Глава 12. Одиннадцать друзей ОуКоронкво. ч. 4

               
                Продолжение. Начало http://www.proza.ru/2012/11/11/1083

Кабинет тюремного врача,
Больничный блок, Центральная тюрьма,
10 часов 22 минуты.

                Когда это произошло, главный тюремный врач Белиса Сабина сидела за своим столом и пила чай с яблоком. Время от времени она острым коготком поддевала плавающий в кружке кусочек, отправляла его в рот и шумно прихлёбывала горячую жидкость. От переполнявшего её удовольствия она прикрыла глаза: сегодня у неё было прекрасное настроение, и тому были веские причины.

                Вряд ли на планете Земля нашлось бы много таких существ, как Сабина. Уникум в своём роде, своим появлением на свет Белиса была обязана стихийному бедствию: в густом лесу на границе Германии и Польши как-то раз вспыхнул страшный лесной пожар.  Он гнал оставшихся в живых зверей прочь из леса, а те немногие, которые не смогли вырваться из кольца пламени, прижались к спасительным, не заросшим кустарником, берегам лесного озера. Среди них и оказались родители Сабины.

                Природа подчас выбирает странные механизмы для того, чтобы эволюция продолжалась, а жизнь ни в коем случае не угасала. Когда Лис Рихард тщетно искал просвет в огненном кольце, его взгляд упал на большую белку, такую же горемыку, как и он сам, потерявшую свой дом и всех своих родных. Для них это был свой собственный конец света: все было потеряно, привычный мир рушился на глазах, и казалось, что теперь им вечно предстоит коротать век на безжизненном дымящемся пепелище, оплакивая судьбу и голодая. Боязнь полного одиночества, страх не найти своих сородичей толкнули Лиса Рихарда и Белку Элизабет в объятья друг друга и, о чудо! они зачали и родили вполне здорового малыша, довольно милого на вид гибрида белки и лисицы.
 
                Размерами Сабина была немного меньше лисицы, имела беличью, но по-лисьи удлиненную морду, ушки торчком и хвост, по форме как у белки, но значительно длиннее. Цвет же её был самый что ни на есть для этих двух видов обыденный, то есть – рыжий.

                Родители переждали пожар и пустились на поиски места, которое должно было стать им домом. Они долго скитались, но так и не смогли нигде осесть. Одной из причин этого была их дочь. Сабину упорно не принимало ни беличье сообщество, ни лисье. Она была вынуждена сменить с десяток школ, где подвергалась унижениям, насмешкам и откровенной травле, пока на горизонте не замаячила Толерантовка. Здесь царила гипертрофированная власть меньшинства, и семья погорельцев вписалась сюда быстро и гармонично. А так как Сабина сама по себе представляла собой абсолютное эталонное меньшинство, жизнь её здесь складывалась безоблачно и счастливо. Именно её уникальность стала причиной резкого карьерного роста, когда всего за один год она из рядовой медсестры доросла до главврача Центральной тюрьмы. Она могла бы работать в какой угодно больнице или частной клинике на хорошо оплачиваемой должности, но выбрала для себя это место недобровольного уединения. Нахлебавшись в отрочестве и юности от людей и зверей всякого лиха, она подсознательно стремилась сократить круг своего возможного общения до минимума, и тюрьма подходила для этой цели как нельзя лучше. Постепенно Белиса Сабина поняла, что это столь привлекательное для неё место отнюдь не является раем, скорей наоборот – этакий мир тирании, задекларированный под коммунизм; она потихоньку начала помогать осужденным чем могла: облегчала условия содержания или всеми правдами и неправдами переводила их в больничный блок, где горемыки-заключенные чувствовали себя не в пример вольготней.

                Вчера ей удалось перевести из Барака О’Бамы в больничный блок одну итальянку и теперь Сабина Лисицкин пребывала в самом радужном расположении духа.

                Она допивала чай и вертела в руках свой бэйдж с должностью и именем. Что ещё, кроме невероятного, полумистического происхождения ей досталось от отца, так это фамилия – Лисицкин. «Это как если у какого-нибудь Дмитрия Владимировича или Владимира Анатольевича была фамилия «Человеков», - частенько думала Белиса. Отец этимологии этого недоразумения не знал или  Сабине не говорил. Однако никто вокруг на эту странность внимания не обращал, и со временем Сабина Лисицкин привыкла.


