Дурища

Работала я уже второй год в школе - семилетке. Учителя, кроме меня, местные жители. Семьи у них, хозяйство. Живут по таёжному укладу, как веками их предки-сибиряки.

 Дома из кедровых брёвен, огорожены высоким и прочным забором из толстенного байдака, образующим  территорию придомовую - завозню (двор, куда заезжают и завозят).

 Здесь всё, что при суровой зиме доброму хозяину нужно: хлев, амбары, сараи, туалет. Отгорожен он, но без крыши, зато дрова под крышей, от непогоды защищены – Сибирь,  здесь знают, что важнее. Воров нет, но в каждом дворе здоровенная злющая лайка, перекусит – зубы не сломает.

  Деревня на высоком берегу Лены, в те годы без электричества, и радио. Были: медпункт, почта,  магазин с морем спирта и консервами щуки в томате. Районный центр – Киренск в пятидесяти километрах вверх по Лене.

 Там цивилизация: деревянные тротуары,  речной порт, аэропорт, откуда летали самолёты в Якутск, Иркутск, Осетрово, Маму, Бодайбо. Из  больших городов   самый ближний к деревне  - Якутск. До него пароходом речным  - меньше суток.

 Широка, глубока и величава Лена, с одного берега  до другого в разлив поболее двух километров. Высокие скалистые берега покрыты лесом, тянется тайга,  без дорог и сёл, на сотни километров.

 Плотность населения  - полтора человека на квадратный километр, медведей никто не считал, но поменьше. Местные летом  чаще с ними  встречались,  чем с человеком. Сбылась моя мечта о романтическом рае, самое подходящее здесь для него место.

Получил директор  телефонным звонком приглашение  в школу Алексеевского затона  на открытые уроки для обмена опытом,  но  у местных другие проблемы, хозяйство на двое суток не оставишь.

 Да и ехать в сорокаградусный мороз за двадцать c лишним вёрст - удовольствие не из приятных, у всех нашлась уважительная причина отказаться. Кому необходимо  поехать - угадай с первого раза. Намекнули мне коллеги, что в затоне зимой, когда пароходы не ходят, холостых речников - нетронутые залежи, а девок нет, а тут – вот она, новенькая, всё при ней, обязательно жених найдётся.
 
Надо сказать, что выдать меня замуж было у всех мечтой. На свадьбе можно погулять, а то непорядок, когда коллеге хорошо  и беззаботно живётся, дурью она мучается,  стихи  пишет. Надо девку спасать!
 
Одну молодую девчонку  в такую дорогу и мороз отправить  – никому бы на ум не пришло. Ехал со мной сопровождающим и  за опытом Михаил Степаныч, учитель труда.  Дома от жены частенько за любовь к спиртному трёпку получал.

 У него не только профессиональный интерес: давно не видел  брата  двоюродного, тоже большого  любителя выпить.  Когда впереди два дня,  брат рядом, жена далеко, а спирта – сколько душе угодно, ну, какой мужик от своего  счастья откажется?

Зимний день короткий, поздно рассветало, рано темнело. Договорились, что Степаныч  заедет. Сложила  в чемоданчик туфли и платье нарядное. Хозяйка дорожную  зимнюю справу из кладовки вытащила, она в каждом сибирском доме  припасена.

 Собрала в дорогу, как родную дочь. Меня вместе с моей шубёнкой кроличьей завернули в огромный медвежий тулуп, на ноги – тяжеленные, тоже медвежьего  меха унты. Хозяйка, довольна:-  В такой справе до Москвы доедешь, не замёрзнешь, перекрестила: - Ну, с Богом! Замёрзнешь – пробегись!

 Удобно сидим, возок колхозный праздничный, для свадеб и гостей, лошадь  проворная молодая, хорошая будет дорога! Светало. Cтепаныч знает, когда лошадь понукать, а когда придержать.

 Из-за высокого берега за ёлками под снежной шубой, солнце встаёт, снег всеми цветами на морозе играет, под полозьями возка поскрипывает. Чувствую себя среди этой красоты   снежной королевой. Морозу тоже интересно, что за цаца в холодину средь тайги в праздничном возке разъезжает, навестил.

 Холод  стал под тулуп забираться, ноги  и нос пощипывать. Трусит лошадка, мы по очереди греемся, идём. Хорошо, когда в такой дороге рядом надёжный местный мужик. Трудно дышать, воздух кажется жёстким и колючим, быстро согреваешься, когда на тебе  тяжеленный тулуп,  унты пудовые.
 
Зимняя дорога(зимник) от Якутска до Осетрова по льду Лены – другой нет. Толщина льда больше двух метров. Зимой едут по ней трактора и машины с грузами. Хорошая надёжная дорога, любой груз выдержит. Это теперь хвалёная президентская трасса после первого дождя разъехалась, как г…  по лопате, а эту дорогу  мороз ладил - надёжная. Доехали засветло без приключений.

 Остановилась у знакомой. Быстро за уроками и  вечерним застольем  с коллегами время прошло, наряды мне не потребовались, залежи с речниками  не попались, при таком морозе -  нет женихов,  все по домам сидят.

 Стёпаныч, похоже, не скучал – ни разу его не видала. На третий день собралась в обратный путь, жду напарника. Пришёл его брат:- В крепком  загуле Михаил, хворает с перепою.  Через три дня выздоровеет, как раз  будет оказия, с почтой он и приедет, не впервой.

