Старый дом. Повесть. Часть 2-я

ЧАСТЬ ВТОРАЯ


1. Важный разговор.

Прошло два дня. Наши приезжие на новом месте почти освоились. Теперь уже нельзя было сказать, что это какие-то совершенно посторонние здесь люди, приехавшие сюда сами не зная зачем, в силу какой-то странной фантазии. Дом оказался удобным местом для обитания. Спать устроились в комнате, на веранде, Иванов даже для этой цели облюбовал себе чердак. Комната и кухня были выметены и прибраны, и теперь производили впечатление даже некоторого уюта. Пищу они покупали себе в небольшом сельском магазинчике. Постепенно осмотрели все окрестные места. На второй день после приезда вместе отправились в соседний лес. Иванов показал и пустырь, и землянку, и соседний пруд с росшими в нем большими кувшинками. Гости с радостью все это осмотрели. Конечно, им все эти виды почти ничего не говорили, в отличие от Иванова — и все же местность была, несомненно, приятной.  Вернувшись, устроились отдохнуть. Надо сказать, что вопроса, чем заняться, первые два дня почти не возникало — все были поглощены новыми впечатлениями и самыми первыми естественными делами, т.е. устройством в новом доме. Но к концу второго дня этот вопрос, наконец, возник. Первые впечатления исчерпали себя, и в компании наших друзей постепенно нарастало как бы  недоумение. Всем, или по крайней мере, трем приехавшим гостям становилось ясно, что  они, в сущости, не готовы проводить здесь долгое время. Игорю, а быть может, также Виталию и Лене начинал приходить в голову вопрос, а не стоит ли им, погостив здесь,  возвращаться в Москву. По крайней мере, этот вопрос надо было решать. Иванов пока  не заговаривал об этом. У него, может быть, и были какие-то соображения — но он их пока не высказывал. Вот об этом вечером второго дня у них и зашел, наконец, разговор.
После насыщенного дня все вместе ужинали  на небольшой кухне. Обстановка  теперь была вполне уютная — стекла на кухне были вымыты, посуда аккуратно стояла в фкафу. На столе вместо старой клеенки лежала симпатичная синяя скатерть. Лампочка под потолком была ввинчена, вокруг нее из газеты соорудили простой абажур. Все компанией сидели за столом и пили чай. Окно кухни было распахнуто, за ним раздавался шорох вечерних кустов и стрекот кузнечиков.
Все сидели молча, задумчиво, полные новыми самыми разнообразными впечатлениями. Вдруг Виталий поднял голову и заговорил.
— Конечно, здесь хорошо — но надо и честь знать. Нельзя так долго утомлять хозяина. Мы сюда приехали, повидались — пора и по домам. Спасибо тебе, Андрей, за эту идею, — повернулся он к Иванову, — нам бы она в голову, конечно, не пришла. Приятно так встретить старых друзей, пообщаться. Может быть, мы теперь там, в Москве будем видеться чаще. Но я думаю, что нам теперь пора уезжать —я не знаю, зачем бы еще мы могли оставаться.
Иванов с тревогой посмотрел на него.
— Это правда? Вы все так считаете? —  спросил он.
Слово взяла Лена.
— Честно говоря, я тоже не знаю, что бы мы могли здесь делать, — сказала она, — Все окрестности мы уже обошли, с местными нам знакомиться вроде бы незачем. Я не знаю, какая в этом польза — сидеть в этом доме и предаваться общим воспоминаниям.
Иванов посмотрел на Игоря.
— Мне тоже кажется, что нам здесь совершенно нечего делать. Я рад был бы остаться, если бы было какое-то дело — а так, я думаю, нам надо ехать.
Иванов молчал, помешивая ложечкой в своем стакане. Видно было, что этот вопрос его волновал — и все же он не торопился отвечать. Трое его товарищей теперь ждали. Наконец, Лена решила поторопить его.
— Молодой человек, —  сказала она как бы шутя, - А Вы что же молчите? Вы же хозяин. Скажите, у Вас же были какие-то планы, когда Вы приглашали нас сюда?
Иванов только пожал плечами.
— Планы… Самые неопределенные!.. — сказал он, — Я в самом деле что-то намечал, как-то себе все это представлял — но так ли это теперь важно?.. Ведь вы люди совершенно свободные. Каждый из вас может уехать в любой день, даже в любой момент — хоть прямо сейчас. Мне, правда, будет немного грустно — но я же не имею права вас задерживать!..
— Но у тебя все же были какие-то планы? — подхватил Виталий, — Ты вот сейчас сам сказал. Интересно, какие?..
Иванов снова развел руками.
— Мне, честно говоря, казалось, что мы могли бы здесь что-то узнать… понять… про себя… про наше прошлое… Ведь с тех пор десять лет прошло! У каждого из нас в жизни были события и впечатления — и, быть может, не слишком радостные. Я, например, знаю, что у Виталия что-то не сложилось с его учебой в Университете, да и у Лены последнее время были какие-то неприятности… Вот нам бы об этом друг другу рассказать и вместе поразмышлять — ведь мы, как-никак, старые друзья! Тогда и время это прошло бы наполнено, и от всей поездки была бы польза!..
— Ты что же, предлагаешь рассказывать друг другу про свои неприятности? — довольно едко спросил Игорь.
— Зачем про неприятности! Я только хотел сказать, что нужно рассказать друг другу правду, все как действительно было в жизни — а уж дальше мы сами разберемся, как это можно понять!
— И мы сможем решить некоторые свои проблемы… — как бы полушутя или играя протянула Лена.
— Ну, проблемы не проблемы — а по крайней мере что-то понять, — подхватил Иванов.
— И разобраться в том, как нам жить дальше… — продолжал Игорь.
—  Знаете, я бы очень надеялся, чтобы это было так — но, конечно, не обещаю, — снова быстро откликнулся Иванов.
— Что же, идея, может быть, интересная… — сказал Игорь, — По крайней мере, не пустая. Но мне все-таки хотелось бы знать — как именно это осуществить?
