Глава 3
Россия, которую мы потеряли
На первый взгляд, Российская империя, перед Первой мировой войной, производила впечатление гигантской мощи: “Русский колосс оказывал волшебное действие на Европу. На шахматной доске военного планирования огромные размеры и людские резервы этой страны имели самый большой вес. …Мысль о “русском паровом катке” утешала и ободряла Францию и Англию. Кавалерийская лава казаков производила такое сильное впечатление на европейские умы, что многие газетные художники рисовали ее с подробнейшими деталями, находясь за тысячу километров от русского фронта. Казаки и неутомимые миллионы упорных, терпеливых русских мужиков, готовых умереть, создавали стереотип русской армии. Ее численность вызывала ужас: 1 423 000 человек в мирное время, еще 3 115 000 при мобилизации составляли вместе с 2 000 000 территориальных войск и рекрутов 6 500 000 человек. Русская армия прелставлялась гигантской массой, пребывающей в летаргическом сне, но, пробужденная и пришедшая в движение, она неудержимо покатится вперед, волна за волной, невзирая на потери, заполняя ряды павших новыми силами. “Каждый французский политик находился под огромным впечатлением от растущей силы России, ее огромных ресурсов, потенциальной мощи и богатства”, – писал сэр Эдуард Грей (британский министр иностранных дел – автор) в апреле 1914 года в Париже, где он вел переговоры по вопросу заключения морского соглашения с русскими. Он и сам придерживался тех же взглядов. “Русские ресурсы настолько велики, – сказал он как-то президенту Пуанкаре, – что в конечном итоге Германия будет истощена даже без нашей помощи России””298. “Общественное мнение наших союзников с особой надеждой взирало на многолюдие России, видя в этом главный козырь для победы над Германией. Британская печать очень любила уподоблять роль России паровому катку “steam roller”. В этом легко убедиться, просмотрев статьи военных корреспондентов английского “Times”. Считалось, что Германия не в состоянии будет устоять перед тяжестью этого воображаемого “steam roller”, надвигающегося с Востока, и таким образом ожидалось, что путь к победе будет “укатан” неисчерпаемостью запаса людей России”299.
К тому же Российская империя, как нас уже давно и старательно убеждают, в начале двадцатого века очень быстро и успешно развивалась. Вот как описывает ту Россию современный российский историк Анатолий Уткин: “Между 1860 и 1913 годами промышленное производство росло на 5% в год (особенно впечатляющими были 90-е годы – 8% роста). К началу Первой мировой войны ее текстильная промышленность была одной из лидирующих в Европе. Внешняя торговля России, основанная на введенном в 1897 году золотом стандарте, между 1890 и 1914 утроилась и к началу войны 1914 года достигла 3 млрд. рублей. Ее валовый национальный продукт в 1913 году был на 219 % выше уровня 1900 года. По основным показателям Россия довольно быстро сближалась с Западной Европой. Французский министр иностранных дел Г.Аното писал, что Россия 1914 года “является крупным производителем. В дополнение к ее сельскохозяйственному производству, у нее есть текстильные и сахарные фабрики. Она обладает обширной сетью железных дорог, и теперь она думает о расширении экспорта…Россия становится богаче день ото дня и все меньше зависит от соседей”. Американский историк писал: “Годы правления Николая II были характерны быстрым промышленным ростом; происходила стремительная трансформация крестьянства в мелких хозяев, быстро распространялось образование, наблюдались новые, многообразные и оригинальные культурные процессы, осуществлялось приобщение целого поколения к политическому опыту посредством земств, муниципалитетов, думы и судов; и происходило грандиозное освоение Сибири”300. “Мировой престиж приобрела интеллектуальная жизнь страны. Законодатель литературных вкусов англичанин Мэтью Арнольд пришел к выводу, что в области литературы французы и англичане в конце XIX века потеряли первенство, переданное стране, “демонстрирующей новое в литературе…Русский роман ныне определяет литературную моду. Мы все должны учить русский язык”. Последовало признание русской музыки и балета, русской интеллектуальной жизни и науки”301.
Мало того, огромная и бурно развивающаяся Российская империя в 1914 году обладала армией, которая, благодаря русско-японской войне, уже обладала самым современным военным опытом: “В первые месяцы войны, в 1914-м, русский солдат-пехотинец был обучен никак не хуже германского (по оценке немецкого полковника Р.Франца, “превосходно”), а во многом – и лучше, чем германский. Сказывалось все же, что немцы не воевали по-настоящему с 1871 года, а у русской армии был свежий опыт войны с Японией, и она уже успела узнать, что такое огонь скорострельных магазинных винтовок, пулеметов и скорострельных пушек – оружия нового, XX века… Если русские пехотинцы 1914 года наступали редкими цепями, где интервал между солдатами составлял два – пять, а иногда и больше шагов (1,5 – 3,5 и более метров), то “визитной карточкой” германской пехоты еще и в 1915-м году оставались пресловутые густые цепи – с интервалами менее двух шагов. Такими боевыми порядками, ввиду их большей компактности, было легче управлять и маневрировать, но и противнику значительно проще было найти себе жертву. Наконец, исключительно меток был ружейный огонь русской пехоты 1914 года. ….Кровавые уроки японской войны заставили русскую пехоту бросить на огневую подготовку, на шлифовку индивидуального стрелка буквально все силы. Немцы признавались также, что в 1914-м русские “ошеломили” их “поразительно высоким уровнем подготовки в деле сооружения полевых укреплений, очень быстро и грамотно отрывая пехотные окопы. И в 1914 году русская пехота в отличие от германской, даже наступая, на каждом промежуточном рубеже зарывалась в землю…” (Журнал ‘Родина” от 09.2004, к.и.н. Андрей Смирнов, Сибирский удар и саксонская сталь (сравнительная характеристика противников на Восточном фронте)). Также благодаря опыту русско-японской войны, русская артиллерия гораздо лучше умела стрелять с закрытых позиций в 1914, чем германская, которая, как уже было сказано выше, по-настоящему не воевала с 1871 года: “Плохо обученные стрельбе с закрытых позиций, кайзеровские батареи галопом выскакивали на открытые места. Стремительно разворачивали орудия, но успевали сделать только несколько выстрелов, их немедленно подавляли”302.
Казалось, что огромная и стремительно развивающаяся Российская империя, чья армия была столь прекрасно обучена, должна была без малейших проблем разгромить немцев. А что получилось в реальности ? Чтобы ответить на этот вопрос, надо рассмотреть проблему издалека.
-----
Величайшей эпохой в истории старой России, России до 1917 года, был Великий Восемнадцатый Век, который, не в чисто хронологическом, но в историческом смысле, начался в истории России в 1700, когда Петр Великий начал Великую Северную войну против Швеции, а закончился в 1814 , когда русская армия под предводительством Александра Первого, разгромив Наполеона, вошла в Париж. В 1700 году Россия, в глазах европейцев, ничего не значила, была второстепенным государством, в 1814 году Российская империя была столь сильна, что у нее уже не осталось противников в Европе и в Азии – кто осмелится бросить вызов государству, победившему великого Наполеона ? Современный британский историк Норман Дэвис так описывает то, что произошло с нашей страной в этот промежуток времени: “Если история Пруссии нам показывает удачный путь к могуществу маленькой страны, то история России демонстрирует нам то же явление в героическом масштабе самой большой страны Европы. За 149 лет, которые отделяют смерть Алексея Михайловича в 1676 г. от смерти Александра I в 1825 г., Романовы подняли свою страну из едва нарождавшейся региональной силы до непобедимого “жандарма Европы”. Алексей, вступивший на престол в том же году, что и Людовик XIV, был никому не известным московским князем, о котором в Версале вообще слыхом не слыхали; Александр триумфатором вошел в Париж”303.
Три раза, с 1700 по 1814, Россия сталкивалась с великими европейскими полководцами. В Северной войне противником Петра Великого был Карл XII, который, несмотря на свою молодость (в 1700 году ему было всего 18 лет), очень скоро проявил себя великим полководцем. В начале той войны, в июле 1700 года, он, действуя исключительно быстро и смело, пересек пролив, разделяющий Швецию и Данию, высадился под Копенгагеном и принудил датчан к капитуляции. С 1701 по 1706 он наносил одно страшное поражение за другим саксонцам, имеющим вполне современную, по меркам той эпохи, армию, гнал их от Риги до Дрездена, и тоже вынудил их капитулировать. О союзных саксонцам поляках и говорить смешно – их нестройные полчища шведы даже не громили, а разгоняли. Поставив на колени датчан, саксонцев и поляков, Карл решил покончить с последним оставшимся противником – Россией. К тому времени престиж шведской армии и лично шведского короля в Европе был огромен: “…При одном упоминании имени Карла XII правители бледнели. Даже Людовик XIV Великий настойчиво просил его о помощи. А герцог Мальборо, в то время находившийся на пике своей славы, был специально направлен английским двором в лагерь Карла XII, чтобы заручиться поддержкой героя севера в деле союза и не допустить, чтобы шведский меч был брошен на чашу весов на стороне французского короля”304. Огромная Австрийская империя тоже страшно боялась шведов и 31 августа 1707 была вынуждена заключить с ними договор, гарантирующий лютеранам Силезии, единоверцам Карла XII, свободу вероисповедания. В ноябре 1707 года шведы начинают свой поход на Россию. К тому времени “шведское войско было большим и сильным, может быть, лучшим в Европе. Благодаря наемникам и новому рекрутскому набору из Швеции, оно разбухло почти до 44 000 человек, армию такой численности небогатой Швеции удавалось собрать лишь в редчайших случаях ее истории. Армия была хорошо снаряжена и подготовлена: новое оружие, новое обмундирование, военная казна, полная до краев, и большой запас пуль, пороха, лекарств и всего остального свидетельствовали о тщательно проведенных приготовлениях”305. И никто, в тогдашней Европе, не сомневался, что шведы победят Россию: если солдаты Карла XII одержали блестящие победы над немцами-саксонцами, то уж московских дикарей они побьют без проблем. “Вся Европа была уверена, что упрямого кремлевского правителя ожидает невиданное поражение”306.
Ту войну Россия начала с чудовищного поражения под Нарвой, 30 ноября 1700 – большая, но необученная и плохо организованная русская армия была наголову разгромлена шведами. Но нарвская катастрофа вызвала в Петре Первом не страх, а ярость и желание победить во чтобы то ни стало. Русская армия была полностью реорганизована. Русские, вначале, отступают, уклоняются от решающего сражения, изматывают до предела шведов бесконечными переходами по бескрайней восточноевропейской равнине, растягивают их коммуникации. Затем, в решающей битве Северной войны под Полтавой, 8 июля 1709 года, шведская армия была буквально расстреляна русской артиллерией (102 русских орудия в той битве противостояло 4 шведским307), ее последний натиск разбился о русскую пехоту, шведы обратились в бегство: из 19 700 шведов, участвовавших в этой битве, погибло 6 900 человек, или 35 процентов, 2800 человек попало в плен308. Преследуемая русской кавалерией, прижатая к Днепру у Переволочны, шведская армия капитулирует 11 июля перед русскими: “В тот жаркий июльский день в плен попало почти ровно 20 000 человек. Это была самая грандиозная военная катастрофа в долгой истории Швеции – каковой она является и по сей день”309. После полтавской катастрофы и последовавшей за ней капитуляции основной шведской армии, шведы, пользуясь отсутствием у России, в 1709 году, флота и невозможностью для русской армии вторгнуться в Швецию наземным путем, еще долго отказывались признать свое поражение. Поэтому мирный договор, по которому Россия получала обширные владения на побережье Балтийского моря, означавший конец шведского великодержавия и появление новой великой европейской державы – Российской империи, был подписан лишь в 1721 году. Но судьба той войны, после Полтавы, была уже решена.
1756 год. В Европе начинается Семилетняя война: небольшое, но прекрасно организованное королевство Пруссия бросает вызов великим европейским державам – Франции и Австрийской империи. Российская империя, резонно опасаясь чрезмерного усиления Пруссии, заключила военный союз с австрийцами и французами.
Прусская армия – это лучшая армия мира, а прусский король Фридрих II – великий полководец. Благодаря великолепной выучке прусской армии и господствовавшей в ней железной дисциплине, она могла совершать столь сложные маневры на поле боя, которые были недоступны для других армий того времени. Поэтому из 8 сражений, которые, в ходе той войны, главная прусская армия, под командованием самого Фридриха II дала австрийцам и, французам (Лобозиц – 1756, Прага, Колин, Россбах и Лейтен – 1757, Хохкирх – 1758, Лигниц и Торгау – 1760) только в 2 сражениях (Колин и Хохкирх) пруссаки потерпели поражения, причем в обоих этих случаях прусская армия отступала в полном порядке310, в остальных же 6 сражениях пруссаки одержали победы, причем в 2 из них (Россбах и Лейтен) – нанесли французам и их союзникам из мелких германских государств (Россбах) и австрийцам (Лейтен) сокрушительные поражения. При Россбахе, 5 ноября 1757 года, 22 тысячи пруссаков победили 44 000 французов и их союзников из мелких германских государств311, “французы защищались в продолжение двух часов. Потери их простирались до 10 тысяч человек: 7000 попали в плен и между ними девять генералов и 326 офицеров. Кроме того, пруссаки отбили 67 пушек, 25 знамен и штандартов и весь обоз. Фридрих лишился только 165 человек убитыми и 376 ранеными (!)”312. При Лейтене, 5 декабря 1757 года, 40 000 пруссаков победиди 66 000 австрийцев313, причем “их главная армия была разбита наголову: 6750 человек легли на месте, 21 тысяча (в том числе три генерала) взята в плен. Вся артиллерия, до 200 орудий, частью выведена из строя, частью отнята пруссаками, трофеями которых стали 124 пушки. Несколько тысяч австрийских солдат разбежались кто куда, благодаря чему в следующие два дня Цитен и Фуке (генералы Фридриха II – автор) привели еще 2000 пленных и доставили 4000 зарядных ящиков с амуницией и багажом. Пятьдесят два австрийских знамени составили трофеи Фридриха”314. Сами же пруссаки потеряли примерно 5000 (по другим данным, около 6500) человек315.
