22-41

Был прекрасный летний день. Я шел с работы, любуясь на солнышко, которое светило ярко, но уже не припекало, на деревья и горы вдалеке, слушал щебет птиц. И вдруг у меня как будто потемнело в глазах. Я даже остановился и стал озираться по сторонам, пытаясь понять, в чем дело. На небе все так же ни облачка... И тут я заметил стоящий около тротуара «жигуленок» с номером 22-41 и понял, что он был причиной этого состояния. Ведь эти цифры для меня навсегда ассоциируются с 22 июня 1941 года, и я впитал это с молоком матери.

Моя мать Вера Васильевна Емельянова родилась в Ленинграде в 1922 году. Ее отец, Василий Федорович Емельянов, окончил институт Красной профессуры. Мать, эстонку Эмилию Хольм, занес в северную столицу вихрь революции; там она и осталась после отделения Прибалтики. Мать воспитывала в дочерях благонравие. Например, когда девочки болели, и приходил врач, они должны были приветствовать его книксеном. Семья испытывала материальные трудности, так что даже на выпускном вечере Вера была в одолженном у подруги платье, но она очень хорошо училась. По окончании 9-го класса она была награждена уникальным полным собранием сочинений Пушкина в одном томе.

В 1940 году  мама поступила в один из лучших ВУЗов страны - Ленинградский институт точной механики и оптики (ЛИТМО). Часто при объяснении особенно трудных вопросов лектор спрашивал сперва ее, а потом двух ее подруг, насколько они поняли сказанное, и, если оказывалось, что не поняли, говорил: «Ну, тогда у других нет смысла спрашивать». В июне 1941 года она окончила первый курс. В это время тяжело заболела ее мать. Несколько дней Вера не отходила от нее в больнице. В ночь на 22 июня ее мать скончалась. Вера вернулась домой  и сообщила эту горестную весть отцу и младшей сестре, а в ответ услышала, что началась война!...

Захват Ленинграда был одной из главных целей гитлеровских войск. Ленинградцы рыли противотанковые рвы, чтобы задержать наступление  немцев, но все же в начале сентября враг окружил город, и началась 900-дневная трагедия ленинградской блокады. В октябре Вера и ее подруги начали работать медсестрами в эвакогоспитале №268. Раненые очень любили ее: стоило ей зайти в палату, коснуться кого-нибудь рукой или присесть на кровать, как человеку сразу становилось легче! Мама об этом никогда не рассказывала; мы знаем это со слов ее однокурсницы и подруги, старшей сестры госпиталя Людмилы Семеновны Помитяевой (Головкиной).   

Гитлер решил стереть город с лица земли, а его защитников уничтожить бомбежками и голодом. Самая тяжелая ситуация сложилась  в ноябре-декабре 1941 года, когда минимальный паек составлял всего 125 граммов хлеба. К концу декабря началась подвозка продовольствия по льду Ладожского озера, и продолжилась эвакуация больных и раненых. Эта дорога без преувеличения являлась «Дорогой жизни». К новому году норма питания прибавилась. Но затем ударили морозы; зима 1941/42 года стала чуть ли не самой суровой за всю историю города. Как будто природа и человек (точнее, нелюди) решили испытать ленинградцев на прочность!

           …Ту зиму каждый
Запечатлел в душе навек —
Тот голод, тьму, ту злую жажду
На берегах застывших рек…

Так писала поэтесса-блокадница Ольга Берггольц.

Моя мама сполна хлебнула всех лишений – болела цингой, дистрофией. Когда она с дистрофией попала в больницу, навещавший ее политрук спросил, чего бы она хотела поесть. Вера не хотела отвечать на этот вопрос, заданный, по ее мнению, просто из вежливости, но лежавшая на соседней койке подруга сказала: «Вера хочет бисквит». Политрук напустился на Веру: «Так чего же ты молчишь?», и потом откуда-то принес целую тарелку бисквитов. Вера каким-то чудом выжила – единственная из своей семьи. Ее отец пропал без вести: то ли попал под бомбежку, то ли свалился где-то от голода; долгое время после войны она ждала, что он найдется. А младшую сестренку она похоронила собственными руками…

Блокада Ленинграда описана во многих художественных произведениях, мемуарах, воплощена на экране. Я приведу только два факта: Ленинград за время блокады потерял людей больше, чем Англия и США, вместе взятые, за все время войны, и из них только 3% стали жертвами снарядов и бомб, а остальные умерли от голода… Спустя многие годы после войны, на наши вопросы, стоила ли оборона Ленинграда таких жертв, мама неизменно отвечала утвердительно. При этом она никогда не живописала ужасов блокады. В конце 70-ых мама повела на фильм «Блокада» свой класс. Директор кинотеатра, узнав, что в зале находится блокадница, несколько раз за сеанс заходил в зал посмотреть, не стало ли ей плохо. Но мама сказала, что невозможно передать то, что было на самом деле. Экстраполируя, я представлял себе всякие ужасы, и только теперь я начинаю понимать, что она имела в виду невозможность для тех, кто не перенес блокаду, передать чувства ленинградцев и их несгибаемый дух. Она высоко ценила стихи Ольги Берггольц:
            
… Но мы, смиряя страх и плач,
Твердили, диким взрывам внемля:
— Ты проиграл войну, палач,
Едва вступил на нашу землю!..

Главным было ощущение того, что все ленинградцы: и те, кто выжил, и те, кто погиб в блокаду, были не жертвами, а победителями!

…В грязи, во мраке, в голоде, в печали,
Где смерть, как тень тащилась по пятам,
Такими мы счастливыми бывали,
Такой свободой бурною дышали,
Что внуки позавидовали б нам.

В 1943 году мама вступила в партию. Вместе со своим госпиталем в составе 2-го Белорусского фронта она закончила войну в Польше. Впереди была Грузия, счастливые двенадцать лет жизни, а потом - раннее вдовство, воспитание троих детей и работа, работа, работа…

Она вырастила сотни учеников, и никогда не ограничивалась формальным преподаванием математики, а была Учителем с большой буквы, много времени уделяя внеклассной работе с учениками – водила их на экскурсии, организовывала музыкально-поэтические композиции. Долгое время стены всех коридоров нашей школы украшали прекрасные репродукции из журналов «Огонек», «Крестьянка», «Работница», с любовью отделанные рамками – «Малая Третьяковская галерея»! Да разве все вспомнишь!

Незабываемое зрелище в детстве – мама со стопкой новеньких книг с очередной «книжной недели»! Она выписывала кучу журналов и лучшие собрания сочинений. Чуть позже пришел черед «Книги почтой». Прекрасно зная немецкий язык, она уже в зрелом возрасте пошла на курсы английского, чтобы помогать нам. Но помогать не понадобилось – видя такой пример, мы просто не имели права плохо учиться. Да и по математике или другим предметам она никогда не сидела у нас над головой – учение происходило ненавязчиво, весело, в форме игр и викторин. Мама сумела показать нам Москву, Ленинград, возила к эстонским родственникам. Она хотела, чтобы мы не ощущали сиротства и обеспечила нам счастливое детство.

Мама была очень отзывчивой: через своих подруг, часть из которых осталась работать в медицине, она помогала устраивать в Ленинграде тяжелых больных, будь то  дальние родственники или их соседи, и даже сама их сопровождала… Так героизм военного времени перешел в подвижничество всей жизни.

Редкой души человек!.. Пусть память о ней сохранится в сердцах детей и внуков, а теперь уже правнуков, никогда не видевших ее. Сегодня ей исполнилось бы 90 лет…