— Быть может, более конкретно — что же именно мы должны друг другу рассказывать? — подхватил Виталий.
— Я думаю, — вдруг оживленно заговорила Лена, — что это должно быть что-то важное для нас, существенное. Что-то,  что действительно оказало влияние на человека, определило собой, быть может, его дальнейшую жизнь.
— И приятное, и удачное — и, быть может, ошибки и заблуждения, — продолжал Иванов, — То, что, может быть, хочется забыть, что какой-то тяжестью ложится на душу… Ведь не секрет, что некоторые из нас находятся в некотором кризисе. Далеко не у всех, как я сказал, жизнь складывалась удачно. Вот все это обдумать, осознать — и действительно, я думаю, наметится какой-то выход.
— Иными словами, ты предлагаешь нам... исповедь, — сказал Игорь.
— К сожалению, среди нас здесь нет священника, — быстро ответил Иванов.
— Как это нет!.. — шутливо воскликнул Виталий, — А это кто? (он указал в сторону Лены) Кто у нас главный специалист по религиозным вопросам? Кто у нас еще со школьных лет тянулся ко всему священному?..
Лена смотрела серьезно и грустно.
— Ну нет, на эту роль я не подхожу, — сказала она.
— Да я, честно говоря, и не это имел в виду, — подхватил Иванов, — Исповедь — это дело особое, куда нам  до исповеди!.. Но просто рассказать друг другу, поразмышлять, обсудить — и многое самому человеку яснее станет. Мне кажется, это всем нам было бы полезно.
Все некоторое время молчали.
— Что же, идея, в общем, ясная, — сказал наконец Виталий, — Действительно, в этом есть что-то интересное. Что ж, я не против. Только кто первый будет рассказывать?
— Если не найдется добровольцев, то мы положим в кастрюлю бумажки, и… — сразу начал предлагать Иванов.
— Подождите, может быть, будут добровольцы, — перебил Игорь, — Может быть, в первую очередь те, кто предлагал. Лена, ведь это ты предлагала?
—Нет, я только не против, — сказала она, — Это не я.
— А, ну, значит, Иванов!
— Да, это действительно я предлагал, — подумав, сказал Иванов, — Но, может быть, мне, как хозяину, лучше быть завершающим… Впрочем, если никто не найдется, то я, конечно, начну.
— Ну, так я и знал — придется кидать жребий! — разочарованно воскликнул Игорь.
— Что же, может быть, это было бы и неплохо, — философски заметил Иванов.
— Во всяком случае, разумно… и исключало бы личную ответственность, — закончил Игорь.
— Я думаю, этот вопрос можно решить очень просто, — предложил Виталий, — Для чего все эти сложные процедуры?.. Выберем порядок,  в котором  мы сюда приехали. Разумеется, исключая хозяина. В этом порядке и будем рассказывать.
— Но ведь первым сюда приехал — ты! — воскликнул Игорь.
— Разумеется, я это и имел в виду, — скромно потупился Виталий, — Я как раз и хотел бы начать.
— Ура, есть доброволец!.. — закричал Игорь, — Решены все проблемы!..
Иванов тоже удовлетворенно кивнул.
— Только нужно дать время на подготовку, — сказал он, — Сегодня нельзя начинать. Нужно дать день все вспомнить и обдумать, чтобы было что рассказывать завтра вечером. Как, вы не возражаете? У вас есть еще несколько свободных дней? Ведь, надеюсь, это не необходимость — сегодня или завтра непременно отсюда уехать?
— Я, в сущности, в отпуске, — сказал Виталий, — Я вполне располагаю своим временем.
— А я вообще сейчас «свободная птица», — ответил Игорь.
— А меня, может быть, и ждут на работе, — сказала Лена, — но я вполне могу и задержаться.
— Ну что же, значит, остаемся! — подвел итог Иванов, —  Продолжим нашу поездку, и сделаем ее из приятной — полезной. Используем это время для того, чтоб лучше разобраться в себе. Итак, завтра твой вечер, Виталий.
— Что ж, я постараюсь вас не разочаровать, — шутливо поклонился Виталий, — Сегодня ночью и завтра подумаю и подготовлюсь.
На этом закончили чай и стали убирать со стола. Помыли посуду и чашки и разошлись ночевать каждый на свое место. Ну улице было уже темно, и начинало становиться прохладно. В раскрытые окна доносился громкий стрекот кузнечиков. Так закончился этот, второй по счету день.    


2. Рассказ Виталия

Иванов ночевал на чердаке. Здесь он устроился после того, как Игорь и Виталий были помещены в общей комнате, а  Лене для ночлега была выделена  веранда. Здесь пришлось лишь слегка прибрать — сдвинуть ближе к стене полуистлевшее сено, а на освободившееся место положить матрас. На нем он и устроился, почти без постели, накрывшись только каким-то старым войлочным одеялом.
Здесь была какая-то особая, таинственная обстановка. Свет проникал только в чердачное окно, так что ночью было совсем, непроглядно темно. В тишине  раздавались какие-то слабые шорохи. Иванов всегда раскрывал окно — и все же на чердаке сохранялся запах старых вещей и старого сена.
В этот день после ужина он сразу поднялся сюда, разделся и лег. Впечатления дня совсем его утомили. Он хотел было сразу заснуть — но ему не спалось. Его взволновал происшедший только что разговор. Он вновь и вновь вспоминал его детали, и задавал себе вопрос — что же из всего этого выйдет?.. Сама идея ему нравилась — но его смущало то, что человеку действительно придется что-то важное про себя рассказывать. Он будет рассказывать с надеждой на их отклик, на разрешение волнующих его вопросов — но в состоянии ли они будут их разрешить?.. Не поведет ли вся эта затея к большим разочарованиям?.. Тем не менее, от него теперь уже ничего не зависело. Разговор уже произошел, идея была принята, все шло теперь своим чередом. Он не мог, да, видимо, и не должен был теперь ничему мешать и ни на что влиять. И все же, поскольку это была его идея, все это продолжало его волновать.
