Как все, часть 24-я

Бах-бах-бах! Машина дернулась покатилась несколько метров и стала. Водитель, ругаясь, вышел из машины, поднял капот и минут пять стоял в стороне, ожидая пока дым рассеется. Кряхтя и сопя, он копошился в моторе. Твердохлеб, устав ждать, вышел и постоял рядом. До санатория оставалось километра два, машина, похоже, застряла надолго, поэтому Владимир обратился к шоферу:
— Я, пожалуй, пойду, мне тут недалеко осталось. — И, увидев его полное разочарования лицо, добавил, — сколько я вам должен?
— Сколько дашь... — водитель махнул рукой, и в очередной раз выругался на машину.
Отсчитав за полный проезд, и пожав руку шоферу, Твердохлеб направился в «Золотую Ниву». Дорога была узкой и он держался самой кромки обочины. Ветер был порывистый и Владимир подумал, что они со Славиком могли бы запустить воздушных змеев. «Хороший мальчишка, живой такой, смышленый. И Марина хорошая, добрая. Может, ее пригласить куда-нибудь? Неудобно перед Олей получится, словно не успел с ней расстаться, и сразу к ее подруге клеюсь... Надо бы встретиться, поговорить перед отъездом, может как-то само наладится».
Подходя к калитке, он заметил приближающееся такси. Машина мягко остановилась рядом и из него вышла Марина. «Вот тебе на, только думал, а она тут как тут!» — мелькнула мысль у Владимира.
— Здравствуйте, Марина! — Твердохлеб улыбнулся,— рад вас видеть.
— Здравствуйте, Владимир! — язвительно ответила она, и гневно сверкнув глазами, продолжила, — И как еще у вас язык поворачивается говорить о радости?! После того, как вы поступили с Ольгой! Я думала, вы особенный, а вы — такой же как все. Куда подевалось ваше мужество, ваша честь и отвага? Так красиво пели Славику о рыцарстве, об отваге... Если у вас не хватает гордости, настоящей мужской гордости, чтобы не унижать себя такой мелочью как обиженные женщины и растоптанные чувства, их разбитые сердца, то какой же вы мужчина?! Вы ... вы...!
Владимир смотрел на нее, ничего не понимая. Выслушав этот шквал обвинений, он попытался ответить:
— Марина! Возможно, я чего-то не понимаю, но...
— Конечно, вы не понимаете, как дело доходит до главного, вы сразу «не понимаете»! Это так просто, «не понимать!» А вы пробовали? Вы! пробовали понять?! — подавшись вперед, со сверкающим взглядом Марина была похожа на Жанну Д’арк.
— Вы же мне слова не даете вставить, так мы никогда не поймем друг друга!
— А я и не хочу понимать человека, обидевшего мою подругу! — Она взмахнула рукой, — А Славик так вас боготворит! Прощайте!
Твердохлеб смотрел, как она развернулась и села в машину, хлопнув дверью. Он все порывался схватить ее за руку, развернуть и, встряхнув за плечи спросить «Да о чем это вы???
Через несколько мгновений он направился в санаторий оформлять выезд.
«Я так и не научился перекрикивать людей... Была б она мужчиной, дал бы ей оплеуху, а так...»
— Жестко вы его, — произнес таксист не оборачиваясь.
— Он заслуживал большего, — Марина хотела еще добавить, что с ней такое впервые, что это все из-за подруги, но промолчала.
— Я, наверное, лезу не в свое дело, но мне показалось, что вы не были настроены его слушать. А мужчина даже не понимал о чем вы.
— Это действительно не ваше дело, но я вам отвечу, — начиная остывать, Марина чувствовала, что перегнула палку, — когда моего сына обижают в детском саду, я его защищаю. И когда моей подруге делают больно — тоже.
— Я думаю, каждому нужно оставить право самому жить свою жизнь. Если драться и кусаться за детей, они вырастут нытиками и плаксами, и всегда будут ждать вашей помощи. Даже там, где вполне могут справиться сами. Видите кресло рядом со мной?
— Да. — Марина понимала, что вопрос риторический.
— Вы здесь видите инструктора по вождению? — водитель смотрел на нее в зеркало заднего вида.
— Нет.
— А знаете почему?
— Вы — профи.
— И еще потому, что у меня был хороший инструктор. Как только он понял, что я могу водить сам, он вышел из машины и больше я его на этом сиденье никогда не видел. Через несколько дней я забыл, что он вообще здесь сидел и стал водить сам. И знаете, что я вам скажу?
Марина смотрела исподлобья.
— Водить самому гораздо приятнее. Вы хорошая мать и чуткая подруга, но вам стоит позволить каждому жить свою жизнь.
Марина хотела спросить его, как долго он был матерью-одиночкой и почему он до сих пор таксист, а не психолог, но вовремя остановилась. В голосе таксиста чувствовалось участие и доброта, словно он объяснял что-то младшей сестренке, спокойно и терпеливо. Она глубоко вздохнула и сказала:
— Хорошо. Пусть так. Но что же, совсем не помогать, по-вашему?
— Отчего же? Помогать. С умом. Мудро. Тогда, когда человек сам просит. Или когда вы видите, что без вас беда случится.
— ... Вы думаете, я с ним очень грубо, да? Ну ничего, завтра все успокоимся, я приеду и извинюсь.
«А может я действительно зря его так? Может, напутала чего... И он стоял такой ошарашенный... ой стыд-то какой, если я накуролесила! Да и не мог он, он же в самом деле другой, не такой как все... Как он к Славику относится, как к своему... И за мной ухаживать стесняется... Ох и дуреха! Ладно, завтра же поеду со Славиком и извинюсь. Он при нем скорее простит... Что бы одеть такого... особенного?»
Машина остановилась. Водитель улыбнулся и пожелал удачного вечера. Марина, попрощавшись, вышла и направилась к подъезду. В дверях квартиры ее уже ждала Оля, внимательно вглядываясь в ее лицо.
— Оля, ты знаешь, я такая дура!
— Ну что ты, что ты! Куда ты пропала? Я так волновалась!
Оля успела уже все обдумать, каждое слово, каждый жест. Ей часто приходилось убеждать пациентов в том, что некоторые болезни у них мнимые, выдуманные. Все симптомы, будь то повышенная температура или сыпь на запястье, снимало как рукой в течение нескольких минут. Вот и сейчас, слово за слово и от «выдуманной» истории Марины остались лишь воспоминания, и только смех сквозь слезы доносился до Славика, который уже открыл глаза, но так не хотел просыпаться!

Василий Дмитрук и Юрий Моисеев,