О лазутчике дьявола. Черновик. Отрывок

Антон ТЮКИН

О ЛАЗУТЧИКЕ ДЬЯВОЛА. ИЗ СТАРИННЫХ ЛЕГЕНД

“Трезвитесь, бодрствуйте, потому что противник ваш
диавол ходит, как рыкающий лев, ища, кого поглотить.”

Первое Соборное Послание Святого Апостола Петра,
Глава 5; стих 8

Рассказывают: Наш Господь, странствующий по миру, посетил как – то однажды пограничный баварский город Лансберг. Здесь Его встретил злой таможенник и отругав последними словами спросил: 
- Кто ты есть? Куда ты, разбойник и бродяга, направляешься? И что делать хочешь в нашем цветущем и благодатном краю?
Проходящий чужак отвечал:
- Я – Господь твой, и я хочу пройти в славную Баварию, чтобы найти и тут своих овец.
А таможенник ему ответил:
- Ха, овец? Да ты – пастух? Да не хочешь ли ты пить задарма наше темное, хмельное пиво? – рыгнул нечестивец в Святое Лицо и продолжил хулу: Ты – бродяга – добавил он снова - и ты ныне стоишь на неверной дороге. Ибо во всей нашей земле нету никаких таких “овец”, только свиньи имеются.
Вся эта история – есть правда и рассказана она не в насмешку над почтенными баварцами, но лишь потому, что те издавна торгуют свиньями по всему христианскому миру, что приносит им не только прибыль, но порою и ущерб, и позор.      
* * *
Вот иду я раз своей дорогой, я – почтенный, старик Шпигельшваб, а таможенник ко мне направляется и чего – то хочет. Говорю я ему:
- Я, мой господин, с вашего позволения, шваб и направляюсь в Баварию, где хочу, во – первых, узнать что такое холсты мастера Вальтхаймера, во – вторых – увидеть глупца, как пень – каменную голову в Пассау, в – третьих я желаю выпить много мюнхенского пива. Понятно?
Ну, таможенник мне отвечает, что де может меня пропустить, но прежде, чтобы получить мне пропуск, должен я заплатить “желтый сбор” таможенный. 
- Котцукутцакатцакралла! Гроттер вертер! – говорю я ему. – Да не думает ли господин таможенник, что де я – какой нехристь и “желтый”? Я могу показать господину свидетельство, чтобы он во всем и сам удостоверился. – и снимаю портки. – На, гляди!
А таможенник мне:
- Враг хитер и коварен. И в швабе часто – часто проглядывает “желтое” происхождение! Ты понял?”
Так поприпирались мы довольно и всласть. Но потом таможенник – баварец все – таки удостоверился, что я – Шпигельшваб – христианин, хвала Иисусу Христу и Деве Марие, и сразу перестал по – варварски нагло ругаться. Словом, мог я беспрепятственно идти куда хочу. Только сделал я пару шагов, как в ушах моих раздался звон колоколов. Раздался и потянул за собою. Это гулко трезвонили с монастырской церкви ордена премонстрантов.      
Я пошел, а таможенник мне вслед: 
- Иди к черту, убирайся поскорей. Швабов и поддельные деньги не имеющие ценности хитрый дьявол разбросал горстями по всему крещенному свету.
Вот так.
* * *
- Иду дальше, – говорил Шпигельшваб – и встречаю носильщика. Поприветствовал я соотечественника и тот меня за то благодарил. На вопрос мой, откуда он, уяснил, что тот родом из Окзенфурта, городка из Франконии, что стоит недалеко от Швайнбурга. Смехота, да и только! Один город - “Козловск”, а друрой город - “Свиновск”!.. Говорит, что он де слуга нюрнбергских купцов издавна торгующих левантийскими пряностями и идет торгуя по свей нашей земле. Так франконец и шваб явно сблизились, отыскав вдруг друг в друге души родственные. – продолжал он рассказ. – Чувствуя доброе расположение духа в сем хорошем обществе вынимаю я из своего заплечного мешка хлеб и колбасу, и чекушечку доброго шнапса. Потому что никогда не ходил по земле я пустым, ибо как говаривала матушка, рту не будет приятно и сладко, а утробе – сытно и довольно, пока ты их не наполнишь сам, парень.   
Сели мы в тенечек, а франконец и давай болтать без удержу. Много – много болтает, не давая мне, швабу, покоя. Шуму много, разумного – мало, говорит, что де мельница мелет. Аж в ушах уже звенит. 
