой полуподвальной квартире, где были на удивление большие удобные комнаты с высокими потолками. Зато через  окна можно было наблюдать ноги прохожих, угадывая по ритму и обуви настроение и характер их владельцев. Наконец, под самой горой мама сворачивала на пустынную пыльную улицу с совсем узкими тротуарами. Пройдя совсем немного, она останавливалась и… - можно было  выдернув руку, первой завернуть за угол, и, закрыв глаза, нестись вниз, навстречу неизвестности, в центре которой, если вовремя не затормозить, с размаху наткнешься на низкую каменную четырехугольную кладку с вечно капающим внутри краном – посередине старинного дворика. Тут Светка всегда гордо вскидывала голову, стараясь не смотреть на второй этаж, куда вела широкая, черная ажурная металлическая лестница, становясь там продолжением такого же ажурного и просторного балкона. Люди попроще жили на первом этаже. Здесь тоже были свои, правда уже деревянные, балкончики вровень с землей, легкие калитки – по пояс даже десятилетней Светке и…поверх головы завидная музыка от стука каблучков тех, кто спускался или поднимался на второй этаж. Дедушка, прозванный трехлетней Светкой «Папа Ап-пу!» («п» произносится с придыханием), за то, что любил попугать этим восклицанием маленькую внучку, жил на первом этаже. Низкая калитка не застекленной деревянной лоджии-балкона была почти всегда полуоткрыта. На лоджии висели плетеные веночки  чеснока, косички лука, связки ароматных трав; кукурузные косы спускались по деревянным столбикам-подпоркам до самых табуреток, стоящих на цементном полу. На одной из табуреток лежала, как приклеенная, неизменная вышитая крестиком подушечка с кошечкой. Это был трон Папы А-пу, проводившего целые дни в наблюдении за жизнью двора. Тетя Соня в своем ярком атласном халате  встречала родню всегда за накрытым столом в единственной, но очень нарядной комнате. Светка слегка притормаживала на пороге этой комнатки: напротив двери, прямо над высокой кроватью, ровно  «под стол» заправленной блестящим покрывалом  с красочными драконами, висели две невероятные картины, выполненные карандашом, но казавшиеся ярче всех разрисованных фарфоровых фигурок из темно-красного серванта. Невероятными были глаза девочки, обнявшей за шею кошку с большим бантом и похожими на хозяйку большими миндалевидными и грустными глазами. Почти такая же девушка, только постарше (может она же?), прильнула к голове лошади, чья роскошная грива почти сливалась с её пышными вьющимися волосами. И опять тот же упрекающий взгляд печальных глаз и у девушки, и у лошади, под одинаковыми длинными тенями-ресницами! Тетя Соня не любила признаваться, что работала когда-то нянечкой  в психиатрической больнице, и эти две картины нарисованы были сумасшедшими.
       Почти не замечая маму, бабушка, которая требовала от Светки звать её только тетей Соней, т.к. была почти ровесницей своей падчерицы, начинала хлопотать вокруг Светки. Шесть-семь  изящных вазочек с вареньем: ореховое, айвовое, арбузное, из инжира, кизила и ежевики; сахар в форме виноградных гроздьев; сушённый инжир; длинные аккуратные сладко-кислые палочки-чурчхелы; домашнее печенье в виде фигурок животных и человечков с вкрапленными бусинками-глазами и бусинками-пупками из изюма – все это нужно было обязательно попробовать и похвалить. На стол выставлялась  посуда из заветного набора: сахарница в форме головы девушки-турчанки в национальном убранстве, изящные серебряные ложечки, рюмочки-напёрсточки в венецианской гондоле; два маленьких старинных графинчика с темно-красной, терпкой – из тёрна (для дедушки) и вишнёвой (для гостей) наливкой. Регламент: три тоста. За очаг. За хозяйку. И за гостей. Затем всё быстро убиралось,  и на ворсистую поверхность яркой скатерти с пышной золотой бахромой, ложилась блестящая, без единого пятнышка, с огромным розовым бантом на грифе, изящная дамская гитара. Светка пересаживалась  на низенькую табуреточку поближе к кровати, тетя Соня – на свой стул под старинным гобеленом с оленями, дедушка и мама оставались около стола, развернувшись лицом к тете Соне. И начиналось священнодействие.
