Критика Критики трёх доказательств бытия божьего И

               
Аннотация:
      Само название «Критика» Критики…» говорит о том, что отрицание отрицания, известное философам как идея, перманентно поддерживающая развитие цивилизации, действительна в более широком смысле, то есть работает она не только в надстройках идеологических земного плана, но и в духовных надпланах. У Булгакова, откуда («Мастер и Маргарита») Черт  нами взят для данного текста, эта очень важная фигура подана как фантасмагория. Мы предлагаем увидеть в этой фантасмагории несколько более реальный оттенок, поскольку мысли, высказанные им, есть сущая правда, с чем (отрицанием отрицания) соглашались даже большевики.


К       Р       И       Т       И       К       А
«Критики трех доказательств бытия божьего» И.Канта (смысл которой в том, что Творец специально  во все каноны и учения закладывает незаметные, на первый взгляд, несуразности,    впоследствии критиками вдруг замечаемые, что и становится основой для частичного или полного   разрушения идеи, отработавшей свое)
  - Но позвольте вас спросить, как же быть с доказательствами бытия, доказательствами, коих существует ровно пять? – осведомился иностранец крайне тревожно (стр.29 «Великий  канцлер» М.Булгакова).
      Черта этот вопрос очень беспокоит. Что о боге думают люди, ему не менее важно, чем если бы речь шла о его собственном существовании: есть доказательства бытия божьего, значит есть доказательства и бытия чёртова, поскольку Чёрт из той же сферы бытия, для человека с его физическим взглядом невидимой.  Поэтому, в определенной степени, пробуждение человека – забота общая как той, так и другой стороны.
 Вопрос пробуждения человека зависит от его понимания бытия божьего и, соответственно, бытия человеческого, поскольку всё это так взаимосвязано, что без одного не может быть другого, как не может быть между первым и вторым без третьего, без Чёрта, который мельтешит между первым и вторым. Вопрос пробуждениия зависит, во-первых, от того, как справится человек со всем тем, что Чёрт выстраивает между богом и человеком. Человеку надо понять, во-первых, что такое явление Христа, во-вторых – что такое воскресение Христа: если Христос как бог приходил на Землю и, может быть, придет во второй раз, то обо всём этом надо человеку составить определенное своё представление. Если нет обо всём этом у человека правильного представления, а Христос вдруг приходит, то человек уподобляется невесте из притчи, у которой нет масла в светильнике, чтобы встретить жениха. Другими словами, от человека требуется к приходу Христа (Жениха), то есть с наступлением определенного времени, зажечь в своей Душе огонь, который не загорится, если на эту тему человек не думал как надо и не работал над собой в нужном направлении.
Христос это второй аспект Бога, или часть бога, с которой, как с семени,  Душа человека началась, но потом законсервировалась, и которую надо найти в себе и реализовать. Как найти и как реализовать? Согласно имеющейся у меня технологии воскресения, надо вступать на духовный Христов Путь. Христов Путь нужен потому, что на Христовом Пути Христос помогает человеку справиться с Чёртовыми загадками. Самостоятельно, что хорошо мы  видели на примере Павла Г., справиться с Чёртом  никто не в состоянии. Никто, как сказал Иисус,  не может возненавидеть отца своего и матерь, и жену и детей, и братьев и сестер, а притом и саму жизнь свою. В конце этого Пути человек должен обрести такие способности, какие Христос демонстрировал своим ученикам после исчезновения его тела из склепа. Ученики видели его так, словно бы он опять был в теле своем, и разговаривали с ними так, словно бы у него физический язык был.  Всё это современнику с его глубоким погружением в рациональный мир кажется такой фантастикой, что всерьез об этом никому не хочется думать. Роман Булгакова как раз начинается с показа того, какая пропасть пролегла между углубившимся в материальные интересы человеком и богом.
Копать эту пропасть начали деисты, которые, найдя множество логически не связанных между собой (противоречивых)  эпизодов в Библии, начали сомневаться в Боге: одни умные теоретики, опираясь на отсутствие логики в некоторых эпизодах в Библии, говорили, что всё это придумано каким-то ловким мистификатором, другие  находили какую-то, как правило, абстрактную связь между эпизодами и доказывали, что Бог есть. 
