Глава 10

Примерно через месяц, в субботу, Аркадий вернулся после ночного дежурства в приподнятом настроении. Бесшумно отперев входную дверь, стараясь ничего не задеть в коридоре, не скрипнуть половицей он устремился в супружескую спальню.
  Наталья дремала и, проснувшись, посмотрела на него пристально, будто психиатр на поменявшего привычки поведения пациента. Аркадий же, весёлый и дурашливый, словно они вдвоём в пустом студенческом общежитии, начал перед ней скакать молодым козликом, заложив большие пальцы рук в прорези воображаемой жилетки. При этом  напевал:
"Всё будет хорошо, всё будет хорошо, всё будет хорошо, я это знаю!"
  На последних словах он запрыгнул в кровать, упал рядом с изумленной Натальей и выпалил:
-  В два часа едем в гости! За нами пришлют машину!
Начинай "перышки чистить", а я  ещё успею поспать!
- Какие гости? Какая машина? Что ты городишь? – Наталья  насмерть перепугалась. -Я никуда не поеду! - решительно объявила она. - Ненавижу  дурацкие шутки!
   Аркадий обнял жену,  прижал к себе, горячо зашептал:
- Прости! Хотел удивить, обрадовать! Чтобы ты встряхнулась. Будет у нас адвокат! Хороший адвокат! Свой человек! Бывший земляк! Как ты могла подумать, что я просто так гулять собрался? Да я…я…я  только и думаю об этом страшном судилище… о Таньке нашей, о тебе… 
  Ночью вызов был – драка в китайском ресторане, резаные раны, кровопотеря. Приехали. Пострадавшим помогли - их пересадили в полицейскую машину.  Вышла хозяйка ресторана, настоящая китаянка, продолжательница династии Цинь, но… я  её  узнал!  Аркаша выдержал паузу,  посмотрел жене в глаза и выпалил:
-  Маша! Повариха из экспедиции глубокого бурения! Помнишь северянку, которая замуж вышла за  беспалого парня?
-Ну, припоминаю, - в голосе Натальи не было уверенности. – Парня помню, а его жену…
-  Маша меня узнала! Всю нашу бригаду за стол усадила, устроила чайную церемонию. Пока то да сё, успели поговорить. Я про нас рассказал, про Таньку тоже, и представляешь, как совпало? Муж Маши – теперь адвокат! Сегодня  в гости  поедем! Она адрес  записала, машину пришлёт! Я чувствую!  Всё будет хорошо!
    Наталья  растерялась, она не знала, как одеться. Ей не хотелось выглядеть жалкой и несчастной, стареющей и увядающей. Она плохо помнила Машу, но парня с ампутированными после обморожения пальцами, не забыла. Он стал израильским адвокатом?     Встреча с людьми из прошлого, преуспевающими в новой жизни, заставила её  взглянуть на себя отстранённо, по возможности объективно, критически. Приговор оказался суровым и безжалостным. Надо было срочно что-то в себе изменить, и Наталья не воспротивилась этой мысли. Она плотно закрыла дверь в комнату дочери и углубилась в изучение  каталогов одежды.
 
   Времени  было мало – пришлось вызвать такси. Наталья попросила отвезти её в один из загородных торговых центров, работающих в субботу, и подождать  полчаса.
   Таксист, пожилой араб, взглянул на заказчицу с недоверием:
- Что можно купить за тридцать минут?
- Абсолютно всё!- засмеялась Наталья. - Я спешу, но чётко представляю, чего хочу!
    Домой она вернулась с фирменными кульками и счастливой улыбкой. Аркадий спал. В Танькиной комнате перед большим зеркалом  Наталья примеряла обновы и не узнавала себя.
    -Непривычно, - рассуждала она, - но идёт!  Надо же, какие яркие цвета! Глаза придётся подвести! Одежда не должна быть ярче, чем я сама! Наталья открыла флакон итальянских  духов. Их холодноватый запах, лёгкий и ненавязчивый, лишенный приторной восточной слащавости, она считала своим.    Через час оба супруга замерли на заднем сидении присланного за ними автомобиля. 
   
