Свобода, равенство и братство

                Содержание
  1. «Революция есть дело Неведомого»
  2. Девяносто третий год


                1. «Революция есть дело Неведомого»

  1793 год –  критическая точка Великой французской буржуазной революции, революции, которая нанесёт  смертельный удар феодализму и монаршему произволу во Франции и провозгласит принципы буржуазно-демократических свобод («Декларация прав человека и гражданина», 1789 г.), выдвинет  великий лозунг, объединяющий человечество: «Свобода, Равенство и Братство!».
В этот год народное восстание во Франции  привело к власти якобинцев. По их инициативе  была принята новая демократическая конституция, провозгласившая республиканский строй.
Но 1793 год – это ещё и контрреволюционный мятеж в Вандее , обострение гражданской войны во Франции.
  По словам республиканца Симурдэна – героя романа Виктора Гюго «Девяносто третий год» - «93 год – это война Европы против Франции и война Франции против Парижа…»
 Разумеется, Париж  тоже Франция – новая Франция!..

   В наше время, духовной реакции и всеобъемлющих иллюзий, извращается  само понятие революции, которая ассоциируется у миллионов потребителей  благ современной цивилизации лишь с насилием и «морем крови», либо с какими-то «цветными революциями», утрируется понятие свободы.
Современный лозунг буржуазии: Свобода, прибыль и богатство!
Победившим стало никчёмной обузой то давнее: «Равенство и Братство!»

  На нравственно-философских вопросах социальной революции я хочу здесь остановиться, в этом мне поможет последний роман великого французского писателя Виктора Гюго «Девяносто третий год».

  В романе в лице двух основных персонажей представлены две непримиримые силы, две вершины противоборства: с одной стороны вождь восставшей Вандеи маркиз де Лантенак, с другой посланник Конвента, республиканец Симурдэн. Оба фанатично преданы своим идеалам, полноправные организаторы и вдохновители враждующих сторон, оба сторонники насилия и беспощадного террора.

Автор не принимает целиком ту или иную сторону противоборства, не даёт однозначных оценок революционного либо контрреволюционного насилия, в этом величие романа, поскольку есть ещё и третья вершина, которую у Гюго попеременно олицетворяют Говэн, мать и её трое младенцев, «божественная красота» природы, Бог … В этой «третьей силе» приближение к истине, к объективности.

  Но истина и объективность, подчас, проявляется в нереалистичности  происходящего:  герои романа совершают не вполне мотивированные, «нелогичные» поступки.
Так маркиз Лантенак, только что едва избежав гибели или плена, решает спасти от огня троих детей простой крестьянки, отдавая себя в руки республиканцев.
«Никогда ещё, ни в одной битве так явственно не проступал лик сатаны и лик бога.
И ареной этой битвы была человеческая совесть. Совесть Лантенака…»

  Такова мотивация и таков высший смысл этого невероятного, чудодейственного пробуждения человеческой совести!
Ведь какими бы неумолимыми не были обстоятельства, какой бы непреклонной не была логика, увлекающих массы людей событий, ничто это не преуменьшает значимость каждого индивидуального нравственного выбора.

  И если в душе человека является Бог, то, пожалуй, это происходит не через желания и мысли, а через его совесть.
К сожалению, нравственная отзывчивость как высшая форма  духовного единения неадекватно воспринимается в «благопотребляющее» нынешнее время.
У людей всё реже пробуждается Совесть.
Многие вообще очень плохо понимают, что Это такое.

    Великодушие и самопожертвование Лантенака вызывает вихрь мыслей в голове Говэна – командующего противоборствующих республиканских войск:
«Что его ждёт, этого человека? Гильотина …
Ответить на акт великодушия актом варварства!
Так унизить Революцию!
Так умалить Республику!
В то время как этот старик, проникнутый предрассудками, поборник рабства, вдруг преображается, возвращается в лоно человечности,- они, носители избавления и свободы, неужели они так и не вырвутся из рутины гражданской войны, не отвергнут кровопролития, братоубийства?..»

  Но великодушие тоже имеет свою меру. Если великодушное помилование и освобождение одного человека приведёт к страданиям и гибели множество других людей, насколько ценно такое великодушие?

  Сам Лантенак без долгих раздумий приказал расстрелять – за халатность – канонира, не закрепившего тщательно орудие на палубе корвета, наградив того перед смертью крестом Святого Людовика – за самоотверженность при «укрощении непокорной каронады», тем самым  соизмерив ценность единичного человеческого раскаяния и преображения и реальный и потенциальный урон множеству людей, добивающихся определённой цели.

