Он обещал. Часть 25-я. Заключительная

— Я не уполномочена. Не уполномочена! Понимаете? Ваша путевка заканчивается через три дня. Дождитесь заведующей, Ольги Викторовны. Она вас и выпишет.
Кабинет был поменьше и оформлен проще, чем у заведующей. Разве, что цветы были крупнее и более ухоженными, хозяйка кабинета явно их любила и заботилась о них. Зато общение с людьми давалось ей гораздо сложнее, и Твердохлеб это чувствовал.
— У вас так много цветов, и они такие красивые, вы, наверное, уделяете им много внимания? Знаете у меня в кабинете гораздо меньше и если бы не забота помощницы, медсестры, то их бы совсем не было. Совсем не умею с ними обращаться.
— Да, цветы чувствуют, когда их любят, хотят, чтобы им улыбались, и разговаривали с ними, им нравится, когда они часть семьи, часть дома, живая часть.
— Да у вас целая наука! — Владимир глядел на нее и понимал, что она также нуждается в улыбках, во внимании, в разговорах.— Пожалуй, надо взять на вооружение. — Улыбнувшись, он продолжил, — Может все-таки оформите меня, я понимаю вашу ситуацию, но мне и в самом деле надо срочно выезжать. Ведь не я первый выбываю досрочно?
— В нашем санатории такие случаи редки, качество лечения и обслуживания, знаете ли, всем приходится по вкусу. Да и к тому же, в этих случаях документы всегда оформляла Ольга Викторовна. Попробую ей дозвониться и уточнить.
Она встала со стула и начала обходить стол. Владимир не хотел, чтобы Оле звонили, поэтому он встал и обратился к, заместителю заведующей:
— Зачем ее беспокоить? Ведь я не требую возврат денег, все формальности соблюдены, я сдам комнату, вы мне оформите выписку и «ариведерчи!».
Наталья Андреевна смотрела на него, задумавшись, потом, направляясь к двери сказала: — Подождите здесь, постараюсь вам помочь.
Спустя полчаса Владимир с выпиской на руках направлялся к себе в номер, довольный собой и расторопностью этой женщины. «Ну вот и все, соберу чемодан и в путь. Странная поездка: началась с проблем и заканчивается также. Как и моя первая поездка к будущей теще. Знакомство с родителями, казалось бы, что может быть проще: штатная вежливость, дань обычаям, блажь и скука.
Так нет же! Я оказался не «тем», во всем не «тем». Не сразу конечно, жест за жестом, слово за словом, улыбка за улыбкой. Я тогда умел улыбаться по желанию, ведь это была мама моей любимой. А потом случайно услышанный разговор матери с дочерью. «Он не тот, кто тебе нужен», «вы совершенно разные», «тебе нужен любящий», как это все противно было слышать, он ни разу не говорил Маше, что слышал, она всегда делала все для того, чтоб он думал, что теща его любит. Маша была сильной и мудрой. И порывистой... как Марина. И также защищала свою семью, своих друзей, свое право быть счастливой. У нее впереди была долгая жизнь, но она умела жить сегодня. И поэтому мне есть что вспоминать, наше прошлое, а не наше возможное будущее».
Упаковав вещи в чемодан, Владимир постоял немного, оглядываясь по сторонам, словно прощаясь с частью себя, приоткрыл дверь и остановился. Зазвонил телефон и Владимир подойдя к окну поднял трубку.
— Алло!
— Алло! Володя привет! Это Саша!
— Привет, Саша! Как дела?
— Хорошо. Нормально. Как ты там отдыхаешь? Домой скоро?
— Вот собираюсь уже. Поезд через три часа. Завтра буду дома, ждите.
— Ты там хоть времени зря не терял? Невесту привезешь?
— Саня... ты как всегда в своем репертуаре!
— Я ж о тебе беспокоюсь, хочется, чтоб и тебя после наших посиделок дома ждал «особый» прием, чтобы и тебе доставалось.
— Вот ты как. Ну ладно. Признаюсь. Могло бы быть. Но... Ты ведь меня знаешь...
— А на этот раз что? Опять духи не угодили? Или снова «дурочка»? Или...
— Просто не решился. Обстоятельства не позволили. Она особенная. Добрая. Даже сынишка есть, прелесть. Он своим поведением рассказал о матери больше, чем она сама могла бы. Хотел бы, но не могу.
Твердохлеб подошел к двери и рывком закрыл ее. Если бы он догадался выглянуть в коридор, то заметил бы притаившуюся Марину, которая замерла рядом. Она приехала попросить прощения, но услышав, что Владимир говорит по телефону, не решилась зайти. «Так и знала, что он ко мне не равнодушен... Чуть сама все не испортила. Сейчас он закончит разговор, и я постучу». Теперь настал черед ей копаться в сумочке — зазвонил ее телефон. Трель становилась все громче и Марина поспешила к лестничному пролету. «У Славика истерика, никак не могу его успокоить, приезжай скорее!» голос у Оли был напряженный, не терпящий возражений, «Да что же это такое! Володя же скоро уедет!» Но ребенок есть ребенок, а материнское сердце...