                Тревожный телефонный звонок прервал её размышления. Старшая смены была немногословна:

                - ЧП в блоке строго режима. Немедленно приходите.

                Через пять минут Сабина стояла рядом с Пантерой Раисой у входа в Барак строгого режима и, не в силах вымолвить ни слова, ошалело уставилась на блок. Здание ходило ходуном: крыша вздымалась поочередно в разных местах, стены раскачивались и дрожали. Черные металлические листы, которыми была покрыта крыша, дыбились, изгибались и скрипели, из них начали вылетать заклепки; раздавался треск ломающихся внутренних перегородок и звон стекла. Создавалось впечатление, что Барак О’Бама уворачивался от чего-то, находящегося у него внутри.

                Белиса и старшая смены забежали внутрь, где уже были несколько надзирателей. Увидев, что происходит, Сабина воскликнула:

                - Боже мой! Это же «блуждающая диарея»!

                По бараку прыгали, скакали и перемещались с фантастической скоростью какие-то коричневые комки и струи. При приближении очередной составляющей к стене, она изгибалась, но немного, насколько позволяла жесткая конструкция и материалы.

                - Что это? – спросила Пантера Раиса первого подвернувшегося охранника.

                - Это, пардон, понос, какашки, - ответил ей Мыкола Сыркозьев, этнический венгро-хохол, зачем-то выдававший себя за француза.

                - Кто объект? – строго спросила Сабина.

                - Ч-что? – переспросил туго соображающий Мыкола.

                - Насрал кто? – прорычала Пантера Раиса.

                - А! Так эта, русская... Кузнец...

                - Так. Понятно, - деловитым тоном начала Сабина, но старшая смены её прервала:

                - Что понятно? Ну, обосрался кто-то, ну и что? Что со зданием творится?

                Должность обязывала Лисицкин читать досье не только на каждого заключенного, но и на весь персонал тюрьмы, и она прекрасно знала, почему у Барака О’Бамы была такая реакция.

                -  Когда-то, задолго до того, как его привезли сюда, он был маленьким дощатым туалетом в далекой Кенийской деревне. С тех пор у него агрессивная аллергическая реакция на фекалии. Он просто пытается увернуться от летающего у него внутри поноса. Так. Эту русскую – срочно перевести в больничный блок, - отрезала Сабина.

                - Если память мне не изменяет, в отсутствие начальника тюрьмы приказы здесь отдаю я! – в бешенстве рыкнула Раиса.

                Сабина развела лапки и покачала симпатичной головкой.

                - Ради бога. Тогда позовите меня, чтобы осмотреть пациентку, когда извлечёте её из-под обломков, - спокойно ответила Белиса, указывая на стену, по которой уже змеились две широкие трещины.

                - Хорошо, - смягчилась Пантера, - что надо сделать?

                «Господи, ну до чего ж они тут все идиоты», - подумала Лисицкин, а вслух сказала:

                - Русскую – в больничный блок. Выведите, я сама провожу. А с этим... Надо... У вас теннисисты в тюрьме сидят?

                - М-м... – Раиса отдала распоряжение по рации, и уже через минуту ей сообщили нужную информацию.

                - Есть три теннисистки.

                - За что их? Что-то серьезное?

                - Да нет, нарушение общественного порядка: вчера напились в баре и стали приставать ко всем мужикам подряд. Но их никто не хотел: то ли из-за того, что они были такими страшными, то ли бар не тот оказался. В общем, они там разнесли всё. Так, ерунда, штраф и трое суток.

                - Как их зовут? – Сабина сама неплохо играла в теннис и ей стало интересно: а вдруг  в тюрьму угодил кто-то из её бывших спарринг-партнеров.

                - Педра Квитова, Каролин Воняцки и Саманта Соска. А что?

                - Н-нет, ничего... – Сабина знала, о ком идет речь, но вида не подала.

                - Ну и, дальше-то что?

