Джаз, табак и лесная фея

Вы встретитесь. Я знаю сумасбродство
Стихийных сил и ветреность морей,
Несходство между нами и сиротство
Неисправимой верности моей.

Павел Антокольский



Я сидел за столиком в летнем ресторане на набережной со своим старым школьным другом Валеркой Дудиным. Жара уже спала, и как раз пришло то время суток, когда можно выйти из дома и не чувствовать, как рубашка сразу же прилипает к мокрой спине. Всего в паре метров подо мной, под деревянным настилом террасы волна тихонько стучит о скалу, прильнёт и снова отступит. Дудин последнее время появляется, когда ему что-то от меня надо или выпить не с кем. Вот и сегодня позвонил.
– Серж, – говорит, – такая тоска, давай куда-нибудь выпозлем, то-сё... выпьем...
Согласился. Противно на его рожу глядеть. Сижу спиной к маленькой сцене, где оркестр выдаёт свой тривиальный репертуар, не хочу никого видеть, мне всё обрыдло. Проклинаю Дудина, а главное себя за то, что поддался на его уговоры. Чёрт бы тебя побрал! Не могу видеть его голодных глаз. Лучше бы я остался дома...
Безумно болит голова, наверное всему виной эта дрянь в заморской бутылке, оставшаяся ещё со дня рождения, вчера не стоило так напиваться, а сегодня мне всё безразлично – не волнуют ни ножки на высоких каблуках, ни пирсинг в пупке. Такое ощущение, что кто-то медленно, мучительно подливает к моим мозгам расплавленный металл. Валерку прорвало, нескончаемый поток слов, не могу его слушать, надоело, нет желания переваривать информацию об очередной потенциальной жертве его сказочного обаяния. Весь вечер молчу. Официант принёс жюльен из мидий в крошечных формочках и бутылку Шардоне, Валерка наклонился через столик и стал глазами показывать на кого-то за моей спиной. Мне плевать.
– Ну и сиди, придурок, хоть целый вечер сам, на дворе лето... а своих тараканов надо оставлять дома, на привязи. Пойду к тому столику.
Моя душа казалась мне сродни пустыне Гоби, растёт там какая-нибудь верблюжья колючка, да и то в местах со сверхизбытком воды – одним скудным родничком на 100 квадратных километров. Ветер неустанно клонит колючку к земле, а она снова поднимается, ей хочется жить, но она одна-одинёшенька. Нет там ничего и быть не может, потому как почва неблагодатная и не совместима с жизнью. Что я вообще здесь делаю, в этом ресторане? Встану, расчитаюсь и adios, кореш!
Затянувшаяся чёрная полоса уже изрядно отравляла мне жизнь. Я запутался в бесконечной череде невозможных нерешаемых ситуаций, всё валилось из рук. Вопросы типа “почему?” и “что я делал неправильно?” зудели в голове и не находили разумного ответа. Может надо лучше спросить себя не почему, а зачем?
Мне 42 года, я побитый одинокий волк, и этот факт меня вполне устраивал. Я мог быть очень и очень злой, но это лишь в крайнем случае, обычно я ленив, а, если время от времени чья-то бархатная ручка погладит меня по шерсти, почешет за ушком, и голос в темноте промурлычет что-то невнятное про то, как ей нравятся такие вот… и потом останется в моей норе до утра – вот тогда я становлюсь, как тёплый пластилин. Но это совсем ненадолго. Я один, я изгнанный волк, и мне полагалось быть одному. Конечно, у меня есть прошлое – дочь, брат и всякая там родня, и более того, у меня когда-то были друзья, немного, но были. Чем старше я становился, тем меньше близких людей окружало меня. Кому вообще я нужен? Надо перевернуть страницу блокнота и начать всё сначала, только у меня перед глазами была пустота, и я не знал, с чего мне начать, никакого плана и новых мыслей в голове не возникало, я тупо ходил по кругу, как ослик, и ждал озарения. Немного коньяку ненадолго делало меня счастливее и казалось, что появляются жизненные интересы... Ладно, чего там говорить, чрезмерная любовь к алкоголю – это не мой стиль. Старший брат, тоже мне “армия спасения”, приезжал на выходных и начинал лечить, мерзко так сверлил, как советская бормашина, принимал во мне участие, хотя никто его не просил. Какой в этом смысл? Не понял ещё, что меня невыносимо тошнило от вида такого успешного, состоявшегося и образцового семьянина. Как я устал... Бррр... Но я всё же не был бомжом, преступником и не нуждался в нравственном возрождении. Музыка… В моём крошечном мирке осталось хотя бы то, что я любил, и что пока не переставало меня радовать. Да, это у меня ещё есть! Цепляясь за эту тоненькую ниточку и придумывая себе оправдания, я подсознательно понимал, что мысли непослушно растекаются, становятся не слишком отчётливыми. Я лениво сказал себе – не стану париться глупыми думами и вообще хватит копаний в себе.
Дудин, посидев за чужим столиком, вернулся с недоумением на лице, видать, у него там не склеилось.
– Слушай, народ пошёл какой-то... Я их, женщин, вообще иногда отказываюсь понимать. И чего им ещё надо?! Подхожу, говорю – могу ли я вас пригласить? А она:  „А я хочу, чтобы меня ваш друг пригласил…“ Серж, ты чего, знаешь её что-ли? 
Я оглянулся, одну женщину в зелёном с белым я видел со спины, лицо другой мне было не знакомо.
– Так иди же, идиот! Вон та, в чёрном платье...
– Слушай, несёшь всякую чушь! Никуда я не пойду, отстань! – по его мнению я должен прийти в экстаз от мысли, что мне придётся вести светскую беседу.
– Вот кретин! Не буду больше тебе звонить. Думал, вытащу человека, развеемся для твоей же пользы.
– Да иди ты…
Он надулся и ещё для вида посидел минут пять.
– Ну и сиди тут со своими заморочками! Я ухожу.
Дудин расплатился и ушёл, а во мне ничто не шелохнулось, сижу, словно каменный. Мне всё равно.