   И всё же, - революционная борьба, помимо всего прочего – это ещё и борьба великодушия! И «отказаться» от такой борьбы , подчас означает «примириться с поражением» .
Ведь помимо затверженной, излюбленной многими «формулы» гражданской войны : «брат на брата» , справедлива и иная: «брат за брата»! Причём  «братство» как символ революционного сплочения  вовсе не подразумевает  кровные узы.
Впрочем, есть примеры и непосредственного проявления великодушия и братства:
так Огюстен-Бон Робеспьер – младший брат Максимильена Робеспьера и его единомышленник – добровольно пошёл на казнь, разделив участь брата…

Нравственные колебания Говэна между желанием проявить великодушие и «сохранить семейные узы» (Лантенак двоюродный дед Говэна) и ответственностью перед родиной («Да … А Франция?») толкают его на встречу с арестованным Лантенаком.
На Говэна обрушивается шквал упрёков далёких от «защиты идеи человечности»:
«Надеюсь, вы  не потребуете, чтобы я провозгласил : Свобода, Равенство, Братство?..
Права человека! Права народа!
Да всё это яйца выеденного не стоит: всё это глупости и выдумка, прямая бессмыслица!.. Вам, сударь, угодно быть идиотом, вам не терпится стать ровней моему конюху…»

Говэн молча выслушивает язвительные нападки этого, стоящего у края могилы, узника и … выпускает Лантенака на свободу.
Говэн совершает трагическую ошибку и раскаивается в совершённом:
«Я дал свободу палачу родины. Я виновен».
Суд (два голоса против одного) приговаривает его к смерти.

  «В Турге было воплощено целых пятнадцать столетий : всё средневековье, вассалы, крепостничество, феодализм, а в гильотине – только один год – девяносто третий; и эти двенадцать месяцев весили не меньше, чем пятнадцать веков.
Башня Тург – это была монархия, гильотина – это была революция …»

  Но революция была воплощена не только и не столько в гильотине, сколько в самом Говэне как в одном из лучших представителей революционной Франции.
Спрашивается, во имя чего гибнет Говэн?!
  Если революционный закон бросает на плаху не смертельного врага, а оступившегося революционера, талантливого военачальника, если такой закон не способен прощать, не ведёт ли он на эшафот и человеческую Справедливость? И не упадёт ли нож гильотины точно также впоследствии и на Свободу? На Равенство и Братство?..

  Суровый «революционный закон», если он не воспринимает, а отторгает проявления нравственного саморегулирования народа, вместо осуществления справедливости может означать совершенно противоположное.
   Лишь тонкая грань отделяет революционную законность (как , впрочем, и иное – жёстко правовое регулирование) от «невеликодушия» тирании.
   Нравственное развитие и влияние общества – это более качественный уровень общественных взаимоотношений., нежели в «правовом государстве».
Если общество безучастно взирает на то, как в массовом сознании девальвируется и перелицовывается нравственность, то попустительствующие этому граждане едва ли могут рассчитывать на эффективность законности, на то, что в результате некого правового действия  коренным образом не будет попрана по отношению к ним Справедливость.

  Революция возвышает человека, когда он преодолевая в своей душе тяготение к отживающему, унижающему его достоинство прошлому, воспринимает раскрывающийся перед ним необозримый простор незапятнанного грядущего.
Но она же несёт жестокую расплату тому, кто пытается «узаконить» грядущее, втиснуть его в какие-то затверженные бескомпромиссные схемы…

  Накануне смерти Говэн думал о будущем: «Я хочу, чтобы всё в человеке стало символом цивилизации: для ума я хочу свободы, для сердца – равенства, для души – братства…»
Мысль образная и глубокая: мерилом цивилизации и прогресса является сам человек!

  Выразительны «несказанно прекрасная и возвышенная» улыбка – на пороге казни – Говэна и «бледность и холодность»,- накануне самоубийства – Симурдэна…
  «Девяносто третий год» - это не оправдание революционного разрушения ради революционного созидания, ведь нельзя оторвать одно от другого, и разрушение и созидание совершаются одновременно, одновременно падают и возвышаются людские души.
 Но у Гюго явствует и другое: революция – испытание, горнило опаляющее закосневшие в своём большинстве души людей, но вместе с тем и перековывающее, переплавляющее их иначе.
И действие его происходит не по чьей-то злой или доброй воле, а объективно, неотвратимо...

