Синее море, красные раки. Рассказ

Последнее, что я помню. Я виноват, сам ввязался, не прошел мимо.

Тот, Кто-то, ударил меня в живот.
 
Я машинально подставил руку, она наполнилась чем-то жидким. Кровь, что ли?

 Глаза у него были маленькие, почти без ресниц, красные: видимо, очень разозлился на меня, по его лбу тек вонючий пот, я слышал этот запах, меня затошнило. От запаха или своей беспомощности?

Ника ударила гада по лицу.

Зря, просто руки испачкала.

Падая, увидел, что кто-то смотрит на меня в упор, какая-то девочка. Почему она в купальнике? Прохладно, замерзнет же.
Я пытался что-то сказать, помню – что. Ника прижалась ухом к моим губам.
Помню, что очень хотел поцеловать её.
За всё.

- Что ты сказал, что ты сказал, громче, умоляю, - говорила она куда-то в сторону.
- Больно, больно, больно, - кричал я ей.
- Что-что? – звонким шепотом спросила Ника. – Всё, - вдруг тихо и спокойно сказала она кому-то. – Видит бог, теперь я тебя вообще убью, гадина. Тебе не жить…
«Умница, - подумал я, - не ошибся в ней». Опираясь на левую руку, сел, чтобы осмотреться. Дождя нет, а сижу в луже…

 И всё...

…какой-то симпатичный дядька, седой, негр, с седою же бородкой… пристально смотрит на меня. Камзол на нем старинный, но выглаженный, ухоженный, манжеты и жабо накрахмаленные. Сигару потягивает...
В глаза смотрит и молчит.
- Называй меня Князь. Забираю тебя. Подходишь. Полностью в схему укладываешься. Ты такой же, как все. Анонимку помнишь?
Хотел промолчать: какое ему дело до меня, хлысту такому. Однако, понял, что нельзя не ответить.
- Помню. До гроба не забуду. И не прощу себя.
- До гроба? Нет его у тебя. И не будет никогда. (Рассмеялся.) «Не простит»! Не можешь ты делать то, что тебе не дано, раб. А Она (негр склонил голову) - Хозяин.

За серой пустотой и сизым дымом сигары я даже не заметил еще одну странную личность. Сзади, из-за спины негра выглядывала девочка, лет десяти, в красном выгоревшем на солнце цельном купальничке, с синей каймой и бантиком на груди. В правом ухе у неё была маленькая сережка с синеньким камушком.

Девочка мягко положила Князю ручку на плечо.

- Помнишь меня, - спросила тихо. Я повел плечами и развел руки. – Сейчас вспомнишь. В глаза смотри.
(Я и так – смотрел.)

Боже, какие глубокие у нее глаза.

 И тут раздвинулась серая мгла, показалось солнце, синее море Каролино-Бугаза, единственное приземистое деревцо с дикими шелковистыми маслинами, дающее какую-то тень. И мы все сидим под ним. Из палатки слышны радиопомехи – Сенька крутит «Селгу». На большой подстилке, почему-то шерстяной, стоит закопченная кастрюля, из которой идет пар. Подходит женщина – боже мой, это же Сенькина мама! - протягивает мне пол-литровую баночку. Я знаю, что в ней топленое масло с чесноком и специями – соус для раков.

- Катю не видели? – спрашивает она, глядя вдаль. – Она на камере поплавать вышла.


- Тебя Катей зовут? – вдруг понял я. – Но лица твоего не помню…
- Я вторую сережку в море уронила… . А скажите, Виктор, вы зачем тогда за мной поплыли? Течение камеру уже далеко отнесло. Утонули бы вы. Пограничники спасли. Да и вода в море холодная была. И судорога…

(Откуда она знает про судорогу? Впрочем, нужно перестать удивляться.)

Я опять пожал плечами.
- А что прикажешь делать? Тебя же в море унесло. Не знал тогда, что там сети торчат, удержат круг…
- Ну вот, сейчас знаете. А если вернуть все назад, поплыли бы? Опять один?
- Кто, если не я?
- Ну, Алик, скажем. У него разряд был по плаванию.
- Алик? Плохо ты его знаешь…
- Знаю. Всех хорошо знаю. Ладно. А ты помолчи, - девочка в красном купальнике чуть повернула голову к и так молчавшему Князю, - знай своё место! Да, Виктор, чувствую, имя одно на губах у вас. Я вам задолжала.
- Да, брось, Катя, какие счеты? Даже не доплыл до тебя.

 Вдруг до меня дошло, кто такой этот негр, кто – Она, и что со мной. И я заплакал.

 
 …Маленький и такой уютный курень на берегу моря. Приземистое дерево с мелкими шелковистыми маслинами. Листья уже осыпались, прохладно. Я подхожу к дереву, срываю терпко-сладкую точечку.

- Хочешь? – спрашиваю Нику, стоящую чуть ближе к дому, возле шезлонгов.
- Иди ко мне, - отвечает она. Мы закутываемся в шерстяные пледы. Как в плащаницы.

 Усаживаемся в шезлонги.
Над горизонтом сверкнул первый луч солнца. Он осветил такое синее море, белый, неизвестно откуда взявшийся пароход, наш любимый сруб. Разгладил морщинки на лице Ники и заиграл в ее седых волосах.

По тропинке, тянущейся к домику от Большой дороги, рабы несли носилки. С обитого красной кожей и бархатом сидения поднялся Князь. Он кивнул головой Нике.

- Эй, раб! – сказал он кому-то и щелкнул пальцами. От группы носильщиков отделился какой-то вонючий хмырь, с красными маленькими глазами, почти без ресниц. Лицо его было расцарапано, сочилась кровь, раны гноились и дурно пахли. В руках, покрытых волдырями от ожогов, он держал закопченную кастрюлю. Из-под крышки валил пар. – Поставь сюда! Уходим мы. Пора. Это вам от меня лично. Раки. Осторожно: очень горячие, прямо с огня. – Князь достал из кармана камзола маленькую золотую шкатулочку, отделанную перламутром. – А это вам, Ника, от Хозяина.

Жена улыбнулась, открыла крышечку. В шкатулке лежали две маленькие сережечки с синими камушками.

И тут я впервые увидел, что ногти на руках моей Ники, верной Ники, были обломаны, и снова заплакал.
 В последний раз.



Нью-Йорк. 9 октября 2005г.