         Тетя Соня, нисколько не комплексуя перед дедушкой, рассказывала о прощальном вечере в ресторане с бокалом шампанского, желтой розой и грустным нежным романсом. Несмотря на единый сюжет, история почти не повторялась.  Каждый раз появлялись всё новые важные детали: молодой человек с вьющимися чёрными волосами, то коленопреклоненный, то не поднимающий глаз на предмет своего обожания, то уходящий под роковую музыку романса, то – дарящий любимой прощальную желтую розу.
         Дедушка тихо посапывал, мама думала о чем-то своем, уйдя взглядом в свои воспоминания, Светка всё впитывала и сопереживала, и чутко улавливала момент, когда надо было аккуратно взять гитару, поднести ее тете Соне и попросить сыграть и спеть колдовской романс. Голос у тети Сони был негромкий, но чистый и тонкий, как одинокая струна. Глаза исполнительницы влажные и мечтательные. Тонкие губы, накрашенные  изящным бантиком, придавали ей схожесть с девушками с карандашных картин. Чистенькая, аккуратная, нарядная комнатка наполнялась трепетом и звенела заключительными аккордами от соприкосновения небольшого серебряного ножика с гитарной струной – коронный номер под занавес! Наступившая секундная тишина будила дедушку, который тут же начинал прочищать горло, чтобы отхаркнуть накопившуюся в носоглотке слизь. Мама вскакивала, помогала дедушке поднять его большое грузное тело и выводила из нарядной комнаты через лоджию в маленькую кухню. Здесь,  рядом с его спальным топчаном, на простом деревянном столе, застеленном обыкновенной, но всегда чистой клеёнкой, лежала стопка одинаково нарезанных газетных квадратиков – самодельных, в целях экономии, салфеток. На стене в скромной рамочке висела репродукция из журнала «Огонёк» - «Лютнист» Караваджо. Светка не  уставала каждый раз подолгу разглядывать таинственного лютниста, так и не решив – кто изображен на картине – девушка-подросток или нежный юноша… Трубные звуки отхаркивающего дедушки, доносящиеся из кухни, становились сигналом для исполнения цыганских романсов. Светка легко и быстро заучила три необходимых аккорда и к обоюдному удовольствию вернувшейся мамы и тети Сони начинала почти речитативный рассказ про залитую вином белую скатерть и цыгана, пьющего в гордом одиночестве свое шампанское за свою цыганскую любовь! «Эх, раз, еще раз!» - присоединялись в редком для них единстве мама и тетя Соня. Такие встречи повторялись раз в полгода, потом раз в год, если не считать обязательных визитов - новогоднего -2-го января, и иногда -первомайского и ноябрьского – самые главные праздники того времени!
