Дорога, любовь и горы. Гл. 3. Ехали мы ехали

1.Снова Ольга.

   Еще часа через три, когда совсем уже стемнело, я прибыл на станцию Ртищево. Здесь мне предстояло закомпостировать билет, чтобы ехать дальше. Народу   тьма, куда податься, - не имею понятия, никогда не компостировал. Спрашивать, как это делать, и что это такое,  не хочу, мне кажется, что компостировать умеет каждый и, если спрошу об этом, меня засмеют. Я даже в институте редко когда спрашивал преподавателей, старался сам по книгам понять что к чему, потом со знанием дела можно и спросить, но это будет уже больше беседа, чем вопросы-ответы. Прислушиваясь, подглядывая и прочтя все, что было написано на стенах вокзала, я понял, что билет мой – это простая бумажка и пока на ней не укажут место и вагон, она ничего не стоит.

    К счастью в моем направлении было не так много народу и, простояв всего часа два в очереди,   я закомпостировал билет. У меня снова была боковая полка в плацкартном вагоне. О купейном или мягком я даже не думал – не с моими финансами, хорошо, хоть не общий. Денег было совсем немного, меньше стипендии, да и зачем они мне, - путевка есть, на дорогу в одну сторону в институте деньги дали,   а на обратную у меня как раз и есть, еще на мороженое хватит.

   Поезд должен был вот - вот подойти. Я пристроился на скамейке в сквере около вокзала и стал ждать.  По скверу сновали люди, все озабоченные и будто ищущие что-то. Мужик, что спал подо мной, тоже, оказывается, вышел и тоже слонялся здесь в сквере.    Скамейки, их было совсем немного, были забиты людьми, многие спали, подложив чемодан под голову, внутри вокзала тоже все скамейки были заняты людьми и вещами. Скамеек явно не хватало и люди сидели и лежали всюду: на подоконниках, на парапетах, просто на земле, постелив под себя, у кого что было.

   Внутри вокзала весь пол тоже был устлан людьми, оставив небольшие проходы, они спали, некоторые спали с открытыми ртами, многие похрапывали, были и такие, чей сдерживаемый храп, внезапно вырывался и пугал близко лежащих, все это напоминало живое месиво существ, которые были простыми людьми. Я боялся проспать поезд и потому даже не пытался пристроиться где-нибудь так, чтобы лежать, я или сидел на своей скамейке или, когда сильно клонило в сон, ходил по скверу, заходил в вокзал, смотрел на все эти картинки и разные мысли лезли в мою еще совсем дурную молодую голову. Я не мог понять, почему все так устроено,  что везде всего не хватает. Неужели нельзя добавить скамеек? Достроить, в конце концов такой зал, чтобы всем было место. Почему обязательно должно не хватать, не хватать всего, чего не коснись. Несколько дней мне предстояло провести в поезде, но об этом я совсем не думал, это совсем не пугало и даже не смущало, подумаешь, три, четыре дня в поезде. Скоро я понял, что был не прав.

   Буквально за час до прихода поезда на нескольких машинах привезли новобранцев. Это была небольшая, человек на 30, толпа пацанов горланящих во всю глотку, пьющих всякую винную дрянь из бутылок, которые называли огнетушителями,  и все время пытающихся петь, гармонистов было два.  Я напрасно не придал значения этому обстоятельству, хотя все равно ничего не смог бы сделать.

   Нас штатских, было всего на одно купе, в том числе и мое боковое место. Внизу подо мной поселилась девушка, ехавшая до Джамбула, в купе напротив ехала семья и дама возраста моей мамы. Публика была интеллигентная и немного робкая.

   Весь остальной вагон заняли призывники, они полностью занимали и  соседний вагон. Казалось бы призывники, ну и что, что призывники? Но это только казалось; и только  мы отъехали от станции, вся эта стриженая публика превратилась в шумно жужжащий постоянно пьющий улей. Старшина, который должен был за ними следить, пил тоже, и, хотя на ногах он держался, но этого было мало, чтобы держать в узде все эту мальчишескую рать.

   Ольга, которая поселилась подо мной, была девушка серьезная, мало улыбающаяся и не красавица. Хотя в ней все было правильно слеплено, но как-то без души. Было странно узнать, что её зовут Ольга, именно Ольга – она так назвала себя. Странно, потому что я только что расстался с девушкой с таким же именем, но ничего общего, казалось бы не имевшей с Ольгой. 