Ему не спалось. Он встал и подошел к чердачному окну. За раскрытым окном виднелась часть двора. Росли большие старые деревья, из-за их веток выглядывала крыша соседнего дома. Небо было чистое, звездное, прямо в середине его ярко сияла луна. Чуть левее росло несколько больших елей, их тяжелые зазубренные лапы четко рисовались на фоне черного неба. Весь поселок спал. Слышался стрекот кузнечиков,  изредка доносился тихий лай собак. За окном было слегка свежо — ночь была немного влажная. Весь пейзаж вокруг был пропитан миром и тишиной.
Иванов загляделся на эту картину, как бы забыв обо всем. Его вновь окружили воспоминания далекого прошлого. Вот так же он когда-то, ночуя на веранде, ночью вставал, и прислушивался к тишине, и смотрел на лунный свет, пробивающийся сквозь решетчатые окна… И эти деревья, и этот двор… Все это было такое родное, знакомое…Он, пожалуй, вновь возвращался в то время, вновь становился ребенком…
Он по-прежнему стоял у окна. Вдруг до него донесся какой-то слабый шум. Он сначала удивился и не мог  понять причину этого шума, но потом понял и внутренне улыбнулся. Это проехал вдалеке скорый ночной поезд. Он и прежде, двадцать лет назад, часто по вечерам слышал этот звук и частенько под него засыпал. Значит, и это тоже было как тогда. И теперь этот звук произвел на него какое-то особо благотворное действие, сердце его наполнилось миром и спокойствием.
“Все как тогда, — снова подумал он, — И этот поезд... Все сохранилось — и все возвращается...”
Он почувствовал какую-то особую, детскую радость от этих мыслей. Этот дом, этот чердак, этот двор — вообще все это место — все вдруг стало для него каким-то особо уютным и родным. Он будто не три дня назад приехал сюда, а все это время жил здесь, будто никогда и не уезжал!.. Господи, неужели все это было?!.. Ведь он последние годы этого совсем не вспоминал, будто этого никогда и не было в его жизни —  и вот теперь это вдруг так ярко вернулось!..
Он отошел от окна, вернулся вглубь чердака и вновь устроился на своем матрасе. Пахло кругом сено, проникал в окошко лунный свет, в сене в тишине что-то шуршало. “Все-таки не зря пришла мне эта мысль,” - вновь подумал он, — Сам вырвался из этого каменного мешка, и друзей с собой привез...» Он, наконец, успокоился, и теперь засыпал. Вдалеке снова  прошумел ночной поезд. «Но только что выйдет из этой, последней идеи?..» С этой мыслью Иванов, наконец, заснул.

Следующий день прошел как обычно. В середине дня они сходили в лес и набрали там грибов.  Затем, после похода в магазин, пообедали. После обеда снова разошлись «по своим делам» — кто-то остался в доме, кто-то ходил по краю леса или по поселку. К вечеру все, как обычно, собрались на маленькой кухне. Вновь горела лампа под абажуром, вновь было раскрыто окно. Все сидели за столом, покрытом синей скатертью, и пили чай. Настроение у всех было слегка взволнованное, поскольку все помнили вчерашний договор.
— Ну, как насчет нашей вчерашней идеи? — сам первый спросил Иванов, — Вы не передумали? Ты что скажешь, Виталий? Ты готов?
Тот, кого спрашивали, немного смутился.
— Я весь день размышлял, — неуверенно сказал он, — Надо сказать, действительно непростая задача... Но, мне кажется, я все же кое-что придумал и мог бы сегодня начать...
— Я тоже не против, — подхватила Лена, — Я даже сегодня весь день этого  вечера ждала. Думаю, было бы неправильно, если бы мы не использовали эту нашу идею.
Также и Игорь подтвердил свое согласие.
Теперь все смотрели на Виталия. Он был задумчив и пока молчал. Видно было, что ему непросто начать. Он в какой-то неуверенности и смущении оглядывал собравшихся. Но вчера уже все решили, он сам выразил свое согласие — и теперь оставалось лишь привести общую идею в исполнение.
— Хорошо, — произнес он, — я попробую... Не могу сказать, насколько это вам будет интересно — но я постараюсь действительно что-то важное рассказать. Может быть, впрочем, это важно только для меня. Я лишь надеюсь, что эта история вас не слишком смутит.
Он еще немного помолчал. Было слышно, как за окном шумят деревья. Там, на улице опускались уже сумерки. Здесь, в кухне все сидели серьезные и притихшие. Наконец, Виталий вздохнул, снова оглядел всех — и начал свой рассказ.

  — Я начну с того, что я коренной москвич, — произнес он, — Ничего в жизни не помню, кроме этого большого города. О моих школьных годах вы знаете. Моих ранних лет я не буду описывать, потому что в эти годы человека, по существу, еще нет, личность его только еще складывается. Мой рассказ относится к тому, что было со мной уже после школы. Вам это тем более будет интересно, потому что это произошло уже после того, как мы с вами разошлись.
— Что же произошло? — поинтересовалась Лена.
— Подождите, дайте человеку сказать, — вступился за Виталия Иванов.
— Почему же, — спокойно заметил Игорь, — Может быть, так даже и лучше — рассказывать в беседе. По ходу рассказа можно будет о чем-то спросить, что-то заметить. Так будет яснее суть.
— Но человек же даже еще не начал! — сказал Иванов, — Мы даже еще не знаем, в чем суть рассказа!..
— Ну хорошо, хорошо, пусть говорит!.. — хором согласились Игорь и Лена.
Все снова устремили глаза на Виталия. Он, казалось, немного сбившись, теперь снова собрался с мыслями и продолжал.