Вот против такого грозного противника выступила армия Российской Империи. Вначале, 25 августа 1758 года, в сражении при Цорндорфе, пруссаки заставили русских отступить, но первая неудача в борьбе с Фридрихом II, как и во времена борьбы Петра Первого со шведами, вызвала в правящем классе тогдашней России не деморализацию, но усиление воли к борьбе. И, на следующий год, новое сражение главной прусской армии под командованием Фридриха II с русскими, которыми теперь командовал Петр Семенович Салтыков, сражение при Кунерсдорфе 12 августа 1759 года, закончилось полным разгромом прусской армии. По данным немецкого историка второй половины восемнадцатого века Архенгольца, современника Фридриха II и большого почитателя его военного таланта, в результате этого сражения, впервые прусская армия не просто отступила, но в полном беспорядке бежала с поля боя, ее охватила паника: “Казалось, панический страх овладел всей прусской армией, которая бежала в лес и через мосты, где никто не хотел ждать очереди; произошла ужаснейшая давка и неописуемое смятение, вследствие чего пруссаки лишились большинства орудий: кроме завоеванных ими в начале дня, осталось на месте 165 прусских. Король сам чуть не попал в плен…Никогда еще стойкость этого монарха не испытывала столь жестоких ударов, как в этот день. Говорят, что в этом отчаянном положении он громко призывал к себе смерть”316. Поскольку в Кунерсдорфской битве, рядом с 42 000 русских Салтыкова сражалось и 18 000 австрийцев Лаудона317, Архенгольц пытается доказать, что именно австрийцы, а не русские были подлинными победителями Фридриха II в том сражении: “В эту критическую минуту Лаудон со свежими войсками напал с фланга и тыла на совершенно изнемогавшее правое крыло пруссаков. Это обстоятельство решило битву”318. Но и этот немецкий автор вынужден признать, что главной причиной поражения пруссаков при Кунерсдорфе стало то, что русские очень грамотно выбрали оборонительные позиции в этом сражении: прославленная прусская кавалерия Зейдлица была вынуждена атаковать русские полевые укрепления на высоких и крутых холмах, прикрытых, во многих местах, глубокими оврагами, под ураганным огнем мощнейшей русской артиллерии, ставшей, как и под Полтавой, решающим фактором нашей победы: “Тогда прусская кавалерия дерзнула атаковать высоты, но даже кавалерийская тактика Зейдлица оказалась тут бессильной. Эта конница, привыкшая под его командой опрокидывать вдвое и втрое сильнейшую неприятельскую конницу, обращать во всех позициях пехоту в бегство, даже отбивать батареи и преодолевать величайшие затруднения местности, изнемогла тут в высокой борьбе под высоко стоявшими орудиями русских (выделено мной - автор). Сам храбрый вождь ее был ранен. Все прусские войска, конные и пешие, пришли в величайшее расстройство”319. Даже Архенгольц был вынужден признать, что именно русские были “самыми грозными врагами пруссаков по своим опустошениям”320, а сам Фридрих II оценивал тогдашних русских так: “Чтобы удержать в рамках этих господ, – сказал он о русских, – понадобится вся Европа”321.
Поскольку цели Российской империи, в той войне, носили ограниченный характер (не полный разгром Пруссии, но лишь не допустить чрезмерного ее усиления), то, после Кунерсдорфской битвы, русские не участвовали в больших сражениях с главной армией пруссаков, а в 1762 году, после смерти российской императрицы Елизаветы, Российская империя и вовсе вышла из войны с Пруссией. Цель была достигнута – к тому времени, Пруссия была до предела ослаблена, а Российская империя, в результате той войны, напротив, резко усилилась: вначале Фридрих II нанес страшные удары австрийцам и французам, затем русские разгромили прусскую армию и опустошили Пруссию – в итоге, в Семилетней войне, были обессилены все три главные державы континентальной Европы, и Российская империя могла теперь без проблем, не опасаясь вмешательства европейских держав, громить своих старых врагов – поляков и турок, что она и сделала, в царствование Екатерины Второй, присоединив Крым и северное побережье Черного моря, Правобережную Украину и Белоруссию, Литву и Курляндию. Именно в результате Семилетней войны Россия была окончательно признана миром как великая держава, о чем прекрасно написал Наполеон, в своем воззвании к солдатам “Великой армии” в 1812 году, перед началом похода на Россию: “Но мир, который мы заключим, будет на сей раз прочен и положит конец заносчивому и неуместному влиянию, которое русские имеют вот уже 50 лет на дела Европы (выделено мной – автор)”322. 1812 – 50 = 1762. 1762 год – это же Семилетняя война. Так что именно с эпохи Семилетней войны Россия окончательно стала великой европейской державой: Полтава была заявкой на этот статус, а Кунерсдорф – окончательным его оформлением.
1789 год. Началась Великая Французская революция, результатом которой стало радикальное изменение общественного и политического строя вначале Франции, а затем – и всей Европы. В конце концов, главой этой новой Франции стал Наполеон, оказавшийся, как и Фридрих II в середине восемнадцатого века, великим полководцем. С 1796 по 1809 он покорил практически всю континентальную Европу, неоднократно наносил страшные поражения австрийцам и пруссакам (достаточно вспомнить битвы при Риволи (1797), Маренго (1800), Ульме (1805), Йене и Ауэрштедте (1806), Ваграме (1809)), его армия приобрела совершенно заслуженную, на тот момент, репутацию непобедимой армии, лучшей армии человечества. 24 июня 1812 года, Наполеон, во главе огромной, почти 600-тысячной армии323, причем французы составляли примерно половину этой армии, остальное – контингенты из почти всех стран континентальной Европы324, вторгся в Российскую империю. То, что этой армией командовал сам Наполеон, и огромная, невиданная до той поры, численность этой армии, вызывали у участников этого похода чувство безусловной уверенности в успехе: “И все же, судя по тону солдатских писем, отправленных родным перед началом похода на Россию, мало кто сомневался в успехе этого предприятия. “Нам предстоит вести войну против русских, – пишет один конскрипт 9-го линейного полка, – дело, которое, как нам кажется, пройдет хорошо”. Дельво, другой воин Великой армии, выражая в своем письме полную уверенность в грядущей победе, “сожалеет о ничтожном императоре (России), которого скоро подадут под белым соусом”. Ренгле, рядовой кирасир, “надеется, благодаря Господу, победить все трудности и опасности и вернуться с лавровым венком”. Уже цитированный нами ранее Фантен дез Одоар писал в своем дневнике 1 марта 1812 г.: “Я только что узнал с невыразимым наслаждением, что мои самые заветные мечты сбудутся. Она скоро начнется, эта новая война, которая так превознесет славу Франции. Огромные приготовления завершены. Скоро наши Орлы полетят к тем краям, названия которых были едва знакомы нашим отцам”325. ““Великая армия, собранная на Висле, вобрала в себя всю силу и ресурсы, какие только могла дать просвещенная цивилизация”, – писал впоследствие генерал Трезель, тогда капитан в штабе IV корпуса. Далее тот же автор продолжает: “Казалось, что она (Великая армия – автор) уходила в едва заселенные кочевниками неведомые страны, готовая отомстить сонмищам азиатских наций за те опустошения, которые они производили в течение пятнадцати прошлых веков. Европа никогда не видела подобной мощи со времен Ксеркса”326.
К тому времени, Российская империя, опасаясь чрезмерного усиления новой Франции и борясь против новых принципов общественной и государственной жизни, сформулированных Великой Французской революции, носителем которых был Наполеон, уже давно воюет с императором французов. Дважды Наполеон, при Аустерлице 2 декабря 1805 года и при Фридланде 14 июня 1807 года, наносит страшные поражения русской армии. Но, как это было и во времена борьбы с Карлом XII и с Фридрихом II, эти катастрофы вызвали вызвали в Александре Первом и в окружающей его аристократии не чувство растерянности и паралич воли, но страстное желание победить. Поэтому, осмысленно применяя методы борьбы Петра Первого со шведами, русская армия, в кампании 1812 года, вначале под командованием Барклая де Толли, затем, в период решающих боев – под командованием Михаила Илларионовича Кутузова, вначале долго отступала, до бесконечности растягивая коммуникации противника, сдала французам даже Москву, и только 24 октября 1812 года дала французам и их союзникам длившееся 18 часов сражение за Малоярославец, к юго-западу от Москвы. Да, в результате этого сражения войска Наполеона заняли этот город, да, они потеряли всего 4000 человек убитыми и ранеными, тогда как русские – более 7000 человек, да, после этого сражения, русские войска снова отступили327, но, по итогам этого сражения, Наполеон принял роковое для его армии решение – отступать в Польшу через Смоленск, следуя той дорогой, по которой его армия уже шла, наступая на Москву и, соответственно, совершенно разорила прилегающую к этой дороге местность. В результате, отступление наполеоновской армии по уже разоренному ей прежде краю, стало для нее катастрофой. 29 ноября 1812, переправившись через Березину, “к Вильно двигались боеспособные остатки некогда могучей армии: 8800 пехотинцев (включая 4000 гвардейцев) и 1800 измотанных кавалеристов (в том числе 1200 гвардейских), всего около 9000 (скорее 10000 – автор) при 24 орудиях…”328. Поход в Россию закончился для французов полным крахом. Началася процесс гибели империи Наполеона, и 31 марта 1814 года победоносная русская армия, вместе с армиями других государств – участников антифранцузской коалиции, вступила в Париж. Имя Российской империи стало легендарным Даже почти век спустя, в начале русско-японской войны, Европа твердо знала, что “самая могучая армия во всемирной истории, во главе которой стоял непобедимый Наполеон, была побеждена и истреблена русским царем”329. И, в данном случае, невозможно не согласиться с русским эмигрантским историком Керсновским: “Взятие Парижа явилось апогеем русской славы (в отношении России до 1917 – автор) – венцом геройской работы пяти поколений. Донские маштачки пили воду Сены, а праправнуки нарвских беглецов и полтавских победителей, сыновья Рымникских чудо-богатырей, разгромив Европу, стали биваком на Елисейских полях ! И этим радостным видением закончился золотой век (опять-таки, в отношении России до 1917 – автор) нашей истории”330.
Итак, с 1700 до 1814, все три попытки великих европейских полководцев победить Россию заканчивались для них только одним результатом – полным разгромом. И причиной этого было, в первую очередь, огромное упорство и сила воли, проявляемые правящим классом тогдашней России: в борьбе с сильными врагами: русская армия, вначале, всегда терпела поражения, часто – катастрофические (Нарва, Аустерлиц и Фридланд), но не складывала оружие, продолжала, стиснув зубы, бороться, приобретала необходимый боевой опыт и, в итоге, завершала борьбу своей полной победой. Прекрасно об этом написал военный министр Российской империи в конце девятнадцатого – начале двадцатого веков, генерал Куропаткин: “В высокой степени получительно упорство, с каким Петр Великий и Александр I вели борьбу с такими противниками, как Карл XII и Наполеон. Мы начинали борьбу в этих двух событиях недостаточными силами, терпели тяжелые поражения под Нарвой, Аустерлицем, Фридландом, но, все увеличивая энергию, упорно продолжали борьбу как с Карлом, так и с Наполеоном. Но эти годы усиливали, закаляли наши войска, создавали вождей во время самой войны, увеличивали армии с целью получить большее превосходство над противником, и окончили эти войны победоносно Полтавой и вступлением в Париж”331. Все эти факты – прекрасное подтверждение правоты замечательной мысли, высказанной будущим победителем Германии в Первой мировой войне и маршалом Франции Фердинандом Фошем: “Победа – это воля”332.
-----
Но все когда-нибудь кончается, и, к середине девятнадцатого века, Российская империя начала дряхлеть и деградировать. Это, в первую очередь, проявилось в том, как Российская империя стала вести войны с сильными врагами. Теперь первоначальные поражения в таких войнах стали вызывать в правящем классе Российской империи не желание победить во чтобы то ни стало, а растерянность и готовность к скорейшей капитуляции.
Первый звонок прозвенел в Крымскую войну (1853-1855). Начавшись как очередная русско-турецкая война, в которой турки уже в который раз был наголову разбиты русскими, эта война, с марта 1854 года, превратилась в войну Российской империи с самыми сильными державами того времени – с Великобританией и с Францией, чьи войска, в сентябре 1854, высадились в Крыму, ставшему главным полем сражений этой войны – отсюда и название этого конфликта. Автор сразу подчеркивает, что он ничего не будет писать о том, как эта война протекала на море: Российская империя всегда была чисто сухопутным государством, ее военно-морской флот был лишь дополнением к огромной сухопутной армии, надеяться на то, что он мог бы одержать победу над лучшим в мире британским флотом, было бы просто смешно. Но бои на суше – иное дело.
Главной сухопутной силой антирусской коалиции была французская армия Наполеона III (племянника Наполеона Великого, мечтавшего взять реванш за поражения дяди в 1812 и, особенно, в 1814, равно как и разрушить антифранцузскую систему “Cвященного союза”) справедливо считавшаяся, до ее разгрома немцами в 1870 году, лучшей армией Европы. Впервые после Полтавской битвы, европейцы продемонстрировали превосходство над русской армией в вооружении. Так как главным событием той войны была осада главной русской военно-морской крепости на Черном море Севастополя, то тяжелая осадная артиллерия играла важнейшую роль. А с ней положение было следующим: уже весной 1855 года у французов и британцев “действовали 130 тяжелых мортир, в то время как у русских мортир было только 57. Мортиры союзников стреляли более мощными зарядами, чем русские. Так, например, 5-пудовые мортиры стреляли зарядом в 30-40 фунтов (фунт – примерно 0,45 кг. – автор) пороха. Такие снаряды, попадая в укрепления, производили там страшные разрушения. Между тем, русские 5-пудовые мортиры стреляли только 7-фунтовыми зарядами. Естественно, что действие их снарядов было значительно слабее. Кроме того, союзники значительно превосходили русских в количестве выбрасываемых снарядов. В первые два дня бомбардировки союзники выбрасывали по 30 000 снарядов, а русские – только по 12 000 снарядов. Объяснялось это различным запасом снарядов, приходящихся на каждое орудие. У союзников было по 500-800 снарядов на пушку и по 300-500 на мортиру. Русские же имели только по 150 снарядов на пушку и по 25-50 на мортиру”333. В августе 1855 французы и британцы довели количество тяжелых осадных мортир до 246 штук333а. Как результат: “Учащенный артиллерийский обстрел длился затем 15 дней, с 9-го по 24 августа (даты указаны по старому стилю – автор). Мы теряли ежедневно по 500-700 человек, союзники в среднем по 250. Обескровленный гарнизон не был в состоянии исправлять повреждения, силы его быстро падали: батальоны в 200-300 штыков, полки в 500-800 строевых стали обычным явлением. На рассвете 24 августа открылся трехдневный огненный ад шестого усиленного бомбардирования. 24-го, 25-го и 26 августа неприятелем было выпущено 150 000 снарядов (мы смогли ответить едва 50 тысячами – одним выстрелом на три). Мы лишились в эти три дня 8 000 человек, батареи Малахова кургана и II бастиона вынуждены были замолчать. Держаться дальше в этих развалинах было немыслимо и без штурма”334. Надо ли удивляться, что при таком огромном превосходстве в тяжелой осадной артиллерии, французам удалось, в ходе последнего штурма Севастополя, состоявшегося 8 сентября (27 августа по старому стилю) захватить ключевую высоту, господствующую над всей южной стороной города – Малахов курган. После этого оборона южной стороны города стала бессмысленной, и русские войска были вынуждены, по двум понтонным мостам, наведенным через Северную бухту, разделяющую город на две стороны – северную и южную, отступить на северную сторону города.