Сигарета. Ещё одна...  Море ласково плещется где-то под ногами, совсем близко... Ну, и ладно, подумаешь, ушёл. Испугал... Я сидел, и в голове кружились какие-то обрывочные воспоминания детства – вот я бегу вниз с холма к широкой реке, в детстве все реки широки. Я бегу, бегу и никак не могу добежать до песчаного берега. А там пацаны выставили на меня свои худые спины, согнутые дугой, накупались и греются на солнышке. А я всё бегу по зелёненькой травке и жёлтым блестящим лютикам, какие же они яркие! А речка в детстве – это как океан, это целая жизнь, огромный мир! Только бы добежать, бормочу себе под нос, там благодать, там мой дом, там осталось беспечное ничегонеделанье, речной песок между пальцами ног, уха в алюминиевом котелке; пропахли дымом мои волосы, одежда, я сижу, как копчёный карась и щурусь на костёр. Ещё недавно прозрачные облака начинают наливаться, становятся тяжёлыми, сине-лиловыми, могучими, и вот уже почти не видно голубых просветов, всё густо затянуло, близится гроза. Земля утонула в темном мраке, природа всколыхнулась своей великой силой, прекращая суету живых тварей, заставляя всё смолкнуть и смириться. Река совсем почернела, стала глубокой и страшной. Первая несмелая капля упала мне на лоб и стекла по виску, я открываю рот и начинаю ловить грозу: вторая капля, третья...

