В распил

     Бревно едва заметно дрогнуло, нехотя повернулось на другой бок, хрустнуло случайно попавшим на слегу куском пересохшей еловой коры и лениво покатилось дальше к краю эстакады.

 – Лови!...  – крикнул Вовка, перехватывая в руках затесанный еловый кол и провожая взглядом откатывающийся кряж.

 – Взяли. – Успокоил его Николай, скатывая бревно на железный брус тележки. Вовку если вовремя не упредить, до самой пилорамы следом побежит. Старательный.

 Вовка, хотя лет ему было уже далеко за тридцать, все еще ходил бобылем, явно претендуя в скором времени на звание николаевского холостяка.

 В царское время на службу в армию парни уходили на двадцать пять лет. Возвращались домой перестарками. Иным удавалось завести семью, женившись на вдове или одинокой женщине. А которые так и оставались холостыми, в народе их прозвали – николаевский холостяк. 

 В подходящую пору невесты ему не нашлось, а когда миновала пора сиреневой юности, стал парень еще нелюдимее.  Но ни в ближней округе, ни по дальним местам подругу себе не искал.

 Лишь немногим, самым близким соседям проговорился как-то Вовка, что переписывается с одной девицей, и что адрес ее дали ему мужики, когда лежал в больнице с аппендицитом.

 Простота Вовки иногда плескала через край, она же была причиной неустроенности его жизни. А время шло, не останавливалось ни на минуту. Не притормозило  оно и возле его судьбы.

 Чем дальше уходил поезд времени, тем импульсивнее,  нетерпеливее становился Вовка. Обычно покладистый мужик он неожиданно мог загорячиться и вскипеть. Но скоро остывал и, стесняясь своего срыва, виновато улыбался и торопился шуткой загладить нечаянную горячность.

 Повернув лесину удобным к распилу боком, Николай накинул на ее вершину клещи зажимов и стал сводить их, туго закручивая штурвал замка. Зажав бревно, глянул на передний его конец, где Славка уже вогнал в гнездо стопор.

 Николай давно миновал средину своего века. Слегка завял здоровьем. Изредка маялся спиной. Немного ссутулился. Тихий его нрав стал еще спокойнее. Дети его уже завели свои семьи и он не спеша коротал отпущенные ему годы со своей супружницей Маней.

 Славка был самым молодым из них мужиком. Родом был откуда-то с севера, а в соседнем поселке служил срочную службу. Не только испить водицы зачастил он в их деревню. А как вышел ему дембель, женился он на неприметной девчушке - Верке. Первенец их будущих потомков еще под столом пробегал не нагибаясь.

 – Поехали, – не громко проговорил Николай, и оба они, привычно налегая на тележки, двинули их в сторону пилорамы.

 Маленькие колесики тележек проворно заворкотали, выкатываясь по двум полосам легких рельсов. Заторопились, заспешили сделать сколько нужно оборотов, чтобы, не дай Бог, не затормозить ход похожей на таран повозки.

 Разогнав бревно до нужной скорости, мужики теперь вышагивали следом по деревянному настилу свободно, едва успевая за ее ходом. Теперь оно до самой рамы так и пойдет. Вот уже втиснулось половиной своей длины в проем распахнутых ворот. Вот уже миновало их. Пора тормозить.

 Комель очередного бревна плавно подкатил к вершине предыдущей лесины и остановился. Она, затиснутая в беспощадном захвате, словно живая, словно от боли дергалась при каждом взмахе пил. Мелко дрожала и охала. Да что охала, стонала. Но неумолимые ребра катков, жестоко вминаясь в ее кожу, с каждым взмахом стана подвигали ее все  ближе и ближе к роковой черте.

 Семь пил, туго натянутых в раме безжалостно вгрызались в тело бревна. Кромсали его, пластали на тесины. Ритмичный хруст терзаемого дерева смешивался с натужным гудением электромотора, которое заметно сгущалось в моменты, когда в маховике машины таяла энергия размаха. Лампочки в эти мгновения, от слабины силы в проводах слегка притухали.

 Зайди любой человек на любую работающую пилораму, без всяких приборов заметит, что свет в лампах колышется в такт вращения колес.

 Бревно пущенное в распил под безучастными взглядами людей,  гибло в пасти ненасытной машины.
 Вот уже осталась не тронутой всего одна его треть, вот еще меньше и наконец на концевом срезе его, на белой ладони годовых колец, где отпечатана вся его прошлая судьба, хищными рядами заблестели, замелькали острые зубья пил. Все.

 Пора заряжать следующее.
 Пожилой рамщик, Рудольф Августович, заученными движениями двигал рычагами. Он привычно повернул штурвалы вальцов и новое бревно послушно легло в приемные ролики машины.

 Рама работа безупречно. Многое зависело от хозяина лесопилки. Десять лет назад Августович, как уважительно его именовали односельчане, сам задумывал и устраивал эту лесопилку. Предусмотрел все, что можно было построить и пристроить на этом не хитром сооружении.

 Сейчас Рудольф Августович уже достиг пенсионного возраста. Уже был на заслуженном отдыхе. Но мужики по выходным дням звали его напилить тесу на баню, на двор или еще на какую-нибудь постройку. Лучше его никто тесу не напилит. Начальство не претило, он не отказывал. И сегодня без оговорок, надо так надо, согласился распилить Ивану Ильичу телегу леса.