            Когда Светке исполнилось пятнадцать лет, ей впервые было доверено исполнение «Желтой розы» и тетя Соня, слушая, уже не сдерживала слёз. То ли из-за этих новых впечатлений, то ли действительно от искреннего желания уберечь Светку от подобных настоящих переживаний своего печального любовного романа, тётя Соня однажды вдруг появилась у них в квартире на современном столичном проспекте, чем несказанно удивила растерявшуюся и захлопотавшую об угощении маму. Еще в больший ступор ввела она Светку, задав ей неожиданный вопрос: «У тебя уже есть любовник?» Вообще-то и тетя Соня и дедушка А-пу говорили на странной смеси трех породнившихся языков – грузинского, армянского и русского. И в их речи иногда проскакивали такие перлы! Светка растерялась, а вот мама сразу же сообразила, что «любовник» означает «любимый». Насторожила Светку и тема, которую вдруг выбрала бабушка, и она постаралась быстрее слинять во двор, где уже ждали друзья-соседи – Инка, Илона, Эдик и Кетка. Когда с наступлением весенних сумерек; Светка, наконец, вернулась домой, тети Сони уже не было, а мама сказала, что их пригласила вдруг объявившаяся троюродная сестра тети Сони – Орфеник, на какой-то семейный праздник. Однако этот визит состоялся лишь после выпускного вечера, на котором Светка впервые и еще прилюдно, сама поражаясь своей наглости, уселась на колени  однокласснику Нодари –остроносому молчуну, снискавшему себе славу ненавистника девчонок. Лишь, когда она убедилась, что их классная, кстати – дальняя родственница отчима - Тамила Васильевна, в общем-то педагог довольно невредный, достаточно шокирована- Светка преспокойно слезла с этих  неудобных костлявых коленок и тут же потеряла всякий интерес к Нодарику, который тоже, кстати, не проявил каких-нибудь особых эмоций по этому поводу. Придя домой под утро после общеклассного гуляния по набережной, Светка  удивилась: мама вдруг стала просить у неё прощения за то, что не предупредив и не посоветовавшись с дочерью, приняла от тёти Сони приглашение нанести совместный визит тёте Орфеник. Желая сделать матери приятное, Светка одела в этот день своё выпускное платье. Его пошила тётя Виктория, специально для выпускного вечера, из кремового китайского шёлка, распоров для этой цели мамино бывшее нарядное платье. Небольшой  «первый звонок» прозвучал для Светки, когда тётя Соня, увидев ее в этом почти белом платье, удовлетворённо заявила, что Светка в нём похожа на невесту. Мама еле заметно нахмурилась, но об этом Светка вспомнила лишь после их визита к Орфеник. Ехали туда долго, почти через весь город, в район, где раньше Светка не бывала, хотя и много слышала про Авлабар, где жили в основном тбилисские армяне. Станция метро там появилась гораздо позже, а пока Светка с мамой и тётей Соней «ползли» в переполненном стонущем на все лады трамвае. (Трамвай в Тбилиси считался транспортом пенсионеров…).  Сойдя на предпоследней остановке, где два вагончика уже почти совсем разгрузились, Светка оглянулась и обомлела – вокруг не было ничего похожего на город с его красивыми современными магазинами и кипучей жизнью. Только редкие машины мчались с большой скоростью по широкой мостовой, вдоль которой пролегла трамвайная линия. Тётя Соня заметно занервничала. В ожидании разрешения светофора она схватила Светку одной рукой, второй – перетянула маму на другую сторону от себя, и не позволяла им двинуться, даже когда зажегся зеленый глаз!