Я ещё раз оглянулся, докурил... Оркестр заиграл Cry me a river.  Здесь играют джаз... Вот это да! Только сейчас до меня это дошло. Девушка, исполняющая песню, очень старательно подражала Барбаре Стрейзанд, у неё получалось так красиво! В моей пустыне неожиданно закрапал дождик, отпустило, стало хорошо, и куда-то пропало гнусное настроение.
Джазовые волны слегка придали сил, я встал и подошёл к столику, где сидели две незнакомки. Руки тряслись, а к горлу подступил ком, вот черт. На ней чёрное платье с нежными жёлтыми цветами. Мы танцевали молча, и я ужасно боялся посмотреть ей в глаза, я трусил и не хотел видеть её реакцию, то есть я не хотел, чтобы она сразу поняла, как бешено трясутся мои руки, сердце, как трясусь я весь. Она молчала, видимо ожидая моей инициативы. О Господи, спасибо! Не люблю болтливых женщин. Кто-то должен быть первый, не будем же мы вечно молчать. Одно неосторожное замечание с её стороны, и я просто убегу, как трусливый заяц. Её рука спокойно лежала на моём плече. Под ложечкой больше не сосало, и я вдруг ощутил, как страх и беспокойство сменяет блаженный романтический настрой, а по всему телу понемногу разливается приятное тепло. Я почувствовал, что больше всего на свете хочу, чтобы в ближайшие несколько часов её правая рука так же касалась моего плеча, а её левую руку хочу ощущать на своей ладони. А музыканты решили сегодня вечером не менять амплуа, джаз не прекращался.
– Я очень люблю джаз, – произнесла она.
– Вам нравится джаз? Так неожиданно это слышать.
– Почему?
– Не знаю. Под эту музыку кровь в моих жилах течёт в особом ритме. Это моя музыка, понимаете? Так странно, что вы об этом заговорили первая.
Мы продолжали свои медленные движения, пытаясь изображать, что танцуем. Какой это по счёту танец? Неважно. Её волосы слегка коснулись моего лица, а с ними на щеке остался её аромат. Просто приземлился и не улетал. Её особенный запах и парфюм, совсем новый для меня, как и всё в ней.
– Скажите, чем от вас пахнет?
– А если я скажу, что я лесная фея и от меня пахнет мхом и сырым деревом? 
– Тогда скажите, в каком лесу ваши владения, я хочу в этот лес. Конечно, если вы позволите.
– ...
– Я готов взять рюкзак, даже обещаю не сорить и не кричать...
– Тогда представьте, что вы идёте по осеннему лесу... Какие-нибудь ассоциации?
– Деревья... жёлтые, свежо... Наверное, вчера прошёл дождь, нет, ливень...
– Хорошо. Продолжайте.
– ... иду по тропинке, мне немного грустно и радостно одновременно. Мне хорошо, потому что мне всегда хорошо, когда я шагаю по этим прелым листьям и вдыхаю осень. Мне грустно, потому что я одинок в этом лесу, и не с кем разделить мою радость. Пахнет грибами, но я не нахожу ни одного, только ветки хрустят под ногами. Лес пахнет мокрой буковой корой и моей кожаной курткой. Я достаю из рюкзака трубку и табак, это такой ароматный табак. Откуда они у меня взялись? Не спрашивайте, я не знаю. Затягиваюсь с невероятным наслаждением, так, как будто не курил несколько лет. Как же давно я не курил! Вот это возможно и есть ваш запах! Да, табак и мокрые буки, а ещё моя куртка... Странно, не правда ли?
– Какая романтичная история, очень спонтанна и тем она трогательна...
– Но ведь женщины пахнут чем-то цветочным... Во всяком случае, мне так казалось.
– Ну, женщины пахнут по-разному. Хотите, я скажу, чем пахнете вы?
– Подождите, пожалуйста, я хочу сделать одну вещь, мне надо отойти на минутку, только прошу вас, оствайтесь здесь. Вы ведь не убежите?
– Я здесь.
Музыка доиграла, и во время короткой паузы я добрался до оркестра. Возвращаясь, поискал её глазами и не сразу увидел. Она сидела одна за своим столиком и ела почти растаявшее мороженое.
– Подруга ушла домой. Вот так! Ваш друг тоже ушёл. Видите, нас обоих оставили.
Я взял её руку и поцеловал пальцы. Пойдём? Оркестр будет играть для нас.
Мы встали, и в это мгновение поплыли звуки “Moon River“. 
– Вы это серьёзно? Как вы узнали, что я ужасно люблю эту мелодию?
– А может я умею читать мысли... Просто я так вас почувствовал. И в эту минуту мне захотелось подарить вам именно её. Наверное, я не могу подобрать правильных слов, а музыка всё скажет за меня. Я волнуюсь.

