Любовь отца

Дело было в восьмидесятых годах двадцатого века. На скамье в парке осенним  днем сидела женщина лет тридцати восьми с задумчивым, грустным, несколько отрешенным выражением тонкого, правильного лица.  Изредка, пробегающий, озорной ветерок шаловливо ронял ей на плечи и голову золотистые листочки, баловался волнистой прядкой, выбившейся из прически  волос, перебирал кисточки на конце прозрачного, бежевого, в тон плаща, в черный горошек шарфика. Но она, погруженная в себя, не реагировала на сквозившее очарование.
Ее день участкового терапевта начался, как обычно. Заходили пациенты, в большинстве люди не молодые, она  выслушивала их, назначала лечение. Больные ценили  ее – Марину Григорьевну, сдержанную, терпеливую, умеющую успокоить забывчивую бабушку, помогая бабушке сосредоточиться, и взбалмошную девушку, подводя последнюю к разумному обоснованию причин  визита. Люди бывали разные. 
-Что вас привело ко мне?- благосклонно обратилась Марина Григорьевна   к очередной, устроившейся около нее молодой, взволнованной  посетительнице, ярко розовеющей щеками и нервно перебирающей длинные, чуть дрожащие пальцы. С секунду девушка была в замешательстве.    
-Я люблю вашего мужа,- громко, как прорвавшаяся и все сносящая на своем пути апрельская, талая вода,  вдруг обрушилась она на Марину Григорьевну.
-Вы уже были с ним, теперь моя очередь, отдайте мне его, - уже стихая, сбивчиво, сникнув, добавила она.
Марина Григорьевна  немного растеряно опустила глаза на лежащую перед ней амбулаторную карточку, обложка сообщала: Валерия Никитична  Георгиева, главный экономист  N-ского  лесного хозяйства,  того самого, в котором трудился главным лесничим Виталий Степанович Логинов, муж Марины Григорьевны.
 
  Мужа Марины Григорьевны Валерия Никитична Георгиева или просто Лера впервые увидела   год назад в кабинете директора выше названного лесхоза,  столько ровно и занимала в нем должность главного экономиста. По окончании института Лера распределилась в N-ский лесхоз из-за того, что  в городе N-ске жила ее одинокая тетя, приютившая Леру. С жильем, как и везде, было плохо. Сослуживцы встретили Леру приветливо, да и сама  умела приспосабливаться к окружающим людям. Незаметно подружилась со всеми.
-Василий Иванович, можно?- спросила Лера директора, заходя  со своим первым отчетом.
Василий Иванович интеллигентный, подтянутый, со стрижеными усиками, проницательным, прищуренным зеленоватым взглядом, был строг со своими подчиненными, но снисходителен к их недостаткам, чем походил на настоящих коммунистов старой закалки, он и был коммунист.
-Можно, Валерия Никитична.
-Вот, Виталий Степанович, люби и жалуй – наш новый главный экономист.
Директор улыбнулся высокому, светловолосому,  собеседнику. Тот  посмотрел на Леру искристо, весело, будто не чаял момента с ней познакомиться. Все  в нем  - поза готовая к движению, прямой нос, маленький, едва припухший рот, готовый учить чему – то позитивному, гуманному и мудрому, выдавало энергию и оптимизм.
-Виталий Степанович – главный наш лесной хозяин, - уже представил Василий  Иванович его Лере.
Виталий Степанович являлся поистине хозяином леса. Лес был стихией и делом его жизни. Он знал и берег его. Терпковатый дух сосен укреплял его, майские березки с набухшими, раскрывающимися почками лепетали  свою робкую песню, старые кряжистые деревья скрипели – обижались на свою участь. Он мягко гладил их. Им суждены вырубки. Но зато на их месте зазеленеет молодая поросль, высадят  младенцев - их так и называют - детский сад и школа. Они пользовались особой заботой Виталия Степановича, он и рядовые лесничие наблюдали за  их ростом тщательно. Он любил природу, любил жизнь. Любил свою жену, приятную во всех отношениях даму, но самое большое пространство в своей душе  отводил детям, десятилетнему Алеше и слабости Виталия Степановича четырнадцатилетней Юле - его весне (в школьных спектаклях и на масленицу дочь играла роль весны). Хороша была Юлия в ярком венке и салатном в листьях и травах сарафане с русыми локонами до плеч, в будни, выплетающимися из косичек, и серо - голубыми, большими с поволокою очами.
К новенькой коллеге отнеся с симпатией, как и ко всем, с кем соприкасался.
 У Леры же создалось впечатление чего-то хорошего, теплого. Но близкое знакомство произошло в одно  воскресенье, когда ей выпало вместе с ним дежурить. Прошлой осенью выдалась почти августовская, только сухая, а значит пожароопасная погода. Работники лесхоза дежурили по двое, один на участке, где могло быть возгорание, другой в конторе, чтобы в случае бедствия оповестить и вызвать пожарников. К концу смены четверо собирались, передавая друг другу вахту.  Говорили не о чем, так как все знали порядок действий на несчастной случай. Так произошло и на сей раз, утром им передали пост, в конце они следующей паре. Виталий Степанович что-то объяснял, Лера ловила, не вникая в смысл, неповторимый тембр его речи, и горячая, неизведанная волна заполняла в ее сердце. С тех пор она и  потеряла покой, хотя  он  не уделил ей больше внимания, чем  другим.