— Это произошло вскоре после того, как мы расстались. Вы знаете, я поступил тогда в институт. Не знаю, почему у нас большинство считает это необходимостью. Здесь играет роль, видимо, и вопрос престижа, и желание избежать армии… Поступить в институт считается для школьника самым лучшим, что с ним может случиться, благополучным решением его судьбы. Вот уж не знаю — я бы, во всяком случае, далеко не стал бы так радоваться!.. Я теперь стал ездить на другой конец города, проводить дни в огромном незнакомом здании… Товарищей у меня первое время почти не было… Программы были незнакомые  и непонятные, приходилось делать большие домашние задания, так что я первое время очень уставал. В моей жизни произошел резкий перелом, как бы полная «смена декораций», так что, казалось, ничего общего не было между моей прежней жизнью и теперешней. Я не помню в моей жизни более тяжелого и странного времени, чем эти первые месяцы, когда я только поступил в институт.
— Что же ты с нами не встречался тогда? — перебила Лена, — Все-таки сколько лет были друзьями! Продолжали бы видеться — может быть, не так тяжело было!..
— Верите ли — почему-то это было невозможно!.. — воскликнул Виталий, — будто какую-то черту в сознании провели! Что вот это — прежняя школьная жизнь, а вот это — новая, институтская, и между ними нет ничего общего, и нужно теперь эти, новые проблемы решать! А может быть, у меня просто сил не было, может быть, я очень уставал. Во всяком случае, обратиться к вам за помощью, опереться на эти прежние отношения почему-то совсем не представлялось возможным!
— Мне кажется, я понимаю эту ситуацию, — задумчиво сказал Игорь, — Действительно, жизнь молодого человека с окончанием школы и поступлением в институт серьезно меняется. До этого он в основном опирается на других, вертится в привычном, с детства знакомом  круге жизни — а здесь вдруг оказывается перед необходимостью «обживать» новый круг, прикладывать к этому пусть небольшие, но самостоятельные усилия. Не многие с легкостью выдерживают этот «перепад». Быть может, у каждого из нас есть об этом времени подобные воспоминания.
— Ты совершенно прав, — подтвердил Виталий, - Не знаю, может быть, все это было «детство», переживания мальчика, который все первые годы своей жизни провел «в теплице» — но я в тот, первый год совершенно зачах. Я стал нервный, раздражительный, замкнутый. С людьми почти совсем не общался — да, кажется, никому и не доверял. С товарищами так почти и не удалось сойтись — впрочем, отчасти из-за того, что и им было не лучше. Они, в большинстве своем,  чувствовали то же, что и я. Лишь с некоторыми удавалось иногда разговориться, ощутить какую-то крупицу живого человеческого чувства. Такое вот странное время было в моей жизни. Но, может быть, я и не стал бы вспоминать это время, и тем более о нем рассказывать, если бы не этот студент...
— Какой студент? — переспросила Лена.
Все остальные тоже прислушались, чувствуя, что сейчас начнется самое главное.
— Самый обычный, — устало вздохнул Виталий, — Который учился с нами  на одном курсе. Он был из другой группы, так что я его, честно говоря, толком и не знал. Так, видел иногда в коридоре — такой серый, незаметный, невзрачный какой-то. Поговорить с ним было не о чем — помню, два слова из него не вытянешь. То есть попросту совершенно ничем не примечательный студент. Только вот именно он и заставил однажды всех о себе заговорить. Правда, тогда уже поздно было…
Виталий немного передохнул. Потом вновь собрался с мыслями и продолжал.
— Кстати сказать, он был из общежития. В нашем общежитии я в годы учебы довольно часто бывал. Надо сказать, место довольно интересное. Если ты приехал из другого города в Москву учиться, то тебя поселят в таком. Условия там довольно необычные. Собрались люди самые разные, каждый живет своей жизнью — вот и ты как-нибудь здесь устраивайся. Кругом такой бедлам, иногда ночами приходится не спать. Те, которые послабее здоровьем, не выдерживают. Вот и он, был, видимо, не слишком крепкий, и у него тоже были проблемы. С учебой, видимо, тоже не все было в порядке. Я сказал уже, что было непросто, даже мне — а в общежитии как заниматься? Короче,  первую сессию он еле сдал. Со второй были сложности (это уже весной) — видимо, пересдачи были на осень. А уж что осенью было, мне совсем неизвестно — говорю же, что я его почти не знал. Только нашли его у себя в общежитии, в туалете — видимо, хотели спасти, но уже не спасли. Собственный ремень приладил к трубе, и висел на нем. Было это в конце октября. Говорят, ранним утром нашли. Я потом уже это от товарищей услышал. Так вот и получилось с человеком — был, и нет его.
Виталий снова помолчал.
— Я уже потом пробовал про него что-то узнать,  — продолжал он, — Оказывается, он был из глубокой провинции, у него там родные были. Им телеграмму дали, они на похороны приезжали. Я тоже на похоронах был. Товарищи его, которые с ним в одной комнате жили, через какое-то время оправились. Так все, казалось, в прошлое и ушло — а только я все это никак не мог забыть…
Он снова сделал паузу.