  Приемную эстакаду для бревен Августович срубил чуть повыше рамы, чтобы тяжелые тележки с бревном шли к раме чуть под горку. А пустыми их под новый кряж выкатить трудов больших не стоит.
 В горном деле этот прием именуют уклоном равного сопротивления. Там штреки и квершлаги в толще пород прорубают с таким расчетом, чтобы углевозы с грузом катились чуть под гору, а порожняк тянули чуть-чуть на горку.  Так в оба конца машины ходят проворнее и меньше устают.

 Августович в шахтах не бывал, но врожденная расчетливость и смекалка в любом деле были неизменными спутниками этого пытливого человека. Предки его жили на побережье Балтийского моря. Суровый климат и не простые условия жизни зародили в этих народах умение всякое дело делать расчетливо и основательно.

 Бревно надвигалось на пилы, а по другую сторону рамы выползала очередная охапка пахнущих хвоей досок. Опилки тонкими молочными струйками брызгали в приямок рамы из под каждой пилы и пенящейся лужицей парного молока полнились после каждого распила.

 На другой стороне машины два мужика встречали пакеты досок. Толя разжимал клещи, Иван подхватывал доски за другой конец, придерживал, чтобы не рассыпались, не сползли на пол. И вот они, ухватив распластанную тесину по концам, уже сдвигают ее на штабель тележки.

 Перекидав пакет, мужики зажимают клещами распиленный комель следующей лесины и теперь только переводят дух.

 – Хороши дощечки! – Выкрикивает, пересиливая шум станка, Иван Ильич, оценивающе взглянув на штабель и стягивая с руки уже вымазанную еловой серой рукавицу. А сдернув ее, отворачивается к стене и зажав одну ноздрю, смачно опрастывает другую.

 Ильич тоже пенсионер. Ветеран труда. Живут они вдвоем с его старушкой Ниной, которая всю жизнь трудилась на ферме. Теперь старая доярка мается ногами. Болят суставы рук. Ломит спину. Ходит она как утица, трудно переступая с ноги на ногу и тихонько переваливаясь с боку на бок.

 А Иван плотник. Может быть, в молодости управлял и другие дела, но сколько помнят его соседи он непременный участник всех колхозных строек. Возле дома нагородил уйму дворов и двориков. Кто-то из местных остряков прозвал эту тесноту шанхаем. Прозвание прижилось.

 – Да, хороши, – выждав приличествующую в таких случаях паузу и так же напрягая голос, ответил Анатолий.

 – И на пол и на потолок и на фронтоны хватит. – Продолжил Иван, на всякий случай вытирая руку о тыльную сторону штанины.  – Еще и на обрешетку наберется. –
 –  Баню-то где будешь ставить? –

 – Уже стоит. Разве не видел? – спрашивает Иван. – Неделю как с зятем сруб поставили. – Его удивило, что в деревне нашелся хоть один человек, не заметивший такое заметное и важное для Ивана дело.

 – А я ни к чему. К теще неделю не бывал. Вот и не приметил. – Пояснил свое неведение Анатолий. – Так, где поставили-то? –

 Анатолий жил на Новой улице деревни, в одном из двух двухэтажных  домов. А теща его тетя Надя, ютилась в деревенской избе в старой деревне. Своего хозяйства Анатолий не держал, так – поросенок да курицы. А в любой выходной день бежал к теще, управить скопившиеся дела. Хотя ходил не как на принудиловку, особым рвением не страдал. Вот и теперь…

 – Да рядом со старой баней и собрали. –
 – Там ей и место. –

 Анатолий возрастом был лет на десять моложе Ивана. Проворнее и сноровистей. Про таких мужиков в народе говорят – юркий. А если бы ему вернуть ноги, он бы еще многих молодых за пояс заткнул. Да вот беда, еще парнем пристрастился он на велосипеде гонять. Каких только маршрутов не исколесил? В гонках с настоящими спортсменами участвовал и призовые места занимал.

 А беда приключилась с ним, когда ехал вечером по обочине магистрали. Нагнала его машина. Сплоховал Толя, мало отвернул. И водитель тоже не довернул руль до нужного места. Сшибла машина Толю. Переломала, раздробила ему обе ноги. Доктора кости как могли, собрали. Но лучше, чем с рождения, не получилось. И стал ходить Толя вихляя задом и пришлепывая одной ногой.

 Настырный был. Вместо раздавленного велосипеда справил себе минский мотоцикл и гонял на нем, рождая зависть всех деревенских пацанов и немилость ГАИ.
 Следующая охапка досок, поторопила мужиков.

 Выкатив на место очередной пакет, освободив приемные тележки, они увидели что Августович останавливает машину.

 Маховики ее заметно сбавили обороты. Пилы стали реже метаться вверх и вниз. Дышла все медленнее лягали стан. Наконец рамка с пилами спустилась вниз, медленно затихая попыталась взобраться на верхнюю отметку, но не достигнув ее тихонько сползла обратно. Еще раз кивнула на высоту, но раздумала и упокоилась. Словно оцепенела.

 В большом сарае стало непривычно тихо. Шум машины, волнами ударявший по ушам работников, теперь словно давил на них волнами тишины.

 – Покури, мужики. – Проговорил Августович, обмахивая падерешками толстый чурбан стоящий у стены рядом с небольшой полочкой и тазиком с водой на обитом листовым железом полу. – Тут можно, тут не загорит. – Проговорил он, вынимая из кармана брюк никелированный портсигар и зажигалку. – Хотя и тут осторожка нужна. Как-то раз пожарник хотел меня за эти удобства наказать, а пораскинул умом да и не стал. –

 – Их хлебом не корми… –  согласно посочувствовал кто-то из мужиков. – Нашего брата готовы в бараний рог согнуть. Нет бы начальство драли, так все на мужика стараются наехать. –

 – Начальству досталось.– Продолжил, не обращая внимания на не прошенную поддержку, Августович.
 – Да ну, – удивились мужики.