Что касается полевых сражений в Крыму, то французам удается, в сражении на Альме 20 (8) сентября 1854 отбросить русские войска к Севастополю, пресечь попытку русской армии деблокировать Севастополь, в сражении при Инкермане 5 ноября (24 октября) 1854, решающим же стало сражение в долине Черной речки 16 (4) августа 1855 года. Как вынужден был признать певец славы Российской императорской армии русский эмигрантский историк Керсновский, в том сражении русское командование проявило поразительную бестолковость – вместо того, чтобы нанести всеми силами, собранными в кулак, один мощный удар сразу, оно посылало в бой полки один за другой, по очереди, в результате чего это сражение закончилось для русской армии поражением, причем французы потеряли более чем в четыре раза меньше людей, чем мы (8278 человек и 1818 человек, соответственно)335. Именно после этой победы союзники предприняли последний штурм Севастополя, закончившийся его падением.
И тут начинается самое важное. Да, русская армия потерпела в Крыму серьезное поражение. Но разве Нарва, Аустерлиц и Фридланд не были, как минимум, не меньшими поражениями русской армии, чем Черная речка? Были. В 1855, захватив южную половину Севастополя, французы Наполеона III оставались на далекой окраине Российской империи, а в 1812 французы Наполеона I Великого дошли до Москвы –сердца России. И если в 1812 году мы выстояли и победили, то в в 1855 продолжать войну до полной победы сам Бог велел. И это – отнюдь не пустопорожнее умствование автора. Об этом же писал и Куропаткин: “…Союзники не имели превосходства в силах на Крымском полуострове. Очевидно, что при твердой решимости продолжать борьбу союзники вынуждены были приступить к завоеванию Крыма, но даже и с потерей Крыма Россия могла и должна была продолжать борьбу, помня заветы Петра, Северную войну и Александра I в войну Отечественную”336. “Союзники вынуждены были бы приступить к завоеванию Крыма. Трудности для них, по мере продвижения в глубь от моря, все возрастали бы. В то же время наша армия, множась в числе и усиливаясь боевым опытом, становилась бы все грознее для наших врагов и, конечно, сбросила бы их в море”337.
Но правящий класс Российской империи середины девятнадцатого века, узнав о падении Севастополя, не собрал всю свою волю в кулак, как это делали Петр Великий и Александр Первый, а впал в панику – его воля к борьбе была окончательно сломлена. “И теперь раздавались одни возгласы: “мир, мир, во чтобы то ни стало”, и мир был заключен после падения Севастополя, тогда как Севастополь играл ту же самую роль, какую играла Москва в 1812 г., тут-то, после этой жертвы, и надо было объявить, что война не оканчивается, а только начинается, чтобы именно заставить союзников ее кончить…” 338. У французов было огромное превосходство в вооружении ? Да, это так. Но разве Петр Первый, в начале войны со шведами, не столкнулся с огромной отсталостью тогдашней русской армии ? Столкнулся ! Но он не пал духом, а с утроенной энергией занялся перестройкой армии и превратил нестройные полчища, разгромленные под Нарвой, в армию полтавских победителей. Так должен был действовать и правящий класс Российской империи в середине девятнадцатого века, после падения Севастополя, будь у него страстное желание победить. Но именно этого-то у него и не было.
В итоге, Российская империя признала свое поражение в Крымской войне. Само по себе, это поражение отнюдь не было катастрофическим: Россия потеряла устье Дуная и прилегающую к нему часть Бессарабии, ей запрещалось держать военный флот на Черном море. Но моральные последствия этого поражения были огромными: весь мир увидел, что Российскую империю можно победить, надо лишь нанести ей несколько поражений на далеких окраинах, после чего ее аристократия испугается и капитулирует. Русская армия утратила сформировавшееся у нее в восемнадцатом-начале девятнадцатого веков, благодаря победам над Карлом XII, Фридрихом II и Наполеоном, чувство уверенности в том, что она способна победить любого, даже самого сильного противника.
Прошло почти полвека после падения Севастополя. В 1904 году началась русско-японская война – война за то, кто будет господствовать в Северо-Восточном Китае и в Корее. К тому времени Япония, бывшая еще в 60-х годах девятнадцатого века совершенно отсталым средневековым государством, сумела превратиться, благодаря мудрой политике ее правящего класса, трудолюбию, честности и дисциплинированности ее народа, в современное государство, обладающее мощными вооруженными силами. Правящий же Российской империи не понял этого, искренне считал японцев, к началу той войны, “желтыми обезьянами”, за что и поплатился.
По тем же причинам, что и в разделе, посвященном Крымской войне, автор ничего не будет писать о войне на море: главное для Российской империи – это бои на суше. Как в Крымскую войну главным событием была осада союзниками главной русской военно-морской крепости на Черном море Севастополя, то и теперь главным событием стала осада японцами главной русской военно-морской крепости на Тихом океане Порт-Артура. И… повторилась история осады Севастополя. Японцы ввели в дело осадные гаубицы невиданного до той поры калибра – 11 дюймов (280-мм.), стрелявшие 14-пудовыми снарядами (пуд – 16,38 кг. – автор) на расстояние до 5 верст (верста – 1,07 км.)339: “Никогда еще орудия подобного калибра, или приближающиеся к ним, не применялись при осадных операциях против сухопутных укреплений…”339а. Как во время осады Севастополя русским нечего было противопоставить французским тяжелым мортирам, так и во время осады Порт-Артура русские были безоружны против японских 280-мм гаубиц: “18 сентября (даты указаны по старому стилю – автор) над укреплениями Высокой и над фортами II и III стали взвиваться огромные столбы бурого дыма, земли и щебня. Артур получил крещение 11-дюймовыми гаубицами – эти пятнадцатипудовые адской силы “шимозы” сделались отныне его насущным хлебом. Рассчитанные лишь на 6-дюймовый калибр, форты и укрепления обратились в груды развалин. Десятки тысяч тяжелых снарядов, выпущенных по этому клочку земли, превратили местность в какой-то лунный пейзаж. Их (японский – автор) “всесокрушающий огонь” привел к молчанию русскую крепостную артиллерию”340. В результате, 5 декабря 1904 года, после ураганной артиллерийской бомбардировки, японцам удается захватить гору Высокую – ключевую высоту в системе обороны Порт-Артура. Посадив на этой горе своих артиллерийских наблюдателей, японцы начинают расстрел, с помощью этих гигантских гаубиц, Порт-Артура – его судьба была уже решена. 2 января 1905 года крепость Порт-Артур сдается.
И здесь параллель с осадой Севастополя заканчивается, появляется принципиально новый элемент. Как было указано выше, после падения Малахова кургана, гарнизон Севастополя отступает на северную сторону города, но он не капитулирует. В Порт-Артуре же, его гарнизон, состоящий, к началу осады, из 2 пехотных дивизий, не считая частей крепостной артиллерии, именно капитулирует и идет в японский плен: всего японцы берут в плен (не считая моряков 1-й Тихоокеанской эскадры) примерно 23 000 человек341.
Что касается полевой войны в Маньчжурии, то высшее русское командование вело ее на основе трех основных принципов:
1. с превосходящими силами в бой не вступать;
2. всегда считаться с возможностью неприятельских контратак;
3. дожидаться вражеских ударов, а не бить самому.
В итоге полевые сражения этой войны шли, обычно, по следующей схеме: решительные и волевые японские командиры атакуют пассивно обороняющихся русских, наносят им удар во фланг. Вместо того, чтобы парировать этот удар и попытаться захватить инициативу, русские, обнаружив у себя на фланге противника, отступают. Так было в первом сражении той войны, при Тюренчене 1 мая 1904 года, на границе между Китаем и Кореей, когда обнаружив, что японцы их обходят, русские бросили свои позиции и отступили на северо-запад; так было в начале боев за Порт-Артур, еще до начала осады крепости, когда, узнав о высадке японских войск, русские, вместо того, чтобы попытаться сбросить десант в море, сразу же отступили в крепость, выделив для арьергардных боев всего один полк (!), который, в сражении с тремя японскими дивизиями, при Цзиньчжоу 25-26 мая 1904, естественно был разбит – в результате японцы захватили совершенно не разрушенный порт Дальний, рядом с Порт-Артуром, получив готовую и прекрасно оборудованную базу для осады Порт-Артура; так было при попытке деблокады Порт-Артура – в сражении при Вафангоу, 13 июня 1904 года, стоило японцам нанести русским удар во фланг, и русская армия отступила на север; так было в первом генеральном сражении той войны, при Ляояне, в конце августа-начале сентября 1904 года, когда, стоило японцам, буквально из последних сил, осуществить удар по левому флангу русских, то русская армия, вместо того, чтобы перейти в наступление и разгромить противника, отступила на север; так было и во втором генеральном сражении той войны при Шахэ, в октябре 1904 года – робкая попытка русской армии перейти в наступление быстро была пресечена решительным контрнаступлением японцев. В результате, как писал участник той войны, командир 140-го пехотного Зарайского полка, полковник Мартынов: “В сознании войск начала постепенно укореняться мысль, что мы не в состоянии бороться с японцами. Как будто бы нарочно нас систематически приучали к поражениям, а японцев к победам. Нужна была вся историческая выносливость русского солдата, чтобы в течение многих месяцев выдержать такую своеобразную школу. По откровенному признанию находившихся на театре войны иностранных военных агентов, всякая другая европейская армия при таких условиях уже давно бы разбежалась”342. Неудивительно, что постоянные отступления привели к деморализации значительной части солдатской массы русской армии. И в последнем и решающем сухопутном сражении той войны, под Мукденом, во второй половине февраля – начале марта 1905 года, русская армия не просто отступила, но возникла паника, японцы взяли почти 27 000 пленных343. Участник этого сражения, в будущем – один из вождей Белого движения, А.И. Деникин, в ту войну – подполковник и начальник штаба Забайкальской казачьей дивизии, оценивал сражение под Мукденом, как “беспримерную в русской истории катастрофу”344.
Состояние правящего класса Российской империи после катастроф Порт-Артура и Мукдена прекрасно описал известный русский журналист того времени, Михаил Осипович Меньшиков, с одной стороны – крайний антисемит, с другой – талантливый журналист, великолепно описывающий жизнь России начала двадцатого века: “К глубокому сожалению, у нас в Петербурге в 1905 году заторопились: “Мир ! Заключайте мир ! Сейчас же заключайте, мир, иначе мы погибли !” Один князь Мещерский тогда кричал и вопил, как будто японцы подошли уже к Красному Селу. …Малодушное общество задрожало…”345. Тем более что неудачи русской армии в борьбе с противником, которого еще вчера считали отсталым и слабым, скопищем дикарей, стали катализатором для революции 1905 – уже 22 января (9 января по старому стилю) в Санкт-Петербурге произошли события, широко известные миру как “Кровавое воскресенье”. Очень скоро после этого самые разнообразные беспорядки (забастовки рабочих и студентов, бунты крестьян, межнациональные конфликты, волнения в армии и на флоте) охватили всю страну. В итоге, как и в Крымскую войну, правительство Российской империи, вместо того, чтобы вести войну до победы, капитулировало, был подписан мир с Японией, Россия признала себя побежденной. И дело было отнюдь не в том, что японцы получили Порт-Артур с прилегающей к нему территорией Квантунского полуострова, южную часть Сахалина, признание их интересов преобладающими в Корее и в Южной Маньчжурии – для огромной Российской империи это были, по большому счету, мелочи. Но впервые с 1552 года, когда пала Казань, на востоке у России появился сильный враг, с которым приходилось считаться. Впервые с 1683 года, когда под Веной турки-османы были наголову разбиты поляками, австрийцами и их союзниками, азиатское государство смогло нанести решающее поражение великой европейской державе: “Последствия преждевременного заключения мира, которым Япония была признана победительницей России на Азиатском материке, несомненно будут тяжкими не для одной России, но и для всех держав, имеющих владения или промышленные интересы в Азии. “Желтая опасность”, появление которой еще недавно только предвиделось, ныне наступила”346. Резко упал престиж Российской империи: “В период непосредственно за Японской войной наше военное бессилие было полным, и Россия могла еле считаться великой державой. Характер франко-русского союза изменился. До войны с Японией это был сговор равных (более того, Россия оказывала влияние на Францию, толкая ее на сближение с Германией). Теперь же положение изменилось – и в сторону для России отнюдь не лучшую. Франция энергично “прибрала к рукам” свою ослабевшую союзницу, скованную золотыми цепями парижских займов. И начальники французского Генерального штаба стали отдавать своим русским коллегам приказания, лишь из вежливости называя их “пожеланиями””347. Германия, воспользовавшись затруднительным положением своего восточного соседа, добилась подписания Россией крайне невыгодного для нее торгового договора. Короче, поражение в русско-японской войне стало для Российской империи гораздо более тяжелым, чем поражение в Крымской войне.
Если в Крымской войне деморализация имела место только в правящем классе Российской империи, то в русско-японской войне она уже проникла в народные массы. Доказательство этого – число пленных. Если самые массовые русские капитуляции, в ходе Крымской войны – сдачи крепостей Бомарзунд (на Балтике) и Кинбурн (на Черном море) с гарнизонами, соответственно, аж 2175348 и 1 465 человек348а (для сравнения – только при обороне Севастополя мы потеряли убитыми 102 000 человек348b), то в русско-японскую войну, только в результате капитуляции Порт-Артура и сражения при Мукдене, японцы берут в плен почти 50 000 человек (на 37 300 убитых и умерших от ран349)! Да, за пятьдесят лет деградация Российской империи далеко продвинулась вперед !
Заканчивая разбор русско-японской войны, необходимо обратить внимание на расхожие объяснения причин поражения Российской империи в ней:
1. Россия вела войну на другом конце мира, причем единственной железной дорогой, по которой русская армия получала все необходимое из Европейской России, была однопутная Транссибирская железная дорога, прерываемая Байкалом – по нему курсировал железнодорожный паром. В результате этого русская армия уступала в силах японцам, чья база (Япония) была совсем рядом с Маньчжурией. Да, в начале войны, так оно и было, но уже осенью 1904 года перевес в силах был на стороне русских: “В нашей армии стало считаться 210 000 строевых при 758 орудий, что давало нам ощутимый перевес над японцами (150 000 и 648 орудий). Приказ Куропаткина (русского главнокомандующего – автор) по войскам 19 сентября начинался знаменательно: “Пришло для нас время заставить японцев повиноваться нашей воле, ибо силы Маньчжурской армии ныне стали достаточными…””350. К началу сражения под Мукденом русские имели 330 000 человек и 1329 орудий, японцы – 270 000 человек и 1062 орудия351. Так что численного превосходства у японцев, в решающий момент той войны, не было.
2. Русская армия всю войну была укомплектована резервистами старших возрастов, в то время как японцы бросили в бой свою кадровую армию. Сущая правда, так и было. Но возникает вопрос – почему Российская империя, имея огромную кадровую армию, бросила в бой против японцев не свои лучшие войска, а забывших военное дело резервистов ? Боялись войны с Германией ? Чепуха: “русский посол в Берлине 8 октября 1904 г. сообщил в Петербург: “Не могло быть никаких сомнений в чувствах императора Вильгельма, благодаря его расположению к нам Германия оставалась для нас благожелательным соседом, поведение которого явилось ценным залогом для нашей безопасности по всему протяжению европейской границы”. Прошел год войны, прогремела весть о Мукденском поражении русских войск, но позиция Германии не изменилась. “Ни перипетии войны, ни внутренние волнения не смогут скомпрометировать Россию как великую державу”, – ответил Бюлов (рейхсканцлер Германии – автор) все тем же социал-демократам 3 марта 1905 г. “Русское правительство прекрасно знает, – продолжил он, – что Германия решила не пользоваться настоящим положением России по созданию ей каких-либо затруднений и что он, канцлер, решил заботливо поддерживать эту политику, отнюдь не давая увлечь себя в ссору с Россией”. Замечу, что за последующие 97 лет ни один исследователь не усомнился в исткренности этих высказываний кайзера и рейхсканцлера, не нашел ни одного доказательства того, что Германия собиралась напасть на Россию в 1904-1905 гг.”352. Так что все возможности сразу бросить в бой против японцев лучшие кадровые войска у Российской империи были.
