Убийца

    В просторной отцовской майке, словно странное и нелепое привидение, он всматривался в заросший затылок отца. Его почти прозрачная детская рука так впилась в наборную рукоятку ножа, что тонкие пальцы побелели. Неподвластная разуму волна жалости подкатила к сердцу и он ощутил, что не хочет и не может сделать то, о чем как в угаре он бредил весь вечер. Сотворить хоть что-нибудь с отцом, который завтра снова напьется. Как всегда, когда пьяный, будет избивать свою жену, самого Павлика. Но если бы только его, то это еще ничего. Он сильный, выдержит. Но вот только бы не слышать никогда рев и хныканье сестренок в кроватке, плач и причитания матери.                Утром Павлик вдруг решил. Что бы ни случилось, но бить мать и в пьяном кураже крушить все вокруг отец больше не будет.                Вечером Иван пришел домой как будто пьянее, чем обычно. Грохнув дверью, как был в заляпанных грязью запогах, потопал к кровати.                -А чтоб по тебе черти так ходили, свинья ты такая,- заголосила,не сдержавшись Алена. Она только что окончила мыть пол и теперь, видя такое глумление над результатом своей работы, не смогла сдержать возмущение.                Массивная фигура мужа остановилась, медленно стала поворачиваться на голос жены.Мутные глаза осмотрели женщину невидяще и тяжело. Качаясь, Иван пошел в сторону Алены. Навис над женой, стал бить огромными кулаками и сапогами, сопя натужно и хрипло.                - Не трогай мать!- Павлик не сразу осознал, что висит на огромной отцовской руке, впившись в нее побелевшими пальцами. Иван засопел еще громче, сердито и раздраженно, махнул рукавом и Павлик, словно щенок, отлетел в угол туда, где стояла старая, железная, родительская кровать.                Устав избивать жену, Иван оставил ее стонать на полу и, повернувшись, намерился идти спать. Неживой взгляд его, споткнувшись, уперся в скорчившуюся фигурку возле кровати. Шатаясь, Иван стоял, смотрел бессмысленно на неподвижный комок, переводил взгляд на красную лужу на полу, напрягался и все никак не мог совладать с тяжелыми жерновами мыслей мутных и неуловимых. Понадобилось время и огромные усилия для того, что бы остатки сознания капля за каплей сумели пробиться к оглушенному алкоголем разуму. И вдруг весь хмель будто выдуло из Ивана. Он бросился к сыну, поворачивал его непослушными дрожащими пальцами, всматривался в него со страхом и растерянно.                Вся левая половина головы Павлика была залита, измазана кровью. Запекшиеся ее сгустки разрисовали лицо мальчика множествомбурых, ржаво-грязных пятен и от этого облик сына сделался каким-то чужим, тяжело узнаваемым.                - Алена,беги к фельчеру!- казалось заревела на всю хату, а на деле выдохнул, просипел придушенно, Иван.                Но Алена уже выскочила за дверь, ее расхристанный силуэт промелькнул вдоль окон, понесся к дому фельдшера.                Вскоре на улице показался фельдшер Семеныч. Он торопливо семенил через лужи, а вокруг него, словно вспугнутая, с взьерошенными перьями наседка, бегала суетилась Алена.                Нагнувшись, Семеныч профессионально ощупал голову мальчика, задержал его безжизненную руку в своей сухонькой лапке. Повернувшись к Ивану,бросил резко раздраженно:" И зачем вы меня позвали? Думали я смогу воскресить вам сына?"                Завыла, заголосила истошно и отчаянно Алена. Совсем окаменел Иван.                Не обращая больше внимания на хозяев, Семеныч, хлопнув дверью, выскочил из хаты, бросил через плечо: " За свидетельством придете завтра".                Полчаса спустя прибежал участковый,молодой и подвижный словно ртуть лейтенант. Все о чем-то спрашивал у почерневшей, будто совсем неживой Алены. Как то очень скоро возле хаты собралась вся деревня. Люди тихо переговаривались, кивали головами, бабы тяжело вздыхали.                Неприметно из хаты куда-то исчез Иван. Подумали, что удрал, но вскоре нашли. Он повесился в своем сарае на ремне.                Батюшка, который приехал отпевать Павлика, долго не соглашался совершить обряд над телом его отца. Но в конце концов священника уговорили, сложили в багажник машины пару-тройку кошелок скромной деревенской снеди.                Так и лежали они рядом, каждый в своем гробу - отец и сын. Когда их выносили, Алена уже не в состоянии была идти самостоятельно и, что бы та не упала, ее под руки поддерживали две женщины - соседки.Рядом с матерью, уцепившись за подол ее платья, семенили испуганные, исплаканные до прозрачности дочки.                Когда подошло время прощаться, Алена будто бы очнулась внезапно и с криком кинулась к телам мужа и сына. С большим трудом односельчанам удалось оторвать от гроба и увести прочь обезумевшую,кричащую Алену.                Лишь когда на могилах были насыпаны прямоугольные, из рыжего песка, холмики и на них, на всю длину и ширину, бок о бок, были выдавлены два огромных креста и, два таких же деревянных встали над могилами,тогда люди стали постепенно расходиться. Последней с кладбища ушла старая Остючиха.                Уже вечером, за поминальным столом, слушая жалостливые вздохи односельчанок о том, что хороший он был мужик, Иван, и если бы только не пил, то и не убил бы сына и сам бы не повесился, ох-хо-ххо, на эти слова Остючиха выпалила резко и зло: "Так раньше- то Иван не пил. И какой тракторист был хороший. Агород кому обработать надо, то разве не мы ему бутылочку за это сували? Разве не ты, Маруська, или не ты Елизавета?                - Так ведь не силком же мы ему лили в рот этот самогон!- махали руками, делали обиженные лица одно-сельчанки.                - Оно конечно, если поможет мужик по соседски кому из деревни, то оно так,в рот силком не нальют,- рубила резко, в глаза сельчанам Остючиха,- не заставят силком, но на плечи насядут крепко, тут и дуб сломается.                Уже с горечью промолвила, махнула безнадежно рукой,-Жалко, так жалко, какого парня самогонка эта клятая згубила.                И так и не понятным осталось, о ком это было сказано: об Иване, или об убитом им сыне.