Смертный грех

                Смертный грех.


 Задождило к вечеру, ох как задождило. Грязно одетый человек встал со своей лежанки, устроенной на теплых трубах отопления, и хромая подошел к маленькому подвальному окошку. Глядя сквозь заляпанное грязью стекло, он вначале обрадовался бушующей непогоде. Порывистый северный ветер, как разозлившийся упрямый ребенок, срывал с мокрых деревьев остатки листвы и зло бросал их горстями на мокрый асфальт. Низко нагибаясь, словно кланяясь ветру, укрываясь от него согнувшимся в дугу зонтом, мимо прошла женщина.
«Еще немного, и можно будет идти», - решил человек, направляясь обратно к своей лежанке. Перебирая нехитрое содержание объемной, без замка-молнии, потрепанной сумки, он, обдумывая план предстоящих действий, вдруг вспомнил о себе самом. О том, что сейчас ему придется покинуть этот теплый, пахнущий крысами и фекалиями подвал и выйти наружу, под пронизывающий до костей холодный ветер, вперемежку с ледяным дождем.
 Содрогнувшись от этой мысли, он все же решительно вытряхнул все незамысловатое содержимое сумки на лежанку. Казалось бы, несвязанные между собой никакой логикой предметы, были простой грудой мусора. Но нет. Каждая вещь, каждая тряпица, прежде чем попасть в нее, была тщательно осмотрена и обдумана и только после этого уложена в эту сумку. Сумку, что была для ее хозяина всем; и кухонным и платяным шкафом одновременно, и буфетом для временного хранения хрупкого стекла, и …, впрочем, можно еще долго перечислять, чем была она – сумка эта, для своего хозяина, а можно просто сказать: Она была для него домом. Простым, удобным домом, который можно в любой момент просто взять и перенести с собой. Проследив краем взгляда за покатившимся и упавшим за трубы маленьким, круглым, отломанным от женской пудреницы зеркальцем, человек нагнулся, желая достать его, но передумал. Со словами: - Потом достану, - он выпрямился, и, взяв в руку пустую сумку, быстро, насколько позволяла его хромота, решительно двинулся к выходу.
 
Ветер бушевал. Его порывы толкали в спину настолько сильно, что измученные ревматическими болями ноги едва успевали переступать.
- А, ведь назад придется идти против ветра, - громко и сердито сказал человек. Он давно научился говорить сам с собою. Многолетнее одиночество научило его всему, в том числе, и размышлять вслух нисколько не обращая внимания на окружающих. Ему плевать было на них, этих сытых, вечно снующих по своим делам людей. Неспешно, но всегда целенаправленно, он проходил мимо, не замечая их бестолковой суеты. Они не были ему интересны, так же как не интересны были фасады  зданий, рекламные щиты, деревья, рассаженные в строгом порядке, журнальные киоски, и прочие никчемные предметы городского ландшафта.
 Предположение о том, что назад придется возвращаться против ветра, чрезвычайно огорчило человека, но все же, не изменило его намерений.
 В глубоких сумерках он подошел к недостроенному зданию церкви. Освещенная уличными фонарями она, несла на своих белоснежных стенах устремленные ввысь золоченые купола. Прохожих не было, всех разогнала непогода. В ста метрах от здания церкви, по краю тротуара, на небольшом постаменте стоял деревянный, украшенный затейливой резьбой, ящик для пожертвований на строительство храма. Это и была - та, конечная цель, к которой сквозь непогоду, шаркающей нетвердой походкой шел человек.
 Она - скарбница эта, давно уже привлекала его внимание. Удивляло то, как опускали туда прохожие свои деньги. Разные люди бросали разные деньги. Кто-то бережно опускал затертые  мелочные бумажные купюры, кто-то – небрежно купюры покрупнее, а кто-то.… Вот этот сегодняшний «кто-то» и явился катализатором его действий. Незадолго до полудня, проходя мимо, он увидел, как напротив церкви остановился шикарный автомобиль. Неторопливо открылась задняя дверь автомобиля, и оттуда так же неторопливо вышел изысканно одетый пожилой мужчина. Медленно и сановито он подошел к скарбнице, и, достав привычным жестом из внутреннего кармана пиджака пухлый бумажник, небрежно вытащил из него стодолларовую купюру.
 «Неужели бросит?» - подумал стоящий поодаль человек. И еще он подумал о том, что сто долларов это огромные деньги.
 Мужчина из автомобиля, не задумываясь опустил в ящик купюру, трижды перекрестился, глядя на золотые купола церкви, после чего, посмотрев на дорогие наручные часы, направился к поджидавшему его авто.
 Зачарованный произошедшим действием, человек, наблюдавший эту сцену со стороны, еще долго стоял невдалеке от резного ящика. Решение похитить содержимое скарбницы пришло мгновенно. Он готов был прямо сейчас совершить кражу. Но был день, и были эти без конца суетящиеся прохожие, и был страх. Страх за то, что эти никчемные люди поднимут шум, и отнимут у него то, что он уже по-праву считал своим. Чуть позднее возникло другое чувство. Его обуяло волнение. Он стал волноваться о том, что настоятель храма вдруг возьмет да и изымет сегодня его деньги из ящика. В страшном беспокойстве он стоял поодаль от скарбницы, стоял до тех пор, пока нестерпимо не  стали болеть ноги. Ковыляя обратно к себе в подвал, человек мысленно молил Бога о том, чтобы тот никоим образом не допустил этого. Молил, абсолютно не понимая, что просит  того, - у которого же сам собирается совершить кражу.