   Мы с Ольгой сидели друг против друга на сложенной в столик и два сидения  её полке и пытались найти темы для общения. Все  таки, как никак, а ехать еще почти трое суток до Джамбула. Общаться здесь больше было не с кем, дама рядом в купе читала, семья занималась едой и детьми, у нас с Ольгой не  оставалось выбора, как общаться друг с дружкой или не общаться ни с кем. Новобранцы в расчет не шли, общаться с ними даже не приходило в голову и не только потому что это не наш уровень, но и потому, что они  не собирались ни с кем общаться, они были заняты своими делами – пили и пели, да еще гоготали над совсем не смешными шутками.

    Весь вид Ольги показывал её неприступность и отсутствие всякого интереса к романтическим отношениям. Один смазливый призывник пытался было подбить к ней клинья, но быстро получил весь пакет разъяснений по поводу его перспектив с ней. Немного подергавшись и наговорив всякой гадости типа, не такая ты уже цаца, захочу, будут лучше, призывник ретировался и больше мы его не видели.

   Ольга конечно не Оля. Аспирантка филолог  из большого университета она совсем не походила на Олю – маленькую  девочку, пекущую булочки с изюмом. Узнав, что она филолог, я  сразу  понял, что только такими представлял филологов и что Ольга  есть само воплощение всей мировой филологии. О чем говорить с филологом, конечно, о филологии, о чем еще. Что я знаю об этой науке? Я толком не знаю даже, что оно такое и с чем его едят, но, чем черт не шутит, и я пускаюсь в филологические дебри.
-   Вот Вы, Ольга, филолог, - начал я свой выход, не представляя, чем закончить, - Вам должно быть не все равно, как говорить, – нет "пальто" или нет "пальта", а большей части населения нашей необъятной родины абсолютно все равно и большей частью говорят именно "пальта", а не "пальто". Так почему не принять за  правило не изыски вялых академиков, а то, как в жизни, как говорит большинство простых советских людей, - я  был доволен собой, не сбился и довел спонтанно начатую  фразу до логического завершения.
-   Да, я знаю, тема ориентирования на науку или народ при выборе правильного написания и еще чаще ударения стала  теперь модной, в газетах об этом пишут, Солоухин особенно много говорит об этом. Но Солоухин писатель и ему нравится речевой колорит, когда одни   ааа-кают, другие ооо-кают, но он литератор, а не лингвист и филолог, в науке нужны не колорит языка, а правильность его.
-    Хотите сказать, что по научному должно быть правильно - "пальто", а народ может, как угодно его перелицовывать, хоть в "пальта", хоть в "польта".
-    Но не может же наука подстраиваться под какую-то местность. Тогда скажите, под какую, и почему именно под эту, а не под другую?
-   Значит, Вы предлагаете всей стране говорить так, как определили лингвисты и филологи?  Перестать окать, акать и вообще икать, - мне надоела эта тема, которую я начал в шутку и которая обрела такую серьезную форму, и я решил свести на шутку наш возникший на пустом месте спор.

   А в это время гармонист выводил и совсем неплохо «А у нас во дворе есть девчонка одна». Долго же живет эта песня, - подумал я, - еще в школе мы её пели. Юрий Благов – поэт, который написал эту песню, потом была серия песен на эту тему и закончилось все « ...а ты не дождалась» . Я вспомнил Олю, она поехала ждать своего солдата, дождется ли она его? Это вызывало интерес подобный тому, какой испытываешь в фильме, где  сидишь, смотришь и ждешь полтора часа, чтобы узнать, с кем кто останется.  Почему-то мне захотелось, чтобы не дождалась, как в песне. Совсем не знаю того жениха, но не хочу, чтобы Оля ждала его. Странное желание и с чего оно вдруг, не все ли мне равно, или уже приревновал. Я увяз в мыслях об Оле, где-то, казалось, далеко играла гармонь или баян, выли песни призывники, а Ольга шлепала в это время губами, наверное, продолжая наш диалог, который я безуспешно пытался перевести в шутку. Филологи шуток не понимают, решил я и на полуслове, которого все равно не слышал, как не слышал и все, что было до этого полуслова, обрываю Ольгу вопросом:
-   Скажите, Оля, Вы кроме филологии, что еще любите?
-    А с чего Вы взяли, что я люблю филологию? –   я бы меньше удивился, если бы она на моих глазах превратилась в кролика.
-     А что же Вы любите? –   спрашиваю. 
-     Из наук или профессий практически ничего не люблю, нравится быть дома по хозяйству.
-     И большое у Вас хозяйство, - спрашиваю, думая, что там корова, куры и всякое такое.
-      Как у всех, двухкомнатная квартира, я живу с папой и мамой.
-     Где же Ваше хозяйство? – не понимал я.
-     Хозяйство – это я так образно выразилась, просто я люблю, чтобы в доме все было всегда в порядке: чисто, убрано и чтобы еда была свежая,  а не борщ и котлеты на неделю. Этим кто-то должен заниматься, вот я и говорю, что хотела бы заниматься хозяйством, домашним хозяйством. Еще хотела бы заниматься семьей, мужем, чтобы он утром всегда имел чистую рубашку и не измочаленную производством жену   ночью.
-     "Жена да квартира, да счет текущий – вот это Отечество, райские кущи",- сказал я, цитируя Маяковского, сам же с нарастающим удивлением отметил:  – Ух, ты какая! А так сразу и не скажешь, что мужчины для нее что-то значат, особенно ночью.
-    Ну и что, а разве не ради этого живут люди, если они и работают, то только для того, чтобы заработать на квартиру и на семью. Что до счета, то какой счет, если живешь от зарплаты до зарплаты, это у них там, на «гниющем западе» счета, мы даже не знаем, что это такое. А Вы разве не хотели бы иметь дом, жену, которая всегда была бы готова выполнять Ваши желания вместо того, чтобы быть ударником комтруда на заводе « Богатырь»? – закончила вопросом свой текст Ольга и при этом  в упор посмотрела мне в глаза.