Вот и говорю ему откровенно и грубо:
- C позволения вашего сказать, может Вы являетесь “желтым” и нехристем?
Он опешил сперва и давай сразу клясться Святыми Дарами, что никак нет. И опять же портки свои спускает.
- На, гляди! Вот доку’мент!
- Это что. – говорю я ему. – Это все – одна видимость. Пусть ты вовсе и не “желтый”, - говорю, - только судя по твоему языку и манерам, ты кормился и учился у них! 
Ну, тот все отрицать. А я хрен отступлю. Я ж настырный. Подступаю с вопросом опять:
- Ну, скажи ты мне, все и честно – “желтые” учились говорить от вас, или Вы, франконцы, от тех – “желтых”?
Житель Окзенфурта понял это, как шутку, рассмеялся мне в лицо и говорит:
- Я так думаю, что мы научились болтать друг от друга.
Он смеется, хохочет, и я перестал его допытывать. Господь с ним! Оба выпили крепко, оба пьяные, и оба – немцы.
Говорю я ему:
- Что ты думаешь: какой город на свете красивее: Аугсбург или Нюрнберг?
А тот мне:
- Во Франконии говорят, что Нюрнберг, а в Швабии, что Аугсбург, потому что всяк петух свою кучу навозную хвалит!
- Ах, ты… - с кулаками я полез на него, но потом передумал и мы стали пить и плясать шляясь по всем пивнушкам и шинкам тех же “желтых”, ох, и пиво хорошее там.., словом по всей ихней округе, славя честь двух славнейших германских городов.
* * *
- Так шатались мы вместе беспутно – продолжал говорить Шпигельшваб, - покуда не кончились все наши   золотые геллеры и рейхсталлеры. Вот проснулись мы раз в канаве под мостовою Черной башней, вылезли и видим над самыми ее воротами страшную – престрашную картину. Наверху намалевано лежащее на спинке дитя. Это был Святой Симон из Триента. Ручки связаны, из ран сочится кровь, а на него нацелено аж семь шил и сапожных ножей. На низу видна надпись: “Так в “зеленый четверг”, в 1475 году от Рождества Христова, в  праздничный день Святой Пасхи, в день вхождения Господа Нашего Иисуса Христа в город Иерусалим, был убит младенец Симон, дитя двух с половиною лет, был замучен…” Ну, кем? Вам известно. “Желтыми”, а кем же еще?    
Под сей надписью изображены и сами “желтые”. Вот один из них с крышкою от праздничной кастрюли на страшной башке. На плечах – длинный плащ, на горбатом носу – очки круглые. Ученый!.. Восседает верхом на огромной свинье. Держит в правой руке хвост свиньи – это вместо узды – тоже с желтым кольцом. Под свиньею лежит молодой “желтый” парень и сосет поросячьи соски. На коленях стоит старый “желтый”, а свинья спускает ему в рот все свои нечистоты. Лжеименное знание… Понял?
Рядом со стариком стоит дьявол с большими рогами, и рога у него точно как у козла загибаются взад. Дьявол в точности козлобородый, как все “желтые”, держит того самого нечестивца за плечи, чтоб не вырвался, не убежал. Возле отвратительной башки свиньи жрущей, как я понимаю, навоз, стоит “желтая” дама с некрасивым и злобным лицом. На ней треугольная вуаль, что они надевают поверх парика. Воротник на шее - вьющийся. На плечах у ней – пальто… За рога она держит козла – символ похоти и самого сатаны. Ниже – писано в рифму – “Долго будем помнить мы дитя, / Ибо ясна цель нам плутовства!” И еще вот такое, обращение то ли к “желтым”, а то ли к свинье: “Жри этот кал, пей молоко / Это для “желтых” вас – лучше всего!”      
