Ящик

Проснулся я сегодня в каком-то совсем непонятном настроении. Меня совершенно не покидала мысль о том, что увиденный мной человек, кем бы они ни был, абсолютно реален.
Бог? Дьявол? Кто-то из их свиты?
Это были первые вопросы, которые я сегодня задал себе.
А потом мне стало непреодолимо стыдно.
Я вспоминал, как жалко разговаривал с этим Неизвестным, как дрожал то ли от страха, то ли от смущения мой осипший голос.
Да и говорил я, признаться, полную ерунду. Ощущение своей словесной никчемности - самое ужасное, что только может привязаться к человеку.
С таким вот пасмурным настроением я встал со своей лиственной кровати. Остров по-прежнему отчужденно шумел, не желая до конца разделить со мной мои тяжелые чувства.

На всякий случай я решил в этот день совсем не разговаривать. Даже не рассказывать Фиделю о своих злоключениях. И это, вероятно, было правильное решение.
В конце концов, если Неизвестный реален, то он может вновь услышать мою жалкую речь, а мне этого совсем не хочется.
В полнейшем безмолвии я отправился на поиски Фиделя.

Днем мы вернулись с ним на песчаный берег, где у меня находилось некое подобие мастерской. Я собрал найденную пилу, топор и разнообразные доски, дабы наконец-то заняться делом и последовать данным мне свыше (а сомнений в этом у меня не было) советам.
Одиноко я взялся за работу и решил полностью растворить себя в этом процессе, чтобы мое сознание совсем перестало работать.

Какое-то время мне это даже удавалось. Я наломал в джунглях крупных веток, чтобы обточить их и использовать как шесты для сооружения хижины.
Да, хлипкая крыша над головой - это как раз то, что нужно было мне больше всего.
Самозабвенно я выточил некоторое количество подходящих шестов.
Периодически меня накрывали мысли о Роксане - я боролся с ними как мог, но порой боль в моем сердце разрасталась настолько, что я садился на песок и что есть силы сжимал голову руками. А потом вставал и продолжал работу словно проклятый.
Сегодня, к слову, был первый мой день на острове, когда моя девушка-демон мне не приснилась. Демоном я называю ее потому, что всего несколько дней назад она целиком и полностью завладела моим разумом. Если бы в те моменты на меня напали-таки дикие звери, то я умер бы с ее именем на моих запекшихся от крови губах.

Но сегодня все несколько изменилось.Роксана время от времени отпускала мою душу из своих уничтожающих рук.
Всю ночь мне виделись какие-то хождения по странным местам. Единственное, что я помню - это огромный тигр, запертый в железной клетке. Он яростно рычал и нагонял страх, который бывает только в самых ужасных снах. Сердце мое болезненно колотилось, но умом
я все-таки понимал, что клетка прочна - тигру ни в жизнь не выбраться. Так оно, собственно, и случилось. Я проснулся, оставив несчастное животное навеки вечные томиться в тюрьме моих грез.

Сам я пока еще недалеко ушел от заброшенного тигра. Моя собственная клетка оставалась невредимой от всяких внешних воздействий. Пока что.
Ближе к вечеру у меня получилось некое подобие хижины, которая одной стороной опиралась на огромный каменный массив. Я порадовался собственному творению как только мог. В конце концов, на этом острове никто лучше не сделает.
Фидель поддерживал меня радостным лаем, время от времени отвлекаясь на каких-то птиц.
В хижину я старательно начал переносить свои небогатые пожитки. Собственно, ничего у меня и не было. Самым ценным предметом моего обихода стал растрепанный журнал, в котором я сейчас и вывожу эти строки.

И тут мне захотелось написать кому-нибудь.

Странное желание, не правда ли?
Решение было одно - создать почтовый ящик, в который можно кидать "письма будущего". Не все же записывать в журнал, мало ли что произойдет.
На постройку кривого ящика у меня ушло добрых несколько часов и целая уйма попыток не думать о моей Роксане.
Вот так-то.
Первое письмо, представляющее собой свернутый пополам лист бумаги, я, разумеется, посвятил ей.