3. Если японская армия шла на войну воодушевленная идеей борьбы за “Великую Японию”, что многократно умножало ее силы, то русская армия, в той войне, не знала, за что она борется, не понимала целей этой войны, что не могло не привести к упадку ее духа. И опять правда. Умным людям это было понятно с самого начала. Уже цитированный мной Мартынов писал об этом еще до начала войны: “Итак, когда пробьет час решительной борьбы, то японская армия выступит в бой, сопровождаемая восторженными симпатиями всего своего народа от самых высших его слоев до низших; за спиною же русской армии будет безучастное, если не прямо враждебное отношение нашей “передовой интеллигенции” и всего, что ей подражает. Вот в чем заключается, на наш взгляд, истинная сила Японии и слабость России”353. Знал ли правящий класс Российской империи о том, что, чтобы победить в войне, ведомой армией, укомплектованной на основе всеобщей воинской обязанности, можно лишь в том случае, если народ понимает цели этой войны, считает эту войну своей ? Прекрасно знал, вот что, по данному вопросу, писал Куропаткин: “От армии постоянного состава в мирное и военное время мы перешли к армии переменного состава, причем во время войны таковая армия по массе призываемых лиц на службу по справедливости могла получить название “народной”. Но народная армия в случае войны с сильным врагом при полном напряжении материальных и духовных сил могла достигнуть успеха только в том случае, когда в борьбе участвовал весь народ, другими словами, для успеха борьбы с армией, составленной в большинстве своем из лиц, призванных лишь на время войны, от народа требовалось, чтобы и война получила характер национальный, чтобы вся нация сознавала важность задач, поставленных армии, и всемерно, с полным напряжением патриотизма помогала правительству успешному ведению войны и победному для нации окончанию ее”354. Может быть, до начала той войны, было неизвестно о моральном состоянии японского народа, о том, что Япония начала двадцатого века – современное государство ? Прекрасно было известно, Куропаткин, будучи военным министром (!), еще до войны побывал в Японии, и вот что он видел: “В бытность в Японии я в короткое время не успел достаточно ознакомиться со страной и войском, но и того, что я видел, было достаточно, чтобы признать достигнутые японцами результаты в последние 25-30 лет поразительными. Я видел прекрасную страну с многочисленным трудолюбивым населением. Оживленная деятельность царила повсюду. Подкупало жизнерадостное настроение и населения, его любовь к родине, вера в будущее. Во всех школах изучение истории Японии должно было способствовать укреплению любви к родине и укоренению убеждения, что Япония непобедима”355. И, в этом случае, неизбежно возникает вопрос – простите за грубость, но какого хрена правящий класс Российской империи решился на войну с полными патриотического воодушевления японцами, не объяснив предварительно стране и армии, за что мы воюем на Дальнем Востоке ? Чем, как не глубочайшей его деградацией к началу двадцатого века, это можно объяснить ?
4. Если бы не революция 1905 года, организованная врагами Российской империи, русская армия победила бы японцев. Очень удобное объяснение для правящего класса Российской империи, отвлекающее внимание общества от его неспособности выполнять надлежащим образом свою работу. Об это прекрасно написал современник событий, великий князь Александр Михайлович: “Когда она (русско-японская война – автор) окончилась и Витте удалось заставить японцев принять довольно сносные условия мира, наши генералы заявили, что, если бы у них было больше времени, они могли бы выиграть войну. Я же полагал, что им нужно было дать двадцать лет, чтобы они могли поразмыслить над своей преступной небрежностью”356. И в самом деле: что больше революционизировало народ Российской империи – очевидные неумность и безволие правящего класса Российской империи, качества, которые столь ярко проявились в войне с японцами, или листовки от каких-то леворадикальных партий, о которых еще вчера никто и понятия не имел ? Автор уверен, что первое, в чем с ним совершенно согласен и уже упомянутый Михаил Осипович Меньшиков: “В брожении рабочих и образованных классов я чувствую мучительную судорогу от тех ударов, которые нас обесславили на Востоке. Если сразу засвербели внутренние наши язвы, если вспыхнуло столь всеобщее недоверие к бумажным идолам, если вспомнилось бесчисленное горькое, что до того благодушно терпелось, то все это благодаря лишь несчастной войне и главным образом гибели Порт-Артура. Повернись война счастливо, не было бы и тени теперешних беспорядков: ведь не далее как год назад те же рабочие, студенты, гимназисты ходили по улицам с патриотическими песнями, подавали адресы и т.п.”356а. Причем отсутствие у правящего класса Российской империи воли к победе особенно проявилось на завершающем этапе русско-японской войны, после Мукдена: “Наше превосходство в силах, бывшее всю весну ощутительным, к лету сделалось подавляющим. У нас стало 38 дивизий, сполна укомплектованных, против 20 японских. Против каждой японской дивизии мы имели корпус. Качество наших войск повышалось с каждым днем благодаря непрерывному прибытию превосходных полевых дивизий и отличных пополнений. Если когда-нибудь России для дальнейшего ее великодержавного существования нужна была победа, то это, конечно, было летом 1905 года. Перейди Линевич (русский главнокомандующий – автор) всеми своими силами в наступление, он задавил бы японцев многочисленностью и качеством своих войск. Победа сразу же подняла бы престиж династии, заметно и опасно ослабевший, беспорядки 1905 года не перешли бы в смуту (в самом деле, кульминацией событий революции 1905 года стала октябрьская политическая стачка и декабрьское вооруженное восстание в Москве, произошедшие уже ПОСЛЕ окончания той войны – автор), и Россия избавилась бы от гангрены Таврического дворца. С другой стороны, победа при Сыпингае раскрыла бы всему миру глаза на мощь России и силу ее армии, сумевшей так скоро опроавиться от тяжелого поражения.Престиж России, как великой державы, поднялся бы высоко, и в июле 1914 года германский император не посмел бы послать заносчивый ультиматум. Перейди Линевич в наступление от Сыпингая – Россия не знала бы бедствий 1905 года, взрыва 1914-го и катастрофы 1917-го. К несчастью, генерал Линевич совершенно не чувствовал огромной исторической задачи, что была возложена на маньчжурские армии в то лето 1905 года. Он весь ушел в “хозяйственность”, смотрел войска, слал в Петербург телеграммы о том, что войска эти “горят желанием сразиться и победить врага”, но сам желания этого, увы, не обнаруживал…Все сроки были пропущены, все возможности упущены. Мирные же переговоры вместо того, чтобы стимулировать энергию перспективой заключения позорного мира, лишь угашали слабую, дряблую волю русских военных деятелей упадочного периода. Деятели эти не сознавали, что от них зависит заменить позорный мир этот миром почетным, спасти Россию от надвигающихся потрясений”357.
-----
Итак, события Крымской и русско-японской войн отчетливо показали, что от России Великого Восемнадцатого Века, России – победительницы Карла XII, Фридриха II и Наполеона, осталась одна тень, что Российская империя, в начале двадцатого века, находится в состоянии глубокого упадка, прежде всего – упадка ее правящего класса, его волевых и умственных качеств. Разумеется, это не осталось незамеченным нашими соседями. Вот что писал о русской армии германский Генеральный штаб: “В борьбе с русскими войсками, – заключал в 1913 году его ежегодный рапорт, – мы сможем себе позволить действия, на которые не дерзнули бы с равноценным противником…”358 359.
К величайшему сожалению автора, германский прогноз 1913 года полностью подтвердился в боях Первой мировой войны.
Та война началась в очень благоприятных, для Российской империи, условиях – ведь, как уже говорилось в первой главе данной работы, в 1914 главные силы германской сухопутной армии, главного нашего противника, были брошены против Франции, немцы оставили против России, как также было сказано в первой главе данной работы, всего 21 % своих сил. К тому же, по свидетельству множества очевидцев, Россия в августе 1914 года переживала огромный патриотический подъем – вот как описывает его, в своем дневнике, посол Франции в России Морис Палеолог (запись от 10 августа 1914 года): “Война, по-видимому, возбудила во всем русском народе удивительный порыв патриотизма. Сведения, как официальные, так и частные, которые доходят до меня со всей России, одинаковы. В Москве, Ярославле, Казани, Симбирске, Туле, Киеве, Харькове, Одессе, Ростове, Самаре, Тифлисе, Оренбурге, Томске, Иркутске – везде одни и те же народные восклицания, одинаково сильное и благоговейное усердие, одно и то же единение вокруг царя, одинаковая вера в победу, одинаковое возбуждение национального сознания. Никакого противоречия, никакого разномыслия”360. Можно было наступать !
Первое большое сражение между русскими и немцами в той войне, сражение под Гумбинненом в Восточной Пруссии, 20 августа 1914, закончилось убедительной русской победой – немцы отступили в полном беспорядке. Сказалось то, о чем уже говорилось в самом начале данной главы: благодаря войне с Японией, русские имели больше боевого опыта, чем немцы, которые, с 1871 года, по-настоящему не воевали. Казалось, что эта война начинается для Российской империи очень неплохо.
Но это только так казалось. Гумбиннен заставил германское высшее командование серьезно отнестись к тому, что происходит на Восточном фронте, и, в дальнейшем, решающее значение приобрели другие факторы, благоприятные уже для немцев. Первый из них – немецкое превосходство в артиллерии. В начале той войны, немецкая пехотная дивизия имела 9 батарей 3-дюймовых (75-мм) легких пушек, 3 батареи 4-дюймовых (105-мм) легких гаубиц и 2 батареи 6-дюймовых (150-мм) тяжелых гаубиц – итого 14 батарей (из них 5 тяжелые)361. Русская же пехотная дивизия, в то же время, имела 6 батарей 3-дюймовых (76,2-мм) легких пушек и 1 батарею 4,8-дюймовых (122-мм) легких гаубиц – итого 7 батарей (из них 1 тяжелая)362. Правда, в начале войны, немецкая батарея была 6-орудийной, а русская – 8-орудийной363, но все равно получается, что, на начало Первой мировой войны, немецкая пехотная дивизия имела 84 орудия, из них 30 – 105-мм и 150-мм гаубицы, а русская пехотная дивизия – 58 дивизий, из них только 8 -122-мм гаубицы. А если учесть что армейская полевая тяжелая артиллерия германской армии насчитывала 381 батарею, а армейская полевая тяжелая артиллерия русской армии – всего 60 батарей364, то превосходство немцев в артиллерии было и вовсе огромным. Правда, если вспомнить первую главу данной работы, посвященную Франции, то и над французами немцы в 1914 году имели столь же огромный перевес в артиллерии, в тяжелой артиллерии – абсолютный. Но французы, располагая первой автомобильной промышленностью в Европе, могли тогда хоть отчасти компенсировать немецкое превосходство в артиллерии своим перевесом в автомобильном транспорте. Русская же армия и здесь была крайне слаба: “Выполнение ее (Ставки Верховного Главнокомандующего русской армии – автор) требования привело бы в 1918 г. к наличию в Русской Армии немногим больше чем 14 000 автомашин грузовых и специальных. Для того, чтобы увидеть все несоответствие этих цифр с действительною потребностью Армии, нужно только вспомнить, что Французская Армия, почти вдвое менее численная, нежели русская, имела в 1918 г. около 90 000 таких машин”365.
Но самым важным преимуществом немецкой армии над русской в 1914 году было даже не превосходство в артиллерии, но превосходство в качестве генералов – от командиров дивизий до командиров групп армий. Следует отметить, что, благодаря поражению в русско-японской войне, в русской армии произошли некоторые изменения к лучшему, но они коснулись, максимум, уровня батальона: “Работа по воссозданию боевой мощи русской армии ограничивалась областью мелких соединений и элементарной тактики. Роты, эскадроны и батареи были доведены до высокой степени совершенства, далеко превосходя таковые же в любой европейской армии в искусстве применения к местности, самоокапывании и стрельбе. На подготовку высших тактических соединений – дивизий, корпусов и армий с их управлениями – не было обращено никакого внимания. Моральный уровень большинства старших начальников остался тот же, что в доманьчжурский период, и это фатально понижало качество работы самих по себе прекрасных войск. В результате наши отлично применявшиеся к местности взводы, великолепно стрелявшие роты и проявлявшие частный почин батальоны оказывались заключенными в вялые дивизии, неуклюжие корпуса и рыхлые армии”366.
В результате, немцы очень скоро захватили инициативу в боях в Восточной Пруссии. Так как русские наступали с двух разных направлений – с востока (1-я армия) и с юга (2-я армия), причем их разделяли Мазурские озера, немцы, воспользовавшись медлительностью 1-й русской армии, оставив против нее слабый заслон, все свое внимание сосредоточили на 2-й русской армии. 26 августа немцы начали охват обоих флангов этой армии. И здесь-то особенно ярко проявились “великолепные” боевые качества большинства русских генералов. Командир правофлангового русского 6-го корпуса, просто бросил вверенные ему войска и бежал367, после чего беспорядочно отступил и весь корпус. Командир левофлангового русского 1-го корпуса, надо отдать ему должное, проявил большое личное мужество, но, вместо того, чтобы командовать вверенным ему корпусом, стал сражаться как простой солдат, в результате чего в решающем бою корпусом никто не управлял, он перестал действовать, как единое целое и, в итоге, тоже беспорядочно отступил368. Уже 28 августа немцы окружили под Сольдау два центральных корпуса 2-й русской армии, 13-й и 15-й. В этой ситуации командир 2-й армии, вместо того, чтобы попытаться организовать прорыв вверенных ему войск из немецкого окружения, отправился в войска, сняв связь со штабом фронта и с корпусами, управление армией было совершенно дезорганизовано369. На следующий день, 29 августа, наступила агония 2-й русской армии: видя, что ими никто не управляет, войска охватила паника, командир армии застрелился (в ночь с 29 на 30 августа), командиры обоих корпусов попали в плен, а всего, в том сражении, немцы взяли в плен 92 000 человек370. “Моральные последствия катастрофы при Сольдау были неисчислимы: она окрылила германских командиров и германские войска, а на русское полководчество всей войны наложила отпечаток подавленности, растерянности, уныния заранее побежденных”371. Упадочные настроения начинают проникать и в русский тыл: “А.И.Гучков в своих показаниях, данных в 1917 г. после революции Чрезвычайной Следственной Комиссии Временного Правительства, утверждает, что уже в августе месяце 1914 г. “он пришел к твердому убеждению, что война проиграна”, причем причиной подобного пессимистического взгляда явилось его “первые впечатления уже на самом театре военных действий, поражение у Сольдау”, которое ему пришлось “одним крылом захватить…”. Вот в какую панику впадали некоторые из наиболее энергичных общественных деятелей; какова же должна была быть “отдача” в обывательской среде !”372.