  Жизнь Таньки за последний месяц изменила своё однообразное течение, повернула, как река, в сторону шиберов и крутых порогов. Вскоре после исчезновения Мери состоялся суд по персональному делу Риты. Не зря социальные работницы беседовали с ней по два раза в неделю! Рита тихой улиткой свернулась в глубине ракушки собственного одиночества: от лучших подруг скрывала, о чём с ней говорят за закрытой дверью. Видно, боялась сглазить нечаянное счастье или до последней минуты  не верила в его реальность.
  Нашлась у неё бездетная и вполне обеспеченная родная тётка, которая изъявила желание взять племянницу к себе.
- Где же я раньше-то была?- причитала новая родственница, - всё  в путешествиях по дальним странам, в развлечениях и приключениях! А тут такое в семье творится!  Никто не сообщил! Знала бы – давно бы порядок навела! Уж поверьте, до  такого положения дел я бы не допустила! 
   Вопрос об её опекунстве над племянницей решился в суде положительно, и Рита выбыла из спрятанного за цветущим забором интерната в один из самых дорогих пригородов Тель-Авива.
- Купилась на цацки! – оценила поступок подруги Стела. Танька промолчала. Для неё Рита никогда не была самостоятельной личностью –  всего лишь тенью Стелы: иногда озвучивала непроизнесённые чужие слова, иногда совершала действия, задуманные  подругой. Она  казалась Таньке послушной куклой-марионеткой, которой  управляют, не спрашивая согласия.
  Скрыв от подруг содержание разговоров в комнате Нехамы, кукла перерезала все нити, подчиняющие её кукловоду, обрела свободу, начала новую жизнь с чистого листа.
   Танька  одобрила её выбор. Если, действительно, эта бездетная родственница отнесётся к племяннице, как мать, Рите  никогда не надо будет красть в супермаркете еду.
    Стела оценивала поступок подруги иначе и нервничала, понимая, что в многочисленных  эпизодах совместных краж осталась только  одна обвиняемая. Она перестала спать: проваливалась в сон, как в бездонную тёмную яму с мокрыми и скользкими глинистыми краями, но тут же просыпалась разбитая и потная, с мучительным ощущением подступившей беды.
  Тон Нехамы во время  бесед изменился, стал официальным и холодным. Стелу ни о чём не спрашивали, будто и так всё уже знали. Это поначалу насторожило, но потом внесло ясность: Нехама не намерена её защищать. Она уже сделала, что смогла, для Риты.
- Для всех быть хорошей невозможно, - успокаивала себя социальная работница и, выгородив одну девочку, собиралась  вторую сдать  с потрохами. Время ускорило  ход. Приближался день судебного слушания.
- По тем обвинениям, которые  доказаны, - заговорила Стела, - мне светит колония.
   Они с Танькой  сидели на скамейке в дальнем конце интернатского сада. Стояла ясная безветренная ночь.  Стеле показалось, что низкая и полная луна вкрадчиво прислушивается к нарушающим покой ночи словам, развесив по всему небу тысячи чувствительных микрофонов – звёзд. Девочка поёжилась, будто замёрзла. Её знобило.
-Пойдём в комнату!  Страшно здесь!
   Танька последовала за ней без слов. Тревожность и подозрительность подруги казались ей чрезмерными и беспричинными, но говорить об этом она не решалась. В спальне девочки тоже были вдвоём. Стела проверила, закрыты ли окна. На два поворота ключа заперла изнутри дверь в комнату, выключила свет и, прижавшись всем телом к Таньке, зашептала:
- Есть разные стигмы. Они, как печати, не стираются никогда. Люди осуждают преступников, сторонятся сумасшедших. И то, и другое – клеймо! Какое из них лучше? Скажи! Честно скажи! 
-Не знаю, - так же шепотом ответила Танька, - никогда об этом не думала.
- А ты подумай! Кем в глазах людей лучше быть: преступницей или больной? Представь, у тебя есть дом, и ты должна пустить квартиранта. Кого пустишь: воровку или психобольную? На вид они обычные люди, но ты знаешь: одна сидела за кражу, а другая лечилась в психушке. Кого выберешь?
- Больную, - неуверенно ответила Танька. -Я не понимаю, к чему ты клонишь!
-Сейчас поймёшь! Поклянись, что будешь молчать! Если проболтаешься – домой к себе не вернёшься!
-Клянусь! Мне болтать некому!
-Никому! Ни одной живой душе! Ни воспитателям, ни социальным  тёткам, ни директору! Ни-ко-му!
-Клянусь!
-Ты мне поможешь! Я разыграю трагедию, как ты когда-то разыграла. Меня только это спасёт! Я не хочу на малолетку. Не хочу в колонию. Лучше – в психушку! Как Мери! Я вены порежу – а ты меня найдёшь, шум поднимешь! Утром, когда воспитатели придут.
-Боюсь я… а вдруг?
-Дура ты, Танька! Настоящая дура!  Если меня по суду в колонию направят, я это по-настоящему сделаю! Никто меня не остановит!
Слова Стелы прозвучали так  убедительно, что Танька вздрогнула и… поверила. Они ещё долго сидели рядом, молчали, но тишина не разъединяла, а сближала, делала их  почти родными.
  Около семи утра Танька выскочила из комнаты в общий коридор с воплем ужаса. В душевой на полу, в кровавой луже, лежала Стела.
  Воспитательница Хава заголосила:
- Спаси! Спаси! Боже, всемогущий!
Ярон её оттолкнул,  выдернул из брюк ремень и перетянул им руку Стелы  выше локтя. Усадил девочку, прислонив к стене, вызвал неотложку: суицидальная попытка. Самоубийца была без сознания, но дышала.
  Через два дня её выписали из одной больницы и перевезли в другую. Танька молчала. Понять, где  в поведении её подруги заканчивалась игра, и начинался душевный надлом, она была не в состоянии, да и не ставила перед собой такой задачи. До её собственных судебных слушаний оставалось меньше месяца.
  В комнату подселили двух новеньких. Танька с ними не сблизилась, они её раздражали. По вечерам она выжидала, когда девочки уснут, вылезала бесшумно из  кровати, выбиралась в сад и звонила домой. Родители пытались её ободрить, но с приближением даты суда  Танька начинала паниковать.
   Интернат  стал  ненавистен, как камера предварительного заключения. Предстоящий суд пугал. Свидетелей её признания в собственной лжи, сделанного ещё в убежище и уничтоженного Дорой, не осталось;  да и сами их свидетельства теперь не котировались.
  Своё положение Танька начала оценивать трезво, без иллюзий и излишнего оптимизма. Она поняла, что ей противостоит не Дора или Нехама, а вся система социальной работы - часть государственного механизма. Можно ли её победить?
  Субботним вечером она выбралась с телефоном в сад и позвонила домой. Ответил отец.  В его голосе Танька почувствовала надежду и веру, которых им всем уже давно  недоставало.
-Помнишь, ещё на севере, ты с одним мальчиком из посёлка летала в Обдорск на шахматный турнир? Ты была в третьем классе, а мальчик в седьмом…
-Ну, помню, с Ваней…
-Тебе от него привет! Он в армии служит, десантник! На выходной домой отпустили, а мы как раз к его родителям в гости приехали!
-Вы? В гости? К его родителям… Не поняла!
-Татьяна! Мы были в гостях у адвоката! Доверенность подписали!
Он согласился наши интересы в суде представлять. Расскажи правду! Ему разрешат с тобой встретиться! Держись, дочка! Я верю: всё будет хорошо!
    