— Вроде дальше все складывалось неплохо, — продолжал он, — Начиная со второго курса жизнь студента делается вполне сносной. Учеба уже не так донимает, и можно вполне ощутить радости студенческой жизни. Я продолжал учиться, не слишком напрягаясь, и наблюдал жизнь моих институтских товарищей. Некоторые из них серьезно занялись наукой, писали какие-то работы, участвовали в каких-то исследованиях… Вроде бы вполне нормальное занятие для студента, а я… не мог. Все мне вспоминался тот молодой человек, который покончил жизнь самоубийством. Ведь он не хотел этого, он не для этого приехал сюда!.. Наверное, были у него, как у других, какие-то планы, надежды — приобрести профессию, устроиться в столице… И вот — все как-то постепенно, незаметно сложилось так, что не осталось никакого другого выхода, кроме этого туалета и этой трубы. Меня, главное, удивило отношение ко всей этой истории наших преподавателей. Что-то незаметно было, что их мучает это происшествие, что они испытывают особые угрызения совести. После этого случая все пошло по-прежнему — никто даже не подумал о том, чтобы извлечь из этого какие-то выводы, как-то по-новому устроить учебный процесс… Да и не удивительно — там уже было все накатано, налажено, это была привычная жизнь, за счет которой они существовали, а такие случаи… видимо, воспринимались ими как что-то вроде «отходов производства». По крайней мере, никаких особых последствий это событие не вызвало. А меня вдруг пронзила мысль — если вся их жизнь — все эти дипломы, диссертации, конференции, симпозиумы — привели в конце концов к гибели этого студента, то значит, вся эта жизнь в каком-то смысле основана на его гибели. Если его смерть явилась естественным результатом всей этой жизни и всех этих отношений, то значит, они без нее не могут существовать, и, значит, сами в некотором смысле на ней держатся. И меня больше уже не тянуло участвовать в этой жизни и заниматься какой-то научной деятельностью, хотя по образованию и профессии я вроде бы ложен был ей заниматься. Или, быть может, в моем сознании все это было связано не совсем так… — вдруг добавил он, — Быть может, эта связь не была столь прямой… Но, во всяком случае, я не испытывал никакого влечения к этой области жизни, хотя в детстве  когда-то был очень ей увлечен. У меня сложилось впечатление, что со всей этой областью жизни, со всей этой «научной средой» что-то далеко не в порядке, что что-то в ней глубоко не так…
Он вдруг закончил и замолчал. Некоторое время никто не нарушал молчания. За окном шумели деревья, около лампы с треском кружился мотылек. Наконец, Лена первая заговорила.
— Это... все, что ты нам собирался рассказать? — спросила она.
— Да, в основном… все, — как бы в раздумье ответил Виталий.
— Но как же наша идея, чтобы все, о чем здесь рассказывается, было связано с настоящим моментом, некоторым образом соотносилось  с теперешней жизнью?..
— А оно некоторым образом и соотносится, — устало сказал Виталий, —  Дело в том, что теперешняя моя жизнь прямо вытекает из той, студенческой. Дело в том, что я по-прежнему «варюсь» в научной среде. Кстати сказать, я пробовал с ней порвать — но у меня уже несколько раз ничего не выходило. Сказывались привычки, особый склад сознания, многочисленные связи и знакомства, то, что я не привык и не могу существовать где-то в другом месте. Сама логика жизни все время возвращала меня к этому кругу. Так теперь и «варюсь» в нем, не принимая, по существу, его интересов.
  — Может быть, это и не так плохо? — сказал Игорь, — Человеку надо где-то существовать — и, быть может, не так уж и важно, где? Если жизнь сложилась именно таким образом, что ты оказался в этом кругу — может быть, надо это принимать и что-то доброе из этого извлекать? А попутно иметь и другие интересы — и, быть может, что более важно — как-то стремиться смягчить несовершенства этого круга?
— Что ж, я думал об этом, — грустно сказал Виталий, — Я, по существу, последние годы этим и занимался… Но ведь мы же договорились рассказывать друг другу что-то самое важное. Вот я и вспомнил случай, который меня больше всего в жизни потряс — а заодно попытался понять, как же именно он воздействовал на мое сознание, а также то, как это сознание определяет мою теперешнюю жизнь.
— Что же, может быть, и так, — сказал Иванов, — Хотя с некоторой точки зрения это выглядит немного натянуто… Тем не менее, спасибо тебе, Виталий, за  рассказ. Я думаю, нам надо немного обсудить его и об этом поразмышлять. Тогда, мне кажется, наша беседа обретет некоторое завершение.  Итак, кто желает высказаться?..

3. Обсуждение.

Некоторое время все сидели молча. За окном уже совсем стемнело. В темноте виднелись деревья сада, раздавался стрекот кузнечиков. Мотылек все продолжал вертеться около лампы, ударяя своими крыльями по бумажному абажуру. Все собравшиеся за столом размышляли. Наконец, Игорь первый сказал:
— Меня здесь смущает сама ситуация. Насколько я понимаю, вся проблема Виталия состояла в том, что он попал из одного учебного заведения в другое — из школы в институт, так сказать, из «среднего» — в «высшее». Мне кажется, это дает мало оснований для столь серьезных и грустных переживаний. На мой взгляд, какой-то серьезный опыт, какие-то серьезные выводы о жизни приобретаются человеком в более серьезных ситуациях.
— По-моему, ты несправедлив к Виталию, — сразу вступилась Лена, — Ведь ему тогда было всего 17 лет. По-моему, как раз такой возраст, когда и такая перемена в обстановке может произвести на человека серьезное впечатление, привести к глубокому внутреннему «стрессу».
— И потом — чего ты хочешь? — вступил Иванов, — Или ты ждал рассказа о злоключениях молодого человека в армии, или о пребывании преступника в местах заключения? Без сомнения, это более «серьезные» жизненные ситуации, и опыт, извлеченный из них, был бы гораздо более глубок — но ведь наш друг не мог нам всего этого рассказать! Он всего лишь поступил из школы в институт, и рассказывал нам то, что на него в этой ситуации произвело наиболее глубокое впечатление!..
— Хорошо, — согласился Игорь, — но сама эта история с погибшим студентом! Я вполне согласен, что она реальная, т.е. что такие случаи действительно бывают — но откуда эти выводы, которые делает рассказчик? По его рассказу выходит, что чуть ли наукой вообще не следует заниматься, потому что у них на курсе в таком-то году такой-то студент покончил жизнь самоубийством! Между тем такие случаи довольно редко бывают — может быть, в год два или три — и, быть может, вовсе не чаще, чем в других сферах жизни. Меня смущает именно «глобальность» выводов. Теперешняя позиция рассказчика, чуть ли не его отношение к жизни выводится из одного случая, бывшего к тому же 8 лет назад.
— Я вовсе не имел это в виду, — слабо улыбнулся Виталий, — Это только в моем рассказе так вышло. Я весь день думал, как вам об этом рассказать — вот и решил сосредоточить рассказ вокруг этого случая. В действительности я говорю о моем отношении к научной среде, независимо от этой истории, а эта история — лишь наиболее яркое выражение этого моего отношения.