После победы под Сольдау, 5 сентября немцы атаковали 1-ю русскую армию, нанеся массированный удар по ее левому флангу. На этот раз русским удалось избежать окружения, они отступили из Восточной Пруссии, но немцы взяли 45 000 пленных373. Затем эпицентр сражений переместился в Польшу, на левом берегу Вислы, где русская армия пыталась наступать на Силезию. Осенью 1914 года маневренные бои между русской и немецкой армиями приобрели здесь особо ожесточенный характер. Автор не будет утомлять читателей перечислением всех боев, достаточно будет указать на результат – в итоге, после 6 декабря, русская армия прекратила свое наступление на запад и перешла к стратегической обороне, ее “наступление в сердце Германии” было сорвано. В этих боях ярко проявилось огромное качественное превосходство, в среднем, германского генералитета над русским. В боях под Лодзью немецкая группировка из 4 дивизий была окружена русскими, но, по контрасту со 2-й русской армией в Восточной Пруссии, она не только не прекратила существовать, как организованная сила, на следующий день после окружения, но пробилась к своим, мало того, она вывела из окружения не только свои обозы и артиллерию, но и, взятые ей прежде, 16 000 русских пленных и 64 русских орудия374 ! “Поэтому мысль о том, что бороться с немцами Русской Армии не под силу, начинает пускать все большие и большие ростки”375 – упадочные настроения, начавшиеся формироваться в русском тылу после разгрома 2-й армии при Сольдау, все более усиливаются.
В результате, к концу 1914 года, русская армия, в боях с германской армией, утратила стратегическую инициативу, последняя перешла к противнику. К тому времени немецкое наступление на французском фронте окончательно остановлено, там начинается позиционная война. И в 1915 году германская сухопутная армия осуществляет стратегические наступления на Восточном фронте. А русская армия начинает испытывать острую нехватку вооружения: “Уже к зиме 1914-1915 годов у нас установился настоящий снарядный голод, и к весне положение должно было еще ухудшиться. Не столь катастрофически, но все же достаточно остро обстоял вопрос с пехотным оружием. Примерно третья часть людей не имела оружия. Пополнения приходили без ружей”376. Большая часть кадровых солдат мирного времени была уже убита или ранена, русская армия состояла, в основной своей массе, из крайне слабо обученных новобранцев и резервистов, забывших все то, чему когда-то их учили, что касается офицеров, то “к весне 1915 г. кадрового офицерского состава осталось в пехоте от 1/3 до 2/5”377, остальные были совершенно неопытными прапорщиками военного времени. Короче, к началу 1915 года русская армия оказывается в очень трудном положении.
Уже 7 февраля 1915 немцы нанесли свой удар в районе Гродно. Его удалось остановить, но 20-й корпус русской армии был окружен немцами в Августовских лесах и уничтожен. Эта катастрофа еще более усиливает разложение русского тыла: “По всей России поползли слухи, один тревожнее и нелепее другого. Невежественная толпа, не знавшая о ходе событий (что составляло государственную тайну), стала, как водится, видеть всюду “германских шпионов” и “темные силы””378. Чтобы найти козла отпущения, было сфабриковано дело о шпионаже жандармского полковника Мясоедова, в реальности виновного, максимум, в мародерстве. Дважды суд рассматривал его дело и дважды оправдывал Мясоедова полностью. Третий раз имела место откровенная пародия на суд: “Мясоедова “судили” в Варшаве, в цитадели, без суда. Не было ни председателя, ни правозаступника (адвоката – автор), а “обвинительный акт” был составлен депутатом Гучковым, лицом близким к великому князю (Николаю Николаевичу, главнокомандующему русской армии – автор), заклятым личным врагом Сухомлинова (военного министра – автор), но не имевшим никакого отношения к военно-судебному ведомству. Мясоедов был казнен”379. “В первый раз внимание страны отвлекалось от войны с внешним врагом на “внутренний фронт”. Был сделан ужасный почин, первый шаг к разложению тыла”380.
Весной 1915 года напряженные бои заставили русскую армию “израсходовать последние запасы огнестрельных припасов, и мы подошли вплотную к катастрофе, которая становилась неминуемой”381. В Галиции, около Тарнова, германское командование формирует особую 11-ю ударную армию, состоящую из отборных войск (гвардейский, 10-й армейский, 41-й резервный и сводный корпуса – всего 14 дивизий), получивших огромный боевой опыт на французском фронте. Цель – стратегический прорыв русского фронта, для чего эта армия, помимо обычных 105-мм и 150-мм гаубиц, имела, для использования в полевых сражениях, и сверхтяжелую осадную артиллерию – 16 210-мм гаубиц и 12 305-мм гаубиц382. Командовал армией генерал фон Макензен, ветеран боев на Восточном фронте, чей корпус сыграл огромную роль в победе при Сольдау, ““человек фаланги”, черный гусар, в котором жил неукротимый дух старого Блюхера и Штейнмеца (прусские герои наполеоновских войн и войн за объединение Германии – автор)”383.
2 мая 1915 Макензен начал свое наступление в районе Горлицы против 3-й русской армии, имеющей аж 4 тяжелых орудия – 2 107-мм пушки и 2 152-мм гаубицы384. И немцы прекрасно воспользовались своим подавляющим превосходством в тяжелой артиллерии: “Как громадный зверь немецкая армия подползала своими передовыми частями к нашим окопам, но лишь настолько, чтобы приковать к себе наше внимание и в то же время быть готовою немедленно же после очищения окопов занять их. Затем этот зверь-гигант подтягивал свой хвост – тяжелую артиллерию. Последняя становилась в районы, малодоступные для нашей легкой артиллерии, часто даже вне достижимости ее выстрелов, и с немецкой методичностью начинала барабанить по нашим окопам. Она молотила по ним до тех пор, пока они не были сравнены с землей и защитники их перебиты. После этого зверь осторожно вытягивал свои лапы – пехотные части – и занимал наши окопы; в это время тяжелая артиллерия держала под жестоким огнем расположение наших батарей и наш тыл, а выдвинувшаяся немецкая легкая артиллерия и пулеметы охраняли выдвигающуюся пехоту от наших контратак. В последнем случае “потери атакующего” выпадали на нашу долю – немцы же отсиживались в воронках изрытой снарядами местности и расстреливали нас в упор. Закрепившись на захваченной у нас позиции, “зверь” опять подтягивал свой хвост, и германская тяжелая артиллерия с прежней методичностью начинала молотить по нашей новой позиции. …Граду снарядов германского барабанного огня мы могли противопоставить в среднем только 5-10 выстрелов на легкую пушку в день”385. Состояние русской армии в те дни прекрасно описал Деникин, тогда – командир стрелковой дивизии, получившей, за свои подвиги, название Железной: “Эта весна 1915 г. останется у меня навсегда в памяти. Тяжелые кровопролитные бои, ни патронов, ни снарядов. Сражение под Перемышлем в середине мая. Одиннадцать дней жесточайшего боя Железной дивизии… Одиннадцать дней страшного гула немецкой тяжелой артиллерии, буквально срывавшей целые ряды окопов вместе с защитниками их… И молчание моих батарей…Мы не могли отвечать, нечем было. Даже патронов на ружья было выдано самое ограниченное количество. Полки, измотанные до последней степени, отбивали одну атаку за другой … штыками или, в крайнем случае, стрельбой в упор. Я видел, как редели ряды моих стрелков, и испытывал отчаяние и сознание нелепой беспомощности. Два полка были почти уничтожены одним огнем…И когда после трехдневного молчания нашей шестидюймовой батареи ей подвезли пятьдесят снарядов, об этом сообщено было, по телефону всем полкам, всем ротам, и все стрелки вздохнули с облегчением”386. Фронт 3-й армии был прорван, русская армия была вынуждена начать отступление из Галиции, с 1 по 25 мая немцы и их союзники австро-венгры берут в плен более 212 000 человек387. 22 июня русская армия оставила Львов – важнейший свой трофей кампании 1914 года в Галиции, против австро-венгров.
Отступление из Галиции перешло во всеобщее великое отступление 1915 года. Оно еще более ускорилось после 13 июля 1915, когда к северу от Варшавы, также используя свое огромное преимущество в тяжелой артиллерии, начала наступление 12-я германская армия фон Гальвица. Замысел – зажать русские войска, находящиеся в Польше, в огромные “клещи” (северная их составляющая – армия Гальвица, южная – армия Макензена) и уничтожить. 5 августа русская армия оставила Варшаву – третий город Российской империи. Третий раз, после Севастополя в 1855 году и Порт-Артура в 1904 году, проявилась неспособность русской армии второй половины девятнадцатого – начала двадцатого века что-либо противопоставить современной тяжелой осадной артиллерии противника. В девятнадцатом веке Российской империей была построена, в Польше, Литве и западной части Белоруссии, целая цепь крепостей (перечисляя с севера на юг): Ковно, Осовец, Гродно, Новогеоргиевск, Варшава, Брест-Литовск и Ивангород, которые, в царствование Александра III, считались сильнейшими в мире. Из этих крепостей только Осовец и Ивангород покрыли себя неувядаемой славой: первый отбил три немецких штурма – в конце сентября 1914, в феврале-марте 1915 и в июле 1915, только после отступления всех соседей гарнизон оставил крепость 22 августа 1915, предварительно взорвав все важнейшие объекты 388, второй – выстоял против немцев дважды, осенью 1914 и в июле 1915, был оставлен гарнизоном тоже только после отступления всех соседей, с разрушением всех сооружений (Сергей Дроздов. Такие разные генералы. Взято с сайта http://www.proza.ru/avtor/plot204 ). Вечная память их славным комендантам, полковнику Бржозовскому и генерал-майору Шварцу ! Что касается остальных крепостей, то Гродно, Варшава, и Брест-Литовск были оставлены немцам без боя, а против Новогеоргиевска и Ковно немцы применили свои огромные осадные гаубицы калибра 305-мм и 420-мм, прославившие себя в Бельгии в 1914 – как уже говорилось в первой главе данной работы, благодаря этим орудиям немцы взяли крепости Льеж, Намюр и Антверпен. Осада же вышеуказанных двух русских крепостей в 1915 протекала следующим образом: крепость Новогеоргиевск сопротивлялась 12 дней (по старому стилю – с 27 июля по 7 августа), ее комендант перебежал к неприятелю, после чего крепость капитулировала, немцы захватили 83 000 пленных и 1204 орудия389; крепость Ковно сопротивлялась 9 дней (по старому стилю – с 28 июля по 5 августа), ее комендант бросил вверенные ему войска и бежал, немцы захватили 20 000 пленных и 450 орудий390. О причинах этого безобразия повествует лучший русский полководец той войны, генерал Брусилов, в своих мемуарах: “Хотя Новогеоргиевск считался нашей лучшей крепостью (выделено мной – автор) и на него в последние годы тратились большие суммы, но по постройке он далеко не был современной крепостью и, конечно, не в состоянии был противостоять продолжительное время огню современной тяжелой артиллерии… Например, его железобетонные сооружения были такой толщины, что могли противостоять снарядам лишь 6-дюймовых орудий. У нас было твердое убеждение, что артиллерию большего калибра подвезти нельзя, а немцы сумели скрыть те чудовищные калибры орудий, которые они приготовили для быстрой атаки крепостей, что впервые обнаружилось во время прохождения их через Бельгию. Но и помимо этого важного обстоятельства уничтожение у нас специальных крепостных войск имело пагубное влияние на силу сопротивляемости наших крепостей. Меня нисколько не удивило известие, что Новогеоргиевск был взят немцами в одну неделю: я знал, каков был гарнизон этой крепости. Помимо ополчения, которое как боевая сила было ничтожно, в состав гарнизона этой крепости была послана из моей армии, по назначению главнокомандующего, одна второочередная дивизия, которая была взята мною в тыл для пополнения. В ней оставалось всего 800 человек; начальником дивизии вместо старого, получившего корпус, назначен был генерал-лейтенант де-Витт, который, очевидно, не успел ознакомиться ни с кем из своих подчиненных, да и его никто не знал. К нему подвезли для пополнения, поскольку мне помнится, около 6 тысячи ратников ополчения, а для пополнения офицерского состава – свыше 100 только что произведенных прапорщиков. И вот, не дав ему даже времени разбить людей по полкам, а полкам сформировать роты и батальоны, всю эту разношерстную толпу засунули в вагоны и повезли прямо в Новогеоргиевск; там их высадили как раз к тому времени, когда немцы повели атаку на эту крепость. Мне неизвестно, успел ли де-Витт сформировать там свои полки, но я твердо убежден, что он не имел никакой возможности, по недостатку времени, придать этой толпе какой бы то ни было воинский вид. Можно ли винить коменданта с таким гарнизоном, которого он раньше и в глаза не видел, если оказалось, что он сопротивляться не мог ?”391. Если результатом осады Севастополя было оставление этой крепости ее гарнизоном после длительной осады в 1855 (по старому стилю – с 28 сентября 1854 по 27 августа 1855, 11 месяцев), гарнизон Порт-Артура уже не просто отступил, а капитулировал в 1905, но все-таки тоже после длительной осады (по старому стилю – с 17 июля по 23 декабря 1904, более 5 месяцев), то Новогеоргиевск и Ковно капитулировали, соответственно, через 12 и 9 дней после начала их осады в 1915 – вот суть эволюции Российской империи после 1814 года, все нарастающего ее упадка, движения от славы и величия к маразму и бесславию.
Так как немецкая армия, в Первой мировой войне, не располагала такими подвижными силами, как танковые и моторизованные дивизии во Второй мировой войне, замысел окружить и уничтожить русские войска в Польше не удался, русским армиям удалось отступить. Само по себе это отступление 1915 года, по сравнению с нашими отступлениями 1941 и 1942 года, было ничтожным – к началу октября 1915 года, немецкие войска не вошли даже в Минск и в Ригу, заняли только Польшу, Литву, западную часть Белоруссии и Латвии (стоит ли напоминать, что в 1941 году немцы дошли до Ленинграда, Москвы и Ростова-на-Дону, в 1942 – до Сталинграда и Северного Кавказа).