 – За гору обрезков штраф выписал. Не отвезли вовремя, а завал чуть не выше крыши вырос. –
 – Большой? –
 – Что, большой?  – Не понял Рудольф.
 – Штраф, говорю, большой? –

 – А шут его знает. Он этой «премией» не хвастал. –
 – Барин выручит. Шоферов и трактористов выручает. –
 – Не всех. Мне в прошлом году не помог. – Встрял в разговор Женька-тракторист.
 – И тебя пожарник нагрел? –

 – Нет. Гаист. На трассе. – Пояснил Евгений.
 – Ну, и… –
 – Ну и… выгнал из кабинета. Не шали на дороге… –
 – Он такой. –

 – Смотря под какую руку попадешь… – со значением проговорил Славка, – если под горячую, мало не покажется… –
 – И ты попадал? –
 – Попадал. – Хохотнул Славка.

 – Когда успел? Вроде еще не год работаешь? – Повернулся в его сторону Августович.
 – Да… было дело… – Размазал ответ Славка и скучнея отвернулся от круга, явно давая понять, что он не горит желанием дальше беседовать на эту шершавую для него тему.

 – Пожарники теперь строгие стали. – Пососав в очередной раз мундштук сигареты, проговорил Николай. – В телевизоре чуть не каждый день пожары показывают. То трава, то дома, то притоны…  горят…  –

 – …то дома престарелых. Недавно у скобарей приют сгорел. Опять всех спасти не успели, – поддакнул Иван.
 – Что-то очень часто приюты стали гореть. Смотрят что ли плохо за ними? –

 – Наверное, не смотрят, а присматривают. Властям они как заноза на неудобном месте. А сгорит, и досады нет. –
 – Ну, это ты лишка хватил… –
 – Кто знает… –

 Неизвестно сколько бы еще продолжался этот треп и у какого айсберга бы он оказался на пути, но тут Рудольф Августович затянулся последний раз и, бросив в тазик всхлипнувший в воде окурок, проговорил.

 – Хорош ночевать мужики. Пора за дело. Еще не половину воза пропустили. –
 Мужики суетливо пыхнули по последней затяжке и побросав в воду окурки, разошлись по своим местам.

 Августович, оглядел машину, убедился, что в опасной близости никого нет, нажал кнопку. Пускатель щелкнул, словно боек карабина и слегка загудел магнитом сердечника. Загудел электромотор. Густо. Надсадно. Лампочки в сарае снова подмигнули мужикам. И вот уже, набирая обороты завертелись колеса машины. Задвигались, заплясали бесконечную чечетку рычаги привода и рама с пилами шурша и чуть побрякивая слабиной на холостом ходу засновала вверх и вниз.

 Августович, приподнял приемный ролик, Николай надавил на тележку и новое бревно, оказалось в пасти лесопилки.
 Рамщик повернул рычаг и зажал бревно в барабанах машины. Бревно медленно, но неуклонно надвигалось на ряд нетерпеливо снующих пил. Вот уже первые зубья с нарастающим хрустом врезались в тело лесины. За ними – другие. И пошло…

 Лесина, словно живая, словно от боли дергалась при каждом взмахе пил. Мелко дрожала и охала. Да что охала, стонала. Но неумолимые ребра катков, безжалостно вминаясь в ее кожу, с каждым взмахом пил подвигали ее все  ближе и ближе к роковой черте.

 Анатолий с Иваном вывозили стопы досок на улицу и грузили их на тракторную тележку.
 К концу дня все бревна с приемной эстакады были пущены в распил.

 У выходных ворот сарая стояла тракторная телега, загруженная тесом. Концы шестиметровых досок свисали позади ее заднего борта. Рессоры телеги под гнетом воза заметно осели, особенно задние, на которые приходилась большая часть поклажи.

 – Ну, мужики, за работу спасибо и низкий поклон. Получи расчет. – Проговорил Иван, когда все снова собрались на лавку и неторопливо закуривали. Он выдал соседям причитающиеся за работу сторублевки и присаживаясь на край лавки добавил:

 – А магарыч, как обещал, дома ожидает. –
 Мужики, довольные платой и оживленные напоминанием о скорой выпивке еще старательнее зачадили сигаретами и почти каждый глянул на часы, прикидывая, через сколько минут придет автобус, как доедут до своей деревни и  когда они попадут за стол.

  Навихали плечи и бока они сегодня предостаточно. Натянули животы. Намаяли руки и ноги. Одним словом устали. А какой же русский мужик после тяжелой работы откажет себе в удовольствии уважить нутро и разогреть душу?!

 Автобус прогудел даже немного раньше назначенного времени.
 – Заходи. Садись старатели. – Приветливо встретил их Сеня Ефименков, шофер автобуса.  – Все распилили? – спросил он, кивнув на нагруженную тесом телегу.

 – Все. Все. – разом откликнулось несколько голосов. – Видишь как рессоры просели. –
 – Ну, тогда держись за весло… – Улыбнулся Сеня и выжав сцепление и поворчав коробкой скоростей, подхлестнул двигатель.