   Я совершенно не был готов к подобного рода рассуждениям, то ли молодой еще, то ли воспитан наоборот к тому, что она говорит, но уж больно убедительно говорит – и в самом деле кому было бы охота с утра и до вечера каждый Божий день убивать на работе, оставляя себе огрызок вечера и то только летом, зимой – это уже огрызок ночи.

   Да, Ольга оказалась совсем не той, какой казалась вначале знакомства, даже внешне. Я стал замечать в ее лице черты, скрытые от первого взгляда, особенно глаза – карие с белым перламутровым белком, постоянно отдающим мягким блеском, были, как в оправу вставлены в четко прорисованные верхнее и нижнее веки, сверху глаза обрамлялись  щетинками бровей. Мне показалось, что глаза говорят свое, независимое от слов хозяйки,   совсем на другую тему. Я почувствовал, что попадаю в какое-то поле, обволакивающее и гипнотизирующее, еще немного и засну. Оно и не удивительно – ночь не спал, какой сон в том скверике, но не сон меня гнул, я это чувствовал. Чтобы встряхнуть дурман, я резко встал и полез в  рюкзак – там еще оставались яблоки – все, что у меня было съестного.
-   Хотите яблоко?.. из собственного сада, - спросил я.
-   Хочу, конечно, - сказала Ольга и добавила, выделив игривой интонацией: - Тем более, из собственного сада.
Я протянул яблоко и, когда Ольга стала его брать, слегка придержал. Она   посмотрела на меня своими белками и, не заботясь, мытое оно или нет, томно приоткрыла рот, приложила к губам яблоко и медленно откусила.  Опять подумалось, что она совсем не такая, как я воспринял её  поначалу. 
- Яблок полно, но не мешало бы съесть чего-нибудь посущественней, - сказал я.
- Это точно, не мешало бы. Может быть, в ресторан?  Да  и отдохнем от этого Содома, - она повернула голову в сторону полупьяной поющей шевелящейся массы. Я смутился при её предложении – в ресторан и на одного денег нет, а тут еще с девушкой,  платить за двоих, неизвестно еще, что она закажет…
  Она прочитала  все, что я подумал слово в слово на моем лице и просто сказала:
-   Я  получила премию за квартал и хочу её обмыть, составишь мне компанию?
-   Конечно составлю, - сказал я и отвернул лицо, потому что покраснел, я это почувствовал по жару, охватившему лицо, никакой премии, конечно, не было.
Я спросил у проводника, в какую сторону ресторан, проводник сказал, что отсюда ход только в одну сторону, поскольку наш вагон последний,   мы   попросили соседей присмотреть за нашими вещами  и отправились обмывать выдуманную Ольгой премию. Пройти надо было почти через весь состав, потому как наш вагон был в самом его конце.

   Я заметил сальные взгляды, пущенные призывниками мне вслед,-   зависть и злая досада были в них. Я боялся только одного – чтобы не приставали к Ольге и мне не пришлось вставать на защиту, тогда точно я мог бы попасть вместо Алма-Аты в ближайший лазарет, потому как управлять и сдерживать эту забродившую и поющую жалобные песни массу было некому – все сопровождающие и сержант и офицер были такие же пьяные, офицер к тому же и спал, двое непьющих призывников охраняли его сон. Потом, через день, будет переполох  - у него пропадет   пистолет.