Но немцы достигли в 1915 главного – они сломили дух правящего класса Российской империи, как это уже удалось сделать французам в 1855, после падения Севастополя, и японцам в 1905, после падения Порт-Артура и Мукдена. Хотя, как только что было сказано выше, немецкое наступление в 1915 году, по сравнению с немецкими наступлениями 1941 и 1942 годов, развивалось медленно, шло со скоростью марширующей пехоты, обремененной большим количеством тяжелой артиллерии, но правящие круги тогдашней России совсем потеряли голову: “В результате всех этих неудач Ставка потеряла дух. Растерявшись, она стала принимать решения, явно несообразные. Прежнее упорство – “Ни шагу назад !” – сменилось как-то сразу другой крайностью – отступать куда глаза глядят. Великий князь (Николай Николаевич – автор) не надеялся больше остановить врага западнее Днепра. Ставка предписывала сооружать позиции за Тулой и Курском. Войска были предоставлены самим себе”392. И это было лишь началом процесса окончательного внутреннего разложения Российской империи. К тому времени, от показных патриотизма и национального единения августа 1914 мало что осталось. С осени 1915 основным содержанием внутриполитической жизни Российской империи становится, как и до войны, борьба оппозиционно настроенного “образованного общества”, под лозунгом “ответственного министерства”, с правительством, благо последнее, растерявшееся из-за поражений лета 1915 года, предоставило первому для этого дополнительные возможности – под видом мобилизации промышленности “либеральная” общественность получила возможность создать Военно-промышленный комитет и Земско-городской союз, основными подлинными целями деятельности которых были:
1. антиправительственная пропаганда (мы, патриотическая русская общественность, из последних сил выбиваясь, работаем на оборону, а эти чиновники-придурки нам только мешают ! – в действительности, в ту войну, казенные заводы поставили 70% всего боевого снабжения, а Военно-промышленный комите и Земско-городской союз – только 18%, оставшиеся 12% – из заграницы393);
2. нажива участвующих в них лиц (к примеру, 3-дюймовая шрапнель казенного производства стоила 10 рублей, а от Военно-промышленного комитета – 15 рублей 32 копейки; 3-дюймовая граната – 9 рублей и 12 рублей 13 копеек; 122-мм шрапнель – 15 рублей и 35 рублей; 122-мм граната – 30 рублей и 45 рублей; 6-дюймовая шрапнель – 36 рублей и 60 рублей; 6-дюймовая граната – 42 рубля и 70 рублей394);
3. дать возможность молодым людям из “образованного общества” на законных основаниях уклоняться от долга защиты Родины ( “свыше 150 000 молодых, здоровых, интеллигентных людей надежно и крепко окопались в глубоком тылу”395).
В итоге, как пишет известный современный американский историк Ричард Пайпс, советник президента Рейгана, “мне неизвестна никакая другая европейская страна из числа принявших участие в Первой мировой войне, где существовала бы столь сильная напряженность между правительством и образованной частью общества, как в России, где две силы, в чьих руках находилась судьба страны, не сотрудничали, а занимались бесконечными распрями. Такая враждебность в годы войны, тем более на взаимное истощение, оказалась, разумеется, роковой. Когда читаешь безответственные речи, которые произносили депутаты в Думе, пользуясь правом личной неприкосновенности, в 1915-м и 1916 г., то есть в самый разгар войны, удивляешься разве тому, как России удалось продержаться столько, сколько она продержалась. Правительство, загнанное в угол, шло на одну уступку за другой, но этого оказывалось мало, потому что либералы и радикалы уже точили ножи, намереваясь окончательно добить его”396.
А если к этой грызне добавить маразм самого императорского правительства (“Началась дикая вакханалия интриг, сведения личных счетов и мышиной возни всевозможных “комбинаций” – скорбная эпоха, вошедшая в историю нашей Родины под именем “министерской чехарды”. Всюду искал людей Император Николай Александрович – и нигде не нашел их… Неожиданные назначения сменялись поэтому еще более неожиданными”397), потерю летом 1915 года сети стратегических железных дорог в Польше, Литве и западной Белоруссии (“Потеря летом 1915 года стратегической железнодорожной сети оказалась роковой. Обслуживание всех потребностей страны и небывало разросшейся вооруженной силы легло на слабо оборудованную экономическую сеть, которая с этой явно для нее непосильной задачей справлялась все с большими перебоями. Кровеносная система страны была поражена склерозом”398), то, что “экономическая структура России резко отличалась от таковой же Центральной и Западной Европы. Там основой ее было заводское производство, у нас же – кустарное. Количество “лошадиных сил” германской промышленности превышало наше в 13 раз, французской – в 10 раз. То, что немцы и французы делали машинным способом, мы должны были делать вручную. А это требовало в несколько раз большего количества рабочих рук в тылу – как в промышленности, так и в сельском хозяйстве. На Западе человека заменяла машина – в России человека заменить было нечем. “Человеческий запас” России оказался относительно гораздо меньшим, нежели в союзных или неприятельских странах – в декабре 1916 года был уже объявлен набор срока 1919 года, тогда как во Франции и в Германии еще не был призван срок 1918-го.”399 – то положение Российской империи, начиная с зимы 1915-1916, несмотря на стабилизацию фронта, проходящего далеко от Петрограда и Москвы, становилось все более опасным. Простой же народ же, не зная целей этой войны (“Сами “господа”, по-видимому, на этот счет не сговорились. Одни путано “писали в книжку” про какие-то проливы – надо полагать, немецкие. Другие говорили что-то про славян, которых надлежало то ли спасать, то ли усмирять. Надо было победить немца. Сам немец появился как-то вдруг, неожиданно – о нем раньше никто народу не говорил. Совершенно так же неожиданно за десять лет до этого откуда-то взялся японец, с которым тоже надо было вдруг воевать… Какая была связь между всеми этими туманными и непонятными разговорами и необходимостью расставаться с жизнью в сыром полесском окопе, никто не мог себе уяснить”400), видя все усиливающийся маразм власти и жирующих “военнопромышленников” с “земгусарами”, прокучивающих в ресторанах, вкупе с получающими у них взятки госчиновниками (без помощи последних они бы не могли так нагло грабить государство), свои явно неправедные доходы (“Фронт утопал в крови, тыл купался в вине”401; “Глазам солдата открывалась разгульная картина тыла с его бесчисленными соблазнами, бурлившей ночной жизнью, повальным развратом общественных организаций, наглой, бьющей в глаза роскошью, созданной на крови”402) с одной стороны, зверел, с другой, как всегда и везде в таких ситуациях, задавал себе резонный вопрос – если “господам” можно плевать на долг и на Родину, то почему нам нельзя ? А, поскольку, к осени 1915 года “были уничтожены кадры регулярной русской армии – добито все то ценное, что не было перебито на берегах Бзуры и Равки”403, солдаты в пехоте были совершенно неопытными новобранцами, младшие офицеры – столь же неопытными прапорщиками, не имеющими, среди своих подчиненных, в большинстве своем, никакого авторитета, то это не могло не вести к деморализации армии. В первой главе данной работы указывалось, что французская армия, в ходе Первой мировой войны, потеряла убитыми и пропавшими без вести 1 350 000 человек, пленными – более 500 000 человек – на более чем 2 убитых французов в той войне приходился 1пленный. А в русской армии той войны было совсем на так: на 1 650 000 убитых и умерших от ран наша армия потеряла, в ту войну, пленными 2 417 000404, то есть потеряла больше пленными, чем убитыми ! Может быть, большинство потерь пленными она понесла уже после Февральской революции, когда армия начала разваливаться ? Нет, тогда она потеряла пленными только 213 000 человек405 (и это естественно – зачем, в обстановке после Февральской революции, нежелающим воевать сдаваться в плен, когда они могли просто дезертировать из армии и уйти домой ?), зато с начала войны и до 1 ноября 1915 года, то есть в маневренный период войны на Восточном фронте, русская армия потеряла пленными 1 740 000 человек406 ! А так как немцы хорошо знали положение в Российской империи, будучи ее соседями и главными торговыми партнерами (по данным французского посла в России Мориса Палеолога, в течение последнего года перед Первой мировой войной, Российская империя ввезла из Германии товаров на сумму 643 миллиона рублей, из Великобритании – на 170 миллионов, из Франции – на 56 миллионов, из Австро-Венгрии – на 35 миллионов, в России тогда жило 170 000 подданных Германии, 120 000 подданных Австро-Венгрии, 10 000 подданных Франции и 8 000 подданных Великобритании407), то автор уверен в том, что они, осенью 1915 года, сделали следующий вывод – процесс внутреннего разложения Российской империи уже идет полным ходом, нужно только иметь терпение и подождать – Россия, из-за нарастания усиленных неудачами 1915 года внутренних противоречий, либо заключит мир с Германией, либо взорвется изнутри – и с осени 1915 года германская армия не проводит, вплоть до февраля 1918 года (!), никаких стратегических наступлений на Восточном фронте.
Уже с лета 1915 года, в правящем классе Российской империи окончательно взяли верх крайне пессимистические настроения. Вот что говорил французскому послу в России 2 июня 1915 известный заводчик и финансист Путилов: “Дни царской власти сочтены, она погибла, погибла безвозвратно…Отныне революция неизбежна, она ждет только повода, чтобы вспыхнуть. Поводом послужит военная неудача, народный голод, стачка в Петрограде, мятеж в Москве, дворцовый скандал или драма – все равно…”408. А вот как оценивал ситуацию, на 16 марта 1916 года, начальник Штаба Верховного Главнокомандующего генерал М.В. Алексеев: “Вот вижу, знаю, что война кончится нашим поражением, что мы не можем кончить ее чем-нибудь другим….Армия наша – наша фотография. Да это так и должно быть. С такой армией, в ее целом, можно только погибать. И вся задача командования – свести эту гибель к возможно меньшему позору”409.
И тут следует обратиться к мысли, усиленно навязываемой частью современной российской прессы, о том, что, дескать, к весне 1917 года, Российская империя была на пороге победы, что победа у нее была украдена большевиками. Приводятся обычно три довода в подтверждение правоты этой мысли:
1. Благодаря мобилизации промышленности и помощи союзников, русская уже в 1916 году была достаточно хорошо вооружена, а к началу 1917 – прекрасно вооружена.
2. Русская армия в 1916 году, осуществив “Брусиловский прорыв” – величайшую победу армий Антанты в 1916, добилась перелома войны в пользу Антанты.
3. Благодаря успехам Российской империи в 1916 году, Германия уже предлагала России мир.
Разберем эти крайне важные вопросы по порядку. Действительно, было бы крайне смешно отрицать, что, к весне 1916 года, положение с вооружением русской армии значительно улучшилось: было уже достаточно винтовок, пулеметов, легкой артиллерии, патронов и снарядов для них. Страшная ситуация 1915 года канула в Лету. Но, как было показано выше, главным оружием той войны, была тяжелая и, особенно, сверхтяжелая (калибром более 6 дюймов/150-мм) артиллерия. Именно благодаря последней германской армии удалось в 1914 захватить бельгийские крепости, в 1915 –прорвать русский фронт под Горлицей, взять Новогеоргиевск и Ковно, в 1916 именно сверхтяжелая артиллерия была главным оружием немцев в боях под Верденом. К концу 1916 года французы уже догнали немцев в этом важнейшем виде вооружения (достаточно вспомнить их 400-мм железнодорожные пушки), благодаря чему они смогли, на завершающем этапе верденских боев, захватить в них инициативу и, в конце концов, освободить территорию, которую немцы заняли на начальном этапе своего наступления. А в России только в конце 1916 года Ставка определилась с вопросом, сколько же русской армии нужно тяжелой и сверхтяжелой артиллерии410. Автор повторяет – речь идет не о том, что, к этому моменту, русская Ставка уже насытила свою армию тяжелой и сверхтяжелой артиллерией, а лишь об ее планах на будущем. Причем:
1. Максимальный калибр русской артиллерии, согласно этим планам – 12 дюймов (305-мм). Об орудиях, подобных германским 420-мм гаубицам – героям Льежа, Новогеоргиевска и Вердена – или французским 400-м железнодорожным пушкам, и речи нет.
2. Предложенная Ставкой норма тяжелой и сверхтяжелой артиллерии – эта норма германской армии, с которой та вступала в Первую мировую войну411. Но ведь на дворе не 1914, а конец 1916 года ! Германские нормы тяжелой и сверхтяжелой артиллерии, к концу 1916 года, намного более повысились. Соответственно, даже выполнив эти требования Ставки, русская армия по-прежнему бы отставала в основном виде вооружения той войны от немцев.
Причем, и эти скромные требования Ставки, касательно тяжелой и сверхтяжелой артиллерии, в 1917 остались невыполненными412:
8-дюймовые (200-мм) гаубицы: требование Ставки – 211 штук, реально поступило – 51 штука;
9-дюймовые (225-мм) пушки: требование Ставки – 168 штук, реально поступило – 0;
11-дюймовые (280-мм) гаубицы: требование Ставки – 156 штук, реально поступило – 6 штук;
12-дюймовые (305-мм) гаубицы: требование Ставки – 67 штук, реально поступило – 12 штук.
И ведь эти факты никак не объяснишь развалом в русской промышленности, вызванным революцией – ведь не менее, чем ; орудий крупного калибра выписывалось из-за границы413. Поэтому невозможно не согласиться с русским эмигрантским историком Н.Н.Головиным, что “Русская Армия получила в 1917 г. лишь некоторую часть того артиллерийского вооружения, которое нужно было для того, чтобы достигнуть хотя бы уровня требований 1914 г. Но так как в 1917 г. уровень требований жизни значительно повысился, то, по сравнению со своими врагами и своими союзниками Русская Армия оказывалась к осени 1917 г. хуже вооруженной, нежели в 1914 г.”414. С Головиным согласен и Керсновский, который пишет, что к весне 1917 года “лишь 72 орудия были калибром свыше 6 дюймов – цифра совершенно ничтожная, если принять во внимание тысячи жерл французской, британской и германской “сверхтяжелой” артиллерии”415. Правота Головина подтверждается и письмом начальника Штаба Верховного Главнокомандующего генералом В.И.Гурко от 9 февраля 1917 года (самый канун Февральской революции !) председателю Государственной Думы М.В.Родзянко, являющимся ответом на доклад Особого совещания о приближающемся исчерпании людского запаса: “Могучая артиллерия и технические средства, хотя бы такие же, как у наших противников, весьма понизили бы наши потери; но о подобном уравнении, по крайней мере в ближайшее время, не приходится и думать (выделено мной – автор)”416.
Что касается того факта, что запасами вооружения, оставшимися от Первой мировой войны, питалась, в течение трех лет, Гражданская война в России, то тот же Головин объясняет это очень просто: “В подобном рассуждении скрыта элементарная ошибка. Технические требования, предъявленные большой войной на нашем Европейском театре, настолько же превосходят таковые же гражданской, что невозможно даже сравнивать их между собой. Поэтому те запасы, которые были бы недостаточны для ведения большой войны, могли бы с избытком и во много раз покрыть потребности борьбы на внутреннем фронте”417.