  «Революция есть дело Неведомого.
Можете называть это деяние хорошим или дурным, в зависимости от того, уповаете ли вы на грядущее или обращаетесь к прошлому, но не отторгайте её от её творца, на первый взгляд может показаться, что революция – совместное творение великих событий и великих умов, на деле же она лишь равнодействующая событий…
…Демулен, Дантон, Марат, Грегуар и Робеспьер – лишь писцы Истории. Могущественный и зловещий сочинитель этих великих страниц имеет имя, и имя это бог, а личина его Рок.
Робеспьер верил в бога, что и не удивительно…
То, чему положено свершиться,- свершится, то что должно разразиться,- разразится.
Но извечная ясность не страшится таких ураганов.
Над революциями, как звёздное небо над грозами, сияют Истина и Справедливость.»



                2. Девяносто третий год


  В октябре 1917 года (по старому стилю) в Петрограде сигнальным выстрелом крейсера «Аврора» началась Великая социалистическая революция в России, провозгласившая Советскую власть (Аврора – в древнеримской мифологии богиня утренней зари …).
  Лозунги Октябрьской революции выражали насущные потребности того времени: землю крестьянам, фабрики рабочим, мир народам!
Но помимо непосредственного разрешения злободневных вопросов настоящего, эта революция несла в себе колоссальный заряд, огромный потенциал будущего, потому, что не формально, а по существу, открывала величайшие возможности для осуществления ещё одного великого лозунга, многовекового человеческого стремления – к Свободе, Равенству и Братству.
  Этот «новый шаг вперёд, ещё более важный, чем тот, который отделял Французскую революцию от старого режима» (Ромен Роллан), придавал огромное значение Октябрю 1917 –го , его победе или поражению, в человеческой истории.

  В октябре 1993 года (по новому стилю) в Москве по приказу президента Ельцина из орудий танков был расстрелян  Верховный Совет России, что означало ликвидацию Советской власти и советской конституции (Напрашивается «мистическая параллель» с мифологическим Троянским конём, который троянцы внесли внутрь своей крепости. В августе 1991 года танки привели в Москву советские экипажи, не зная какими будут последствия этого для советского государства… «Данайцами» стала  разложившаяся партийная и советская бюрократия. И те, кто в 1991 г. выступили «за», и те, кто оказались против Советской власти, свершили одно «общее дело»…).
   Лозунги новой власти в России можно выразить одним словом:
     обогащайтесь!

  И какой же «новый путь» обогащения открывали новые власти?
Раздел государственной, общенародной собственности! Понятно, что если при этом избранные одни - становились сказочно богатыми, то  только потому, что происходило обеднение множества других людей (текущее и потенциальное), таким образом, «новый путь» - это «затаптывание в грязь» «Равенства и Братства», да и Свободы тоже…
 
  Говорят - «реформаторы» ничего значительного не создали за 20 лет своего правления, а лишь выжимали доходы из доставшегося им колоссального советского наследства.  Образовался зияющий провал в отечественном самолётостроении, в электронике и прочих высокотехнологичных направлениях?
Но зато вместо отсталых советских электронно-вычислительных машин создана грандиозная информационно-потребительная машина, в результате чего в глазах обывателя померкла всяческая привлекательность создания отечественной электроники или гражданской авиации: зачем, если всё это можно купить на рынке?

  Потребность высокотехнологичного развития в массовом сознании (а следовательно, и  в государственном суверенитете) низведена на уровень не превышающий потребительских бытовых запросов обывателя, и уже не является источником реализации последних.

  Как известно, советская допотопная идеологическая машина во главу угла ставила удовлетворение всесторонних потребностей советских людей (что отчасти стимулировало потребительное отношение к жизни…), власть отчитывалась перед народом по количеству произведённых молока, мяса, телевизоров, самолётов, количеством открытых школ, библиотек, детсадов  и т.д.
Нынешняя информационно-потребительная машина не просто удовлетворяет естественные насущные потребности людей, она их ещё и формирует, причём, зачастую, не вполне естественные…