Посмотрели мы, подивились на это. Увидал нас прохожий один, подошел и сказал: 
- Это еще что… Вы местные? Нет? Так Вы не знаете, что в свое время при восстановлении этой вот Черной башни все богатые “желтые” предлагали магистрату много денег, чтоб убрать картинку прочь. Они это не добились – сами видите. Да, сейчас она запыленная, уже выгоревшая, кой – кому непонятная. Но  все это – более не местным. – объяснил он нам не спеша. – Местные всегда все знают. Кстати,  в церкви Святой Марии тоже есть такая вот свинья. Там она из камня и под самым куполом. Вроде бы ее не видно, но все знают. Знают – все!.. Стоит эта свинья, а “желтые” к ней присосались. Прямо к сосцам – поросята! А еще их священник или как у них там поднимает ногу той свиньи, будто что – то хочет там увидеть… Не один приходской местный пастор в своих проповедях приводил в пример это славное изображение… Слышал, что в Виттенберге сам Лютер говорил прихожанам про ту же свинью. Кстати, чья земля – того и вера. И правильно – я так считаю. Потому мы – баварцы и сами – с усами…
- Это все потому, - говорю я ему – что когда наш Господь Иисус шел на позорное судилище, они, как известно, позакрывали всех своих детей в домах, чтобы они не подпали под Его влияние и о нем не сожалели ничуть. Когда он проходил по их улицам, он всегда говорил:
- Дайте детям выйти ко мне!
А они ему:
- У нас нету детей.    
- А кто у вас дома? – говорит им Христос, ибо видит обман.
- То не дети, то свиньи. – отвечают ему “желтые”.
- Если свиньи, то пускай свиньями остаются век! – отвечает Господь. И сбылось по слову Его. Отворили они двери свои чтобы выпустить своих детей, а заместо их – одни свиньи и свиньи. Вот с тех пор, говорят, что эти “желтые” и не едят свинину.   
- Это еще что. – говорил франконец. – Вот я знаю такое. Некий Агасфер из дома Нефтали, то есть из “желтых”, в страшный час когда Спаситель Наш нес свой крест на Голгофу отказал ему в отдыхе на скамейке перед домом своим говоря:
- Отрицающий нашего бога и осквернитель священного дня, соблазнитель народа не имеет со мной ничего общего, и да будет так! Ступай! Убирайся, проклятый бродяга!
- Агасфер, - говорил ему Иисус Христос – ты отказываешь в отдыхе человеческому сыну в смертный час говоря: Ступай! – и – Убирайся! Ныне ты не найдешь нигде покоя. Будешь сам ты блуждать и странствовать по миру постоянно не найдя ни минуты покоя, не найдя упокоения в смерти, пока Я не явлюсь опять сам!
И случилось по слову Господнему. Вечно бродит старик Агасфер не найдя ни покоя, ни смерти. Дрался в многих битвах не раз Агасфер, брал Святой Иерусалим с крестоносцами, c самим Ричардом Львиное Сердце, а потом предался магометянам. Даже у турецкого султана он служил и ничто не брало Агасфера. В море кинется – а море его снова бросит на берег, в пропасть бросится – и не убьется, в жерло Этны – выплюнет его вулкан. Все ему нипочем. Не работает, не испытывает голода и жажды, только  бродит по свету. Говорят, что обрести покой Агасфер может только раз в году в рождественский сочельник, коль найдет в поле плуг, на который сесть можно. После он ломает  плуг – известно.  Также Господом Нашим разрешается сесть Агасферу между двух дубов, если их стволы внизу срослись и получилось седалище. Вот тогда он сможет поесть снова белого хлеба.   
- Так рассказывают во многих местах. – говорю ему я. – В частности, у нас в Дитенхайме, что зовется еще Иллерталь. Кстати, к нам он уже возвращался. Он покоен, пока не отзвучат все двенадцать ударов церковного колокола, означающих полночь… Его видели и в Мюстерланде и в Падеборне в Вестфалии. Там он был при деньгах – всем известно. Видели его в Зунденвитте, что недалеко от Бейшау… Раз видали его у крестьянина в Ертингене в земле Баден - Вюртемберг. Он увенчанный сединами, дряхлый. Раздавал гроши людям. А еще он идет босиком.   
- Говорят, что в Гольштейне возле города Франкфурт и Лауенбурге на Эльбе, тоже самое. Снова он появился. Снова ходит и бродит. Не стареет, не спит по два раза под одной и той же крышей. Так однажды пришел Агасфер в Люнебург что в Саксонии. Там он спал на камне, что стоял перед городом.
Однажды одна девушка – крестьянка шла из Зеедорфа со своим отцом в город Любек. И когда они пришли туда, то зашли в гостиницу. Старик сразу же потребовал себе рюмку водки, но прежде чем мужик ее выпил, перед ним явился древний старец, который сказал:
- Водку я мог бы и сам с наслаждением выпить! Прозит!