          -Стойте смирно! Вон несётся еще одна сумасшедшая машина! Надо ее пропустить!»- авторитетно заявила она, изо всех сил сжимая руки своих спутниц. Но, сама не выдержав долго такого напряжения, с криком – «Бежим!», рванула вперед почти перед самым носом автомобиля, увлекая за собой обеих невольных пленниц ее страха. Неизвестно что подумал про странную троицу бедный водитель: высокая белокурая стройная женщина, девчонка в выпускном платье и то ли старуха, то ли подросток – явно заключили пари: «Кто быстрее – они или  машина!». Достигнув тротуара, тётя Соня удовлетворённо заключила: «В этом районе держитесь около меня!». На этой стороне улицы тянулась длинная и высокая серая стена, похожая на больничную или тюремную ограду. Но каково было удивление Светки, когда тетя Соня со словами «Ну, наконец, мы пришли!» остановилась у железных ворот в  стене и нажала на еле заметный звонок. Внутри оказался огромный сад, красная дорожка из битого кирпича вела к длинному деревянному строению, похожему на сарай. Справа от входа в него, под навесом, у выступающего из земли большого овального глиняного сосуда – торнэ, стояли две молодые женщины, ловко снимавшие с его стенок и перекидывавшие с руки на руку плоский, похожий на мягкий картон, горячий грузинский хлеб-лаваш, который, как легко догадаться, выпекали прямо здесь и сейчас. Совсем молоденькая девчонка в широком, белом от муки платье с большим выпирающим животом, принимала готовый хлеб и подавала новые раскатанные  мучные картонки, которые с мягким звуком шлепались на горячие стены торне. Орфеник и двое ее сыновей, встретившие и представившиеся гостям, с еле сдерживаемой гордостью предложили пройтись по своим владениям. Светка с любопытством оглядывалась, чувствуя себя Настенькой, оказавшейся во владениях хозяина Аленького цветочка, к тому же перенесенной сюда из большого города в мгновение ока. В глубине сада они оказались перед каменным одноэтажным строением с красной черепицей и невысоким, но широким крыльцом. «Здесь живет мой старший сын Гурам со своей женой Мариной, ей восемнадцать лет и она  уже ждет третьего ребёнка» - гордо заявила Орфеник, приоткрыв входную белую дверь, за которой просматривалась анфилада комнат. – «Но мы пойдем, посмотрим остальные дома!». В дом среднего сына – Джемала, гости опять не попали: «Невестка Асмик чувствует себя неважно, она на девятом месяце», - пояснила Орфеник. Третий дом, пока еще ожидающий молодую хозяйку, выстроенный для младшего неженатого еще Тамази, был полностью обставлен всем необходимым для жилья, но удивил Светку полным отсутствием всяких признаков жизни.  Тетя Соня первая сняла обувь, строго взглянув на своих спутниц, и смело пошла вперед по толстым ковровым дорожкам, восторженно охая и ахая на объяснения хозяйки-экскурсовода.
 – Ах, какой холодильник! Последний выпуск!..
 -Ах, какой сервант, какой модный цвет! – восхищенно подхваливала она довольную Орфеник. А Светка увидела книжный шкаф и тут же, словно магнитом ее потянуло к книгам. Две городские библиотеки уже не справлялись с её запросами, несмотря на то, что она немалое время болталась во дворе с друзьями. И тут Светка остановилась, не веря своим глазам: в книжном шкафу точно соответствуя описанию знаменитых классиков сатиры – авторов незабвенного Остапа Бендера, книги были подобраны и расставлены исключительно по размеру и цвету, и толстый слой пыли лежал на всем здешнем великолепии. Орфеник с тетей Соней в это время увлеченно рассматривали содержимое шифоньера, до отказа набитого яркой одеждой. Светка, как под гипнозом подошла к заветному предмету всех её детских мечтаний – светло-коричневому пианино, машинально провела пальцем по его поверхности и оставила на ней заблестевшую дорожку в море пыли. Уловив это движение Орфеник, ничуть не смущаясь, пояснила: «Этот дом мы держим закрытым до появления третьей невестки». Тетя Соня заговорщически взглянула на маму, которая тут же заторопилась к выходу.