- А мне-то что делать? Ладно, не маленькая, сама доберусь.
Молодая и дурная была, отговаривали учителя,  но   решила, что одна доеду. Только пусть лошадь запрягут, да на реку выведут – дорога вниз крутая,  с поворотами, перевернешься – костей не соберёшь.

 Пока меня отговаривали  и увещевали, да  свезли с кручи берега на лёд, время  шло.
Опять сидела я в тулупе и унтах, себя, храбрую, хвалила. За временем не следила, дорога дальняя, торопиться некуда.

 Лошадь понимала, что дорога  домой, споро шла, пар над нею,  мне же становилось всё холоднее под медвежьим тулупом, чувствовали холод ноги в медвежьих унтах. Морозиться в мои планы не входило, а мороз донимал, надо пройти, или пробежать.

 Останавливаю лошадь, вылезаю из возка, еле ноги тяжёлые переставляю, иду, согреваюсь, лошадь тоже пошла, наверное, знала пословицу: » Баба с возу- кобыле легче». А когда легко, то и поторопиться  можно.

  Вот уж согреваться я начала, можно в возок сесть, только лошадь всё ускоряет шаг, я отстаю. «Тпру!» - кричу, но лошадь и ухом не повела, знала, что она теперь главная.  Ну, что я могу ей сделать, если кнут в руки не брала, а вожжи, сдуру, в возке оставила. Кобыла теперь сама себе  хозяйка, никто ей не указ.

Медленно, но увеличивалось между нами расстояние. Лошадь уже не торопилась, наверное, понимала, что мне её не догнать, я тоже это понимала. Стало страшно, одна я, на   пустынной дороге среди тайги, на десятки километров вдали от жилья и людей, даже лошадь от меня сбежала.

 Устала, еле передвигала ноги. На  белое заснеженное безмолвие опускались сумерки,  торжественно и ярко разгоралось северное сияние, может, я в последний раз эту красоту вижу.

 Загадала: «Сейчас сложу тулуп, посижу, немного отдохну, полюбуюсь на сияние, потом пойду дальше, пока  сил хватит». Медленно сняла тяжёлый тулуп, положила на снег. Так жалко себя стало, я, тогдашняя атеистка, шептала: «Господи, помоги мне, я так мало пожила и сделала. Зачем жила, если  мужчину не полюбила, не родила детей. Много чего я не сделала, да и сделаю ли?»

Чтобы не замёрзнуть, не стать ледяной скульптурой среди тайги, был только один вариант:  догнать лошадь, сесть  в возок. А мечта моя так далека, до лошади больше ста метров. Часто приходилось, студенткой, бегать эту дистанцию  на стадионе.

 Ведь могу бегать, только не в унтах, их нужно снять при морозе за сорок. На ногах толстые шерстяные носки, что вместе с мамой связали. Лучше поморозить ноги, чем самой стать ледышкой, с лицом, обгрызанным  черно-бурыми лисами.

Сбросила унты, осталась в носках. « Помоги мне, Боже!» Не знаю, сколько времени  бежала не жалея сил, не чувствовала  мороза, не обращала внимание на скакавшее в трудном ритме сердце.

 Вот так, из последних сил, бежит спортсмен к финишной ленточке за медалью и славой, у меня же наградой  была жизнь, я это хорошо понимала. Последний рывок, поравнялась возком, прыгнула, спасена!

 Перехватило дыхание, на волосах корка ледяная, влажное бельё прилипло к телу,  это опасно,  нужно срочно одеваться, вернуться за унтами и тулупом. Теперь я умная. Если не смогу вожжи в руках держать – возьму в зубы, но не выроню.  Так, с намотанными на руку вожжами, повернула лошадь.

Вот унты, сунула в них промёрзшие ноги,  вот и тулуп,  подышал мороз на него, покрыл густым слоем инея. В возке сижу, отдышалась,  на мне унты и тулуп. Блаженное состояние усталости и безразличия овладело мною, сон одолевал, чувствовала, что   становилось холодно, ну, и пусть!

  Кому станет плохо, если чуток вздремну?  А кто-то,  невидимый,  надоедливо твердил: «Вставай, иди!». Не хотелось невидимого слушать, но встала и пошла. Cпала на ходу, закоченели  руки, но вожжи крепко держали.

Окончательно помогли очнуться ноги. Носки высыхали в унтах, а ноги скручивала невыносимая судорога.  Идти, идти, не давать мышцам лениться! Я и шла, вот показались вдали  огоньки,  это деревня, вот завозня хозяйки. Накинула вожжи на столбик, шатаясь, вошла в тепло дома: - Тётя Тёна, отведите в конюшню лошадь, я не могу, окоченела.
- А где Степаныч?
- Остался в затоне
Хозяйка ахнула: -  Господи! Ты что, одна ехала?
 Я  медленно  раздевалась: - Одна!
 - Вот дурища! С морозом не шутят! Это тайга, а не город. Видно, Бог тебя хранил.
 
Она незлобиво что-то говорила, ругая меня, но я уже не слышала.  Дурища   спала,  стоя на коленях, положив голову на кровать.

Остальное забылось, а эта поездка запомнилась на всю жизнь, хотя прошло много лет.