— Все равно, — настаивал Игорь, — достойна ли эта среда такого отношения? Пусть в ней есть свои недостатки, как и в любой области жизни — но «ставить ее под вопрос», отказывать ей в ценности на основе того, что в ней могут быть и такие результаты — по-моему, явное преувеличение. Этак получается, что всякий деятель науки должен оставить свою деятельность, расписаться в полной своей неполноценности — только из-за того, что временами в некоторых наших ВУЗах некоторые студенты кончают жизнь самоубийством. Трезво ли это, справедливо ли?
Виталий снова неловко улыбнулся.
— Повторяю, я вовсе не это имел в виду. Я вовсе не могу решать за всех ученых и судить о всей науке. Я говорил только о том, что именно меня этот случай потряс. И впечатление от этого случая — действительно очень редкого и исключительного — наложилось на общее мое разочарование научной средой.
Игорь кивнул и больше не стал спрашивать. Зато слово взяла Лена.
— Меня интересует во всей этой истории позиция рассказчика, — сказала она, — Вот ты, Виталий, говоришь, что тебя этот случай потряс и послужил одной из причин твоего разочарования. Но сам-то ты как на него откликнулся? Что сделал для того, чтобы подобные вещи среди студентов не происходили, или, по крайней мере, происходили меньше? Или просто ушел «в скорлупу» своего столь красивого разочарования?
Виталий беспомощно развел руками.
— А что я мог сделать?.. Я ведь тогда был сам студентом!..
— Хорошо — тогда, но теперь? Ведь ты теперь «деятель» научной среды, некоторое отношение наверное, имеешь и к студентам. Что ты сделал сейчас, чтобы чего-то подобного не происходило?
— А что я могу сделать?
— Ну, например, стать преподавателем, — настойчиво говорила Лена, — Изменить что-то в процессе обучения, уделить им некоторое внимание — по крайней мере, то, которое в твоих силах. По крайней мере, не смотреть на ситуацию пассивно, сделать то, что от тебя в ней зависит.
Виталий был видимо смущен.
— С этой точки зрения я на этот вопрос не смотрел… — сказал он.
— Мне кажется, что рассказ был интересным, — сказал Иванов, — Ведь  Виталий рассказал нам не только о себе, не только о своей собственной жизни — но и о целой общественной области, хотя, может быть, и несколько однобоко. В его рассказе перед нами встает не только его личный опыт — но и некоторая общественная проблема. Однако, я хотел бы все же знать — за что ты, Виталий, не любишь научную среду?
Вопрос, видимо, застал Виталия врасплох. Он к нему не был готов.
— За то, — начал он чрезвычайно эмоционально, — что там все построено на «амбициях». Что здесь, в основном, не живут, а только “делают вид”. Что здесь многое держится на соперничестве, на стремлении «произвести впечатление». Все эти журналы, конференции, симпозиумы — согласитесь, здесь это есть... Мне иногда приходит в голову, что весь этот огромный мир выстроен... вокруг пустоты.  Что нет чего-то настоящего, главного, вокруг чего бы все это строилось и что придавало бы всему смысл… Вы посмотрите на этих людей — какими эта обстановка делает их пустыми, суетливыми!.. Им нет дела до действительного познания этого мира — они озабочены просто сохранением этой обстановки!.. Нет, я не могу сказать, что это нормальная, здоровая область жизни! В ней что-то смещено, искажено, в ней что-то «не так»…
Виталий смутился и замолчал, не в силах найти слова.
— Хорошо, я понимаю… — сказа Иванов, — Может быть, кто-то еще хочет что-то сказать?
Игорь и Лена молчали. Слово снова взял Виталий.
— Я ведь что этим случаем хотел сказать, — волнуясь, заговорил он,  пытаясь несколько запоздало объяснить смысл своей истории — теперь, когда она была уже рассказана, — меня ведь в сущности, может быть, волнует вовсе не область жизни, и даже не мое отношение к ней — а, может быть, просто человеческая душа!.. Ведь он не хотел этого, не хотел!.. Просто приехал в столицу, чтобы начать свою взрослую жизнь — наверное, одарен был, талантлив… И вот — все к этому пришло. И что самое удивительное — никого рядом в этот момент. Ни преподавателей, занимавшихся, видимо, более важными вещами, ни товарищей-студентов, которые, может быть, смогли бы поддержать, понять… Никого, кто был бы рядом и кто бы это предотвратил, спас… А о процессе, который перед этим произошел в его душе, лучше даже и не думать!.. В эти вопросы мы даже и не должны заглядывать!.. Ну почему, почему так произошло?!.. Как мог он до этого дойти?.. Вот ведь о чем я думаю… А вовсе даже не об этой области жизни и не о том, чтобы ее осудить… Меня просто этот случай поразил, потряс… вот и все.
Он снова не докончил и неловко замолчал. Все собравшиеся с сочувствием смотрели на него. За окном была уже совсем ночь. Мотылек, влетевший в окно, все кружил вокруг лампы. В доме было совершенно тихо — и эта тишина стала особенно явной, когда закончил говорить рассказчик.
— Может быть, еще кто-то хочет сказать? — снова спросил Иванов.
Больше желающих не было.
— Я, честно говоря, не знаю, удался ли наш сегодняшний вечер, — смущенно сказал Иванов, — Да ведь мы, в сущности, и не знали, что от него ожидать. Будем считать, что все как уж сложилось, так сложилось. Я надеюсь, что наш Виталий не слишком устал. Но ведь если… мы будем держаться этой идеи, то следующая очередь рассказывать…  Игоря. Ты как?.. — обратился он к нему, — Будешь в следующий раз рассказывать?.. Или…
Игорь серьезно взглянул на него.
— А ты думал, что я откажусь!.. Нет, я не отказываюсь. Только… — добавил он немного погодя, — Я думаю… не часто ли… каждый день устраивать такие серьезные вечера?..  Мне, по крайней мере, завтра бы не хотелось начинать... Может быть, послезавтра... или через два дня...
Иванов задумался.