 И вот теперь, озираясь, он стоял возле заветного ящика. Чувства стыда или совершаемого греха не было.
- Богу деньги ни к чему. Деньги людям нужны, а Богу – нужна вера, - по привычке, вслух убежденно произнес он.
 Сорвать маленький, скорее для проформы повешенный на крышку ящика замочек казалось, не составляло большого труда. Но подергав  замок, и убедившись в том, что рукою его не сорвать, человек, торопливо полез в карман за ножом.
- Что делаешь, богохульник! – услышал он громкий окрик со стороны церкви. Подняв глаза, он увидел стоящего у входа в церковь и грозящего ему перстом настоятеля храма, отца Александра. Первым было желание бежать, бежать, как можно скорее, но вид зеленой заветной купюры, изгнал из него страх. Отмахнувшись от настоятеля рукой, он принялся энергичнее ковырять ножом замок.
- Изыди прочь нехристь, - громко прокричал настоятель и, переваливаясь на пораженных артритом ногах,  опираясь на крепкую трость, решительно направился к похитителю.
 Затравленно поглядев на разгневанного священнослужителя, человек отбросил в сторону никчемный нож, и в последнем отчаянном порыве обоими руками схватил скарбницу. На его удивление она оказалась не прикрепленной к постаменту. Ухватив непосильный для себя груз, человек изо всех сил бросился прочь.
- Стой изверг, стой! – услышал он вслед вопли отца Александра.
- Ну, как же, как же, сейчас я тебе стану, - задыхаясь от тяжкой ноши, вслух прохрипел человек, продолжая удаляться от преследователя. Было тяжело, было страшно. Уже поплыли в глазах фиолетовые круги, но человек не прекращал движения. Шатаясь от изнеможения, он уходил от преследователя, изо всех сил прижимая к груди и животу украденную скарбницу.
 Еще днем он наметил для себя путь к отступлению. Рядом, рукой подать, с микрорайоном был пустырь, большой, непосещаемый в это время суток людьми пустырь. Боясь быть настигнутым человек, насколько хватало сил, стремился укрыться в его спасительной темноте. Он уже почти достиг желанного места, но в это время удар, сильнейший удар под левую лопатку, опрокинул его  наземь. Теряя равновесие одновременно с угасающим сознанием, он, не выпуская из рук жертвенную скарбницу, путаясь, произнес: - Бог…  попутал.

 Отец Александр, задыхаясь от быстрой ходьбы, спустился в подвальное помещение храма, где временно, до окончания строительства, проходили службы. Пройдя в маленькую ризницу, он присел на стоящий у стены стул и взял в руку лежащий на столе телефон.
 Бодрый голос дежурного райотдела милиции сообщил о том, что его слушают. Дрожащим от волнения голосом отец Александр рассказал дежурному о покраже скарбницы. И уже менее чем через двадцать минут к церковному зданию подъехала машина патрульно-постовой службы. Коротко расспросив приметы, группа выехала на розыск преступника, оставив отца Александра одного, в его горестных размышлениях о грехах человеческих.
«Господь любит всех» - думал отец Александр, стоя подле Деиуса - иконы с изображенными на ней Богородицей, Спасителем (посредине) и Иоанном Предтечей.
«Любит оттого, что все люди - дети Его. И праведные и неправедные. И алчущие и жертвующие. И виноватые и невинные. На всех распространяется любовь Его и милость. Так от чего же люди отворачиваются от Того, кто дарит им любовь свою? Отчего живут в грехах? Что еще нужно человецам для любви к Создателю своему? Неужели мало человеку дано Господом? Ведь Он даровал жизнь людям. И, как можно не любить дарующего жизнь тебе!».
Он поднял взгляд на икону. Суров был сегодня взгляд смотрящего на него Христа. С жалостью и укоризной глядела Богородица, словно спрашивала отца Александра о умении прощения, и так же, словно, упрекая его в этом грехе, смотрел на отца Александра, Иоанн Предтеча.
 Горестные размышления отца Александра были прерваны появлением в храме работников милиции. Сняв головной убор и подойдя к стоящему у аналоя священнику, старший группы произнес: - Нашли батюшка вашу пропажу.
- А, укравшего ее нашли? – с надеждой на то, что похитивший скарбницу бросив ее убежал, спросил отец Александр.
- Нашли.
- Где же он?
- В машине.
- Взглянуть и поговорить с ним можно?
- Посмотреть можете, а поговорить вряд ли.
- Отчего?
Старший группы ничего не ответив, пожал плечами.
 Преодолевая боль в суставах, опираясь на трость, настоятель церкви с трудом поднялся наверх по лестничным ступеням, и вышел во двор храма. Увидев стоящий неподалеку УАЗик, он направился к нему.
- Открой, - приказал старший группы сержанту водителю. Тот послушно открыл задние двери и включил освещение. Вспыхнувший свет в салоне заставил отца Александра на мгновение прикрыть глаза. Открыв, он увидел лежащего на полу человека в грязной одежде. В головах у того, как памятный знак на могиле, стояла похищенная скарбница, а рядом с телом лежала большая сумка с расстегнутым замком-молнией.
- Кто он? – тихо спросил отец Александр.
- Бомж, - последовал короткий ответ.
 Горячей волной прихлынула кровь к голове священника, и застучало в висках. И стало ясно, отчего  так осуждающе минуту назад, глядели на него иконные лики. Перекрестив покойника, он тихо произнес: - Прими Господи душу усопшего раба твоего.
 Имени он не назвал, ибо тот, уже давно был человеком без имени.