 – … чтоб ветром не снесло. – Весело подхватил кто-то из мужиков достаточно избитую поговорку.
 Автобус тихонько переваливаясь на ухабах выбрался на тракт и, миновав поселок центральной усадьбы колхоза, повернул на автомагистраль.

 По дороге ехать намного легче, чем по городу.  В городе на асфальте больше выбоин, перекрестки, переходы, лежачие полицейские, да еще пешеходы…

 А на трассе свободнее. Держись своей полосы, не мешай попутным и встречным, и более или менее благополучно доберешься до нужного тебе места.

 А если бы еще изжить вторую беду России?! Не дороги у нас были бы, а загляденье. Хоть пасхальное яичко до стольного града кати. И опять хочется кивнуть на запад. Умеют люди обустроить дороги так, что там про ямочный ремонт и не слыхали.

 Трескучими русскими морозами наше нерадение оправдать нельзя. А Канада? Едва ли не половина территории за полярным кругом лежит, а дороги на загляденье.

 Нет. Скорее всего эту дорожную беду надобно начинать лечить с беды нашей третьей. Тогда и дороги у нас будут не хуже европейских. А пока… Колеи и выбоины. Не подсыпанные обочины. А настоящий ремонт нагрянет, когда рак на горе свистнет.

 Спустившись к ручью, автобус притормозил и сошел на проселок правым поворотом. Выправив машину на съезде, Семен снова нажал на педаль газа. Покрытая асфальтом полевая  дорога, загибая некрутую дугу, взбиралась на пологий, едва приметный взгорок. Там, на его окате, в версте от магистрали и приютилась деревенька Восход.

 Почему Восход? Все от того, что ее полвека назад переименовали в одно из модных в то время имен космических кораблей.   

 Деревня начиналась двумя финскими щитковыми домиками. Дальше тянулись рубленые, обшитые тесом  избы. За прудом улица плавно поворачивала вправо и так же плавно одолевала небольшой подъем.  Дальний конец деревни, словно подтверждая ее название, тянулся навстречу летним восходам солнышка. А закаты его догорали несколько западнее ее ближней околицы.

 Улица продолжалась насыпной дорогой, которая сразу за домами круто поворачивала на север к недалеким скотным дворам:  большой молочной ферме, телятнику и свинарнику. 

 На южной стороне деревеньки стояли дома каменные: два двухэтажные и десяток  коттеджей. Весь этот новый поселок насчитывал три с небольшим десятка семей. Рядом с двухэтажными домами приютились почта и магазин. Неподалеку от домов глубоко воткнулась в небо черной трубой небольшая котельная, которая обозначала себя с любой точки округи.

 Из деревни почти на все стороны света спешили полевые дороги. Западная достигала соседней деревни Погорелово, минуя три нитки газопровода: «Сияние севера». Восточная дорога застеленная асфальтом, бежала через невеликую лощинку к деревеньке Гальково, до которой ходу было – всего одна верста. Южная была парадным въездом.

  В середине деревни дома стояли тесно. В некоторых местах между стенами соседей не оставалось и трех саженей.

 – Ну, пошли, ребята, перекусим чего Бог послал. – Пригласил Иван Ильич, как только мужики вышли из автобуса. Второй раз  приглашать никого не понадобилось.  Скоро вся сговорчивая ватага вышагивала по деревенской улице к дому Ивана.

 – Пора опять чистить. – Проговорил Николай, кивнув в сторону пруда.
 – Да кому это надо? – Отозвался Славка.
 – Как кому, видишь сколько тины натянуло. Не то, что купаться, скоро и порты ополоснуть негде будет.
 – Часто полощешь? –

 – Не ерничай. А пруд в порядке содержать следует. Не дай Бог, пожар случится или какая-нибудь поганая инфузория заведется. –
 – Да будет вам. Нашли время. – Устало проворчал Анатолий.  – Раньше надо было. –
 – Раньше чистили и штакетником огораживали. –
 – Зачем? – Спросил Славка.

 – Чтобы утки в пруд не лезли. Грязи от них много. –
 – А теперь и уток в деревне не стало, а пруд зарос. –
 – Теперь власть в другие заботы нацелена, не до прудов. –

 – Да угомонитесь ли вы, наконец?!– Уже туже натянул голосовые связки Анатолий. – Нашли время. –
 Спорщики вняли его словам и скоро гурьба миновав невелик подъемчик дорожного полотна и развилку дороги, остановилась перед домом Ивана Ильича.

 Хозяин, отворив калитку, пригласил в дом. Мужики столпились у крылечка и каждый вспомнил, что давно хотел закурить. А коптить такой оравой в избе, да стесняться, да еще больное сердце тети Нины…

 – Ильич, а, может быть, нам в избу не ходить?  –
 – Чего вдруг? –
 – А чего пол топтать, да по табаку за стопкой тосковать? Может быть, где-нибудь на улице приткнемся? Вечер теплый, природа… – предложил Николай.

 – Так, я не знаю… – опешил от неожиданного предложения Иван.
 – И правда, чего зря в избе следить. Давай на воле… – загалдели и остальные мужики.
 – Так может в баньке и того… обмоем углы? – Предложил Славка.

 Тихий вечер второй половины лета еще только начинался. Солнышко  клонилось к закату не торопливо. Словно размышляло: не забыло ли еще что-то важное и полезное сделать для людей. Не обошло ли вниманием итеплом все живое стесненное на этой маленькой планете?

 Еще не вернулись с пастбища коровы, не подняли на дороге тучу пыли и на улице деревни было как в погожий летний вечер: чисто, светло и сухо. Комары в нынешнее лето надоедали только поздно вечером.