                - А... приделайте к ракеткам мешки, что ли, полиэтиленовые, из супермаркета, и дайте этим, как их там? Пусть вылавливают. – «Им только этим и заниматься», - злорадно добавила про себя Белиса.

                - Гениально! – воскликнула старшая смены  и побежала отдавать распоряжения.
 


                Так, благодаря вытяжке из кала Барсука Рафаэля, смешанного с семенами перекати-поля, которыми был густо начинен пряник, уже к одиннадцати часам Кузнец Светлана поменяла свою мрачную темную камеру в неприступном бараке на светлую чистенькую палату, где кроме неё оказалась та самая итальянка - протеже главврача.

                Белиса Сабина сдержала слово и лично проводила её на новое место, предварительно напичкав какой-то горькой дрянью, от которой понос сразу прекратился. 



 Коллектор под Рассмуссен штрассе,
10 часов 35 минут.


                После того, как Лазающий Данко и Бобер  спустились вниз, разговорчивый и улыбчивый серб сразу посуровел и примолк. Они включили фонари и некоторое время шли по широкому, метров шести в поперечнике, коллектору, в который была закована подземная река под названием «Голубянка». Они шлепали по щиколотку в воде; звук в замкнутом пространстве отражался от стен и отдавался неумолкаемым эхом где-то впереди, в мерцающей темноте подземного лабиринта.

                Время от времени им попадались тусклые лампочки, и тогда Данко останавливался, низко наклонялся и секунд двадцать  внимательно всматривался в воду.

                На Бобра хтоническое царство поначалу никакого впечатления не произвело, несмотря на то, что до этого он никогда под землю не спускался. Он хрустел яблоками, время от времени ощущая на себе недовольный взгляд Данко, и исподтишка прикладывался к фляжке с самогоном, которую предусмотрительно припрятал во внутреннем кармане брезентовой куртки.

                - Что ты там высматриваешь? – поинтересовался он у замершего над грязноватым мутным потоком серба.

                - Ты на небо сегодня смотрел? – ответил тот вопросом на вопрос.

                - Ну, не знаю... – не нашёлся с ответом напарник. – А что?

                - А я, братушка, смотрел. И видел, знаешь, пару-тройку тучек.

                - И? – всё ещё не понимал Бобер.

                - А то, что если пойдёт дождик, хотя бы небольшой, то нам и всей нашей затее – трындец.

                - Это еще почему?

                - Про коллекторную волну слышал?

                - Нет. А что это?
 
                - Это, братушка, если будет начинаться, то у нас – только две минуты, чтобы выбраться наружу. Сначала чуть-чуть из дренажек покапает, - Данко указал на торчащую из стены дренажную трубу, через которую в канализацию попадала вода из ливневой канализации, - потом чуть мусор увидим здесь, - он указал на спокойную гладь реки, - а вот дальше... Если не успеем наверх выйти, то волной смоет.

                - Да ладно! – не поверил Бобер, но быстро отшатнулся от ближайшей к нему дренажной трубы.

                - Точно тебе говорю: не только с ног сбивает, железную арматуру, как проволоку, скручивает! Знаешь, почему меня никто не ищет?- ведь я из этой тюрьмы бежал!

                - Почему?
 
                - Потому что думают: мертвый я. Я бежал через трубу, где сейчас идем, уже почти у выхода был, меня волной смыло. Чудом спасся: вынесло в озеро, нигде головой не бился. Только рука и два ребра ломались. Так вот.

                - Ну, ладно, пойдём быстрее тогда.

                - Быстрее нельзя: она ещё готова не будет, да и не получится быстрее.
 
                Они свернули в боковой проход, перпендикулярный Расмуссен штрассе, и двигались теперь прямо в сторону тюрьмы. Он был уже; судя по раздающимся спереди ароматам, это уже был коллектор канализации. Однако здесь ещё прибывало много сточных осадочных вод, и запах был  вполне терпимый. Было темнее, лампочки попадались реже, вода была как бы гуще и плотней и временами доходила до колена. Бобер примолк, выбросил недоеденное яблоко и с опаской косился на Лазающего Данко. Так они преодолели метров пятьдесят, затем свернули направо, потом под углом налево и очутились в водосборной камере, где воды оказалось по пояс. Хватаясь за осклизлые крюки в бетонных стенах, они добрались до противоположного края помещения и вступили в тесный, не более метра в поперечнике, проход. Еще метров пятьдесят, и тоннель расширился. Теперь стены отстояли друг от друга метров на десять. Во всяком случае, так показалось Бобру, который тщетно всматривался в противоположную сторону и не мог отыскать взглядом стены.