...
В комнате было тихо. Ольга по возвращению Марины вышла прогуляться. Славик лежал на диване, положив голову матери на колени и иногда всхлипывал. Она его успокаивала, шептала о том, как она его любит, гладила по голове и спрашивала, что с ним случилось.
— Я хочу, чтоб у меня был папа. Как у всех, — голос мальчика дрожал и немного сипел,— И чтоб мы с ним играли, как с дядей Володей, чтоб мы гуляли все вместе...
— Солнышко, к сожалению, папы не продаются в магазине, не валяются на дороге и даже в долг их не попросишь. Но я тебе обещаю, что постараюсь, чтобы у тебя был хороший папа.
— Правда?
— Правда. Я не могу тебе обещать, что он будет точно, но я постараюсь, хорошо?
— Хорошо. — Славик обнял маму. — Я тебя люблю.
— Сына, а поехали со мной на вокзал, дядю Володю проводим?
— Да, и если мы хотим успеть, нам надо поторопиться.
Вокзал наполнялся отъезжающими и провожающими. Марина, крепко держа сына за руку металась по перрону, вглядываясь в лица людей, в окна вагонов и пыталась найти Владимира. Вся эта затея уже казалась ей глупой и бессмысленной, ведь она не знала даже в каком вагоне он едет.
Тем временем Твердохлеб, уложив вещи под полку, вышел в коридор, чтобы в последний раз взглянуть на вокзал, который этим летом принес ему столько неожиданных событий. Проводник попросил провожающих покинуть вагон, громкоговоритель сообщил об отправке поезда со второго пути. Внезапно на перроне возникла фигура спешащего мужчины, в котором Владимир узнал следователя, Геннадия Петровича. Подойдя к подножке Твердохлеб протянул руку, чтобы помочь ему вскочить в вагон, проводник стоя на перроне никак не мог взобраться на ступеньку, чтобы поднять флажок и подать машинисту сигнал готовности.
Геннадий Петрович улыбался и благодарил Владимира Сергеевича, но тот лишь кивнул, выглядывая из вагона, словно кого-то искал.
— Марина! Слава!
Они побежали к нему, оставались считанные мгновения до того, как поезд тронется, Слава еле поспевал за матерью. Проводник уже собрал лестницу и Владимиру оставалось только общаться наполовину высунувшись из прохода.
— Что вы здесь делаете?
— Мы вас хотели проводить. Счастливого пути!
— Спасибо! Славик, пока! — Владимир помахал им рукой. — Слушайся маму!
Поезд все не трогался, только спускал пар, затянулась неловкая пауза. Марина смотрела на Твердохлебу в глаза и понимала, что эти мгновения — последние и терять их будет преступлением.
— Владимир, останьтесь, я прошу вас! Мне надо с вами поговорить.
— Марина, я не могу. Правда, не могу. Я вам позвоню и все объясню. — Поезд тронулся и стал набирать ход. — Слава, береги маму!
Наполнившись гулом отправляющегося поезда, вокзал стал пустеть с последним ушедшим вагоном. Ноги стали ватными, а голова тяжелой. Слава стоял рядом, держал маму за руку и плакал почти без слез, как настоящий мужчина.
— Мама, а он позвонит?
— Он обещал, и мы будем ждать...
В машине Слава уснул, а Марина, задумавшись, смотрела на дорогу. Водитель, желая завязать разговор, произнес:
— Знаете, порой такие странные пассажиры попадаются. Вот перед вами вез на вокзал мужчину с «Золотой нивы». Полдороги говорил по телефону, все уговаривал кого-то взять его почку. Говорит, «я успею, вы только дождитесь». Я свои органы никому не отдам. Самому нужны.
— Простите, он был в желтой рубашке?
— Да, вы его знаете?
— Теперь знаю...
А в это время в поезде Геннадий Петрович рассказывал Владимиру Сергеевичу историю поимки преступника, который сам того не зная, изменил столько жизней. Лена, жена погибшего, вызвала Александра на разговор. Очень скоро они перешли на крик, она его обвиняла, а он сначала не соглашался, потом оправдывался, а потом сам стал обвинять ее в том, что на его бросила. Все это записывалось на диктофон и стало важной уликой в деле. Твердохлеб слушал следователя, но не слышал, у него перед глазами стояла женщина, державшая за руку сына, она просила его остаться, а он не мог.
Марина и Славик застали Ольгу дома, в домашнем халате и тапочках, с чашкой зеленного чая в руках. В глазах ее затаилась слезинка. На вопрос подруги о том, что случилось, та ответила, что ничего, просто настроение такое, а сама положив руку в карман сжимала кусочек бумаги с двумя полосками. «У меня будет малыш. Мой и только мой».

Василий Дмитрук и Юрий Моисеев,