Я постепенно побеждал свой страх. Только бы она не сказала: “... ну, ладно, с вами было замечательно, но мне уже пора...” Она прижалась ко мне, стала ближе и меньше боялась (не такое уж я страшилище!). И вдруг подняла глаза и на секунду задержала на мне взгляд. Мне стало так неловко, я стесняюсь её взгляда и скорей отвожу глаза в сторону. Изо всех сил стараюсь не сжимать сильно её пальцы. Я боюсь, что она уйдёт, не хочу этого...
– Вы обещали рассказать, чем я пахну...
– ... мм... От вас пахнет чем-то очень трудно-сочетаемым. Вы и грубы и нежны одновременно. Вы – одинокий пират, просоленный и прокуренный, давно не ступавший на берег, ваша душа загрубела, спряталась за панцирем, и в ней больше нет места для пустяков и шалостей, даже флирт вам чужд. Вы серьёзны и никому не даёте пощады, может быть, вы даже слишком жёстки по отношению к тем, кто случайно прошёл рядом. Значение имеет только ветер, раздувающий паруса, и удача. Вы счастливы и несчастливы. А ещё от вас пахнет искренней теплотой и радостью от простых вещей, только нужно иметь суперчувствительный нос, чтобы всё это слышать. ЭТО лежит в трюме вашего фрегата в большом кованом сундуке с висячим замком, но никто никогда в него не заглядывал и не видел ваших тайн, да вы и сами забыли, что владеете несметыми сокровищами...
– Постой... Скажи, ты не оставишь меня сегодня вечером? Откуда ты всё знаешь про меня? Извини, что говорю тебе “ты“.  Ты не против?
– Нет, мне приятно.
– Я даже не знаю, что сейчас нужно сказать... Что обычно говорят мужчины в такой ситуации? – кажется, я совсем отрезвел, – расскажи мне ещё что-нибудь.
– Хорошо. Ты и вправду одинок, и это видно сразу, – её глаза сверкнули, – но могу поспорить, что причина твоего одиночества в тебе самом, а твой грозный вид, эдакая китайская стена, это лишь способ защищаться, максимальный эффект с минимальными усилиями, – она лукаво улыбнулась.
Я сидел и не знал, что сказать, чтобы вписаться в такой поворот разговора, настолько меня поразило, как искренно это было произнесено и как быстро меня раскусили. Когда тебя застукали на месте, надо во всём признаваться, но я решил сменить тему.
– Мы пойдём танцевать? Пусть музыканты играют всю ночь. Я так хочу!
– Звучит, как заклинание...
Оркестр играл и играл, а мы не могли оторваться друг от друга. Я точно знал, что уже не могу её отпустить. Мои губы были у её уха, я бы шептал ей целую ночь, всю эту восхитительную ночь, как она очаровательна! Это нежное создание просто и легко шагнуло в мою пустыню, даже не подозревая, что там живёт всего лишь одна корявая и сухая верблюжья колючка. Она излучает безграничную женственность, и это не притворство, я знаю. И ещё запах. Она приподнялась на носочки, чтобы дотянуться до моего уха (сейчас я почувствовал клубничное мороженое):
– Я даже не знаю твоего имени...
– Я – капитан Джон Блэк, а моя каравелла носит имя “Мария-Тереза“.
– А меня зовут Карина, – сказала она, смеясь, – капитан Блэк, не отвлекаю ли я вас от намеченных авантюрных планов? Может быть, в эту ночь вы собирались напасть на испанский корабль, везущий из Нового Света награбленное золото?
Я поцеловал её в шею... Карина закрыла глаза, и мне показалось, что мой сегодняшний день, как и я сам, пропал навсегда, безвозвратно провалился в бездну, тот прежний “я” постепенно растворялся в воздухе, меняя форму, таял, как облако, и уже почти не существовал. Я увидел в окне своё отражение. Это я? – спросил мой внутренний голос. Какой-то невидимый вулкан стал плеваться лавой, дышал на меня густым пеплом и давил на голову.
– Карина, я хочу тебе сказать, – произнёс я, прямо как драматический артист низкого пошиба. Да уж, после такого начала, она точно подумает, что вот сейчас ещё один будет пытаться заполучить её телефон, а заодно и согласие выпить как-нибудь вместе чашечку кофе. Какой же я тупица! На свете есть сто тысяч разных поводов, чтобы снова встретиться, но ни один не приходит в голову! Герой-любовник хренов!
– Знаешь, – прервала она возникшую паузу, – у тебя сейчас такое лицо, как на картине “Опять двойка” у центрального персонажа, – в её глазах снова мелькнула искринка.
– Нет... Карина, я хочу попросить тебя, чтобы ты не растворялась, не исчезала и не убегала. Надеюсь, ты настоящая?
– Да, капитан. А что вы подразумеваете под “настоящей“?
– Ничего, не обращай внимания...  Знаешь, я очень рад, что мой друг Валерка вытащил меня сегодня из берлоги.
– По-моему, он другого мнения, – сказала она. О, эта божественная улыбка! 
Я взял её руку и стал целовать каждый палец, все до одного, потом уткнулся носом в запястье, вдохнул аромат её кожи и слегка прикоснулся зубами.
– Можно я съем кусочек?
– ...
Я прижал её ладошку к своей щеке, мы сидели молча... Так легко! Я знал её всю жизнь, всегда её знал, ещё до рождения. Я держал её маленькую ручку в своей руке, и ничто в жизни мне больше не надо и не интересно. Я всё ещё продолжал уклоняться от её прямого взгляда и в то же время чувствовал, с какой нежностью он скользил по мне.