     -  Увы, - ответил товарищ Берлиоз, - ни одно из этих доказательств ничего не стоит. Их давно сдали в архив. В области разума никаких доказательств бытия Божьего  нету и быть не может.
     -  Браво, - вскричал иностранец. – Браво. Вы полностью повторили мысль старикашки Иммануила по этому поводу. Начисто он разрушил все пять доказательств, но потом, черт его возьми, словно курам на смех, вылепил собственного изобретения доказательство.
      Казалось бы, очень кстати была большевикам, низвергающим веру в Бога, «Критика трех доказательств бытия божьего» И.Канта. Но самих его работ (источников) в наших ковровских библиотеках я не нашел. Значит, не очень угодил Кант  марксизму-ленинизму? Да, не очень – именно потому, что, как и сказал Черт у Булгакова, разрушив то, что подлежало разрушению, Кант на останках разрушенного храма построил новый, который более соответствовал своему времени.
      Соответствовал времени 60-90-х годов  восемнадцатого века, когда выходили кантовские работы «Единственно возможное основание для доказательства бытия бога» (1763), «Критика чистого разума» (1781), «Критика практического разума» (1788), «Критика способности суждения» (1790), но уже не соответствовал времени двадцатого века, когда начинал утверждаться материализм. Говорить о Канте в период правления Советов в России, как и о религии, можно было сколько угодно, но – в свете правильного понимания (первичности материи).  И вот что я нахожу в книге «История свободомыслия и атеизма в Европе» под редакцией Н.П.Соколовой, изд-во «Мысль», М., 1966, стр. 204 на данную тему: «Прежде всего, Кант разрушил все три «доказательства» бытия божьего, которыми пользовалась богословская метафизика для этой цели: онтологическое, космогоническое и телеологическое. …Первое из этих «доказательств», онтологическое, коротко говоря, заключалось в силлогизме: «Бог есть начало, обладающее всеми мыслимыми совершенствами; бытие есть совершенство по сравнению с небытием; следовательно, бог существует». Таким образом, существование бога выводилось из понятия о божьем совершенстве. Кант еще в работе «Ложное мудрствование в четырех фигурах силлогизма (1762) доказал, что все действия над понятиями сводятся, в конце концов, к установлению новых формальных отношений, а по существу не могут прибавить ничего  нового  к тому, что дано в посылках силлогизма. Таким образом, один логический анализ, несмотря на все тонкости логического формализма схоластики, не в силах доказать существование божества».
      Неспециалисту из этого приведенного абзаца трудно что-либо понять. Прежде всего, надо знать, что такое силлогизм. Философский словарь (под редакцией И.Т.Фролова, М., Изд-во  «Политическая литература», 1980) приводит такой пример: «Если всякий металл электропроводен и некоторые жидкости – металлы, то некоторые жидкости электропроводны». То есть на основании двух посылов, которые, вроде бы, известны как истина, делается вывод. Еще более упрощено понимание силлогического мышления в анекдоте, который рассказал мне Павел Г.:   Василий Иванович на основании того, что Анка ест селедку, делает очень далеко идущий вывод, что Анка бэ.
     -    Это почему? -  спрашивает Петька.
     -  Потому что если ест селедку, то будет пить воду. А если будет много пить воды, то обязательно захочет в туалет. А если пойдет в туалет, то значит, у нее есть этот самый орган – половой. А если есть орган для этого дела, значит, она – бэ.