     Когда они подошли к первоначально встретившему их длинному деревянному строению, лишь  мельком увидев скромный, но на вид крепкий домик самих родителей, их уже ждало шумное застолье. Светка потихоньку начинала беспокоиться, она чувствовала, что в ней поднимается и рвется к протесту какой-то критический настрой, но очень не хотелось  подводить маму, которая хорошо знала и побаивалась вот таких «соскоков» в поведении Светки. Поэтому она не стала возражать, когда Соня, подсуетившись, уже тянула Светку в сторону от мамы и посадила между Орфеник и тамадой – грузным краснолицым мужчиной, бурно приветствовавшим свою юную соседку. Мама сидела в дальнем конце стола рядом с тихой русской семейной парой, и тревожно поглядывала в сторону Светки, которая в первый момент почти брезгливо смотрела на стол, заставленный несколькими рядами – друг на друге – тарелками с различными закусками. Быстро разобрав верхний ряд из черной и красной икры, гости налегли на горячие закуски, которые разносили молодые женщины, незаметно появлявшиеся и также незаметно исчезавшие. Светка обратила внимание, что женщин за столом было  мало, а из молодежи сидела только она. Тамада начал провозглашать тосты, не забывая оказывать внимание своей юной соседке и подливая в ее бокал терпкий темно-красный напиток. Разлившаяся по всему телу приятная теплота, заинтересованные улыбки окружающих – подняли Светке настроение. И теперь ей уже хотелось улыбаться в ответ и даже сказать что-то очень необычное, приятное всем присутствующим сразу. Импульсивность, часто подвигавшая Светку на необдуманные поступки, вновь завладела ею. Основной язык говорящих здесь, несмотря на отдельные одиночные русские и армянские словосочетания, был все же грузинский. И Светка вовремя вспомнила красивый грузинский тост, звучавший в переводе следующим образом: «Пусть моя нога, впервые вступившая в этот дом, принесет ему счастье!». Это как раз, по мнению Светки, был удобный случай блеснуть знанием грузинского языка и порадовать ту же тетю Соню, которая и так упрекала маму за то, что та не учит Светку говорить по-грузински. Светка встала и все вокруг разом замолчали, а уже через минуту на Светку обрушилась целая лавина радостного одобрения и похвал. которая Сидевший молча, до этого момента, напротив неё парень лет двадцати, вдруг вскочил и быстро, на том же смешанном грузино-армяно-русском диалекте стал просить о чем-то Орфеник. «Младший сын – Тамази, наш жених!» - услужливо подсказал Светке сосед-тамада. «Хороший парень, зарабатывает не меньше своих старших братьев, все время в Москву ездит. Счастливая будет его жена!».
        - Приведи соседскую Мэри! – наконец разобрала Светка просьбу Тамази. Вокруг все радостно закивали, выкрикивая: «Мэри! Мэри! Пусть придет, почитает стихи, споет, спляшет!».
          В дверях появилась беременная Марина, держа за руку двенадцатилетнюю девочку. Тут же, около стола освободили небольшую площадку и поставили стул. Марина подвела Мэри к нему и помогла подняться. И тут Светка с ужасом разглядела, что девочка не вполне нормальна: неестественно детская глупая улыбка и испуганные глаза, казалось, у всех разом просили за что-то прощения. Под мышками летнего платья расползлись бурые пятна пота, из-под слишком короткой юбочки видны были трусики, резинки которых впивались в толстые ляжки. Из-за стола посыпались заказы. Мэри закрыла глаза и на одном дыхании просюсюкала четверостишие о маленькой девочке, которая слушается маму и папу и за это все её хвалят.
         -Бабочку! Бабочку! – весело затребовал Тамази, едва девочка закончила читать. Увидев, как Мэри приподнимает края своего не по возрасту детского платьица, и уже с удовольствием жеманясь, изображает полёт бабочки; услышав смех и крики: «Выше, выше крылья, бабочка! – Светка вдруг осознала, что яростно грызет ногти на пальцах, нечаянно вспомнив свою давнюю привычку, от которой ее еле отучила мама. Мэри, счастливая от всеобщего бурного внимания и полная желания еще больше понравиться и развеселить все это общество, не рассчитав очередного «взмаха крыльев», покачнулась на стуле и упала бы, если бы ее тут же не облапил под очередной взрыв общего смеха какой-то пьяный гость. Светка не помнила, как увели девочку. Уставившись в тарелку она яростно догрызала последний ноготь на большом пальце правой руки, закрыв при этом  всю нижнюю часть лица. Гости шумно обсуждали концертное выступление. Опекавший ее тамада, еле выдвинув свой толстый живот из-за стола, куда-то скрылся, и Светка тихо встала и подошла к маме. Мама, натянуто улыбаясь, уже прощалась с кем-то, сзади шипела подошедшая Соня: «Так не уходят! Раньше всех гостей!».