 Мужики согласные уважить природу выжидательно поглядывали на Ивана.
 – Так я не знаю… удобно ли… – наверное больше для оговорки произнес Иван.

 – Удобно. – Решительно заключила компания и скоро они уже обходили, со всех сторон осматривали сруб новой бани. Трогали углы, хлопали ладонью по бревнам, гладили.
 – Хороша… хороша банька будет у Ивана. –

 А Иван отправился домой, удивить или обрадовать тетю Нину и помочь собрать все, что надо для такого случая.

 – Вот эту доску положим сюда, а эту поперек а другим концом в окошко, а эту к ним в помощь. Вот вам и стол и сиденье. – Проговорил Анатолий выбирая из кучи обрезки старых досок и пристраивая их в углу нового сруба. Скоро им удалось устроить какое-то подобие стола.

 Появился Иван с увесистой корзиной, а за ним с миской запахнутой полотенцем, семенила, не поспевая, запыхавшаяся тетя Нина.

 Поставила на доски посуду. Критически оглядела нагороду. Усмехнулась. Отдышалась. – Здравствуйте ребята. – Поприветствовала она мужиков. – И чего вам изба наша не поглянулась?  – На улицу выползли… как цыгане… – незлобиво ворчала она,  раскладывая закуски изредка взглядывая на соседей. – А Женька где? – спохватилась она, расставляя чашки с огурцами, помидорами и свежим студнем. 

 – Доски везет. – Отозвался Вовка.
 – Как бы трактор не загнал… – Добавил, пряча усмешку Славка.
 – Чего так? – Подняла голову от посуды тетя Нина.

 –Так он же, это… опаздывать к столу страсть как не любит… – Через паузу объяснил Толя.
 Мужики понимающе кивнули и заулыбались.

 – А вот и он. Слышите? Гонит. – Проговорил Николай, первым заслышав натужное всхрапывание мотора.

 – Да… он… – подтвердил Славка, прислушиваясь к неистовому гуденью трактора. –  По звуку слышу. –
 – Какой звук, – переспросил Вовка, – это настоящий вой. Точно загонит трактор. –

 Скоро к задней постени усадьбы, где стоял сруб новой бани, неистово вереща мотором и лязгая разбитой сцепкой прорвался по сырой луговине старенький МТЗ с тяжело нагруженной телегой. Тракторист  остановил трактор и заглушил мотор. Выскочил из кабины.

 – А они уже тут! Когда успели? – Притворно удивился он, подходя к бане и оглядывая застолье. По достоинству оценив разносолы, оживился еще больше. – На пилораме едва шевелились, а на готовое угощение, как мухи на мед кинулись. – И обернувшись к тете Нине добавил. – Попробовал догнать, да где там. Скачут по улице как табун гнедых жеребцов… –

 – Не догнать ты нас хотел, а обогнать. Первым к столу прискакать. А теперь вот стоять придется. У нас всего пять посадочных мест. Кто опоздал – тому у тумбочки дневалить. – Поддразнил его не совсем еще отвыкший от солдатского говора Славка.

 – А я могу и на жердочке, по петушиному. – Не оставляя шутливого тона и вожделенно взглядывая на нераспечатанные горлышки поллитровок, парировал опоздавший. –  Вот этот чурбак к стене приткну и лучше кресла получится. – 

 – Чего трактор заглушил? А выгружать? – Подступил к нему любивший во всем порядок Вовка.
 – Тут оставлю.  Завтра приду. –
 – Ну, как знаешь. –

 – Подходите ребята. Пора уже и поужинать. – Пригласила мужиков тетя Нина. – Намаялись на работе. Шутка ли, такую телегу тесу напилили. Деду теперь до зимы тесать да приколачивать. Садитесь, не брезгуйте. –

 Мужики чуток помялись для приличия и скоро, подталкивая друг друга, расселись за столом. Уселся на персональный чурбак и Женька.

 – Ешьте студень ребята. Много наварила. Еще принесу. Пироги с луком да с яичками. Мой дед с яичками страсть как любит. –

 – Особенно с яичками, – добавил едва заметно ухмыльнувшись каким-то своим забытым мыслям Иван. Разлил по рюмкам водку. Оглядел застолье  – не пропустил ли кого, поднял свою рюмку и пригласил:
 –Ну, давайте соседи выпьем за доброе дело. А зимой париться приходите. –

 – Спасибо за приглашение.  – Вразнобой ответили мужики, но дружно и залпом опрокинули рюмки.
 – А ты? – повернулся Иван в сторону хозяйки.

 – Не-не. – Решительно проговорила тетя Нина. –  Голова сегодня чего-то болит. И давление скачет. Вы вечеряйте тут, а я пойду, прилягу. –  И повернувшись к Ивану добавила. –  Чего занадобится, прибежишь. Хорошего аппетита вам, соседи. –

 – Приветливая у тебя хозяйка, Иван. – Глянув в след удаляющейся бабушке, проговорил Евгений.
 – Да. Не обижаюсь. –  Согласился с ним и потянулся за ломтем хлеба Иван.

 – Хозяин, а покурить в новой бане можно? – раздался в случившейся за столом тишине голос Славки.
 – Нужно. –

 – Не успел за стол сесть, уже за сигарету. – Упрекнул его Николай, цепляя на вилку ломтик соленого сала. – Закусил бы лучше.  Видишь, какое сало доброе. –

 – Какие хозяева, такое и сало. – Не преминул ввернуть в беседу свое философское заключение Вовка.
 – Не сало, а окорок. – поддержал похвалу Женька.