                - Ещё одна камера, только большая очень, - пояснил Данко. – Ты если увидишь вдруг над водой туман, сразу мне говори. Или мусор.

                - Это всё из-за волны?

                - Из-за неё, родимой.

                - Ну, ладно, - ответил Бобер, шагнул в неглубокую, по колено, воду и начал сосредоточенно всматриваться в освещённую двумя фонарями черную гладь водосборной камеры.

                Они прошли несколько метров, держась недалеко от боковой стены, вдоль которой шла небольшая бетонная приступочка, местами торчали проржавевшие металлические крюки и несколько дренажных труб.

                - Хм, насчёт мусора не знаю, - подал голос Виталий, - а вот это, - он отхлебнул из фляжки и на время зашелся в кашле, - это... если бревно, к примеру, это как? Считается?

                - Что??! – Данко резко повернулся к изумленному такой реакцией белорусу. – Где?

                - А-а... Вон там, - показал Бобер на стремительно и беззвучно приближающееся к ним бревно, - ох, мать твою!!

                - Бежим назад! Быстро!

                Они побежали назад и выскочили из камеры.

                - Я думал, что это – городская легенда! А это – правда! – Данко тяжело дышал и тащил ошалевшего Бобра наверх, в широкую дренажку, торчавшую из стены на метр выше уровня воды в помещении.

                Как только Виталий запрыгнул в трубу, на том месте, где еще мгновение назад торчала его нога, с громким стуком сомкнулись челюсти крокодила.
 
                - Твою мать! – на Булыге лица не было; он вытащил фляжку и уже не стесняясь выхлебал чуть ли не половину содержимого. Потом дал приложиться и Данко. – Что это за мать твою??

                - Это крокодил, - Данко присмотрелся к барражирующему в опасной близости от них крокодилу. Он был огромен: метров шести или семи длиной, но не это так поразило серба. – Оранжевый крокодил.

                - Мать твою, и правда! – Булыга чуть осмелел, высунулся из трубы и внимательнее присмотрелся к рептилии.

                - Я думал, что это легенда, - повторил Данко, - байка, а нет! Я даже знаю, кто это и откуда он!

                - И?

                - Это Оранжевый Крокодил Виктор.
 
                - Кто? Мать его, у него и имя есть??

                - Да, Оранжевый Крокодил Виктор: популярнейший в прошлом в своём регионе вождь и лидер революции!

                - Во, блин! А чего он такой? Оранжевый?

                - Говорят, он с ума сходил по омоложению. Искал там всякие методы, чтобы не стареть. Как-то пил водку в Лампедузовке со своими друзьями Мыколой Сыркозьевым и Мишкой Сосакошвили, ты его знаешь, они ему и рассказали про стволовые клетки. Ну, что их используют для омоложения  и так далее. Не уточнили, конечно, что это такое и откуда их берут. Перепились они, говорят, тогда славно: Виктору так дало, что еле ползал, но про клетки в душонку-то запало. Друзья срубились, заснули, а он дополз до ближайшей плакучей ивы и начал ствол грызть. Буквально воспринял, понимаешь, братушка?

                - Понятно. И дальше что?
 
                - А деревцо это росло, хотя оно, погрызанное, до сих пор там растёт, можешь посмотреть, если любопытно, на берегу озера, куда из ближайшего ДСК* всякую химическую дрянь сливали. Нажрался Витёк  древесины, приболел, конечно, со временем приобрёл сочный оранжевый цвет и полное презрение бывших товарищей по партии. Болезнь со временем его совсем заела, он разучился говорить, полностью отупел и исчез. Больше года о нем никто не вспоминал и не знал, что же с ним произошло. Но теперь... Теперь всё понятно.