  Советская идеология опиралась на опыт прошлого, считая закономерным поступательное развитие истории (феодализм – капитализм – социализм).
Господствующая сегодня идеология советское прошлое считает тупиковым развитием, каким-то утопическим экспериментом.
Что же выходит, что прогрессирующее теперь потребительство отвело людей от гибельной пропасти советской истории?
Но та «пропасть» образовалась не сама по себе, а на тогдашнем разломе цивилизации, нынешнее же самозабвенное поглощение благ грозит ещё большим разломом.
  Во первых, потому, что эти «блага» во многом являются иллюзорными, не являющиеся «плодами расцвета» цивилизации, во вторых, многие действительные социальные блага явились не просто так – из рога капиталистического изобилия, а благодаря влиянию той «тёмной бездны» как преодоления тогдашнего облома.
В отсутствии же социалистической альтернативы капитализму нет надобности и в расширенном  воспроизводстве социальных благ.

  Тем, кто на вершине сегодняшней потребительной пирамиды, не нужны никакие прогрессивные общественные переустройства, прогрессивно, в их понимании, прежде всего то, что наверху находятся именно они, а не другие.
Поэтому искажается и всячески демонизируется понятие революции.
Революция коренной переворот в общественной жизни, но суть понятия, его рациональное зерно, в ином: революция – выход на иной, более значимый для человечества, уровень развития.
  В это рациональное зерно и метят погрязшие в эгоизме и стяжательстве «эффективные собственники» (и их прислужники) новой России.
Вопрос о революционной сущности особо значимых переворотов в человеческой истории вовсе не ставится, вместо этого усердно живописуются негативные стороны:
«кровь и насилие», «брат на брата» и т. д.
Можно подумать многовековая история эволюционного развития человечества не содержит проявлений большего насилия, большей крови!

   Революция – духовное озарение человечества, стремление разорвать инфернальную цепь насилия, сотворённую несправедливостью в жизни, она выдвигает великие лозунги: Свобода! Равенство и Братство!
И как это не парадоксально звучит, но «революционное кровопролитие» и насилие – это скорее результат не революции, а её неприятия, отвержения революционного Братства.
 Революции не нужна омрачающая грядущее кровь, она никак не вяжется с небратоубийственным свободным будущим , кровь и насилие – это неразрывная цепь, связующая с мраком прошлого.
Революция – вспышка света, после которой история ускоряется в движении вперёд, а при угасании освещающего грядущее революционного заряда,- начинает пятиться назад.

   Когда в начале новой эры были провозглашены великие заповеди Иисуса Христа (не убий, возлюби ближнего своего, как самого себя, истина дарует вам свободу…), христиане подвергались репрессиям и гонениям , - это была духовная революция христианства.
  В первой половине двадцатого столетия человечество было втянуто в самые кровопролитные в истории войны.
Эти войны в Европе не были религиозными, но, тем не менее, в них участвовали миллионы верующих, преобладающей религией которых было христианство. Поэтому в духовном отношении это было братоубийственное самоистребление.

  Такому чудовищному кровопролитию не препятствовала христианская церковь, занимающаяся духовной поддержкой и духовным «укреплением» враждующих сторон.
Но разве церковные молебны «о победе своего оружия» (христиан над христианами!) являлись логичным выражением первоначальной революционной сущности христианства, великих божественных заповедей?
А не их умалением и забвением?
  Имевшие место братания солдат на фронте, Первой мировой войны, инициировались снизу, но, разумеется, не со стороны командования или церкви.

 На протяжении столетий, не только в войнах, но и в периоды своего «стабильного» развития человечество, в условиях неравенства и подавления свободы одних людей ради свободы и благоденствия других, последовательно реализовывало на практике античеловеческую формулу: «брат на брата».
И что же – этот ярлык братоубийства большинство церковников и власть имущие – навешивают на краткие периоды революционных войн (мгновения истории), революционные мгновения противопоставляющие несвободное кровавое прошлое и свободное небратоубийственное будущее!

  Революция разрушала религиозные храмы? Большевики «сатанисты»?
Но мистические мотивы действий светских властей (к тому же, атеистических ) столь же нелепы, как и политические выпады со стороны церкви.
Служение дьяволу и коммунистической идее предполагает совершенно разное общественное сознание и мировоззрение.
Точно также нелепо противопоставлять (или, напротив, соединять) коммунистические идеалы и служение Богу.  Эти несовпадающие поверхности человеческого бытия нельзя идентифицировать (если они и соприкасаются в какой-то точке, то эта точка человеческая личность (личности), а не коллективные действия…), как нельзя идентифицировать служение царю и служение Богу, каким бы помазанником не называло земного властителя церковь.
Божественный храм не просто физическое здание, а прежде всего его высшая мистическая сущность, может быть разрушен (даже, когда в целости и убранстве блистают позолотой его стены), если в нём «всё меньше места ангелам», а не от того, что «накинулись бесы».