 – Это что… Это, ребята, разве окорок?  Мы когда из концлагеря вырвались… вот тогда окороками едва не объелись. – 

 – Ну ка, ну ка… – пододвинулся к нему Анатолий, – расскажи. –
 – Расскажи. Расскажи… – поддержали Анатолияи остальные мужики.
 – Давайте сначала по чарочке пропустим, а уж тогда и поведаю. –

 Мужики разом задвигались на тесинах, усаживаясь в застольный порядок, а потом так же дружно вознесли наполненные Иваном рюмки.

 – Эх! Х-х-ор-р-р-оша, стерва! –  С чувством выдохнул Славка и потянулся за огурцами. Ухватил за кончик, макнул в плошку с солью и аппетитно захрустел.

 Николай выудил из блюда мясистый кусок прошлогоднего груздя и слегка отряхнув его о край излишки сметаны, осторожно потащил к сложенным сковородником губам. Достигнув нужного места, энергично втянул воздух и скользкий груздь благополучно достиг цели.

 – Ловко ты с грибами управляешься. –
 –Лесовик, – похвалил Славка.
 – Это за столом. – Хохотнул на другом краю стола Вовка.

 – Его и в лесу никто не опередит. – Вступился за Николая Женька. – Еще первые опята не появились, а он уже по кустам да пенькам рыщет, строчки высматривает. –
 – А про окорок-то забыли… – напомнил Славка.
 Мужики повернулись к Ивану.

 – ???...  –
 Он на минуту задумался, вспоминая и заново переживая давно пережитое. Кашлянул в кулак и сдавленным голосом заговорил.

 – Пацанами нас немцы переловили, кто не успел в лес сбежать, да и в лесу тоже полицаи выслеживали. Запихали в вагоны и свезли в неметчину. Там к помещикам в батраки определили. Мне повезло. Не лютый немец оказался, но вредный. Ох, и вредный! Толстый. Насмешливый.

 «Russich swein » ( Русская свинья ) – говорил. Тычет на меня пальцем и лает: «Du, ist russich swein!» ( Ты есть русская свинья ). А сам гогочет, словно гусь лапчатый, короткими ручонками по толстым ляжкам хлопает. И опять хохочет. Щеки жиром лоснятся, трясутся как у хряка годовалого, а у тебя от голода живот подсох и в глазах мурашки мечутся… –

 Иван на минуту замолк. Потянулся к пачке примы и закурив сигарету, пыхнув в сгущающийся воздух синей струйкой дыма, потупился и продолжал неторопливо разматывать залежалый клубок своих не веселых воспоминаний:

 – Иной раз так допечет, что стоишь и едва сдерживаешь себя, чтобы не размозжить эту жирную морду…–
 – Ну и вдарил бы! – Забыв философию, досадливо выкрикнул разогретый водкой Вовка.
 – Да где вдаришь… До вечера эсесовцы и вздернут. А дома мать-старушка. Да три сопливых сестренки. Батьку-то в первый месяц войны убили… –

 – А убежать?... – сглотнув слюну, уронил Славка.
 – Разве убежишь? – Горько проговорил Иван, – С берегов Рейна, куда нас загнали, домой бежать, всю Германию надо одолеть. Да еще Чехию и Польшу. Это же тысячи верст и везде оккупанты. А куда ты сунешься, если ни слова по ихнему не знаешь? Некоторые пытались… Ловили. Собаками травили. Сгоняли нас со всех ближних  ферм. Вешали… –

 – Да… хлебнул ты лиха Ильич. – Сочувственно уронил Женька.
 – А окорок? – Осторожно напомнил Славка.

 – Окорок потом был. Как наши с американцами стали Гитлера в клещи брать, немец добреньким сделался. Про травлю забыл. Если мимо идет, по спине похлопает и голубем воркует:
  « О! Russich, qut! Карашо… ( Русский, хорошо! ) » Выучил, подлец, как приспичило хоть одно хорошее слово по нашему.

 А тут американцы на танках нагрянули. Нас несколько десятков собрали в бывший концлагерь да и видимо забыли про нас. Сидим в бараках за решетками как куры в клетках.  День, два сидим. Третий день пошел… Голодаем.
 И тут ребята прознали, что неподалеку имение осиро
 тело. Хозяева сбежали. Ночью выбрались мы из лагеря и айда на промысел.  А в доме, скажу я вам, чего только нет! Богато жил барон. Все бросил. Заскочили мы в хоромы барские и хотя сумрачно было, рты поразевали. Такого богатства сроду не видывали.

 Ну, на вещи нам некогда было дивиться, запомнил только что у стены часы стояли. Редкой красоты часы. В деревянном футляре изумительной резьбы, дверка стеклянная и ростом они чуть не до потолка. С гирями на цепях.

 Но нам не до того было. Ринулись в погреба, а там еще богаче. Какой только там жратвы не напихано. Полки ломятся. А окорока на крюках висят… Кто что ухватил, тот то и волок. Отъедались мы там, ребята, за все лихие годы. –

 Иван затоптал окурок. Прокашлялся. И спохватившись и как-то виновато глянув на застолье, принялся наполнять рюмки.

 – А что, Ильич, за войну что ли так разбогател немец? – Наблюдая за хлопотами хозяина, проговорил Николай.
 – Говорили, что они так с испокон веку живут, веками наживают. –  не отрываясь от дела, отозвался Иван.

