самолёты улетают на юг

Она влетела в комнату на одном дыхании. На неё безумными глазами уставилась мать, Лиска и остальные обитатели небольшой питерской квартирки. Но она лишь бросила на них взгляд, полный ужаса и отчаяния и, схватив со спинки кресла смятое мужское пальто бежевого цвета убежала куда глаза глядят.
- И какая муха её ужалила?
Она шла по холодному, неприветному Невскому. Её глаза полнились от кислотно-жгучих слёз, а изнутри всё разрывал страх грядущего. Впервые было чувство, что жизнь разделится на до и после. Впрочем, если это после будет, то она врядли радужно. Да, когда он был рядом Невский был добрым, приветливым. Укутывал в свои мостовые, словно в мягчайшую перину, убаюкивал и защищал. Сейчас он вмиг превратился в каменную глыбу, которая хотела раздавить её как можно скорее, в заледеневший остров ужаса и холода. На плечи было накинуто абсолютно бессмысленное пальто. Но на нём всё ещё был его неповторимо-сладкий­ запах. Она укуталась в кусок ткани и подняла глаза на сине-чёрные воды. Да, вечером Питер ещё более величествен. В руке до сих пор покорно лежал сложенный вчетверо конверт. Там явно лежала какая-то вещичка. Какая-то очередная безделушка. Она села на перила и, медленно развернув клочок бумаги, скользнув по наспех вычерченной «Оле» и раскрыла надоевший конверт. Медленно развернув записку она начала скользить глазами по строчкам и чем дальше ускользал её взгляд тем больше боли в нём было.
« Дорогая моя, Олечка,
Прости, что так и не смог встретить с тобой этот вечер. Я правда хотел вылететь пораньше, но обстоятельства не позволяли. Пока у меня есть ещё несколько минут, я хочу написать тебе лишь то, что я безумно люблю тебе, всегда любил и всегда буду. Ты всё, что у меня есть, моя милая. Только не плачь, прошу. Я знаю, что сделал много ошибок, знаю, что причинял тебе боль, что часто не понимал и не слушал тебя. Прости меня. Прости меня за всё. Знаешь, ты вряд ли об этом задумывалась, но когда самолёт падает, возникает ощущение, словно это падение будет длиться вечно. Я боюсь, что совсем скоро это закончится. Только не плач, моя милая. Я всегда буду рядом с тобой.
Твой Ника.»
Она медленно скользнула дрожащими пальцами вглубь конверта и извлекла оттуда небольшой кулончик. Он всегда носил его на шее. Он говорил, что он приносит удачу. Наверно, он врал. По её замёрзшим щекам текли слёзы, подобные кипятку. Она медленно подняла отрешённый взгляд на небо, задавая немой вопрос «За что?». Почему именно его? Почему сейчас?
Ведь всё так хорошо начиналось. Он был таким…необычным. Не таким как все. И ухаживал так красиво, и в любви признавался так изыскано. И свадьба была прекрасная. Нет, не было ни свадебного платья, ни чего-либо ещё. Просто красивое чёрное платье, просто клетчатая рубашка, просто роспись, поцелуй, и счастье. Потом началась реальная жизнь. Он был действительно странным. Уходил в прострацию, часто наигрывал что-то на обожаемой гитарке, не слышал ничего и никого, часто впадал в непонятные депрессии. Но ей это нравилось. Нравилась его лёгкая чудаковатость. Его неповторимый слог, когда он писал ей стихи. Его руки, которые так уверенно перебирали струны на старой Варваре. Его непослушные волосы, которые постоянно торчали во все стороны. Его лазурно-ледяные глаза, которые всегда светились таким счастьем, такой непонятной радостью. Почему его? Почему ни кого-то другого, а именно его?
Она словно уже была там. Словно видела то, как он быстро достаёт клочок бумаги, когда стюардесса говорит, что не нужно волноваться, что они сядут в ближайшем аэропорту, что это всего лишь маленькая поломка. Он так боялся самолётов. И так любил летать. Она видит, как его руки пишут размашисто-дрожащим­ почерком последние слова. Как он, чувствуя, как самолёт начинает лететь вниз, достаёт из кармана джинсов конверт, который всегда носил с собой и, медленно выведя на нём «Оле» кидает туда наспех написанную записку, прижимая его к сердцу. Она видит его страх, его желание жить. Его бесконечное желание вновь увидеть её. Всего лишь раз. В последний раз.
И она видит всё. Видит удар. Как медленно коробиться обшивка самолёта. Как всё поглощает пламя. Как он что-то беззвучно кричит. Как всё поглощает столб пламени. Как вниз летит несколько тонн металла и текущего расплавленного пластика. Она видит крики и боль. Она видит ужас и страх. Она видит неизбежность. Тихонько, совсем не слышно, где-то за горизонтом ухает филин. А внизу, на поляне, за лесом, лежит огромный труп великого чудовища, которое погибло в собственном пламени. И она чувствует его. Да, он ещё жив. Да, он будет жив. Медленно выбираясь из под завала из обломков фюзеляжа и частей он пытается отползти подальше. Пытается перевести дыхание. Он уже счастлив. Он уже жив. И в один момент, всепоглощающий взрыв, разорвавшийся совсем рядом, вбирает в себя и его, и всё, что было рядом. И пред её очами лежит лишь окровавлено-опалёно­е, изуродованное до ужаса тело, которое больше никогда не встанет. Больше никогда не скажет ей «Люблю». Чьи волосы она больше никогда не будет приглаживать рукой. С кем больше никогда не будет смеяться.
Она медленно поднимается, утирая ладонью ледяные капли и тихонько уходит к нему…