      После беды, приключившейся со Стелой,  многие считали, что Таньке, нашедшей подругу в кровавой луже и пережившей эмоциональный стресс, нужен подростковый  психолог.
     Выделили средства, нашли опытного специалиста, но девочка наотрез отказывалась от общения с ним. Нехама этого не могла понять. Объяснение  самой  Таньки казалось ей неубедительным:
- Ну, и что я расскажу незнакомой тётеньке? Как  испугалась? Зачем? Чтобы тётенька  на работе не скучала?!  Ничего нельзя изменить! Что было, то было! Уже  прошло! И вспоминать об этом ещё раз не хочу! Это, как один и тот же фильм ужасов несколько раз смотреть. Оставьте меня в покое!
  У Нехамы  мелькнула мысль о ментальных  странностях  этих русских. Бросалось в глаза заметное различие в способах оценки и переживания одних и тех же событий детьми, воспитанными в разной культурной среде. Израильтяне свято верили, что психолог, как волшебник, может решать проблемы, которые выглядят тупиковыми. Ни одна из девочек не упустила бы возможности пойти к психологу, если бы ей представился случай. Рассказать о пережитых  страхах  постороннему человеку было для них так же  просто и обыденно, как раздеться на пляже. Не хватало русским этой открытости. Рассказать, чтобы забыть, они или не умели, или не желали.
   
 Социальная работница чувствовала, в суде  Татьяна расскажет о неизвестных, намеренно скрытых обстоятельствах дела.  Она помнила,  месяц назад девочка спрашивала про какое-то письмо, написанное в убежище, но  отсутствующее в социальной папке. Не доработал кто-то из предшественников, а краснеть придётся ей. Инициативой в их последней беседе с самого начала завладела Татьяна:
- Скажи, ты похожие случаи знаешь, если всё в деле так, как есть, что решат?
  Когда Нехама в общих чертах рассказала,  каким  должно быть решение суда, Танька задала ещё один вопрос:
- А, если я признаюсь, что  родители меня пальцем не тронули? Что я сама себя побила  резиновой скакалкой, чтобы им отомстить. Они меня на дискотеку не пустили! Денег не дали! Сапоги спрятали! Что тогда будет?
  Только теперь Нехама поверила, что всё дело Таньки сфабриковано заскучавшей на посту школьной социальной работницей: бдительной, старательной, но недалёкой. Что делать? Искать эту социальную работницу? На основании её заявления появилось решение опекунского совета! Оно и после повторных слушаний оставлено в силе! Не всех же обвела вокруг пальцев эта Танька?
-Ты должна определиться как можно скорее со своими показаниями, - сухим и казенно-безразличным тоном посоветовала Нехама. - Для себя реши, кто ты: жертва или палач?

         продолжение  http://www.proza.ru/2012/11/17/1587