                - И чё нам теперь делать? – Бобер посмотрел на жадно распахнувшего пасть Крокодила Виктора, потом его взгляд упал на бетонную приступочку, которая тянулась вдоль стены, и с сомнением покачал головой. Пройти по ней было возможно лишь гуськом, причем очень медленно: места было лишь для одного человека, поверхность была скользкой, а значит, риск упасть в воду и стать обедом для крокодила – велик.

                Несколько минут они молчали. Данко соображал, как продолжить миссию дальше, а Бобер прикидывал, смогут ли они вернуться обратно, избежав жадных челюстей Виктора. Он взял яблоко, надкусил его, и высунулся из дренажки. Они находились практически посередине; бетонная приступочка вела как в одну, так и в другую сторону, но возвращаться было всё-таки ближе. Задумавшись, он не заметил, как Оранжевый Крокодил тихонько подплыл, приноровился и выпрыгнул из воды, чуть не оттяпав Бобру ногу. От неожиданности тот отшатнулся, вздрогнул всем телом и что было силы швырнул надкусанное яблоко в сторону канализационного чудовища. Силы Бобру было не занимать, яблоко пролетело почти до противоположного конца водосборной камеры и шлепнулось в воду. И тут произошло нечто необычайное: крокодил, мощно загребая лапами и хвостом, устремился к месту падения яблока, выловил его (Данко успел направить туда луч света фонаря), но есть не стал, а неожиданно нежно зажал между челюстей и скрылся в толще воды.

                Серб и белорус переглянулись.
 
                Минут пять Виктора не было, затем послышался шум рассекаемой гребнем хвоста воды и уродливое оранжевое туловище вновь показалось над водой. Крокодил описывал круг за кругом, не выпуская друзей из вида и, казалось, чего-то ждал.
 
                - А давай-ка ещё разок попробуем, - хитро улыбнувшись, сказал Лазающий Данко, - ещё есть?

                Бобер понимающе кивнул, достал целое красное яблоко, с сожалением посмотрел на него и метнул как можно дальше.

                Всё повторилось в точности, как и в первый раз. Крокодил схватил сочный плод, исчез на пять минут, а затем вынырнул в том же месте.

                - Странный какой крокодил: до яблок сам не свой...

                - Я понял, - ответил Данко, - он думает, что это – молодильные яблоки, знаешь, как в сказке. У вас же есть такое в сказках?

                - Да, точно! – обрадовался Бобер. – Вот оно что!

                Они приготовились, и, когда Крокодил находился в ближайшей к ним точке, Бобер швырнул яблоко. Всё повторилось как раньше, только теперь диггеры-любители спустились на приступочку и гуськом заторопились вон из опасного места. Пяти минут им хватило для того, чтобы скрыться в очередном коридоре, который находился выше, чем  предыдущая камера и до которого Оранжевому Крокодилу было не добраться.
 
                Теперь их путь лежал практически по прямой: по расчётам Данко, они уже миновали тюремную стену, и до больничного корпуса им оставалось несколько десятков метров.
 
                - А как мы отыщем палату или камеру, где её держат? – поинтересовался Бобер.

                Вместо ответа Данко показал ему прибор, похожий на те, что используют авиадиспетчеры. В центре мигала желтая точка, а на некотором удалении располагалась точка красная. Она еле заметно перемещалась, потом замерла и осталась на одном месте.

                -  Это – мы, - показал на желтую точку серб, - а это – метка, которая находится вместе с ней.

                - Ох, ты! Техника! А как её удалось пометить? – вчера Бобер весь вечер «психологически готовился», снимал стресс и практически не помнил того, о чём говорили все остальные.

                - Ты что, спал, что ли, братушка? – Данко бросил раздраженный взгляд на виноватого Бобра и махнул рукой. – А, не бери в голову, пометили. Техника, братушка, понимаешь? Ладно, пойдем.

                И они неспешно зашагали по постепенно сужающемуся коридору в сторону  больничного блока.


                Продолжение http://www.proza.ru/2012/12/13/955

_________________________________
* ДСК – домостроительный комбинат