Глава 12

 
   ЭПИЛОГ

Примерно месяц спустя в детской психиатрической лечебнице Стела и Мери занимались трудотерапией.  Стела посещала  занятия с несвойственным ей прилежанием. Этого же требовала от  "подруг", обзаводиться которыми у неё был врожденный дар. За "добросовестный труд" полагалась дополнительная сигарета,  и этим Стела не собиралась поступаться. У девочек она просила самую малость: сказаться курящими и, получив за усердие в труде сигарету, незаметно для нянечек  передать ей.
Уже вторую неделю с рабочих столов, устланных старыми газетами, не убирали тазы с бумажным месивом. Если оно заканчивалось, рвали на мелкие кусочки столовые салфетки и газеты, добавляли клейстер, который тут же варили  в больших кастрюлях.   Из папье-маше - жёваной бумаги - лепили фрукты, кукол, тарелки и шкатулки.
  На столе у Стелы подсыхали серые  бумажные шары разных размеров, правильных и неправильных форм, ожидая, когда с помощью акриловых красок и лака они превратятся в яблоки и помидоры. Сегодня девочки обклеивали   пластмассовые тарелки, которые после просушки и раскраски могли бы стать  шедеврами  декоративного искусства.            
  Процесс работы мало волновал Стелу, она трудилась не ради него, а за вознаграждение, и  часто поглядывала на огромные настенные часы, стрелки которых, к большой её досаде, почти не перемещались.
  Обклеивать тарелку удобнее не бумажной массой, а крупными клочками бумаги, тогда и работа продвигается быстрее, и поверхность остаётся более ровной. Стела взяла  целый газетный разворот и с наслаждением начала терзать его, разрывая на  бесформенные полосы. Случайно  взгляд остановился на  обрывке заголовка. Девочка приложила край бумажного лоскута к его прежнему месту и прочла: " Слезам не верим! Нет родительской жестокости!"  В скобочках мелким шрифтом значилось -  из зала суда. Стела проследила глазами: "... в городе N  состоялось заседание мирового суда по делу№.... о нарушении родителями прав личности подростка. Несмотря на веские доводы защиты в пользу невиновности родителей, суд счёл необходимым оставить без изменения назначенную прежде меру пресечения.  Наш корреспондент обратился  к адвокату Дану Пересу, который, представляя интерес обвиняемой стороны, не ожидал такого исхода судебных слушаний:
- Почему  позиция защиты оказалась неэффективной?
- Я защищал честь и достоинство семьи новых репатриантов, обвинённых в жестокости по отношению к четырнадцатилетней дочери. Истец в данном деле - государственная система социальных служб. Мои доводы свели на нет само обвинение, построенное исключительное на показаниях девочки, записанных  социальной работницей Дорой Мизрахи, - Стела вспомнила раскрасневшуюся от жары Дору, мерный перестук её каблуков и, сдерживая дрожь в похолодевших пальцах, прочла:
- В ходе судебных слушаний  было представлено признание девочки в оговоре родителей. Она сообщила, что побои резиновой скакалкой нанесла сама себе. К этим же выводам относительно способа нанесения побоев пришла и независимая криминалистическая экспертиза. Суд повторно поддержал исковое заявление  социальных служб. Доводы защиты в суде не были услышаны.  Государственный суд  защищал реноме своей родственницы - государственной социальной службы".
  Большие настенные часы показывали  окончание трудотерапии. Стела спрятала обрывок газеты  в карман. Следить за событиями в большом мире ей не рекомендовалось, поскольку целью  лечения являлось стирание жёсткой социальной памяти. Получив заработанную  сигарету, девочка укуталась  в табачный дым, затянулась глубоко и, прикрыв глаза, поплыла по реке растревоженного воображения.
  Она представила себе кокетливую и глупую, как кукла Барби, Таньку, на которую тяжёлым чугунным катком наезжает мировой суд. Вслед за катком тарахтит гусеничный трактор. Трактористка Дора Мизрахи передвигает рычаги управления, опускает скребок и производит зачистку местности. Стела не знает, что вырастет на перекопанной и утрамбованной земле, но ей безумно жаль раздавленных  катком и подрезанных  скребком  Таньку,  её родителей,  проигравшего дело адвоката, и даже Дору, которая совсем не знает, какая она дура.
-  Лекарства! - голос медсестры возвращает Стелу в реальность. Она тяжело поднимается и бредёт к сестринскому посту, обдумывая, на что сегодня пожаловаться, чтобы получить лишнюю голубенькую  таблетку и крепко уснуть, ни о чём не вспоминая и ни над чем не задумываясь.
   В больничном коридоре  гулким эхом разносится и превращается в многоголосый плач популярная песня Эяля Голана: "Ты говорила, что дождь смоет слёзы, но дождь прекратился, а слёзы текут и текут..." Стела не хочет про слёзы, заливающие мир, она хочет радости, поэтому  пытается перекрыть голос Голана  звонкой  дворовой истерикой  Сарит Хадад: " Пусть говорят, что я сумасшедшая, только я знаю, кто я! Пусть говорят...".

Эяль Голан и Сарид Хадад - популярные исполнители песен в восточном стиле.