— Ну нет, это было бы слишком редко, — наконец, сказал он, — Мы бы устали ждать. К тому же нам всем надо будет ехать в Москву — мы не могли бы здесь бесконечно оставаться. Нет, самое правильное — завтра. Вы как? — оглядел он собравшихся.
Все кивком головы дали понять, что они согласны.
— Ну что же, тогда расходимся спать. Завтра вечером будем слушать Игоря.
Больше в тот вечер ни о чем не говорили. Молча допили чай, помыли посуду, закрыли на кухне окно и разошлись по своим местам.


4. Ночь.

Виталий в эту ночь долго не мог заснуть. Он ночевал в большой комнате, на диване, в то время как Игорь расположился на стоящей у противоположной стены кровати. Виталий был взволнован после происшедшего разговора. Он в этот раз решил рассказать все, что его волновало — и не знал теперь, был ли он в этом прав. Он облегчил свою душу, «высказался» — но для этого ему пришлось чересчур раскрыться. Некоторые мысли, которые высказали его друзья при обсуждении, показались ему слишком резкими.  Он бы не позавидовал никому, кому пришлось бы такое выслушать в ответ на то, что он раскрыл душу.
Ночь была довольно теплая. Форточку в комнате открыли.  С улицы в нее проникал свежий воздух, шевеля легкую занавеску. Виталий некоторое время лежал, глядя в темноту — и потом сам не заметил, как заснул.
Но через некоторое время он проснулся. Спать совсем не хотелось, голова была на удивление ясная. Полежав немного в темноте, он сел на постели. Рядом в комнате раздавалось дыхание его товарища. В окно смотрела полная луна. Рядом с ним колыхалась занавеска.
Вдруг ему показалось, что его кто-то зовет. Зов раздавался, кажется, с улицы. Он с удивлением прислушался — кто бы это мог быть? Но он знал, что его  зовут, и что он должен идти. Тихо, чтобы не разбудить Игоря, он встал и  вышел из комнаты. Так же тихо, стараясь не скрипеть досками пола, прошел по коридору и вышел на крыльцо. Что делать дальше, куда идти? Он постоял на крыльце, как бы прислушиваясь, потом притворил дверь и пошел в глубину поселка. Кругом виднелись его притихшие дома. Четко рисовались на фоне ночного неба крыши. Было, однако, как ему показалось, уже не так темно. Где-то на горизонте появилась светлая полоска — там занимался уже ранний рассвет. Он шел по дорожке между домами. Все двери и окна были закрыты. Кругом была полная тишина. Им овладела вдруг какая-то идея, или желание. Он чувствовал, что он должен что-то сделать — и именно сейчас. Он вдруг подошел к соседнему дому и стал стучать в дверь. Ему никто не ответил. Он подождал немного и пошел к следующему дому, с той же целью. Им вдруг овладело какое-то возбуждение. Он стал ходить между домами, и, несмотря на ночной час, стучать во все двери и окна.
При этом он приговаривал, как бы сам себе:
— Люди, откройте! Люди, отзовитесь! Мне нужно видеть вас, мне нужно быть с вами. Все, что было со мной прежде в жизни — это какая-то странная ошибка. Я заблудился, жизнь моя как-то незаметно зашла не туда. Я пошел в ней не тем путем — и вот теперь я ищу выхода. Я хочу забыть все прежнее и хочу все заново начать. Я хочу жить самой обычной жизнью — такой же, как вы, такой же, как и миллионы других обычных людей. Но только вот беда — я не могу сам начать. Мне нужно, чтобы кто-то показал. Я хочу узнать, я хочу понять, как живут  люди. Дайте мне эту возможность, этот шанс! Я хочу понять, как еще, по-другому можно жить. Помогите мне, покажите путь. Люди, отзовитесь! Люди, откликнитесь!
Никакого ответа. По-прежнему так же тихо в поселке. Лишь один раз из окна высунулась физиономия какого-то мужика, и он спросонок сказал:
— И чего ходют? Чего кричат?  Видно сразу, что не наш человек.
Виталий секунду обдумывал его слова — и тут вдруг понял, так что даже вдруг ослабел и чуть не упал.
— Я не ваш... — прошептал он, — не ваш... Этим сразу все сказано!.. А я-то было думал, надеялся… Все хотел эту грань преодолеть… Но поздно… Здесь непроходимая стена. Да, конечно — это разные миры. Я я-то имел смелость на что-то надеяться, мечтать… Все бессмысленно, бесполезно… “Ты не наш...”
Он постоял еще около этого дома, и пошел прочь. Небо стало еще светлее, занимался рассвет. Он хотел вернуться назад — но, кажется, заплутался. Кругом были какие-то незнакомые дома, потом начался лес. Он думал по краю леса выйти к дому, и пошел по какой-то тропке. Но тропка вела его куда-то в глубину. Вот уже и лес совсем незнакомый, и кругом бурелом. Узкая тропинка кончилась. Он пошел совсем без дороги, ударился о какое-то бревно. Лес совсем не тот, место совсем не то... Он начал бегать, кричать — и... проснулся.
По-прежнему  вокруг были стены знакомой комнаты. Рядом темнело окно, колыхалась легкая занавеска. Было по-прежнему совсем темно. Игорь на кровати у противоположно стены, скрипнув пружинами, повернулся. Виталий подивился на причудливое течение своих мыслей, натянул поплотнее на себя одеяло — и опять уснул.

Игорь тоже некоторое время перед сном лежал и думал. Происшедшая беседа его взволновала. Он сочувствовал своему другу — но не мог во всем согласиться с ним. Он попробовал высказать свои сомнения в нескольких вопросах — но теперь подумал, что они, может быть, были слишком резкими. Еще неизвестно, как он сам выдержит, если ему будут задавать подобные вопросы… Уж не лучше ли было отказаться от этой идеи, сказать, что он не готов к своему рассказу?.. Но это было бы нехорошо по отношению к его друзьям, и в первую очередь к Виталию. Да, и еще вопрос — о чем же он все-таки будет рассказывать?.. Нужно будет обдумать это как следует завтра. Впрочем, о главной теме рассказа даже и думать не надо. Он и без предварительных размышлений, знал, какой она будет, т.е. о чем он может своим друзьям рассказать…

...В эту ночь Коленька проснулся оттого, что кто-то стукнул снаружи в окно веранды. Он сразу вспомнил о том, о чем они договаривались со своим другом еще с вечера, и мгновенно вскочил. Еще не до конца проснувшись, он натянул шорты и рубашку, и, стараясь ступать тихо, чтобы не разбудить никого в доме, вышел с веранды, открыл наружную дверь и вышел на крыльцо.