           На улице их догнал Тамази. Соня тут же увлекла маму вперед. А прозревшая Светка медленно, но верно закипала: «Вот оно что: её, даже не спросясь, привезли сюда, как потенциальную невесту для младшего сына! Этого Тамази, чей дом с толстыми коврами и покрытыми пылью книгами и пианино, ждал свою будущую хозяйку, которая также как и Марина, будет рожать в год по одному ребенку, обжираться и развлекаться, насмехаясь над соседской девочкой-олигофреником!.. В одном она ошибалась в этот момент- бедные невестки в этой семье мало обжирались и развлекались – в промежутках между родами, они работали не разгибая спины. (Так там было заведено, и это сейчас поняла её мама…).
         Светка почувствовала, что Тамази берет ее под руку, уверенно, по-хозяйски и даже как-то раздраженно пытаясь сдержать ее быстрый шаг. Сзади  загремел освещенный трамвай. Увидев не закрывшиеся еще после остановки двери, Светка рванула к трамваю, и легко вскочила на подножку. «Мама! Не волнуйся! Я поехала домой!» - крикнула она поверх головы оторопевшего Тамази.
            Мать и дочь ни разу не заговорили о том вечере до последующего появления тети Сони. Это было молчаливое взаимопонимание, за которое Светка была благодарна матери. А тетя Соня притащила с собой Орфеник и с места в карьер обиженно и раздраженно задала Светке вопрос: «Тебе не понравился Тамази?!» Молчавшая Орфеник пронзила Светку тяжелым взглядом в ожидании ответа. Ну не могла Светка в присутствии матери плохо отозваться о ее сыне, к которому не испытывала ничего, кроме неприязни! И, не найдя ничего лучше, Светка глупо огрызнулась: «Я еще в куклы играю, мне рано замуж!». Демонстративно сняв с телевизора небольшую сувенирную куклу, Светка вышла в галерею, а оттуда - через балконную дверь -  в общий коридор к выходу. Отсидевшись у Инки, Светка вернулась домой, когда незваные гости уже ушли. Мама выглядела расстроенной и сразу как-то постаревшей. Тётя Соня приходила еще раз, и тут Светка, лежавшая на кровати с книгой, даже не повернулась в ее сторону, притворившись спящей, окончательно продемонстрировав свою полную невоспитанность и еще больше рассердив бабушку. Только много позже Светка узнала, что тетя Соня и Орфеник устроили маме настоящий прессинг. В их уговорах присутствовали не только свадебное платье из самой Москвы, золотые кольца на каждый палец, но – что было тяжелее всего – необходимая квалифицированная помощь Папе Ап-пу, все еще еле передвигавшемуся на костылях после неудачной операции; лечебный санаторий для него и даже для самой мамы  и т.д.  и т.п.  Кроме того, мама прекрасно понимала, что и без того редкие посещения отца тоже теперь под серьезной угрозой. Светке же она тогда сказала, что ни за какие блага в мире не желает своей дочери участи безответной Марины - навсегда быть заключенной в высоких серых стенах, превра тившись в прислугу с главной обязанностью – рожать детей. Светка довольно быстро и по юному эгоистично выкинула из головы всю эту историю, успокоено приняв  мамину солидарность. Прошло восемь месяцев. Тетя Соня и Орфеник больше не беспокоили их, но и визиты к дедушке прекратились…
         И вот однажды тётя Соня вновь появилась у них в доме. Она гордо сообщила, что Тамази женился и его молодая жена уже ждет ребенка.
        -А твоя Светка, оказывается, ему вообще не понравилась, хотя и пыталась все время прикрыть руками свои выступавшие передние зубы от жениха! – мстительно заключила тетя Соня и – сменила свой гнев на милость: через два дня мама со Светкой были приглашены в гости к дедушке.