Срочный вызов

Недавно у меня был сердечный приступ с остановкой сердца. И вот, когда я потерял сознание, то мне показалось, что… вызывают меня к начальству. Без предварительного уведомления и объяснения причин. В срочном порядке. Не было даже времени, чтобы, как говорится, помыться-побриться.

Ну, полетел. Скользя тёмному, длинному коридору, мысленно окинул взглядом всю свою прошедшую жизнь, все свои малые и большие грехи. За всю жизнь много их накопилось — всего не упомнишь. Думаю: «Какие из них стали причиной столь срочного вызова?» Так ни до чего, толком, не додумался. Тут свет в конце коридора показался. Подлетаю к свету, вхожу. Приемная. Да, такая огромная, как зал Казанского вокзала. Народу тьма-тьмущая. Все в очереди стоят. Ждут, стало быть, приёма. Ну и я встал последним. Народу хоть и много, но в зале тихо, как в церкви, только где-то высоко еле слышно в динамике хор поет что-то классическое. Впереди меня старичок стоит, невысокий, седенький в драповом пальтишке.

Спрашиваю его:
 — Не знаете, по какому случаю всех вызвали?
 — Тут, молодой человек, каждого по личному делу вызывают.
 — А как здесь по списку выкликают или в порядке «живой» очереди?
 — В порядке очереди, но «живой» ли — это вопрос.
   
Так он как-то туманно ответил. «Ну,— думаю,— постоим — увидим». А пока оглядываюсь. Привыкаю.

Очередь потихоньку продвигается. Смотрю народ в очереди разнообразный: женщины с малыми детьми, военные в защитной форме, профессура, чиновный люд, «деловые» в толстых золотых цепях с барсетками, работяги, бомжи, пенсионеры,— в общем, общество культурное, но разношерстное.

«Только зачем,— думаю,—  дамочки сюда с детьми притащились?»

Замечаю, что детей постепенно без очереди пропускают: через трех-четырех взрослых — одного ребенка.
 
— Я  не пойму, что тут дети делают?— спрашиваю я вслух, как бы сам себя, ни к кому определенно не обращаясь,— учреждение с виду серьезное.
   
Старичок, который впереди меня стоит, обернулся и говорит:
 — Почему вы думаете, что у детей не может быть серьезных дел?— и так странно на меня смотрит.
  — Нет,— отвечаю,— я так не думаю, но мне кажется, что их дела решаются в другом учреждении.
   
Он хмыкнул и от меня отвернулся. Опять стоим. Ждём.
   
Время от времени большие двери, ведущие в кабинет начальства,  приоткрываются, пропуская очередного посетителя. Из проёма вырывается столб ослепительно яркого света. «Вот, государственное учреждение,— мысленно возмущаюсь я,— а электричество не экономят, жгут почём зря, а нас, население, призывают к энергосбережению».

Рядом с дверью столик. За ним пожилой седовласый, благообразный — охранник, вахтер или секретарь — не поймешь, в белой униформе и весь он окружён каким-то непонятно откуда исходящим светом. Сидит ключами позвякивает, следит за порядком в очереди и что-то в тетрадь записывает. Ведет учет посетителей. Рядом со столом — арка. Такие стоят на вокзалах и в аэропортах, чтобы никто не протащил оружие или взрывчатку. А то взорвут начальника вместе с учреждением к чертовой матери. 
 
— А что это посетители все входят, а никто обратно не выходит?— спрашиваю я у деда.
— У них там, должно быть, служебный выход есть. Через него всех и выпускают,— резонно отвечает он. — И чего вы, молодой человек, всё спрашиваете, волнуетесь и других тревожите? Стойте смирно, как все стоят. Дойдет до вас очередь — всё узнаете.
— Ладно, извините, говорю, больше я вас не потревожу. 
   
Часа через два доходит очередь и до нас. Дед к столу подошёл. Его секретарь с ключами, слышу, тихо спрашивает:
— Вы, Кривцов Семён Мифодиевич, 1910 года рождения?
— Я самый,— отвечает.
— Вы с 1936 по 1945 год были исполнителем высшей меры наказания во внутренней лубянской тюрьме НКВД?
     Старичок побледнел, затрясся, но, всё же, тихо говорит:
— Да, так точно, был, но...
    Тут его секретарь перебил:
— Вы, Кривцов, не переживайте. Проходите. Там всё расскажете. Не задерживайте        очередь.
   
Тот, кого секретарь назвал «Кривцовым», исчез за большой дверью.   
Я думаю: «Мать честная! С кем я в очередь попал. Нет, тут какая-то ошибка».       
Только я начал рамку проходить, чтобы подойти к столу и выяснить недоразумение.

Уже ногу занес, как с двух сторон подлетели двое тоже в белой униформе, только молодые. Хвать меня под руки и понесли через зал.

«Ну,— думаю,— слава тебе, господи, разобрались. Решили исправить ошибку».
   
Они меня через весь зал протащили. Я только успел спросить:
— Куда вы меня, товарищи?..
    
 Поднесли ко входу в тёмный коридор. Говорят:
— Рано тебе к нам. Так что лети, голубь сизый.
   
Дали пинка под зад и полетел я обратным путем через коридор. Лечу, сам размышляю: « Что за чепуха? То вызывают, то обратно гонят. И, что значит "рано"? Вообще, как был бардак в наших конторах, так и остался».

Только меня вдруг кто-то будто по башке ударил.

Тут я и очнулся. Открыл глаза. Смотрю: большая комната, вся в белом кафеле, кругом приборы, я на койке лежу, из меня торчат какие-то трубки, шланги, капельница на стойке. Думаю: «Где я и что со мной?»

 Немного погодя, заходит девушка молоденькая, вся в белом. Посмотрела на меня. Улыбнулась и говорит:
 — Ну, слава богу, пришли в себя.
 — Девушка, кто вы и где я?
 — Не беспокойтесь. Я больничная сестра, а вы в реанимационной палате.
 — А что со мной?
 — Инфаркт у вас был обширный. Остановка сердца. Думали уже, потеряли вас, но спасибо врачам. Повезло вам с бригадой Кривцова. Он у нас гений. Скольких он с того света вытащил! Хорошо, что на работу вышел, а то он на днях отца похоронил. Думали, не выйдет.
 — А я здесь давно?
 — В четверг утром  в восемь часов привезли на «скорой». Больше трёх суток без сознания были.
 — Вас, как, простите, зовут?
 — Оля.
 — А, как вы говорите, Оля, фамилия доктора, который меня спас?
 — Кривцов.
 — А имя-отчество?
 — Валерий. А отчество? Кажется, Семёнович. Ну да, точно Семёнович.