Лиля

«Сынок, это тебя», - мама протянула трубку телефона.
«Интересно, кто бы это мог быть?», - удивленно подумал он. Дело в том, что он уже много лет не жил в этом городе. В конце 70х он уехал работать в Крым. Защитил диссертацию и в университете и по конкурсу прошел на должность преподавателя. Родители остались в Закарпатье, и почти каждый год, летом он с семьей приезжал к родителям в отпуск.
«Здравствуй», - услышал он женский голос. – «Это Лиля».
«Здравствуй, Лиля».
«Помнишь Гудауту?», - спросила Лиля.
…Конечно, он вспомнил Гудауту, санаторий «Волна» и Лилю, хрупкую девушку с огромными карими глазами.
Он вспомнил то лето, его первую поездку на море. Отец помог достать путевку в Абхазию, в Гудауту.
Добираться пришлось поездом, с пересадкой в Киеве. С билетами летом были сложности, и из Киева он смог уехать только на следующий день, переночевав у родственников. Поезд отправлялся знойным вечером, в купе попутчиками оказались пожилая супружеская пара и молоденькая светловолосая девушка Оля. Ольга ехала в Тбилиси к сестре и маленькой племяннице. Муж Олиной сестры был военнослужащим, у него тогда была какая-то длительная заграничная командировка, и Ольга на время студенческих каникул решила повидаться с сестрой и племянницей, которую до тех пор не видела. Ложиться спать было рано, и чтобы не беспокоить своих попутчиков, которые сели ужинать, они стояли в коридоре.
«Слушай, Оля, а хочешь вина?», - предложил он.
«Хочу», - вроде как с вызовом, ответила она.
Вагон-ресторан был соседним вагоном, они заказали бутылку «Ркацители» и что-то легкое на закуску. Ольга была студенткой 4-го курса института народного хозяйства, острая на язычок, легко воспринимала шутки, и сама с юмором комментировала картинки за окном.
На траве лежала полотняная рубашка и картуз, рукава рубашки раскинуты и с первого взгляда показалось, что кто-то безногий прилег отдохнуть.
«Ой, что-то там от человека», - притворно серьезно проговорил он.
«Да-да, вот от этого человека», - расхохоталась она. Метров через двести в траве голый по пояс мужик косил траву.
Возвращаясь в свой вагон, они задержались в тамбуре, он развернул ее к себе… Задыхаясь от поцелуев, она отстранилась, и не снимая рук с его плеч, вдруг серьезно спросила: «А хочешь я спою тебе?».
«Хочу», - повторяя ее интонацию, ответил он.
Боже, как она пела! У нее оказался низковатый голос, она пела и пела русские романсы, народные песни… легкий хмель от «Ркацители» и от поцелуев наполнял душу трепетными ожиданиями…
«Милый мой,
Возьми меня с собобй,
Там в краю далеком,
Буду тебе женой…» - как бы отвечая этим ожиданиям, пела Ольга.
Стемнело, а они все стояли в тамбуре. Оля пела, а он, завороженный, глядел на блестевшие глаза, русые волосы, наслаждаясь концертом для него…
В купе у них были верхние полки, Ольга в темноте нашла его руку, так они и заснули, сжимая ладошки друг друга, как младшеклассники в октябрятском строю…
Весь следующий день он был под впечатлением пережитого. Оля выглядела грустной…
К вечеру он приехал в Гудауту. В санаторий «Волна» его поселили уже поздно вечером. Огромный номер был на троих, познакомиться с соседями он еще не успел.
Проснувшись утром он увидел возле своей кровати сидящую на краешке стульчика худенькую, бледную, остроносенькую девушку. Удивленно оглянувшись, он увидел в дверях уходящего соседа, который на немой вопрос, таинственно улыбнулся и сказал: «Это Галя, она к тебе».
«Ко мне??»
Галя сказала: «Я пришла познакомиться. Меня зовут Галя», - он уже это знал! – «Я из Харькова, вот, первый раз приехала на море».
«Я тоже в первый раз», - ответил он, не представляя себе, как далее могут развиваться события. Нужно было вставать, приводить себя в порядок и не опоздать к завтраку.
Галя еще минут десять рассказывала о себе, о своих впечатлениях – она, оказывается, уже 3 дня на море – и видя, что особой заинтересованности у него не вызывает, выложила последний аргумент. «Ты не смотри, что я такая худенькая и бледная, я потеряла много крови, у меня была сложная операция».