Витька уже ждал его там. В руках у него была небольшая сумка. Больше у него ничего не было, поскольку для их предприятия никакого особенного снаряжения не требовалось. Дождавшись друга, он сразу повернулся и пошел в темноту. Коленька поспешил за ним.
Они миновали весь поселок и перешли небольшую улицу. Дальше начинались огороды, между ними шла узкая тропинка. Дальше начинались прибрежные кусты. Тропинка углублялась в них, и скоро они по ней дошли до ручья. В темноте, переливаясь, блестела вода. Мягко проминался под ногами прибрежный песок. Мальчики скинули сандалии и вошли в воду. Ноги нащупывали гладкие прибрежные камни. Мальчики стали шарить руками по камням и песку, будто что-то ища. Вскоре начали доставать что-то со дна и складывать в прозрачный пакет, который лежал тут же на берегу.
За этим занятием провели, наверное, с полчаса. Отошли уже довольно далеко от тропинки, которая привела их к ручью. Здесь было больше камней, некоторые из них обросли водорослями. Длинные нити водорослей тянулись вдоль течения ручья, переливаясь под водой в лунном свете. Иногда по таким камням скользила нога.
Скоро мальчики вернулись к прежнему месту и собрались домой. Прежним путем, через прибрежные кусты и огороды они вернулись к улице, и, перейдя ее, углубились в поселок. Недалеко от котельной с высокой железной трубой расстались, поскольку к своим домам им было в разные стороны. Коленька быстро вернулся к своему дому. Незаметно приоткрыв дверь (он ее не захлопнул, а только прикрыл), он вошел в коридор и тихо пробрался на веранду. В доме по-прежнему все спали. Он снова разделся и теперь уже окончательно юркнул в постель. Было темно, тихо.  Сквозь прозрачную тюлевую занавеску в окно заглядывала полная луна. Мальчик некоторое время смотрел на луну и вдыхал запах сушившегося на веранде сена — и потом, наконец, тихо и безмятежно заснул. Плод их ночных трудов — пакет выловленных в ручье длинных трубочек ручейников для завтрашней рыбалки — его друг Витька, как более старший и опытный, унес к себе.
__________________________

Жизнь поселка шла своим чередом. Про странный дом, конечно же, не забыли — но просто отложили его посещение до более удачных времен. Все дети поселка знали, что в старом доме на окраине теперь кто-то живет. Некоторые ребята продолжали приходить сюда, смотрели на горящие окна — но близко не подходили. Иногда приходили целой компанией. Тайна привлекала к себе всеобщее внимание. Скоро возникло желание как-то привлечь  внимание этих странных приезжих. Была даже сделана попытка — на вещи, вывешенные для просушки во дворе дома, было аккуратно прикреплено несколько репейников. Но попытка эта, по-видимому, успеха не имела. Эти странные приезжие ни на что не обращали никакого внимания, продолжали жить своей замкнутой жизнью, будто отгороженной от всего городка. С их стороны это, впрочем, было вполне понятно. Они, конечно, видели ватагу детей, вертящуюся около их дома, и то, что они проявляют к ним особый интерес — но что они могли сделать?.. Ни жизни поселка, ни этих детей они не знали. Все это было для них постороннее. О чем они могли говорить с этими детьми, зачем должны были  как-то реагировать на них? Им надо было свои проблемы решать.
И вот, наконец, наступил очередной вечер «решения этих проблем». Вся компания снова собралась на кухне. Снова уютно кипел чайник, на столе стояли вазочка с вареньем и чашки, за раскрытым окном шумели кусты и деревья сада. Вокруг лампы с самодельным бумажным абажуром снова кружился мотылек.
Когда выпили по одной чашке, Иванов смущенно оглядел собравшихся.
— Ну так как же… — неуверенно сказал он, — Сегодня мы продолжим… наши беседы?.. Какие будут мнения и идеи?.. Или, может быть… не будем продолжать?..
Собравшиеся задумчиво молчали.
— Я думаю… будем, — наконец, сказала Лена, — Раз уж начали… то надо продолжать. Вчерашняя беседа, мне кажется, была удачной. К тому же, мне кажется, это было бы нечестно по отношению к Виталию — он готовился, старался, рассказывал – а мы бы отказались.
— Ну, какие еще будут мнения? — спросил Иванов, хотя спрашивать, по существ, было не кого. Виталий не мог высказать никакого мнения как рассказывавший в прошлый раз, а Игорь — как тот, кому предстояло сегодня рассказывать. Однако, последний все-таки откликнулся и этим разрядил обстановку.
— Почему же не рассказать?.. — вздохнув, сказал он, — Я готов. Я прекрасно помню, что сегодня моя очередь, и поэтому весь день сегодня готовился. Я хочу говорить на тему,  как мне кажется, чем-то близкую к теме Виталия — и в то же время немного другую…
Все присутствующие были удивлены.
— Что ж, мы с удовольствием выслушаем твою историю… чем-то похожую, и в то же время немного другую… — с интересом сказал Иванов.
— Я, честно говоря, тоже заинтригован, — сказал Виталий, — мне  совершенно не приходит в голову, что же это может быть за тема – похожая на мою, и в то же время не моя… Я бы очень хотел это узнать.
Все с интересом повернулись к Игорю. Лена принесла чайник и налила всем по второй чашке. За окном по-прежнему таинственно шумели кусты.
— Ну что же, мы готовы, — повторил Иванов.
Игорь глубоко вздохнул и начал.
                ___________________________________