Мы шли по ночному городу, по краю бетонной набережной, в полшаге от нас море, зеленоватое, прозрачное, виден каждый камешек на дне, а в воде отражались огни прекрасного белокаменного города, этой необыкновенной ночи, и моё собственное внутреннее сияние. Но мне было страшно, я боялся всё испортить. Не хочу её терять, но и не знаю, как её удержать. Я судорожно пытался что-то придумать и не мог, любой новый предлог казался мне фальшивым. Наверное, я разучился, забыл, и мой дух пал. Я смалодушничал, да, я струсил. Трус несчастный! Просто доведу её до стоянки такси. Не могу выдавить из себя “не уходи“, не могу быть мужественным, решительными или каким там ещё полагается быть? Скажу ей: спасибо, что ты есть! Что подарила мне сегодняшний вечер...
– Карина, знаешь, я хотел бы завтра показать тебе одно место у моря, там чудесно и совсем нет людей, это очень дикое место. Там живёт душа одного пирата. Но одно условие – ты никому не должна говорить об этом месте, это тайна! – выпалил я, наконец, на одном дыхании, и в тот же миг спала тяжесть.
Она остановилась, посмотрела, как будто сквозь меня и прислушалась.
– Ты слышишь это? – сказала она, вглядываясь в темноту.
– Что? 
Нас окружала хаотичная пестрота мелодий, пропадавших и снова, ни с того, ни с сего прорезавших глухой ночной воздух.
– Послушай... Это одна из моих любимых. Они поют: “... давай не будем хитрить и называть вещи своими именами...” Послушай, у меня такое чувство, что кто-то специально всё подстроил в этот вечер. Ты любишь джаз так же, как и я, любишь море.. У меня тоже есть любимые места на побережье...
– Я знаю, так не бывает...  Не хочу быть назойливым. Просто боюсь, что ты сейчас уйдёшь и ...
Карина молчала, но казалось, что её взгляд выдавал мысли.
– Ты пойдёшь со мной завтра? – я легонько сжал её руку.
Она провела пальцами по моей небритой щеке и, прищурившись, посмотрела на меня, её глаза как будто говорили: ну, что же ты замолчал, почему испугался, продолжай, я пойду с тобой...
– Там трудный и опасный спуск с горы, знаешь, хочу предупредить, что песочка там не будет и вообще, прогулочной тропинки тоже. Но я хочу показать тебе мой любимый кусок этой земли, это частица моего большого пиратского сердца.
– Эх, ты! – она приподнялась к моим губам, слегка дотронувшись рукой до моего плеча.
 
Я видел её лицо в удаляющемся такси, и как она помахала мне рукой, а по её губам я прочитал “до завтра“.

...Как же я люблю этот город, летние вечера и тишину, она словно обволакивает гигантской шалью из розового лепестка, когда звуки приглушаются, а на набережной зажигаются фонари, пропадает детский визг и беготня, голоса становятся таинственнее, речи – откровеннее. Всё поглотила плотная ночная синева. Люблю эти обнимающиеся парочки, запах морской травы, ещё тёплый после знойного дня пирс со ступеньками, ведущими к воде... Я сам, как просоленная морская капля – волна швыряет меня на камень и снова отбрасывает в лазурную пучину, плещусь в вечном круговороте.
Я стоял посреди опустевшей площади и ещё долго пытался понять, что со мной происходит. В голове завертелся по кругу один и тот же куплет:

...Взгляд, под которым я опускаю глаза,
Улыбка на Её губах...

Не могу идти домой, не хочу. Мысли скачут одна за другой, спорят, крикливо перебивая друг друга.  Нет, сегодняшний вечер не подчиняется логике и разуму. К чёрту разум!
Ещё часа два брожу по улицам и, как будто нарочно, выискиваю дорожки, где на лавочках под розовым пухом ленкоранской акации попрятались влюблённые. Проходя мимо, улыбаюсь им: мы с вами заодно!
И всё же иду домой. Волшебница Ночь подталкивает меня, провожает, одобрительно и мягко подмигивает. Карина... Я так и не спросил, как она меня нашла...

Потерялся во тьме силуэт одинокого пирата, только огонёк сигареты выдаёт меня...


декабрь, 2011