«Так, может, ты вампир и тебе нужна свежая кровь?», - неловко пошутил он, и более серьезно добавил:
- А какая операция?
- Я делала аборт и потеряла много крови», - повторила Галя, предполагая вероятно, что это обстоятельство может дать ей дополнительный приоритет…
«Галочка, извини меня, пожалуйста, мне неудобно лежать перед тобой в кровати, надо уже вставать, если можно, перенесем разговор на другое время…». Ему показалось, что Галя ушла обиженной…
Соседями по номеру оказались два молодых человека, лет по 30-35. один из них, Михаил, из Донецка, невысокого роста, смуглый, со светлыми глазами. Как выяснилось, у него мать – гречанка, а папа – турок, или наоборот, наверное, не так уж важно, - парень был – на загляденье!
Второго он не очень запомнил, тем более он через пару уехал – у него закончилась смена.
«Ну что, познакомился с Галей?» - понимающе улыбнулись они. Она с нами тоже приходила знакомиться…
Потянулись монотонные дни отдыха – завтрак, море, обед, сон и море, а вместо ужина довольно часто они ходили пить сухое вино и пробовать абхазские блюда.
Дня через три после приезда Михаил сказал ему: «Слушай, тебя вчера искала какая-то молодая женщина».
«Какая молодая женщина?» - недоуменно переспросил он.
«Русоволосая, с ребенком на руках»
«С ребенком??»
«Она сказала, что завтра приедет»
«Кто бы это мог быть?» - терялся он в догадках, «Наверное, ошибка какая-то…»
Каково же было его удивление, когда на завтра возле столовой утром он встретил… Олечку.
«Вот, захотела с тобой повидаться… ты рад?» - с паузой спросила она.
«Конечно, так это ты меня вчера разыскивала?»
«Да».
«А что за ребенок?  На руках?»
«Так это племянница была».
Целый день они провели на море, на обед сходили в кафе, взяла «Цинандали», шашлыков… Вечером, провожая ее в Тбилиси, обнимая и целуя, он чувствовал, что теряет что-то, что душе будет неуютно… Да и Олечка не хотела петь…
Третий сосед по палате уехал и на его место поселился молодой грузин Гиви, среднего роста, с тонкими франтоватыми усиками. Гиви приехал из Тбилиси на собственных «Жигулях». Тогда это было редкостью и свидетельствовало о хорошем достатке.
Вечером Гиви говорил: «Парни, поехали кататься», - и они, конечно, соглашались. Сбрасывались по 10-15 рублей, ехали вдоль берега, находили какой-нибудь охотничий домик с экзотической кухней или оригинальное кафе с местными блюдами. Гиви договаривался по-грузински (по-абхазски??) и им подавали грузинское вино «Мукузани» или полусладкое «Псоу» и что-нибудь из местной кухни.
Незаметно пролетело полсмены. Оставалось еще две недели.
Днем он получил телеграмму – вызывали родители на переговоры – ведь мобильников не было тогда. Переговорный пункт находился в Гудауте, он был единственным, такой вывод можно было сделать судя по количеству людей, ожидавших вызов. И хотя время переговоров назначено было на 9 вечера, удалось поговорить только в полночь. Родители прилетали отдыхать в Адлер, и предлагали ему после окончания его смены часть их отпуска провести с ними в Адлере и домой лететь все вместе.
В санаторий он вернулся поздно, и входные двери были, конечно, закрыты. Шуметь, стучать он не решился.
Надо сказать, что санаторий этот был 2-ух этажным, построен в виде овала, и вдоль всего второго этажа его охватывала терраса или балкон, на котором не было перегородок между номерами, и все номера имели выход на эту террасу. На 1-ом этаже размещались хозяйские службы, медицинская часть и администрация.
Так вот, обойдя по кругу здание, он вычислил свой номер и, о везенье! на террасе стояла пожилая полная женщина (очень пожилая и очень полная) и, облокотившись на перила, что-то пыталась рассмотреть в темноте.
«Простите, пожалуйста», - обратился он к ней, - «Не могли бы Вы постучать в соседнее окошко, чтобы я попросил ребят спуститься и открыть дверь», - и, извиняясь, добавил, что был на переговорах и поэтому опоздал.
Дама, тяжело дыша и ничего не отвечая, медленно удалилась в свой соседний номер.