Теперь касательно “Брусиловского прорыва”. Действительно, невозможно отрицать, что, в результате наступления войск Юго-Западного фронта в 1916 году австро-венгерские войска потерпели гигантское поражение. И, тем не менее, для России “Брусиловский прорыв” стал тоже гигантским поражением. И автор нисколько не преувеличивает. Да, в начале того наступления, русские одержали колоссальную победу над австро-венграми. Но ведь главный противник Российской империи, в ту войны – это немцы. Последние, встревоженные поражением своего слабого союзника, направили свои войска против армий Брусилова. И важнейшим моментом второго этапа “Брусиловского прорыва”, в первую очередь, уже не с австро-венграми, как это было на первом этапе той битвы, а с немцами, стала битва за Ковель – важнейший железнодорожный узел в той части Восточного фронта. О важности этой битвы свидетельствовало хотя бы то, что в наступлении на него участвовала вся русская гвардия, отборные войска, из которых была сформирована целая армия. За Ковель русской армией было дано шесть сражений, с 15 июля по 3 октября. И эту битву, благодаря превосходству немцев в тяжелой и в сверхтяжелой артиллерии, о котором автор подробно писал выше, русская армия проиграла. Нет дело не в том, что Ковель так и не был взят русскими – это была, сама по себе, не заслуживающая ни малейшего внимания мелочь. Но, в этих ожесточеннейших боях, были истреблены лучшие войска Российской империи: “Победы мая – июня (даты даны по старому стилю – автор) были утоплены в крови июля – октября. Было перебито 750 000 (речь идет о потерях убитыми и ранеными – автор) офицеров и солдат - как раз самых лучших. Превосходный личный состав юго-западных армий был выбит целиком. Болота Стохода поглотили восстановленные с таким трудом полки гвардии, с которыми лег и остальной цвет императорской пехоты – богатыри VIII корпуса, железные полки XL, заамурцы, туркестанские стрелки…Заменить их было некем”418. Но ведь уже весной 1916 года было ясно, что напряжение внутри Российской империи все более нарастает, что правительство как никогда нуждается в том, чтобы иметь под рукой надежные воинские части, способные в зародыше подавить любой бунт, в первую очередь, надо было во что бы то ни стало сохранить гвардию, главную опору трона. И именно гвардию угробили в бесконечных боях под Ковелем ! Оставшись без гвардии в Петрограде, императорское правительство оказалось совершенно беззащитным против любого бунта, что и доказала Февральская революция. Таким образом, если под Верденом немцы планировали “перемолоть” французскую армию, но у них этого не получилось, то под Ковелем немцы ставили перед собой лишь одну задачу – удержать за собой этот важнейший железнодорожный узел – но русские сами полезли в немецкие жернова, и лучшая русская пехота была там уничтожена.
Наступление Брусилова был величайшей победой Антанты в 1916 ? Как ни грустно автору, но это не так – главной победой Антанты, в том году, была победа французов под Верденом: там было остановлено стратегическое наступление германской сухопутной армии – главного противника Антанты. Может быть, именно наступление Брусилова привело к тому, что немцы прекратили атаки на Верден ? Но оно началось 4 июня, а, как было указано в первой главе данной работы, самым опасным, для французов, периодом этого сражения был конец февраля – начало марта. И после начала наступления Брусилова, немцы продолжали атаки на Верден – 23 июня, через 19 дней после начала наступления Брусилова, когда гигантские масштабы разгрома австро-венгров были уже ясны для высшего германского командования, немцы достигли своего максимального продвижения в этом наступлении. Если что и способствовало прекращению немецкого наступления под Верденом, так это британское наступление на Сомме, начавшееся 1 июля. Наступление Брусилова спасло от разгрома итальянскую армию ? Вот это правда – после начала русского наступления, австрийцам уже стало не до итальянцев. Они прекратили свое наступление против них. Но стоило ли ради спасения Италии, второстепенного союзника, уничтожать лучшую русскую пехоту ? Автор полагает, что это вопрос риторический. Было ли наступление Брусилова коренным переломом той войны в пользу Антанты ? Чтобы ответить на этот вопрос, достаточно вспомнить, что после наступления Брусилова:
1. Немцы заняли Румынию (конец 1916 года) – единственное государство в Европе, кроме Российской империи, обладающее значительными запасами нефти.
2. Прошли грандиозные бунты во французской армии (май-июнь 1917 года), поставившие Францию на грань краха.
3. В результате Февральской революции рухнула Российская империя и ее армия, Восточный фронт перестал существовать.
4. Немцы нанесли страшное поражение итальянской армии под Капоретто, в конце октября – начале ноября 1917, поставив и Италию на грань краха.
5. С марта по июль 1918 года немцы осуществляли свое третье и последнее стратегическое наступление на Западном фронте, неоднократно прорывали вражеские позиции, подошли к Парижу, велика была вероятность того, что Германия победит в этой войне.
Итак, период после наступления Брусилова и до 18 июля 1918 года, когда французы перешли в наступление во время второй битвы на Марне, это период наиболее тяжелых поражений Антанты. Так что о том, что наступление Брусилова стало переломом той войны в пользу Антанты, смешно и говорить. Вот французское наступление на Марне 18 июля 1918 года, о котором автор подробно писал в первой главе данной работы – это действительно был перелом той войны: после него германская армия уже только отступала.
Что касается мирных предложений Германии в конце 1916 года, то вот что о них пишет русский эмигрантский историк А.А.Керсновский: “Быстрая и сокрушительная победа над Румынией и завоевание этой страны с ее огромными нефтяными запасами вновь вселили бодрость в народы Центральной коалиции, подняли ее престиж в мировой политике и дали твердую почву Германии для предложения уже в декабре 1916 года мирных условий тоном победительницы (выделено мной – автор). Предложения эти были, само собою разумеется, отвергнуты союзными кабинетами”419. Да, Германия действительно, в конце 1916 года, предлагала мир – не только России, но и всем государствам Антанты, но это были условия победителя, а не побежденного !
Итак, в результате наступления Брусилова, Российская империя потеряла свои лучшие войска – защищать трон было больше некому, а многомиллионные полчища новобранцев – вчерашних крестьян в солдатских шинелях, при существующих в тогдашней России условиях, представляли собой идеальный материал для подстрекателей любого бунта. Внутриполитический же кризис в Российской империи, в начале 1917 года, достиг высшей точки. Уже 28 августа 1916 года известный общественный деятель той эпохи, А.И. Гучков, писал уже известному читателю генералу М.В. Алексееву: “Ведь в тылу идет полный развал, ведь власть гниет на корню”420. По Головину, к началу 1917 года, “страна была окончательно деморализована. Из такого тыла не мог уже вливаться в Армию дух бодрости; такой тыл мог только вносить в Армию дух разложения”421.
Неудивительно, что когда в Петрограде, в начале марта 1917 года, начались массовые беспорядки, то власть проявила полное бессилие: “…В Петрограде, как нарочно, была собрана полуторастатысячная масса необученных и недовольных запасных, что было равносильно раскладыванию костров вокруг порохового погреба. Затем обращает на себя внимание крайне неудачный для правительства выбор высших начальствующих лиц. Трудно было найти менее подходящих для командования войсками на внутреннем фронте в эти решительные для старого режима дни, чем военный бюрократ, трусливый, низкопоклонный Беляев и добродушный и растерянный Хабалов…Такая же неосмотрительность была проявлена и при подборе командного состава для петроградских запасных батальонов. Из кадровых офицеров сюда преимущественно назначались или эвакуированные с фронта раненые и больные, или же оказавшиеся неудовлетворительными в боевой обстановке. Что касается петроградской полиции, на которую главным образом рассчитывал министр внутренних дел Протопопов, то в ней к началу революции было всего около трех с половиной тысяч человек. Казалось бы, ничто не мешало заблаговременно усилить надежными людьми это явно недостаточное число, а также вместо старых японских винтовок вооружить всю полицию новейшими автоматическими ружьями. Вообще, ни военные, ни гражданские власти не приняли серьезных мер в ожидании “надвигавшихся беспорядков”. Собственно говоря, вся подготовка свелась к тому, что, согласно “Уставу гарнизонной службы”, было составлено обычное шаблонное расписание на случай вызова войск, с разделением города на участки войсковой охраны. Во время происшедшего вооруженного восстания, несмотря на то, что стрельбы на улицах (по военному масштабу) почти не было, у пехоты вскоре обнаружился недостаток патронов; у казаков почему-то с самого начала не оказалось нагаек; в последний же день для горсти оставшихся верными войск не имелось ни продовольствия для людей, ни фуража для лошадей, ни снарядов для не стрелявших еще орудий. Наконец, в интересах правительства следовало стремиться к подавлению восстания крутыми мерами в самом зародыше, пока оно еще не успело разрастись и войска еще не были окончательно распропагандированы. Такой способо действий был указан и в “Уставе гарнизонной службы” (Приложение 2-е), то есть в законе, обязательном для всех начальников царской армии. Если по политическим соображениям беспощадное подавление восстания оружием признавалось нежелательным, тогда следовало безотлагательно вывести все войска из города и, расположив их в окрестных пунктах, прервать питающие Петроград железнодорожные линии. При подобных условиях в столице скоро настали бы голод и анархия, что весьма затруднило бы положение революционной власти. … Во всяком случае, оставлять в Петрограде фактически бездействующие войска в тесном соприкосновении с восставшим народом – это значило играть в руку противнику, который к тому именно и стремился, чтобы вызвать войска из казарм на улицу и там их разложить”422. А ведь был уже опыт революции 1905 года, начавшейся в самый разгар войны с Японией – но он ничему не научил власть !
Воспользовавшись этими беспорядками, группа генералов и думских политиков, при поддержке великого князя Николая Николаевича, добилась того, что Николай II отрекся от престола (“у меня нет сомнений в том, что царь уступил вовсе не всенародному натиску; единственный нажим осуществлялся политиками и генералами”423). Старый порядок рухнул с легкостью необыкновенной: “8 марта (23 февраля) появились первые признаки рабочих беспорядков в Петрограде. Забастовало в этот день около 80 тыс. рабочих (из общего числа в 400 тысяч). 9 марта (24 февраля) число бастующих рабочих достигает 200 тыс. Мирные митинги уступили место вооруженным столкновениям с полицией. 10 марта (25 февраля) число бастующих возросло до 250 тыс. Занятии в учебных заведениях прекратились. Весь Петроград вышел на улицу. Появились первые признаки неустойчивости войск (отказ казачьей сотни содействовать полиции на Знаменской площади). 11 марта вечером (26 февраля) Император Николай II объявил указ об отсрочке сессии Государственной Думы, которая должна была открыться на следующий день. 12 марта (27 февраля) с утра вспыхнул солдатский бунт в л.-гв. Волынском и Литовском полках, быстро передавшийся в остальные части Петроградского гарнизона. В течение этого дня Правительство, собственно говоря, уже капитулирует; с общего согласия всех министров, председатель кн. Голицын послал Государю, находившемуся в это время в Ставке (в Могилеве), телеграмму, в которой доносил, что Совет министров не может справиться с вспыхнувшим восстанием, и просил о своем увольнении. 15 (2) марта отрекается от Престола Император Николай II, передавая трон своему брату Великому Князю Михаилу Александровичу, а 16 (3) марта отказывается от вступления на престол Великий Князь Михаил Александрович. Таким образом, понадобилось всего восемь дней для того, чтобы небольшие рабочие волнения разрослись в движение такой силы, которое смело Царскую власть, имевшую четырехвековую давность (выделено мной – автор)”424.
Началась эпоха Временного правительства – эпоха полной анархии. Уже в самом начале своего существования новое правительство “одним росчерком пера упразднило всю русскую администрацию. Были отрешены все губернаторы и вице-губернаторы. Возвращены все политические ссыльные и уголовные каторжники, и упразднена полиция и корпус жандармов. Призваны в Россию все эмигранты-пораженцы, агенты неприятеля, и упразднена контрразведка. Провозглашена “война до победного конца” и уничтожена дисциплина в армии…”425. Именно военный министр (!) этого правительства, уже известный читателю Гучков, санкционировал печально знаменитый “приказ номер один”, уничтожавший основы воинской дисциплины426, его подчиненный, генерал Российской императорской армии (!) Поливанов составил “Декларацию прав солдата” – “последний гвоздь в гроб нашей вооруженной силы”427, причем сей чудный документ был утвержден преемником Гучкова, новым военным министром (!) Керенским428. Надо ли объяснять, что, в таких условиях русская армия, в первую очередь – пехота, понесшая наибольшие потери в ходе войны, почти лишенная, к началу 1917 года, кадрового ядра, стремительно разлагалась, солдаты массами уходили домой. Поэтому автор не будет описывать бои на Восточном фронте в 1917 и в начале 1918, после Февральской революции – разложившаяся русская армия уже не оказывала немцам, за исключением отдельных частей, почти никакого сопротивления. Таким образом, Российская империя была ликвидирована изнутри ее правящим классом, и только им.
Воспользовавшись этим хаосом, к концу 1917 года охватившим всю территорию уже бывшей Российской империи, 7 ноября власть захватили большевики, которые, 3 марта 1918 года, подписали печально знаменитый Брест-Литовский мирный договор, по которому немцы получали под свой контроль Финляндию, Прибалтику, Польшу, большую часть Белоруссии, Украину, Крым, часть области Войска Донского и даже Грузии. Только поражение Германии в борьбе с Францией, Великобританией и США, в ноябре 1918, позволило отменить его.
-----
Итак, если Крымская война стала первым тревожным звонком для Российской империи – в результате этой войны “миф о военном могуществе самодержавной России был развеян навсегда”429, война с Японией обнажила ставший уже крайне опасным упадок Российской империи, то Первая мировая война закончилась ее полным крахом. История последнего периода существования Российской империи, от Крымской войны до 1917 – прекрасное доказательство правоты замечательного русского журналиста начала двадцатого века, Михаила Осиповича Меньшикова: “Недостаток мужества при наличии хотя бы безмерной силы сводит последнюю к нулю”430.
Поэтому можно сделать вывод, что, одержав великую Победу в 1945 году, сталинский СССР, по отношению к Российской империи начала двадцатого века, рухнувшей в результате Первой мировой войны, продемонстрировал свое абсолютное превосходство.
Чтобы хоть как-то скрыть то, о чем только что было сказано, были придуманы следующие тезисы:
1. Россия, к началу 1917, стояла на пороге победы, которая у нее была подло украдена большевиками. Автор уже подробно показал, что Российская империя была уничтожена усилиями ее же правящего класса, большевики лишь воспользовались создавшейся ситуацией. И умные люди из числа русских белоэмигрантов это прекрасно понимали. Вот что пишет по данному вопросу великий князь Александр Михайлович: “Трон Романовых пал не под напором предтеч советов или юношей-бомбистов, но носителей аристократических фамилий и придворных званий, банкиров, издателей, адвокатов, профессоров и др. общественных деятелей, живших щедротами империи”431. Керсновский: “Эта вина ложится, во-первых, на императорское правительство, не сумевшее ни предвидеть катастрофы, ни предотвратить ее, и это когда за долгие месяцы до февраля не то что люди, а сами камни петроградских мостовых кричали о готовившейся революции. Безмерна вина оппозиционной общественности, увидевшей в этом потрясении неповторимый случай прийти, наконец, к власти, захотевшей обратить несчастье Родины в средство для достижения своих узко эгоистических целей, в средство для насыщения своего чудовищного властолюбия. Обманутые общественностью военачальники сыграли роль позорную и жалкую. … Эти три категории виновных – растерявшиеся сановники, предатели-политиканы и недостойные военачальники – не имеют оправдания”432.
2. В противовес 1941-1945, русская армия и население Российской империи, в целом, не знали, за что они воюют. Святая правда, так оно и было. Но кто в этом виноват, кроме правящего класса Российской империи ?