 – Где же берут столько? – Удивился Анатолий. – У нас и войны уже больше полсотни лет как не бывало, а все от получки до получки тоскуем. И ни на то, не на другое не хватает. –

 – Работать надо как следует, будет и прибывать, – выпалил подхваченную где-то оговорку Вовка.
 – Да уймись ты со своей работой. Хоть с утра до утра вкалывай а кроме « ордена горбатого » ничего не получишь. И такого достатка нам вовеки не видать! – Горячился Женька.

 – Отчего? – Не вытерпел Анатолий.
 – Уклад жизни у нас неудачный. – Раздумчиво проговорил Николай.
 – А чего в нем не так лежит? В укладе-то твоем… – повернулся к нему Анатолий.
 – Да многое. –

 – Ну, например? –
 – У них на тысячи человек один чиновник, а у нас на сотню их десятки насажено. И всех кормить надо булками с маслом, а то воровать начнут. –

 – И так воруют. Вчера по НТВ целый вечер казали, – спешил Вовка досказать громкую  новость. Волновался. Едва не брызгал слюной. Махал руками. Торопился удивить. – Заместителя мэра Владивостока забрали! Взятки брал зараза! –

 – Этим теперь никого не удивишь. – Откликнулся Николай. – Запад почему чистоплотнее в этом деле живет, потому что у них чиновник – слуга гражданина, а у нас наоборот, гражданин – слуга чиновника. Ты еще к нему на порог не ступил, а уже перед ним словно виноватый.

  Так до Советской власти было, так и теперь стало. Только теперь их целая свора, а наглость в них ни с чем не сравнима. Верх они снова держат. В этакий социальный клан свились. Им совершенно без разницы – какого цвета флаг над державным кораблем, им лишь бы к сочному месту присосаться.–

 – А где-то в Сибири на праздник выписали туземцев из Африки. С барабанами. С девками! То-то была бы потеха. –  снова не утерпел Вовка.
 – И что, плясали? –
 – Не успели. В Кремле узнали… –

 – В Кремле порядок соблюдают. По России строгие указы шлют. – уронил Анатолий.
 – А что толку?! – Воскликнул Женька. – Указ напишут, программу объявят… а чиновники опять все под себя подомнут. Под свои интересы. Им на народ начихать. Лишь бы самим было тепло и мягко. –

 – Говорят, при Сталине чиновников на весь Союз было полмиллиона столов, а теперь на одну Россию полтора миллиона. – Не преминул высловить наболевшее и Славка.
 – И все сосут. – Подхватил Женька.

 – В Москве начальник милиции несколько человек из нагана ранил, и сколько-то убил. Пьяный. – Продолжал удивлять соседей Вовка.
 – Вот до чего дошло. –
 – Ребята, вино стынет..  – неторопливо напомнил Иван.

 Мужики, как бы ни горяч был их разговор, под магическими словами Ивана утихли и принялись поправлять едва не забытое дело.
 – А еще в телике казали про…–
 – Да ладно тебе. – Цыкнули на Вовку. – Дай людям закусить. –
 Вовка утих.

 За столом установилась согласная тишина. Мужики, уставясь в ближний к себе край стола, сосредоточенно жевали закуски. Прожевав очередную порцию, взглядывали в нужную посудину и выудив из нее что желала утроба, снова принимались неторопливо жевать. Хрустели огурцами, скрипели луковыми перьями, причмокивая жевали грузди, расслабляли челюсти, поглощая податливый студень.

 Солнышко все дальше уходило за горизонт. Отблески его лучей неумолимо меркли в остывающем зареве заката. Сумерки все настойчивее напоминали о себе. В углу сруба становилось темно.

 Иван сходил в дом и вернулся с фонарем. Бросил на противоположный угол сруба рейку, к ней привесил на обрывке проволоки  летучую мышь.

 Фотоны света крохотинками светлячков просочились сквозь экран стекла и осветили пристанище. Крупные тени, похожие на силуэты мужиков зашевелились на стенах обжитого угла. Задвигались. То смыкались в один бесформенный контур, то отшатывались друг от друга обозначая на округлой боковине бревна неестественно растянутые черты человеческих голов, лиц, затылков, совершенно не похожих на силуэты мужиков.

 Николай первый положил вилку. Затих на минуту, словно прислушивался к томлению пищи в недрах утробы. И видимо решив про себя, что дело сделано ладно и основательно, потянулся за сигаретой. Чиркнул зажигалкой. Пыхнул струей дыма. Тень на стене тоже закурила.

 – Всякая власть перед народом своим хитрит, а нынешняя без всякой меры. – Выпустив дым, снова вернулся он к прерванной теме разговора.
 – Да глупая она, глупая! – Снова загорячился Вовка. – Не видит чего у нее под носом творится. Взятки. Поборы. Откаты. –

 – И все это на плечи мужика ложится. – добавил Женька.
 – Как это? – Не понял Славка. – Если, допустим, бизнесмен дал миллион чиновнику или бандиту, так он же этот миллион из своего кармана достал. –

 – Правильно, – согласился с ним Николай, – а потом на товары и услуги цену удвоит и два миллиона наварит. Один за трату, а другой себе за испытанные волнения. И все это с нас по червонцу, по стольнику сбреет. –

 – Ющенко на Украине ГАИ отменил. Да, только ничего из этого не вышло. Пришлось снова собирать, да по постам расстанавливать. – Снова кинулся удивлять мужиков Вовка.
 – Тоже лютовали? – вскинулся Женька.
 – Не то слово. –

 – Говорят с Нового года снова тарифы прибавят.
 – На свет? –
 – На все: на жилье, свет, газ, воду…–
 – …воздух. – подсунул иронию Вовка.