На следующий день за завтраком он слышит, как эта пожилая дама из Одессы с характерными интонациями говорит соседкам за столом:
«Ви представляете себе, мне не спиться, я вихожу на балкон, а там какой-то молодой человек просит, чтобы я к нему спустилась, ну, понятно, с какой целью же, неужели он не видит, что я уже пожилая?!». Соседки с завистливыми вздохами: «Да что ви?!», «Да не может бить?!», «Маньяк какой-то, не иначе!»…
А ему хотелось добавить: «Да слепой он просто!». И хотелось ему также после завтрака подойти к ней, объяснить ситуацию, потом подумал, что не стоит этого делать. Зачем отнимать у женщины повод повысить свою самооценку, зачем гасить эту иллюзию, ведь женщина в любом возрасте остается женщиной и, значит, ей хочется быть желанной…
После ужина у входа в столовую он сидел на лавочке вдоль клумбы с пахучими маттиолами, ждал ребят. После ужина собирались голяком покупаться в море. Рядом присела девушка, стройная, загорелая, было видно, что смену «отзагорала» полностью. Вероятно тоже ожидала подругу. Ожидание затягивалось.
«Что зря сидим? Давайте знакомиться!», - предложил он.
Она окинула его взглядом снизу доверху, словно оценивая, имеет смысл знакомиться.
Надо сказать, что тогда ему было 25 лет, спортсмен, штангист – в общем крепышок такой.
Видимо оценка была положительной, и она с неким игривым вызовом ответила:
«Что ж, давайте познакомимся, я – агроном».
«О, как странно, нет, даже чудесно, я тоже агроном», - ответил он, и добавил - «давайте обменяемся семенами!».
Она расхохоталась. В это время подошла ее подруга. Она встала: «Мы еще продолжим знакомство», - смеясь добавила она.
«Мы собираемся сходить ночью купаться», - сказал он, «приходите».
«А где?»
«За лодочной станцией!»
«Мы еще подумаем», - взяв подругу под руку, ответила она.
Конечно, через пятнадцать минут они пришли на пляж.
«Мальчики, только мы в купальниках»
«Как хотите»
Море фосфоресцировало, серебряные шарики струйками поднимались к поверхности. И луна, и светящиеся шарики, и прохладная вода, и отсутствие плавок по-другому заставляли чувствовать тело, вроде как заряжали тело дополнительной (может быть, даже излишней) энергией.
В общем, покупавшись, Гиви произнес ключевую фразу:
«А поехали кататься!»
Через пятнадцать минут они загрузились в «Жигули». Девушек звали Лиля (агроном) и Валентина. Гиви завел мотор – «Ну, что в путь??» Лиля подхватила «В путь! В путь! А для тебя, родная, есть почта полевая,
Прощай, труба зовет,
Солдаты! В поход!»
Во второй раз в припев Лиля исправилась, не «солдаты», а «ребята! В поход!».
Как пишут в оперативных сводках, так сложилась «устойчивая» группа. Каждый день после обеда ребята сбрасывались по 25 рублей, отдавали Гиви и отправлялись изучать местные окрестности-достопримечательности.
Оказалось, что Лиля была музыкальным педагогом, и, конечно, она была неутомимым запевалой. Им оставалось только громко подпевать в тех местах, где знакомы были и слова, и мелодия. Но это не всегда совпадало, особенно на обратном пути.
Пролетела неделя. Лиля сказала – «Я завтра уезжаю, ты пойдешь меня провожать?»
«Конечно».
В аэропорт отвез Гиви, остался ждать в машине. Жуткая толчея в маленьком аэропорту, бесконечные объявления диктора о прилетах-отлетах, о задержке и отмене рейсов рвали мысли и слова, которые хотели сказать друг другу.
За турникетом Лиля махнула ему рукой и тут же надела темные очки. Он так и запомнил ее крохотную фигурку в белой блузке и красной юбке, с подобранными в пучок темными волосами… Девушку с удивительной улыбкой и темными бездонными глазами.
Через день улетела Валентина, она и Лиля были из одного города, но билеты на один и тот же день купить у них не получилось.
Стало очень грустно без них в санатории.
Надо сказать, что был еще один персонаж в этой истории, который сыграл едва ли не главную роль. Звали его Максим, работал он в санатории спасателем. Учился он в Тбилисском университете на 2 курсе, а летом, получается, совмещал полезное с приятным. Максим был влюблен без памяти в Валентину. Валентине было лет 30, в прошлом профессиональная гимнастка, но и в 30 лет у нее была очень красивая фигура, к тому же она была очень остроумной и веселой. Но не отвечала Максиму взаимностью. Максим очень переживал, каждый раз ожидая Валентину при выходе из столовой.