   Антиреволюционная реставрация не может воскресить «лучшее» старое на революционных обломках «худшего» нового.
 Поскольку суть революционного не в  репрессиях и ГУЛАГах  (которых предостаточно было в прошлом), а в стремлении к Справедливости, то контрреволюционный откат неизбежно вызывает процессы гниения и деградации в обществе, в морали и экономике, когда «на смену солдатам с босыми ногами, покрытыми кровью, грязью и пылью» приходят «красотки с голыми ножками, украшенными бриллиантами», «одновременно с распутством» возвращается «бесчестье: наверху… поставщики, а внизу – мелкие воришки.» (В. Гюго «Девянсто третий год»).
Дореволюционные тираны становятся святомучениками, а революционные мученики – тиранами.

  Ведь тирания крепко накрепко укоренилась в головах людей и, подчас, это «клинический факт» извращённого сознания, а не объективное положение вещей окружающей действительности.
Например, если сравнить отношение к детям двух «тиранов-мучеников» Николая Второго и Феликса Дзержинского, то последний самодержец был любящим семьянином (многодетная по нашим меркам семья), правда все «прочие дети» монарха едва ли были благополучными (высокая смертность, подавляющая безграмотность, угнетающий малолетний труд и т. д.).
Что же касается проведшего в царских застенках 11 лет, потерявшего в них здоровье, Дзержинского, то едва ли он уделял много времени единственному своему сыну, но немало успел сделать необходимого «всем прочим» советским детям.

   Революции устремляются в будущее – это их двигатель, который поначалу работает с определённым ущербом – благополучию настоящего.
Контрреволюции питаются благоденствием настоящего … на обломках будущего…
В экономической сфере это проявляется особенно отчётливо: после девяносто третьего года примеры хищнического разграбления России (ради сиюминутной выгоды) сыплются на головы её граждан, «как из рога изобилия».

   Вот  два  первых попавшихся примера, взятые с газетных полос: «воронежский никель» и «укрупнение» «Роснефти».
«Воронежский никель» для меня, воронежского жителя, звучит примерно так же, что и «бананы Якутии».
 Ведь ещё относительно недавно, Воронежская область выделялась своими чернозёмами и высокотехнологичной промышленностью (самолётостроение, радиоэлектроника и т.д.). Превращение Воронежа интеллектуального, хлеборобного, в Воронеж сырьевой – это умопомрачительная «инновация» правительства.
Никель, который планируют добывать, находится в заповедных землях Прихопёрья - жемчужины Черноземья.
  В советское время (когда никель действительно был нужен для страны, а не на продажу) председатель Совета министров Алесей Косыгин сказал знаменательную фразу о воронежских месторождениях: «Забудьте о том, что у вас они есть».
  Нынешние власти, судя по всему, не особенно волнует здоровье граждан России, им не нужны никакие «жемчужины», которые нельзя продать или вывезти, их цель – выгода.

   Каковы результаты этой политики, даже в краткосрочной перспективе, показывает следующий пример.
В большинстве СМИ покупка «Роснефтью» акций ТНК-ВР подаётся как своего рода достижение: «Роснефть» выйдет на 2 место среди нефтедобывающих компаний мира!
  Но, спрашивается, о добыче какой нефти идёт речь? Быть может о зарубежной нефти, и эта сделка существенно потеснит британский нефтяной гигант ВР, которому принадлежит половина акций продаваемой компании?
 Увы! Речь идёт о тюменской нефти, ранее добываемой всё той же «Роснефтью», выделением из которой в 1995 г. была создана ТНК.
В 1997-1999г. , в результате приватизации ТНК, государством было получено аж 900 млн. долл.!   Покупка же ТНК-ВР обойдётся «Роснефти» в 54-56 млрд. долл.
К этой сумме следует приплюсовать убытки в результате упущенной выгоды (добычи российской нефти частными компаниями) – свыше 50 млрд. долл.
 Итого, «игры в приватизацию» с тюменской нефтью, нанесли урон государству за последние 17 лет, в общей сложности, свыше 100 млрд. долл.!
Российская власть потворствует международному хищничеству, выталкивает на его арену Россию.  Если не международное «равенство и братство», то международное хищничество.