3. В противовес 1941 и 1942, когда немецкая армия дошла до Ленинграда, Москвы и Сталинграда, в 1915 немцы не вошли даже в Минск и в Ригу – вот оно, доказательство огромного преимущества Российской империи над ужасным тоталитарным сталинским СССР. Да, это так. Если бы русская армия победила в Первой мировой войне – тот факт, что ей пришлось отступать всего лишь до Риги и Барановичей, а не до Ленинграда, Москвы и Сталинграда, как Красной армии в 1941-1942, действительно был бы доказательством огромного превосходства Российской империи над СССР. Но, в реальности, и скромного немецкого наступления 1915 года хватило для того, чтобы довести внутриполитическое напряжение в Российской империи до такой степени, что она рухнула в 1917 году. И это – неоспоримое доказательство гнилости Российской империи того периода: достаточно было немцам вступить на ее западные окраины – и эта империя начинает разлагаться изнутри. А вот сталинский СССР, напротив, после своих громадных поражений 1941 и 1942, переломил ход войны и полностью победил в 1945 !
4. Российская императорская армия, в ходе Первой мировой войны, понесла несоизмеримо меньшие потери, чем Красная армия в 1941-1945. Еще раз, небольшие потери, в случае победы – это доказательство воинского мастерства армии-победительницы, однако в случае поражения – доказательство того позорного факта, что стоило нанести этой армии небольшие потери, и эта армия, далеко не исчерпав всех своих возможностей, прекращает сопротивление (как, в итоге, и произошло с Российской императорской армией).
5. Население Российской империи, в ходе Первой мировой войны, за исключением беженцев 1915 года, испытывало несоизмеримо меньшие лишения, чем население СССР в 1941-1945 годах. Третий раз – если бы Российская империя победила в той войне, это было бы доказательством профессионализма правящего класса Российской империи, сумевшего добыть победу ценой малых лишений народа своей страны. Но, в реальности, Российская империя не победила, а рухнула, и, в этом случае, это доказательство лишь того, что населению той России было достаточно испытать небольшие, по сравнению с 1941-1945, лишения, чтобы его воля к борьбе была сломлена. А это – еще одно подтверждение гнилости Российской империи начала двадцатого века.
6. Русская армия в 1914-1917 потеряла несоизмеримо меньше пленными, чем Красная Армия в 1941-1945. В первой главе данной работы, посвященной Франции, автор показал, что немцы в начале Второй мировой войны, благодаря своему революционному военному искусству, могли брать несоизмеримо больше пленных, чем те же немцы в Первой мировой войне. Так что сравнивать, в этом отношении, две мировые войны, будет некорректным. Но в Первую мировую войну французы теряли более чем двух убитыми на одного пленного, а русские и до февраля 1917 – больше пленными, чем убитыми: в ту войну, русская армия была гораздо менее стойкой, чем французская – неудивительно, что та война завершилась для Франции одной из величайших побед в ее истории, а для Российской империи – полным крахом. А вот во Второй мировой войне картина была полностью противоположной: в 1940 французы потеряли 100 000 убитыми и примерно 2 000 000 пленными (1 убитый на 20 пленных), а в СССР в 1941, по данным современного ультрадемократического российского историка Марка Семеновича Солонина (взято с личного сайта Марка Солонина (http://www.solonin.org/article_mmeltyuhov-i-msolonin-v-efire ), запись от 22.06.1940, “М.Мельтюхов и М.Солонин в эфире “Радио Свобода” 22 июня 2010 г.”), ситуация была следующей: “Из этих 8 миллионов, которые безвозвратно потеряла Красная армия, 3,8 миллиона оказалось в немецком плену - это то, что немцы пересчитали; 750 тысяч (я округляю немного) дезертиров задержано войсками НКВД и органами НКВД по охране войскового тыла в 1941 году. Интересная цифра, да? 750 тысяч дезертиров - это те, кого поймали. А ведь нормальный-то дезертир бежит не на восток, нормальный дезертир, если у него тем более семья на оккупированной территории, он бежит на запад. Сколько бежало на запад - мы не знаем, но мы знаем одну интересную цифру - 910 тысяч повторно призванных. Это те, кого в 1943-44 году нашли вот из числа этих "потерявших", так сказать, свою часть, их повторно призвали в армию. То есть из этих 8 миллионов минимум 6 миллионов будут пленные и дезертиры (выделено мной - автор), и, к несчастью, 2 миллиона - это погибшие (выделено мной – автор)”. Следовательно, по данным, еще раз повторюсь, ультрадемократического автора, в СССР в 1941, 1 убитый приходился не на 20 пленных, как у французов в 1940, а только на 3 пленных и дезертиров. Нет, автор нисколько не сомневается в том, что статистика безвозвратных потерь РККА в 1941 – это статистика гигантской катастрофы, сопряженной с огромной паникой и деморализацией, но, одновременно, эти цифры красноречиво говорят и о том, что РККА в 1941 была несоизмеримо более стойкой, чем французская армия в 1940. Зная это, уже не удивляешься тому, что французы в 1940 сдались после первых поражений, а мы в 1941 – выстояли, чтобы одержать величайшую победу в 1945.
7. Никогда еще не было такого в русской истории, чтобы миллионы граждан России служили противнику, воевали против армии своего государства, как это было в СССР в 1941-1945 – вот оно, доказательство преступной сущности сталинского режима, ведь в Первой мировой войне ничего подобного не было. И опять правда. Но ведь эти миллионы коллаборационистов, в 1941-1945, при том, что, в абсолютных цифрах, их численность была огромна, составляли все же меньшинство населения – большинство же составило базу укомплектования Красной армии, которая и победила в 1945 году. А вот Первая мировая война закончилась тем, что уже не меньшинство, пусть и значительное, но большинство народа Российской империи плюнуло на свой долг и на присягу, разошлось по домам, в результате чего русская армия прекратила существование. Да, немцам потребовалось ждать этого почти три года, но что это меняет принципиально ? Эти миллионы прямо не служили, как коллаборационисты в 1941-1945, немцам ? Да, не служили, но ведь главное – не то, в какой форме сотрудничает тот или иной гражданин России с врагами своей Родины во время войны, а сам факт его помощи врагам Родины. А о том, что дезертирство миллионов русских солдат в 1917 году оказало огромную помощь Германии, смешно и говорить – после распада Восточного фронта она смогла перебросить почти все свои силы на Западный фронт и провести там в 1918 году свое третье стратегическое наступление.
-----
Итак, вся история участия Российской Империи в Первой мировой войне, то, как она воевала с германской сухопутной армией, неопровержимо доказывает, что ни природные качества русского человека, ни огромные территория и население России, ни морозы и бездорожье – короче все то, что, в настоящее время, старательно объявляется главными причинами нашей великой Победы в 1945 года – само по себе, не имело решающего значения: все это было у Российской империи в 1914 году, в отличие от сталинского СССР в 1941-1945, она воевала лишь с меньшей частью германской сухопутной армии (большая часть воевала против французов), в начале той войны, пользуясь тем, что большая часть германской сухопутной армии наступала во Франции, на Париж, именно русская армия обладала стратегической инициативой на Восточном фронте в августе 1914, а закончилась та война для Российской империи не великой Победой, как для сталинского СССР в 1945 году, а полным крахом.
Неизбежно возникает вопрос: может быть, своей победе в 1945 СССР обязан большевистской революции 1917 года как таковой ? Очень резонный вопрос. Чтобы ответить на него, нужно вспомнить, что, в истории России после большевистской революции 1917 года, сталинской эпохе предшествовала ленинская, во многих отношениях – совсем не похожая на сталинскую. Поэтому, в следующей главе данной работы, автор постарается ответить на вопрос – чего достигли полководцы Советской России ранней, ленинской эпохи ?
Продолжение следует
Уважаемые читатели! Если вам понравилось, вы можете поддержать автора, переслав любую денежную сумму на карту 4276 5501 0691 5856 (Сбербанк) или 2200 2407 8217 0274 (ВТБ). Автор очень надеется на вашу поддержку.
Используемая литература:
298 – Такман, стр. 108
299 – Головин, стр. 83
300 – Уткин, стр. 21-22
301 – Уткин, стр. 24
302 – Яковлев Н.Н., 1 августа 1914, Москва, Молодая гвардия, 1974, стр. 51
303 – Дэвис, стр. 479
304 – Кризи, стр. 132
305 – Энглунд Петер, Полтава. Рассказ о гибели одной армии, Москва, Новое литературное обозрение, 1995, стр. 38 (далее – Энглунд)
306 – Энглунд, стр. 37
307 – Энглунд, стр. 95
308 – Энглунд, стр. 222
309 – Энглунд, стр. 266
310 – Ненахов Ю.Ю., Войны и кампании Фридриха Великого, Минск, Харвест, 2002, стр. 399 и 526 (далее – Ненахов)
311 – Ненахов, стр. 455
312 – Ненахов, стр. 459-460
313 – Ненахов, стр. 468
314 – Ненахов, стр. 478
315 – Ненахов, стр. 479
316 – Архенгольц Иоганн Вильгельм фон, История Семилетней войны, Москва, АСТ, 2001, стр. 212-213 (далее – Архенгольц)
317 – Архенгольц, стр. 206 и 207
318 – Архенгольц, стр. 212
319 – Архенгольц, стр. 211-212
320 – Архенгольц, стр. 405
321 – Дэвис, стр. 479
322 – Лашук, стр. 498
323 – Лашук, стр. 484
324 – Лашук, стр. 483-484
325 – Лашук, стр. 484
326 – Лашук, стр. 494
327 –Лашук, стр. 550
328 – Лашук, стр. 585
329 – Дейтон, стр. 563
330 – Керсновский, том I, стр. 240
331 – Куропаткин А.Н., Русско-японская война 1904-1905, Санкт-Петербург, Полигон, 2002, стр. 24 (далее – Русско-японская война)
332 – Такман, стр. 78
333 – Прочко И.С., История развития артиллерии с древнейших времен и до конца XIX века, Санкт-Петербург, Полигон, 1994, стр. 333 и 335 (далее - Прочко)
333а – Прочко, стр. 338
334 – Керсновский, том I, стр. 347
335 – Там же
336 – Русско-японская война, стр. 30
337 – Русско-японская война, стр. 31
338 – Русско-японская война, стр. 32
339 –Норригард Б.В., Великая осада (Порт-Артур и его падение), Санкт-Петербург, Леонов, 2004, стр. 126
339а – Там же
340 – Керсновский, том II, стр. 77
341 – Керсновский, том II, стр. 81
342 – Мартынов, стр. 59
343 – Керсновский, том II, стр. 90
344 – Деникин А.И., Путь русского офицера, Москва, Вагриус, 2002, стр. 90 (далее – Деникин)
345– Меньшиков М.О., Национальная империя, Москва, Имперская традиция, 2004, стр. 266 (далее – Национальная империя)
346 – Русско-японская война, стр. 522
347 – Керсновский, том II, стр. 103
348 – Тарле Е.В., Крымская война, том II, Санкт-Петербург, Наука, 2011, стр. 55 (далее – Крымская война)
348а – Керсновский, том I, cтр. 350
348b – Керсновский, том I, cтр. 349
349 – Керсновский, том II, стр. 89
350 – Керсновский, том II, стр. 58
351 – Керсновский, том II, стр. 63 и 64
352 – Широкорад А.Б., Русско-японские войны 1904-1945, Минск, Харвест, 2003, стр. 207-208
353 – Мартынов, стр. 57
354 – Русско-японская война, стр. 79
355 – Русско-японская война, стр. 190-191
356 – Александр Михайлович, Мемуары великого князя, Москва, Захаров, 2004, стр. 211 (далее – Александр Михайлович)
356а – Национальная империя, стр. 24
357 – Керсновский, том II, стр. 67-68
358 – Керсновский, том II, стр. 121
359 – Мартынов, стр. 128
360 – Палеолог Морис, Дневник посла, Москва, Захаров, 2003, стр. 66 (далее – Палеолог)
361 – Головин, стр. 54
362 – Там же,
363 – Головин, стр. 295
364 – Головин стр. 54
365 – Головин, стр. 224
366 – Керсновский, том II, стр. 120-121
367 – Керсновский, том II, стр. 155
368 – Керсновский, том II, стр. 156
369 –Там же
370 – Головин, стр. 140
371 – Керсновский, том II, cтр. 158
372 – Головин, стр. 301
373 – Головин, стр. 140
374 – Керсновский, том II, стр. 193
375 – Головин, стр. 302
376 – Керсновский, стр. 203
377 – Головин, стр. 146
378 – Керсновский, том II, стр. 211
379 – Керсновский, том II, стр. 211-212
380 – Керсновский, том II, стр. 211
381 – Головин, стр. 304
382 – Зайончковский, стр. 402
383 – Керсновский, том II, стр. 256
384 – Головин, стр. 305
385 – Головин, стр. 305-306
386 – Деникин, стр. 131
387 – Головин, стр. 141
388 – Широкорад А.Б., Чудо-оружие Российской империи, Москва, Вече, 2005, стр. 223-225
389 – Керсновский, том II, стр. 244
390 – Керсновский, том II, стр. 245
391 – Брусилов А.А., Мои воспоминания, Москва, издательство НКО, 1943, стр. 157-158
392 – Керсновский, том II, стр. 246-247
393 – Керсновский, том II, стр. 264
394 – Там же
395 – Там же
396 – Пайпс Ричард, Россия при старом режиме, Москва, Захаров, 2004, стр. 456-457 (далее – Пайпс)
397 – Керсновский, том II, стр. 435-436
398 – Керсновский, том II, стр. 438
399 – Керсновский, том II, стр. 438-439
400 – Керсновский, том II, стр. 445
401 – Керсновский, том II, стр. 438
402 – Керсновский, том II, стр. 442
403 – Керсновский, том II, стр. 256
404 – Головин, стр. 137
405 – Головин, стр. 141
406 – Головин, стр. 142
407 – Палеолог, стр. 66-67
408 – Палеолог, стр. 306-307
409 – Лемке, стр. 416-417
410 – Головин, стр. 206
411 – Головин, стр. 209
412 – Головин, стр. 213
413 – Головин, стр. 219
414 – Головин, стр. 213
415 – Керсновский, том II, стр. 347
416 – Головин, cтр. 115
417 – Головин, стр. 240
418 – Керсновский, том II, стр. 332
419 – Керсновский, том II, стр.342-343
420 – Головин, стр. 331
421 – Головин, стр. 332
422 – Мартынов, стр. 269-270
423 – Пайпс, стр. 458
424 – Головин Н.Н., Российская контрреволюция в 1917-1918 гг., часть 1, Москва, Айрис-пресс, 2011, стр. 17 (далее – Российская контрреволюция)
425– Керсновский, том II, стр. 456
426– Керсновский, том II, стр. 458
427– Керсновский, том II, стр. 463
428– Керсновский, том II, стр. 464
429– Пайпс, стр. 226
430 – Национальная империя, стр. 273
431 – Александр Михайлович, стр. 190
432 – Керсновский, том II, стр. 505
Секрет Полишинеля, или величайшая афера 20 века, ч
© Copyright: Дмитрий Шашков, 2012
Свидетельство о публикации №212111901841
Свидетельство о публикации №212111901841
Рецензии