Старик и Я
Разлагается старик.
Ноги съел тромбофлебит.
Дед губами шевелит.
Тихо что-то говорит.
Руки тянет к потолку.
Что-то кажется ему.
Пахнет старая кровать.
Всё давно пора менять.
След раздавленных клопов.
Или может это кровь.
Масса пролежней и ран.
Как живешь ты старикан?
За ним следит его жена.
Сама почти едва жива.
Смотрит прямо мне в глаза.
По щеке бежит слеза.
Просит: «Сделайте укол,
Чтобы дедушка ушел!
Очень жалко старика,
Пусть уснет он навсегда.
Вроде — эфтаназия.
Больше с ним жить не могу!
Если нужно заплачу?»
Денег нету нихрена.
Пожалел я старика.
Только прежде чем убить,
Я решил поговорить.
"Скажите правду мне, отец,
Хотите, чтоб пришел конец?
Хотите, чтобы боль ушла,
И смерть покой вам принесла?"
Старик поднял свои глаза,
А в них испуг, а в них мольба:
"Хочу! Хочу! Что боль ушла,
Ведь не закончены дела!
Я много очень не успел,
Но Захворал, как в лужу сел.
А мне бы: дописать роман,
Отремонтировать диван,
Навоз по саду раскидать,
С теплицы пленочку убрать,
А то зимой порвет опять.
Ах как сильно я хочу,
Застать на реченьке зарю,
Пройти опять по бережку,
Сбивая ножками росу,
Увидеть чаек на лету...
Прости сынок, уже молчу».
Быстро я раствор набрал,
И по вене передал.
Дед спокойно в кому впал,
Полчаса, и отстрадал.
Всплакнула бабушка сперва,
Затем деньжата принесла,
Сердечно так благодарила
И старый сверток мне вручила:
«Дед всю жизнь роман писал,
Здесь лежит оригинал,
Если что, его прочтите,
Не понравится - сожгите».
Взял у ней я эту папку,
Ведь не мог обидеть бабку.
И когда уже в помойку,
Я выбрасывал роман,
Что-то стало интересно,
Чем закончил старикан.
Я достал последний лист,
Не исписан, вроде чист,
Погоди-ка, есть чернила:
«...и вводит мне раствор морфина,
А его мать теряет сына...»
Меня немного затошнило.
«Спокойно друг, — себе шепчу. —
Приду домой и все прочту!»
Жена, сегодня не мешай!
Сынок, пойди-ка, погуляй!
Я сел, возможно, было пять,
И начал рукопись читать,
Корявый почерк разбирать.
Читал я день, читал я ночь...
Рыдала маленькая дочь,
Её баюкала жена
Почти до самого утра.
Я с головой в роман ушёл
И на работу не пошел,
Совсем не ел, не пил, не спал,
Но лишь читал, читал, читал...
Буквы, буковки, букашки,
Так шустры, как таракашки,
Бегали туда-сюда,
Собиралися в слова,
Темно-синими волнами,
Пожелтевшими листами,
Размывали берега,
Прежде твёрдого ума.
Тушился свет — когда рассвет...
Отец пришел, давал совет...
Менялся мир, мелькали лица...
А вот и мама... она злится...
И вдруг! Вокруг меня больница!
Разноцветные пилюли,
После них пускаешь слюни,
Группы, тесты... — всё в июле,
«Мне б звонок супруге Юле?»
Каша, суп, кефир, компот,
В десять — утренний обход,
Процедуры и дела,
Душ, в неделю раза два,
А в окне уже зима.
Я кричу как заводной:
«Не больной я! Не больной!
Здесь зачем я? Почему?
Напишу на вас в Москву!»
В кабинете — психиатр,
Весь рябой, как радиатор,
С волосатыми руками,
Равнодушными глазами,
Монотонно говорит,
Успокоиться велит:
— Если сильно вы хотите,
То конечно расскажите,
Чем уж так роман велик?
Что писал, тот ваш старик?
— Наконец! Другое дело.
Расскажу, но есть ли время?
Время было где-то час,
И я начал свой рассказ:
Это первая глава.
Парень видит старика,
Тот лежит на дне пещеры
У потухшего костра.
Темнота и мрак вокруг,
Кости мамонта гниют,
А снаружи его племя,
Начинает путь на юг.
Холод северных ветров,
Вой шамана, блеск костров,
Плачь старухи у огня,
Парень колет старика.
Его копьё о кости бьется,
Старик отчаянно трясется,
Копьё заходит дальше в грудь,
Старик пытается вздохнуть,
Но через несколько минут,
Душа выходит в вечный путь.
Мертвец сожжен, семья уходит,
С огнем в пещеру парень входит,
Пытаясь что-нибудь найти,
Свет прогоняет тьму в углы.
Где в камне прячется картина:
Пацан с копьем в одной руке,
И мать теряющая сына,
Когда древко уж в старике.
Его немного затошнило,
А что еще на стенке тут?
И любопытство поманило,
Туда откуда не зовут.
Пацан не ел, не пил, не спал,
Лишь жег костер и изучал,
Все те царапины и лунки,
В которых видел он рисунки.
(Продолжение...)
Свидетельство о публикации №212111700345