Не надо думать, что Виталий Степанович не заметил  симпатии этой девочки, но жизнь его была налажена, он, как уже известно, любил, и не просто любил, а втайне гордился своей уважаемой в обществе, как и большинство медиков, женой и ничего не собирался изменять. Тем более, что с Лерой тропы их дел пересекались редко. Его семейный корабль  благополучно плыл по житейскому морю, хотя порой бури и налетали на него. Так заштормило пару лет назад.
 Марина Григорьевна получила от больницы двухкомнатную квартиру. Радости было много, прежде всего детям, заимевшим свою детскую, после многих лет тесноты в малосемейке, где ютились все вместе и с общей кухней. Тогда же Виталий Степанович затеял строительство частного дома, на доставшемся ему в наследство от отца участке. Детям нужен свежий воздух. Вечно занятый, с жильцами пятиэтажки он  практически не сталкивался. Марина Григорьевна же общалась уже со многими. Сосед, обитавший над ними, пожилой сутулый, состарившийся чиновник, выходил частенько в одно время с ней, и подвозил ее на своей «Ниве», благо им было по пути, городской совет и поликлиника находились поблизости.
Однажды, его вернувшегося домой, как всегда, поздно,  ожидала расстроенная жена.
-Что там у тебя стряслось, Марина, ты сейчас заплачешь?
-Виталий, я тебя прошу, ты с ним только не разбирайся.
-С кем?
-Ты знаешь, я сегодня вышла пораньше…

 ..Марина  Григорьевна вышла из подъезда пораньше, детям, мужу на столе приготовлен завтрак, требовалось, до приема доделать кое-какие документы. Солнце ласкало щедро-щедро. В бескрайней голубизне неба причудливо кудрявились, принимая самые невообразимые формы,  пушистые облака. Черемуха, осыпанная снежной кипенью,  томительным запахом притягивала вечных тружениц пчел, желтые шляпки одуванчиков, кокетливо хвалясь нежнейшими нетронутыми еще пылью  платьицами, соперничали с ней, птицы звенели трелями, лепили гнездышки. Все торопилось, суетилось, кричало, готовилось к размножению. Марина Григорьевна, как врач, хорошо постигала, чутко понимала этот естественный зов, это ликование зачатия и продолжения жизни. Хотелось идти, впитывая прохладную, бодрящую силу, но ее догнал на машине сосед. Марина Григорьевна, чтобы он не оскорбился, с сожалением примостилась рядом.
-Почему мы едим другой дорогой?
-Нужно наскоро заскочить по одному вопросу.
 Машина минула шлагбаум, сворачивая за город.
-Остановите, - вскричала Марина Григорьевна.
Нехороший, похотливый блеск, на мгновение вспыхнувший в тусклых глазах,  выдал намерения чиновника. Марина Григорьевн выдернула руль, автомобиль, потеряв управление, ткнулся в неглубокий кювет…
..Я рванула дверцу и пулей к переезду, Валерий Петрович, по - моему, ударился плечом об руль,- закончила Марина Григорьевна.
Ноздри Виталия Степановича гневно затрепетали.
-Виталий, я прошу.
Но история так не завершилась. Подвела супруга соседа - Зинаида Викторовна. Она допыталась у мужа - почему повредилась машина, откуда ушиб плеча. Змеею приползла ложь. В результате, была настрочена жалоба  в комиссию городского совета по  делам семьи или в товарищеский суд с обвинением Марины Григорьевны в соблазнении ею Валерия Петровича.
Виталий Степанович и не выдержал, по такому случаю напился, расхорохорился, Марина Григорьевна услышала нецензурную брань.
-Папочка,- на Виталия Степановича взметнулись густые с капельками нависших слезинок Юлины ресницы.
Он обмяк, остыл. В темноте, лежа рядом со спящей или притворившейся женой, решил простить. Не мог он допустить, чтобы за его детьми, его кровиночками бороздился шлейф сплетен о неверности их матери. А когда на комиссии увидел сморщенного, зачуханного старикашку, с легким сердцем сказал:
- Я доверяю своей жене.
Много потом было об этом толков, многие женщины приводили в пример Виталия Степановича своим ревнивцам. И вновь наступил у них мир да лад. Виталий Степанович даже и в мыслях не держал колебать восстановленный порядок. Но сердце человеческое не камень. Лера всячески находила повод для контактов с ним, заревой покрывалась ее белая, нежная кожа, влюбленно устремлялся синий, доверчивый взор. Виталий Степанович наоборот избегал их.
 