     Таким образом, под требуемый результат можно подогнать что угодно, даже противоположное. И очень правильно, вроде бы, Кант называет  подобный способ мышления ложным мудрствованием. В то же время ничего плохого в том нет, когда человек средних веков в цепи абстрактных эпизодов находит силлогические связи. Человек верующий, но уже набравшийся какого-то ума, никакой лжи ни в каких, вроде бы, объективно верных  доводах не замечает, потому что вера в Бога у него в крови: влюбленному какую разумную правду ни говори о предмете его любви, он всю правду, кроме доказывающей то, во что ему верится, будет пропускать мимо ушей. Так возникает онтологическое доказательство и силлогические связки. Все эти кажущиеся сложными умозаключения создаются с благой целью развития ума у человека. Кто их создает? Ведают всеми этими делами  Духи: они закладывают в то, что верующим представляется истиной, нечто, что может быть потом, при анализе, подвергнуто справедливому сомнению. Этих закладок, дабы умные люди засомневались в Боге, как показывает история религии, может быть недостаточно. Тогда  появляются такие сильные раздражители веры как Папа Римский Борджия, любитель ядов, инквизиция, индульгенции. Честные умные люди начинают очень сильно возмущаться лицемерным поведением ревнителей веры: Мартин Лютер предъявляет Папе 95 пунктов нарушений церковью христианских истин, за что Папа отлучает его от церкви. Одни начинают сомневаться в Боге, который на них все эти жизненные несправедливости нагромождает, другие, не обращая внимания на несправедливости,  доказывают, что Бог есть. В результате, появляются онтологическое, космогоническое и телеологическое доказательства бытия божьего и люди принимают эти доказательства. Но завтра эти доказательства надо будет опровергнуть, и поэтому в сами эти доказательства закладывается все необходимое для опровержения данного понимания.
              Читаем дальше (стр. 205 « Истории свободомыслия…»): «Космогоническое доказательство от условности и случайности бытия конечных предметов заключает о существовании абсолютно необходимого верховного существа – бога. Кант опровергает это схоластическое измышление, указав на то, что при посредстве категории причинности нельзя выходить за границы мира явлений, заключать  от вещей конечных к бесконечной причине, от вещей условных к безусловному и при этом еще утверждать, что это безусловное  есть реальное существо – бог».
Космогоническое доказательство предполагает более развитой ум, но и оно не выдерживает кантовской критики, так как в схему доказательства заложено изначальное суждение, что бог есть, то есть почти то же самое делается, что и при онтологическом доказательстве, но с неким дополнительным философским вывертом. С таким же успехом из данного доказательства можно сделать вывод, что Черт управляет миром, что – управляет миром  всё, что угодно, что изначально будет иметь в виду автор, доказывая его существование. Даже легче это доказать, что Чёрт управляет миром, поскольку вывертов в жизни слишком много.
   «Столь же несостоятельно, по Канту, и телеологическое  «доказательство» бытия божьего. Это «доказательство» основывалось на утверждении всеобщей целесообразности, красоты и совершенства мира, из которых будто бы следует необходимость признания некоего высшего разума, который не может быть ничем иным, кроме бога. Как уже упоминалось, этим «доказательством» широко  пользовались деисты разных стран. Его в своем учении о естественной религии придерживался и Реймарус. «Реймарус в своем  еще не превзойденном сочинении, - отмечал Кант, имея в виду «Апологию», - изложил эти доказательства со свойственной ему основательностью и ясностью, чем и приобрел бессмертную заслугу» (32, стр.285-286). Однако Кант убедительно доказал, что из наблюдений над природой нельзя сделать никаких заключений о некотором мыслящем начале, то есть о боге».
    Допустить, что целесообразность, красота и совершенство мира не могли сами по себе возникнуть, можно (гипотеза – один из способов проникновения ума в суть предмета): деист Вольтер допускает существование высшего разума. Но со свойственной ему иронией Вольтер высмеивает всякие прямые контакты с богом, называя все это выдумками религиозных фанатиков. Примерно то же самое говорит Реймарус (1694-1768), который «подверг суровой критике исторические религии, убедительно доказывая, что в Библии нет ничего, что не было бы делом рук человеческих. Претензии иудаизма и христианства на божественное происхождение  библейских книг путем откровения – нелепость, легко доказуемая тем, что самые выдающиеся истолкователи Священного писания, как и само это писание, постоянно впадают в противоречия. Реймарус считает главным теоретиком и пропагандистом христианского вероучения апостола Павла, роль которого в христианстве он сравнивает с ролью Моисея в иудаизме. Он делает его объектом особенно энергичных и яростных нападок, считая его человеком умным, гораздо более умным, чем прочие апостолы, но вместе с тем честолюбивым и властолюбивым, умело использовавшим такие приемы, как лукавство и притворство» (стр.200).
       Откуда было знать Реймарусу, что, критикуя апостола Павла, он прокладывает тропинку к определению технологии настоящего объективного понимания устройства Мироздания. Откуда было знать Вольтеру, что бога он критикует по воле бога же, и, соответственно, интеллектуальное взросление человечества  проистекает из бога же, из его мудрости, которую не охватить  одним физическим (логическим) умом. И это интеллектуальное взросление человека обеспечивают и Реймарус, и Кант, и Лессинг в качестве проводников, через которых Творец подает в мир то, что требуется на данный период времени.
