Эти загадочные нимфетки...

Поводом для написания этой миниатюры была статья о Льюисе Кэрролле, опубликованная в научном журнале «Nature» [«Mathematics: Alice in time», Nature, 2011, 479, 38–39], где отмечается, что Льюис Кэрролл как математик (Доджсон), был классическим последователем Евклидовой геометрии, где параллельные линии никогда не пересекаются, а как писатель – сумел переступить эти границы.

(Просьба к читателям: пожалуйста, если соберётесь читать, следите за кавычками).

   «...Между девятью и четырнадцатью годами встречаются девочки, которые для некоторых очарованных странников, вдвое или во много раз старше них, обнаруживают истинную свою сущность – сущность не человеческую, а нимфическую (т.е. демонскую)…» (В. Набоков, «Лолита»). Они – обладательницы «тех таинственных черт – той сказочно-странной грации, той неуловимой, переменчивой, душеубийственной,  вкрадчивой  прелести»,  которые, увы, при взрослении если и остаются, то лишь намёком на прошлую демоническую сущность их обладательниц. Возможно, в этом демонизме тайна тех редких женщин, мимо которых пройти невозможно…
   Изобретатель «нимфетки», один из моих любимых русских (хотя в то же время он космополит) писателей Владимир Набоков, – счастливый отпрыск счастливой аристократической семьи. Он был поистине «выходцем из детства»: его мать постоянно повторяла ему «вот запомни», указывая на что-то красивое (от неё он унаследовал синестезию, – буквы и слова «имели» цвет), а отец был обладателем «раскрепощенного» интеллекта. Сам Набоков говорил, что его стихи и романы – «бесконечное воссоздание моего струящегося Я». Женат он был единожды, и прошёл вместе с женой многие испытания. «Лолиту» – этот американский «скандальный» роман он посвятил своей жене Вере (что некоторые – не странно ли? – рассматривают как кощунство). Более того, он написал его, сидя на заднем сиденье их семейного «бьюика», которым правила она, Вера, его постоянная спутница, хранящая его Дар и защищающая его от прозы жизни. Вместе они проехали почти через всю Америку, ночуя в мотелях, что позже он бесподобно описал в «Лолите» как маршрут путешествий Гумберта Гумберта с возлюбленной Лолитой.
    Много писать здесь о нём самом – дело ненужное, к тому же неблагодарное: «ни один биограф никогда не заглянет в мою собственную жизнь» (В. Набоков).
Но что же искал Набоков в своей «нимфетке»?
    Полагаю, что в этом романе, превратившем его в писателя с мировым именем, Набоков – истинный исследователь любви, с её выходом в бессмертие, и в то же время с её определённым трагизмом в самой своей основе (если учесть, что она сочетает, казалось бы, несочетаемое – восприятие любимой как божества, музы, и – эрос).
    Послушайте, что Гумберт дарил больной Лолите, чтобы смягчить её прикованность к постели: ««...книги, за которыми я ездил за шестьдесят  миль:  «Драматические произведения»  Браунинга;  «История  танца»;  «Клоуны и коломбины»; «Русский балет»; «Цветы скалистых гор»; «Антология театральной  гильдии» и  «Теннис» Елены   Вилльс...»».  И всё это – Лолите, которая ничего не читала, кроме ««книги комиксов» или рассказов в журнальчиках для американского прекрасного пола»» (и он это прекрасно знал!). Какие ещё непонятые глубины любви!
     Только русские могут быть истинными исследователями такой тонкой материи! В. Соловьев, В. Розанов, Н. Бердяев, П. Флоренский, А. Жураковский, С. Троицкий, Л. Толстой  – тоже пытались «разобраться» с любовью и эросом, но Набоков здесь, пожалуй, непревзойдённый мастер. Вот она, художественная формула любви, в самом начале романа: «Лолита, свет моей жизни, огонь моих чресел. Грех мой, душа моя». И в самом конце: «Говорю я ... о спасении в искусстве. И это – единственное бессмертие, которое мы можем с тобой разделить, моя Лолита».
    Необходимо предупредительно напомнить: Набоков постоянно повторял, что его драма  не может ничего общего иметь с порнографией  – «Трагическое и непристойное – понятия взаимоисключающие». «Я знаю, что «Лолита» – моя лучшая книга»».

    Владимир Набоков был одним из переводчиков всем известной «Алисы» Льюиса Кэрролла («Аня в стране чудес»).
    Основным занятием Кэрролла (основным ли?) была математика. Пишут, что блестящий математик Чарльз Доджсон и ни с кем несравнимый Льюис Кэрролл – это две разные личности, никогда не отождествлявшие себя друг с другом. Доджсон, будучи профессором колледжа в Оксфорде (а быть им можно было, только приняв духовный сан и обет безбрачия, – о, жестокие времена!), разработал графическую технику решения логических задач, более удобную, чем диаграммы Эйлера; он автор двухтомной «Символической логики». Признано, что в этой области он намного опередил свое время. В колледже он был чопорным и педантичным, даже занудным, что усугублялось его внешностью (асимметрией лица), глухотой на одно ухо и сильным заиканием; лекции читал отрывистым, ровным, безжизненным тоном; чуждался коллег. Однако он становился необычайно веселым и занимательным собеседником, стоило ему оказаться в обществе детей, - маленьких мисс, девочек до четырнадцати лет (относительно их возраста  есть разногласия между биографами, но это не так важно).
    Сведения об отношениях Чарльза Доджсона и Алисы Лидделл (для которой он написал свои «перевёртыши», где иронизирует по поводу шаблонности нашего мышления) полны противоречий. Отдельные биографы предполагают, что он был романтически увлечён ею в период её «нимфетства», сам находясь в возрасте 26-30 лет, другие считают, что его отношение к ней было платоническим. ««Я люблю детей (только не мальчиков)», записал он однажды. Девочки казались ему удивительно красивыми без одежды. Порой он рисовал или фотографировал их обнажёнными – конечно, с разрешения матерей»» [Аннотированная «Алиса» М.: Наука, 1991. Введение и заметки Мартина Гарднера]. В этом аспекте есть много разных сведений (в частности то, что его рассматривали как педофила, хотя сам Кэрролл подчёркивал, что всегда был джентльменом с девочками). Однако моё внимание сосредоточено совсем на другом. В юности Чарльз мечтал стать художником. Он много рисовал, сам иллюстрировал рукописные журналы, которые издавал для своих братьев и сестер. Затем стал первым в Англии фотохудожником (см. фото выше). Кроме этого, он был большим любителем музыки и театра, лично наблюдал за постановкой своих сказок на сцене, проявляя тонкое понимание театра и законов сцены.
    Разгадки причин интереса Кэрролла к «нимфеткам» нет, истина покрыта тайной, и вряд ли её когда-либо узнают. Можно лишь предполагать, что в этом он, как и в науке, был исследователем, но здесь он изучал ту самую «сущность, не человеческую, а нимфическую (т.е. демонскую)», осуществляя это своими средствами, и, возможно, сам не отдавая себе в том отчёта.
    Вот что писал Владимир Набоков о Льюисе Кэрролле: «I always call him Lewis Carroll Carroll, because he was the first Humbert Humbert» («Я всегда называю его Льюисом Кэрроллом Кэрроллом, потому что он был первым Гумбертом Гумбертом»). 


Иллюстрация: Фото, сделанное Льюисом Кэрроллом: "Алиса в костюме нищенки".