Подоспел день рождения главного бухгалтера. После усталых восьми часов, в бухгалтерии сдвинули столы, выложили нехитрые угощения.
Василий Иванович произнес торжественный тост, преподнес в конверте, собранные по такому случаю, деньги, виновница торжества ответила благодарностью. Включили негромко музыку, кто - то приволок проигрыватель. Лера  заняла место рядом с Виталием Степановичем. Пульс ее застучал бешено, где – то в висках,  вот сейчас он пригласит ее на танец. Один из лесничих уже нежно изгибал в такт музыки секретаршу директора. Но Виталий Степанович, пожелав главному бухгалтеру здоровья, распрощался со всеми. Через секунду, не выдержав, Лера кинулась за ним.
-Не уходите, останьтесь, пожалуйста, останьтесь.
В Виталия Степановича впились две синие глубины. Внутри них затеплилось пламя чистой и грешной девичьей страсти. Оно расширялось, увеличивалось, языки его лизали  и туманили мозг Виталия Степановича.
Он ли стал гибнуть в этой сини, она ли растворилась в нем; тело его, готовое схватить и нести ее, хрупкую, невесомую под первый на полянке куст или в любое свободное в эту пору помещение, напряглось.
Никаких серьезных намерений Виталий Степанович и в помине не имел. Порок захлестнул и потащил его мутным,   гнусным потоком. Но что – то препятствовало, не пускало.
 Он осознал, почти зримо – это ребенок. Конечно, она родит ребенка от столь сильного, неуправляемого  чувства. Будет его дитя, тоже его кровиночка, но без отца. Горячая испарина прошибла Виталия Степановича, он отшатнулся.
-Лера, я женат.
  Пелена еще застилала его, но ноги  твердо зашагали к выходу.
  Лера металась в кровати.
-Тебе нездоровится, - щелкнула выключателем тетя.
-Просто мечтается, - приврала Лера.
В итоге, она «домечталась» поговорить с его женой. Мозаикой, в бреду промелькнули пассажиры автобуса, регистратура, просьба направить к Логиновой, наконец, она прочитала табличку:
Терапевт Марина Григорьевна Логинова.
  Обратный путь был кошмарным, в ушах мелодично стучало:
-Мы способствуем исцелению страждущих телесно.
Он, сделавшийся родным и необходимым, принадлежал другой, красивой, вежливой докторше, в чистейшем белом халате. Он чужой.
Лера ощутила, что совершила какой – то очень грязный, недостойный поступок. Он замарал ее. Теперь она должна удрать, умчаться от стыда, от позора, от унижения, но подпишет ли заявление на увольнение Василий Иванович, еще не прошли положенные три года (отработки после института).
Деликатнейший Василий Иванович, ведающий обо всех движениях в руководимом коллективе, отложил ее листок, дал другой, продиктовал текст заявления, подписал.
-На вашей дороге попадется, обязательно, холостой, хороший юноша. Вам еще повезет, - напутствовал он ее.
  Марина Григорьевна встала со скамьи. Подкрадывался вечер, косые закатные лучи бликами скользили по ней, свечечками зажигали половинки яблонек, опоясывающих хороводом лавочку, навевали неповторимый, загадочный, сказочный настрой. Дома ждал трудный диалог.
Виталий Степанович играл с сыном в шахматы. Когда дети уснули, Марина Григорьевна приступила к тяжелой теме:
-Сегодня у меня была интересная больная.
Марина Григорьевна рассказала о Лере.
-Никого дороже вас у меня нет.
Виталий Степанович обошел стул и обнял сзади ее за плечи. Объятие действовало на жену лучше всяких слов.

Канули три года.
Во дворе, благоухающем цветами - бархотками, ноготками, флоксами и иными, на окраине города, продолговатый стол. За столом оживленно. Праздновали зачисление Юли на первый курс университета. На одном конце стола - мать, на другом отец. Виталий Степанович поднял бокал.
- За будущего научного работника-биолога.
От отца исходили мощь, уверенность и счастье. Один из его росточков прорезался к свету.