"Роксана!
Я вновь пишу тебе, зная, что ты не ответишь. Здесь ты мне никогда не отвечаешь - и ничего с этим не поделать.
Письма в один конец - занятие для самых мужественных людей.
И это меня утешает.
Действительно, очень уж сложно писать, зная, что никто, может быть, и не прочтет твоих вдохновенных слов.
А ты не прочтешь. Стоит ли сомневаться?
Однако я все еще верю, что эта бумажка каким-то необъяснимым чудом окажется у тебя в руках.
И знаешь, что?
Я устал от того, что этот остров целиком и полностью полон тобой. Как тебе это удается?
Но устал или нет - сути это не изменит.
Знаешь...
Я ведь люблю тебя.
Никогда не говорил тебе этого на суше. Все боялся, что выбран неправильный момент, что окружающие нас декорации не подходят для романтических признаний.
Что же, вот я и получил то, чего хотел.
Ура!
Самые романтичные декорации в этом чертовом мире. Потрясающий, словно твои глаза, тропичекий закат. Теплый ветерок, которому никогда не достичь нежности твоих невесомых прикосновений. Бескрайняя морская панорама, напоминающая мне о той теплой погоде, что когда-то нас окружала.
Но ничего в этом мире не может быть теплее твоего голоса.
Я и сейчас так думаю.
Вот только совсем ничего не слышу.
Совсем.
И тебя нет на этом острове.
А значит - он непоправимо затерян не только на просторах океанов и морей, но и в моей несчастной душе.
Все еще твой Робинзон.
Все еще живой..."

После создания этого пассажа я некоторое время стоял молча, непонимающе смотря на исписанный листок.
Ветер тихонько шумел в отдалении, листья едва слышно трепетали там и тут, отрываясь и улетая по солнечному воздуху вдаль.
Неожиданно ужасная злоба охватила мою душу, наполнив все существо какой-то неодолимой тупой болью.
Какой смысл?
Зачем?
Роксана все равно никогда этого не прочтет.
Да даже если и прочтет - сдалась ли ей любовь потерявшегося в мире моряка?
Если бы нездешняя мистическая сила материализовала это послание прямо в ее руках - что бы она сделала?
Ничего.
Ей меня не спасти.
Она не поплывет искать меня, у нее есть свое счастье.
Это счастье стократ ближе, чем какой-то неведомо где затерявшийся остров, утопающий в густом плюще. И его обитатель - писатель, плотник и бывший путешественник.

Все это невозможно, в конце-то концов.
Да и чудес в любовных историях не бывает.

Недолго думая, я разорвал письмо в клочья и кинул их прямо в объятия теплого ветра.
Письма больше не существовало.

Боже, как вдруг стало легко!
Я безумно радовался, горько плача и безутешно рыдая.
Искренне, бесконечно, опустошающе.

* * *

Безумно хотелось пить. Чтобы как-то заглушить странную внутреннюю пустоту, нашедшую после уничтожения письма, я собрал в джунглях какой-то травы и заварил в кипятке. Добыть кипяток было сложнее всего - пришлось набирать сучковатых палок и доставать из сундука старый чан. Но ничего другого не оставалось.

В результате у меня получилось нечто вроде чая. Вполне даже вкусного.
Я потягивал травяной настой и мне словно становилось лучше. Или я просто забывал обо всем, что еще ночью никак не могло покинуть мой разгоряченный ум.

Роксаны больше не было на острове. Это имя все еще невыносимо больно выстукивалось у меня в груди, но окружающая реальность отчего-то пустовала.
И тут я ощутил какое-то поганое, скучное одиночество. Мне безумно захотелось написать хоть кому-нибудь.
Кому-нибудь, кто примет.

И это был один человек.
Если не Роксана, то только он.

Я быстро побежал к сундуку, вытащил журнал и начал писать:

"Дорогой Альберт!
Знаю, ты удивлен. Не каждый день можно получить письмо с необитаемого острова, не правда ли? Вот такая вот штука, брат.
Пишу тебе, потому что уверен - ты искал меня. А может быть, ищешь и теперь.
Я помню, тебе не хотелось отпускать меня в то роковое плавание. Ты говорил, что счастье есть, что оно гораздо ближе, чем я думаю.
Вероятно, ты был прав.
Да нет, я даже более чем уверен, что ты был прав.
Мне кажется, я начинаю понимать, где есть счастье.
Оно внутри.
И в том, что я могу написать тебе это письмо, зная, что ты его непременно прочтешь.
Когда-нибудь, где-нибудь.
И поверь - это не последнее мое послание.
Кроме этого вот журнала и Фиделя у меня здесь нет друзей, близких, знакомых.
Общение с тобой согревает мое сердце.
Если мы когда-нибудь еще увидимся, то я непременно расскажу тебе обо всех своих злоключениях, идеях и видениях.
Я еще напишу тебе..."

Внизу прилагался точный адрес проживания Альберта.

Подхватив старую заплесневелую бутылку от вина, я побежал к обрывистому берегу, что располагался неподалеку. Волны были огромными, бушующими и любопытными.
Я осторожно скрутил письмо в трубочку, запихал в бутылку и, закупорив ее какой-то мокрой деревяшкой, что есть силы метнул в море.

Ящик пока еще мне не понадобился.

Я стоял и смотрел, как у самого горизонта играющие дельфины выписывают в прыжках высокую дугу.