 – Им только разреши, они бы и воздух, полторашками продавали. – Пристукнув по столу зажатой в кулаке вилкой, сердито проворчал Славка.

 – На этом свете лютуют, да уже и на тот свои лапы тянут. Преставится человек, а они за похороны такие цены загнули, что покойники в гробу едва не вздрагивают. И не обойдешь ведь сволочей, им же и поклонишься. Ритуал-сервис называется… – Глухо проговорил молчавший до сих пор, самый старый из компании, Иван, видимо предчувствуя что не за горами то время, когда и за его прах выломят немыслимые поборы.

 – Да командиры наши ненравильную линию ведут несправедливую, – загорячился Толя, – Все, что в хозяйстве державы издержано и изношено, на плечи населения повешено. А все, на чем барыш растет, буржуям подарено.

 Истлевшие котельные, гнилые водопроводы, жилье обветшалое – это наша забота; а нефть, газ, металлы, лес, за что звонкая монета сыплется – это буржуи делят. – Заволновался и Славка.
 – Попробуй, к примеру,  бельгийцу или французу на чего-нибудь цену на один-два процента превысить!? Они завтра улицы миллионной толпой запрудят. Переполох на всю Европу устроят.

   А у нас сделают на половину дороже, а мы только рты разинем, да ненужное место почешем. Вот нас и дерут.  Особенно крестьян. А мы только хныкаем. – Словно упрекнул соседей Николай.
 – А ведь ты сейчас тоже хныкаешь. – Поддразнил его Толя.

 – Я то? – Удивился Николай. – А кто на площадях губернии и престольной правительство материл? Публично! Ты что ли?! – едва не выкрикнул Николай.
 – А что толку? – тут же подрезал Славка.

 – Толку мало. Потому что верхушка наших профсоюзов карманная. А главный наш поводырь смотри какую шею отъел…  А уши? Наглухо салом затянуло. Разве он простого мужика услышит? Нужду его почувствует?  –

 – И что ты предлагаешь? – снова спросил Славка.
 – А я и раньше это предлагал, да разве до всех мест с моего насеста докукарекаешься? – Горько усмехнувшись, заключил Николай и продолжал – Если где притеснили селян сверх дозволенного, надо всем миром к дороге идти и за обочиной взявшись за руки, цепью вставать. Где покрупнее дорога, там и вставать. –

 – И до чего достоишься? – Не вытерпел и Евгений.
 – До чего ты достоишься, мне не ведомо, а Прибалты этим способом в свое время суверенитет без единой капли крови добыли. По берегу всей Балтики стояли. Тысячами. Десятками и сотнями тысяч. –
 – Так они всем миром выходили на дороги.

  А у нас? Когда крестьяне на митинги протеста собирались, рабочие на нас пальцами как на больных показывали и с нами не пошли. Пятой колонне удалось наш нерушимый Союз Серпа и Молота разрушить. В разгон нас пустили. Как мы сегодня лесины крушили, так и нас тогда в распил пустили… В распил… Понимаешь?!... В рас-пил!… –

 – А может быть так-то и лучше? – В наступившей тишине задал вопрос, ни к кому не обращаясь, Вовка.
 На его вздор никто не обратил внимания.

 – Все власть ругаем… а сами-то хороши? – Подал голос Николай. –
 – А что мы? Мы законов не пишем. Наше дело исполнять. А на государевы дела ученые люди есть,  – забубнил в углу Славка.

 – А где они теперь наши ученые-то люди? Они – совесть народа. Им на правильный путь общество направлять. А наши чем заняты? – Втиснулся в спор Анатолий.

 – Уж не ты ли им мораль читать собрался? – Уставился на него осоловевшими глазами Славка. 
 – А ты замечал, на ком нищие подаяние собирают? – Не удостоив его ответом, выкинул следующий вопрос Толя.

 – Кого встретят, у того и побираются. – Загалдели в углу мужики.
 – Э… нет, братцы! Нищие только со здорового населения подаяние берут. А наши лекари – с калек, а просветители – с недоумков, а столоначальники – с бедолаг. И только шпана подзаборная порядочнее их всех себя ведет...  она ущербный народ не трогает, а буржуинов щиплет. Рэкет – называется. – Придавил перепалку суровой репликой Анатолий.

 – Что же… это по твоему выходит, что шпана у нас совестливее ученых людей, а трудовая прослойка срамнее шпаны??... – разинул рот кто-то из мужиков.

 – Ну, вот уже и до крамолы доспорились. Хватит вам. Вон уже Полярная звезда давно спать велит. – Кивнул на звездное небо Николай. – Давайте ка на посошок, да и по домам. –
 И первым показал соседям пример.

 – В распил… шпана… звезда… – пьяным вызовом гудело над срубом новой бани. Глухо аукалось в прогонах сонной деревни. Без следа таяло за околицей.

 Мужики, словно раскаленные в горне подковы, медленно остывали от спора. Допили вино, зажевали его остатками трапезы. Поблагодарили хлебосольного хозяина. На прощание дружески хлопали по плечу и спине Ивана. Кто - то лез целоваться.

 Пошатываясь и запинаясь на ровном месте, побрели по темной улице тихой деревеньки.



Фото автора.