Крестьянин в ту минуту ничего не мог вымолвить, а чужак без спроса выпил водку и сказал ему так:
- Я – всем известный старик – Агасфер, и сегодня же вечером я непременно буду в гостях у твоей дочери в Зеедорфе!
Затем он ушел. После какие – то люди спросил хозяина, знает ли он этого человека, а тот ему и говорит в ответ:
- Знаю, это сам Агасфер, он везде и нигде, и не знает покоя, не становится старше и вовек не умрет. Я знаю его давным – давно. Он нигде не работает и не испытывает голода. 
Когда этот крестьянин и девушка при двенадцатом ударе часов вошли в дом, девушка спросила сестру, не был ли у них в их отсутствие какой – либо мужчина. 
- Да, - ответила девушка – после, когда начало уже смеркаться был один господин. Он мне рассказал, что час назад разговаривал с моей сестрой и с отцом в городе Любек. Он сказал мне еще, что я не должна пугаться того, что отец мой ляжет сегодня в постель, а потом через двадцать четыре часа будет мертвым. Не веришь?
Ровно так сбылось по слову ее. Их отец вернулся после в Любек и скончался в тот самый день. А того старика – Агасфера никто больше не видел. Вот так.
* * *
- Так, - заметил франконец. – Но все это – не все. Вот послушайте еще и такое. Говорят, что один старый птицелов в Фойгланте, на границе трех земель – Баварии, Саксонии и Тюрингии, в Шильбахском лесу смеркающимся, жутковатым, осенним вечером повстречал Агасфера. Был он жутковатого вида, огромный, с очень длинной, седой бородой, с белыми волосами сплетающимися в косы, ровно такие, как все “желтые” плетут у себя на висках, называемых “агасферовы локоны”. Был одет он серо – коричневатое чуть разодранное платье, что – то вроде пальто или “лапсердака”, как они у себя говорят. Одной полой прикрывал он жуткое и истерзанное непогодой и ветром лицо, ибо вид его был нестерпим и ужасен для смертных. Злым, скрипучим, трескучим, словно бы из гроба звучащим голосом он спросил у прохожего о том, о сем, о тех в семьях в их деревне, тех крестьянах которые к тому времени уже умерли. Потом он рассказал птицелову о ему неизвестных дотоле особенностях бывших у него дома птиц и лечебных травах, что росли недалеко от лесного домика. Но от предложения птицелова пойти к нему в гости, старик - Агасфер отказался, ибо как догадался он позже, незнакомец боялся Святого креста. Ну, а крест у католиков - всегда дома. Это первое дело. Ведь так?      
Удивившись, не выдав догадки птицелов спросил у старика:
- Как все это такое может знать христианин хороший? Не колдун ли ты, дядя?
На что странный бродяга никак не ответил пошел не прощаясь вдаль по до дороге. После старый птицелов посмотрел на следы от подошв уходящего и заметил вдруг с ужасом, что от подошв его башмаков отпечатались гвоздики с головкой на которой ясно был виден крест Господень. Так при каждом своем шаге этот жуткий странник отбивал Святой знак на земле то ли попирая его, то ли утверждая на тверди. Это нам, смертным, не дано и понять! Это – провидение Господне!.. Так птицелов догадался, кто это и откуда он знал, как окрестности выглядели даже сотни лет тому назад и всех тех, кто тут жил.   
- Жуткая история. – вздохнул баварец. – Кстати, что – то подобное было и на Маттерхорне. Не слышали?
Маттерберг под Маттерхорном – это в кантоне Вале, откуда берет свое начало река Веспер. Это в альпийских горах, недалеко от границы с землею валлийцев. Это там, где известный всем пик Монте Роза, что звучит уже по – итальянски возвышается недалече от горного пика Маттерхорн, там лежит гора Маттерберг с глетчером, струящиеся воды которого образуют реку Веспер, катящую свои воды в немецкую землю. Там, в вышине, где сейчас царит глухое молчание, или раздается шум от льда разбивающегося глетчера, раньше, как повествует легенда, находился в полном цвете один город. Во время своего вечного и неутомимого странничества пришел туда Агасфер, или как говорят в Швейцарии, странствующий “желтый”. Люди признали  его, и никто из них не захотел принять его в своем доме. Потому, когда он проходил мимо их, раздосадованный людской черствостью, Агасфер сказал:
- Здесь я нашел я город. Когда я приду вновь, будет здесь расти трава, стоять деревья и лежать большие скалы. И никто не увидит больше ни этих домов, ни крепких стен, ни высоких башен. И когда я приду снова, вновь, то здесь будет нельзя увидать ни травы, ни растений, ни деревьев, ни даже камней, но лишь снег и лишь лед. И они до тех пор будут там лежать, пока я странствую!