Три дня после отъезда Валентины он по пять-шесть раз спрашивал его, нет ли вестей от Лили, надеясь, что Лиля сообщит что-либо о своей подруге.
На четвертый день утром, после завтрака Максим нашел его на пляже и сообщил, что пришла телеграмма. Он ждал телеграмму от родителей, которой они должны были сообщить, когда прибывают в Адлер. Перед обедом он нашел телеграмму на столике у входа, где обычно выкладывались письма для отдыхающих.
Не до конца развернув телеграмму и прочитав только первые буквы, он похолодел, почувствовав, как  защемило сердце и запульсировало в голове – «смерт…»
Полный текст телеграммы был таков: «Смертельно скучаю, хочу к тебе. Лиля».
Еще не до конца успокоившись после пережитого, он сел на лавочку у входа и тут же присел рядом Максим:
«Я уже ответ дал», - радостно улыбаясь, сказал Максим и добавил:
«Так хочу, чтоб она с Валей прилетела…»
Максим подумал и добавил:
- «Это Галка телеграмму вскрыла, но я ей уже отомстил!»
- Как?
- Как? Как? Посадил в лодку, отвез от берега подальше…»
«И что, Герасим, утопил? Или Му-Му сопротивлялась?»
- «Не, не утопил…» - Максим виновато вздохнул…
- «И сильно не сопротивлялась?»
- «Ага», - подтвердил Максим.
Через день прилетела Лиля, одна, нашла его и счастливая сообщила, что взяла на недельку отпуск за свой счет. Лиля сняла флигелек рядом с санаторием и после ужина в кафе пригласила в гости…
Кровать сильно скрипела и провисшая панцирная сетка создавала неудобства.
«Давай на полу».
«Давай»
Он скинул матрац на пол, застелил простыней… «Ты как хочешь?» - спросила она и тут же добавила:
«Можно, я сверху?»
«Лилечка, тебе все можно!» - шептал он, - «предлежащая поза» - вспомнил он «термин» из «Камасутры», или у Фрейда где-то вычитал. А по Фрейду это означало превосходство «надлежащего» и компенсацию комплекса покорности и подчиненности… А может быть, обид на мужа или мужчин, которые были у нее раньше…
И теперь Лиля с животной радостью мстила им за обиды.
- «Почему ты лифчик не сняла?»
- «У меня грудь не красивая»…
- «Лилечка, не правда это, ты очень красивая – дай свободу телу, а волю – эмоциям» - шутливо приказал он.
Лиля рассмеялась, расстегнула сзади застежку. В сумраке флигелька на загорелом теле светлели две половинки молоденького кабачка…
Лиля мстила неистово, неутомимо, страстно, упиваясь этой «местью», всхлипывая, что-то приговаривая (может и вправду зачитывала приговор?), охая, постанывая…
В ночном сумраке мятущиеся светлые кабачки на темном, загорелом теле напоминали ему ритуальную пляску факелов вокруг костра… или нет, они больше похожи были на встревоженные языки колокола, колокола страсти, бившего в набат. Набат этот покрывал всю Гудауту… Вселенную…
На утро, проснувшись, Лиля оставляла его во флигеле, бежала на базар, приносила творог, овощи, фрукты, сухого вина, … возобновлялись акты возмездия. Лиля как будто наверстывала потерянные возможности, или, наоборот, пыталась запастись впрок.
Так пролетела неделя…
…В аэропорту они стояли обнявшись. Лиля плакала, прижимаясь к нему… Объявили посадку, Лиля со всей своей девичьей силой прижалась к нему… и в его душе остался отпечаток… его Лилечки. Такой же вечный, как птеродактиля в каменной лаве. Потом, часто вспоминая ее, он так и называл ее «птичка-птенец»…
… «Я буду в Киеве 2 месяца на стажировке», - сказала Лиля, - «ты сможешь приехать?». «Нет, Лилечка, у меня такой возможности не будет», - ответил он и повесил трубку.
Прошло с того Гаудаутского лета много лет, и он боялся, что постаревшая (возможно располневшая) женщина стерла бы тот образ «птички-птенца».
И он решил, пусть образ Лилечки из далекой Гаудауты так и останется непогасшим бакеном в реке времени его жизни.