  Свобода – очень простое и, вместе с тем, очень сложное понятие.
Простое потому, что предполагает определённое ощущение, каждый может сказать чувствует ли он себя свободным или нет.
Очень сложное, ибо человек живёт в обществе и едва ли может быть свободен вопреки социуму.
Свобода индивидуума, таким образом, формируется из возможностей, которые создаёт то или иное общественное устройство для его развития, а также из осознания им ценности этих возможностей и согласования своих интересов и потребностей с потребностями социума, интересами и потребностями других людей.

   Все существующие государственные устройства основаны на неравенстве и противоборстве социальных интересов, следовательно носителями подлинной человеческой свободы (для всех и каждого) они не являются.
«Равенство и Братство» - это единственно возможный путь к Свободе, вытекающий из Справедливости общественного устройства и нравственного совершенствования людей.
Девяносто третий год в России – это расправа не только и не столько с советской экономикой, сколько с уникальной, имеющей огромный потенциал развития, советской культурой и духовностью.
Ведь если отбросить всё старое привнесённое, уродующее революционное новое, то понимаешь, что суть советского – это не бессменные политбюро, дефицит товаров или услуг, а ликбезы – бесплатное образование – бесплатное здравоохранение … - сотрудничество и взаимопомощь – братство и человечность – принцип равенства…

  Несмотря на то, что «не о всём можно было говорить», в СССР было гораздо больше Правды, нежели сегодня, потому, что Правда – ответственное слово, которое имеет свой вес и высокую цену, а не бесполезная, безответственная говорильня.
Принцип неравенства  приводит к сказочному богатству одних людей и к бедности и нищете других, на всё это работает «новая культура» - индустрия иллюзий и лжи.

   Чтобы «почувствовать разницу» между советской и постсоветской культурой, достаточно внимательнее присмотреться к советским кинофильмам.
В советском киноискусстве (а также литературе, живописи и т.д…) гораздо больше неподдельного оптимизма, добра и сострадания.
Чтобы создавать такие вещи, нужно ощущать всё это в жизни, никакой изощрённой пропагандой объяснить советские шедевры искусства невозможно, потому что «одёжа пропаганды» всегда выделяется своей неорганичностью в художественном творчестве, как, например, из множества нынешних «выдающихся» творений искусства торчат «лохмотья» антисоветчины.

   Советская цивилизация, отставая от Запада по уровню развития производительных сил, имела одно неоспоримое превосходство – это превосходство духовное.
К сожалению, это не было в полной мере оценено и реализовано советскими людьми, потому, что не набрало свою «критическую массу», когда «память сердца» или рассудка выливается в стремление к самосохранению, в «энергию разума».
 
   Мир втягивается в череду катастроф, кризисов, фатальных конфликтов. Россию ожидают тяжелейшие испытания.
Насколько успешно человечество сможет противостоять природным катаклизмам, нарастающим социальным противоречиям, в огромной мере зависит от разрешения давних противоречий в самосознании и мироощущении самого человечества:
с одной стороны, реализация преимуществ одних людей над другими (принципы свободы, неравенства, национального, классового превосходства…);
с другой, - стремление к равноправию и единению (принципы Свободы, Равенства и Братства)…
   То, что великий лозунг французской революции не оторванное от жизни «торжество фантазии», не прекраснодушие и желание несбыточного, а нечто выражающее суть, остриё проблемы в существовании человечества, свидетельствует сама история: революционный девяносто третий год во Франции и, спустя два столетия, контрреволюционный девяносто третий год в России…

   Слова Симурдэна о том годе во Франции, с точностью до наоборот, подходят к России:
"Девяносто третий год - это взаимопонимание Европы и Москвы и война Москвы против России".
"Война Москвы" - экономическая, политическая и духовная, не обошлось и без кровопролития...
  Каких «новых» героев своего времени востребует будущее: говэнов или лантенаков, корчагиных или цветаевых? Вопрос не праздный.
  В любом случае, грядущее накатывается не на могучую супердержаву СССР, а на раздираемую противоречиями, ослабленную Россию, обречённую на страдания и лишения отступничеством, предательством и малодушием в недалёком прошлом, вынужденную расплачиваться  за контрреволюцию и реставрацию,-  за девяносто третий год.