Так случилось, что Агасфер должен был направиться на самый конец света, ибо он в своем смертном путешествии к вратам Иерусалима Святой земли так и не обрел. Когда ему стукнуло и пятьсот лет, он оставался таким же, как и в день распятия Христа, когда Он только подходил к горе Голгофе.
Глубоко внизу, в долине Веспера, если идти сверху в долину Святого Николая, ниже Белого Рога, находится деревня под названием Тэш, а с правой руки Тэша стоит на солнечной стороне еще одна деревня под тем же самым именем… Однажды там жила одна богатая крестьянка. В тот час она держала на огне котел со сметаной, из которой должно было получиться хорошее масло. Тут пришел один бедный старик и попросил ее: не могла бы она ему дать хоть немножко сметаны, так как он очень голоден?
- Иди прочь, проходимец, - сказала ему эта женщина, - здесь нет ничего лишнего для таких как ты бродяг!
- О, крестьянка! – сказал ей старик, - Если бы ты дала мне что - нибудь, я бы освятил твой котел, чтобы он никогда не был пуст, поэтому будь ты проклята со всей своей деревней!
И мгновенно тут же вверху загрохотала вершина горы вместе с Маттагхорном, и вползли скалы друг на друга, все вокруг превратилось в руины и исчезло. И ничего невозможно сейчас там увидеть, только место, где был их церковный алтарь. Через это место сейчас из глетчера Праборн течет ручей, покрывающий всю их деревню. Вот так.
- Страшная история. – сказал я. – Однако, c “желтыми” – вовеки так. Многие из них колдуны или ведьмы и якшаются с дьяволом. Не так?
- Разве мало других душу сатане, чертям и отцу их - дьяволу продавших? – возразил мне на это франконец из “ козлиного города”  Окзенфурта. – Вспомним хоть того самого волынщика и крысолова из Гаммела, который  уже и  в  то самое время обладал дурной славой во всех без исключения германских землях из - за  того,  что  своим дьявольским  искусством  вывел  всех  детей  из   того злосчастного   города. Единственная разница, между  этими  двумя случаями состоит в том, что в Гаммеле этот нечестивец только лишь детей заставлял  плясать под свою дьявольскую дудку, а под колдовским  влиянием “желтых” может  находиться стар и млад. Вот и вся тут разница. Ибо власть врага рода человеческого велика и ужасна…
* * *
Неожиданно резкий звук колокола разорвал тишину.
- Начинается! – радостно сказал прохожий. – Будут жечь!
- Это кого еще “жечь”? – ошалело спросили мы этого умника.
- Как еще “кого”? “Желтых” и еретиков, конечно же! – улыбнулся довольно баварец и пропал в заспешившей вдаль толпе.
- Ну, пойдем, поглядим? – говорю я франконцу.
- Поглядим, коль самих не сожгут. – отвечает он словно бы нехотя, а сам тянет и тянет меня вдоль по улице на базарную площадь.
Вот мы вышли на площадь пред огромным собором. А собор огромнейший – две башни. И все камни, все серые камни – до неба. А кругом все дома и дома. Низ из камня беленный, как снег. Верх из дерева чуть ли в два раза не более чем основание и нависает. Островерхие крыши под небо черепицу красную тащат. Выше – трубы и флюгера там разные. У кого дракон хвостатый пасть разинул, у кого – черный кот, у кого – борзая, гончая собака. И все это – под небо, под небо. А внизу – на окошках герань. Из окошек почтенные фрау – жены бюргерские да молодые их дочки на толпу сверху вниз поглядывают, личики платочками обмахивают. Сразу видно – купчихи, богатые…
А внизу на мостовой – толпа. Простой народ. Горожане. Люди без чинов, без достатка. Сколько их? Может, целое море? Может быть, океан? Целый город на площади в праздник?
Нет, не праздник, а смертная казнь, и казнь - лютая… Кстати, это народ тоже любит. Неужели не так?
* * *
Продолжение следует…