    А сейчас мы  пробирались к вагону-ресторану,- как в другой мир попадали, когда входили в мягкий или купейный вагон, потом    вновь общий или плацкартный с кипящей в них жизнью на виду. Без приключений мы добрались к вагону – ресторану. Мы сели  за свободный столик с остатками посуды и  объедками в ней от предыдущего посетителя. Через несколько минут подошел официант с большим подносом и убрал грязную посуду, потом он вернулся и стал принимать заказ.

    Мы с Олей давно изучили меню и сделали выбор, но оказалось, что ничего из нашего выбора нет в наличии и вообще все, что есть в меню, отсутствует в реальности. Но голодными официант нас не оставил, а когда Ольга заказала  два бокала муската, совсем раздобрился и предложил  нам свой вариант меню  из блюд, которые, как он выразился, можно есть. Мы не возражали и довольно быстро вся еда стояла перед нами. И, хотя  она даже отдаленно не походила на ресторанную пищу, мы уминали за обе щеки и солянку и гуляш. Вино было выпито еще под солянку и  Ольга заказала еще по бокалу. « Гулять, так гулять»,- сказала она, окончательно улыбкой сбив с лица  прежнюю Ольгу.  Мы уже все съели и пили вино глотками, закусывая виноградом и персиком одним на двоих – больше персиков не было. Уходить не хотелось.
 
-   Как подумаю, что надо возвращаться в наш вагон, дурно становится, – сказал я, растягивая смакование последнего глотка вина, - жаль, что здесь нельзя ночевать.
-    В наш вагон и не обязательно идти, - сказала Ольга, - можно в другой. 
-    Или сразу на крышу, - сострил я, не воспринимая всерьез её слова.
-    Можно и на крышу, а можно в СВ, правда, только до утра, больше она не может, утром будет пассажир. - У меня расширились зрачки – ничего себе аспирантка дает,- лингвистка-филологистка! Она скорее из торгового – это там таких шустрых выращивают. Я бы ни в жизнь не додумался, а додумался, так не смог бы договариваться… Теперь я понял, зачем она, по пути сюда, заглядывала к проводнице  в вагоне СВ, мне сказала, что спросила далеко еще до вагон-ресторана, я и поверил, лопух. Это же уйма денег, и где я их возьму?
-    В СВ было бы классно, никогда даже не видел ни мягкий, ни СВ, но у меня, бедного студента, нет таких денег, - сказал я, успев и порадоваться идее и взгрустнуть невозможности ей быть. -  Ты иди, конечно.
-    А тебе и не надо никаких денег, я заплатила за все купе – она по другому не соглашалась, так что одно место свободное и оплаченное, не буду же я спать сразу на двух диванах, тем более, что один внизу, а второй наверху. Там и умывальник свой есть, даже с душем, но душ, думаю, не работает, они в него воду набирают только, когда важные пассажиры едут.
 
   Она еще долго рассказывала что-то про СВ и железную дорогу, я понимал, что она делает это для того, чтобы дать мне время   преодолеть смущение из-за отсутствие у меня денег, она хочет, чтобы я согласился ехать с ней в СВ. «Боится одна, что ли, - подумал я … и… и,  наконец, дошло до меня тупоголового:  -   Она  хочет со мной провести эту ночь, как с мужчиной». – Я во второй раз сегодня налился жаром от волос до пят, но не от стыда в этот раз, а от стеснения при воображении предстоящей ситуации.

    И тут боязнь охватила меня, боязнь за себя, как мужчину, а если я не понравлюсь ей и она не получит то на что рассчитывает , если  сварюсь в самом начале, когда она  только  разохотится … умру от стыда. А так оно и будет, я себя знаю. Но и отказываться я не мог, тогда ни о каком мужском достоинстве и говорить станет нечего, зачем нужны мужчины, если не для удовлетворения женщин.

    Она продолжала рассказывать. Я думал, и как с мыслями менялось мое лицо, так менялся тембр ее голоса. Вдруг, она замолчала. Я смотрел на нее, она на меня.  Подошел официант, он принес бутылку муската и кулек с виноградом:   "Как заказывали", - сказал, оставил все на столе и ушел.

-    Это, чтобы не скучно было … до утра, - сказала Ольга. Выбора у меня не было, она мне его не оставляла.
-   Пойду  возьму рюкзак, там еще яблоки остались.
-   И скажи, заодно проводнику, что мы вернемся утром рано и сумку мою тоже возьми, а то сопрут солдатики, она под левой полкой, где женщина едет.
Мы вышли из вагона-ресторана, мне показалось, совсем другими – будто сто лет встречались и  подошли к моменту, к которому неизбежно ведут  долгие встречи.

Продолжение http://www.proza.ru/2012/11/20/251