       «Лессинг хорошо известен и как блестящий пропагандист идей веротерпимости, его «Натан Мудрый (1778) и поныне остается замечательным памятником подобных идей. В основе этого произведения лежит разработанная еще Боккаччо легенда о трех кольцах, но Лессинг пошел дальше, объявив, что все три кольца, символизирующие иудаизм, христианство и магометанство, одинаково поддельны:
«О, если так, то явно: все вы трое –
Обманщики, введенные в обман!
И перстни ваши все поддельны, явно
Должно быть, настоящий был потерян…» (18, стр.280)
      Так заявил судья, к которому братья, обладатели колец, обратились  за разрешением вопроса о том, кто из них является обладателем настоящего, неподдельного, кольца.
     Из этого, казалось бы, следовал тот единственный вывод, что все религии ложны и что нет и не может быть никакой истинной религии; но Лессинг как истинно умеренный деист находит такое решение практически неприемлемым. Отказываясь верить в чудеса, о которых рассказывают евангелисты, Лессинг считает возможным утверждать, что в свое время эти рассказы способствовали победе христианства и, следовательно, имели определенный смысл» (стр.202).
     Ай да Лессинг! Совершенно точно определил он функциональное значение чудес как инструмента в деле утверждения религии,  о чем подробнее я говорил выше, и далее здесь повторю сделанный мной ранее подобный же вывод о роли религии как инструмента в деле развития ума человеческого. Были или не были чудеса, главное, что они свою роль сыграли. Иначе, без чудес, религия вообще не  утвердилась бы или бы утвердилась совсем не так, как надо. Вывод Лессинга о религиях, что это обманные кольца, это смелое для его времени заключение. А время Лессинга несколько похоже на время Саладина, которому в поэме Натан рассказывает сказки  о чудотворном кольце. Нельзя прямо мусульманину Саладину сказать, что мусульманство в числе других, может быть, не лучше христианства и иудаизма. Лишь когда наступает подходящее для того время, Кант прямо говорит о религиях нелицеприятные вещи: Кант идет дальше ранних деистов, засомневавшихся в онтологическом и космогоническом доказательствах существования Бога. Кант разбивает и телеологическое доказательство. Молох материализма  требует всего зверя, и хотя дают ему этого зверя частями, молох следит за тем, чтобы не осталось гулять на свободе ни одной части. И она дается. Но здесь же, в эти же времена, Творец, в противовес критике, тем, кто опровергает откровение как способ познания, словно в насмешку над ними, дает пример откровения в одном из них, кто опровергал. Сведенборг Эммануил (1688-1772), «чьи философские труды были проникнуты поначалу духом рационализма лейбнице-вольфианского толка» вдруг «в результате нервного потрясения и галлюцинаций впадает в мистику. Объявив себя «духовидцем», Сведенборг приступает  к аллегорическому комментированию Библии, якобы порученному ему самим Христом» (Философский словарь).
     Мистицизма Сведенборга, конечно же, не могли принять деисты, потому что перед ними стояла другая задача. «Мистицизм и оккультизм Сведенборга были подвергнуты критике Кантом  в работе «Грезы духовидца…» (Философский словарь). Из этого, однако, вовсе не следует, что Кант отрицал божество, не признавал религиозного значения Библии, был противником религии вообще. Ко всему этому он относился вполне положительно, но только с позиций  не «чистого разума», а «разума практического», под которым он понимал, прежде всего, требования морали, сформулированные им в «категорическом императиве», основном законе «чистого практического разума»: «Поступай так, чтобы максима твоей воли могла в то же время  иметь силу принципа всеобщего законодательства» (16, стр.347). В «Критике практического разума» мы читаем: «…моральный закон через понятие высшего блага как объект и конечную цель чистого практического разума ведет к религии,  т.е. к познанию всех обязанностей как божественных заповедей…»(16, стр.463)
      С точки зрения морали, которая, по Канту, должна  быть совершенно автономной, - т.е. независимой от какого-нибудь высшего определяющего начала вроде индивидуального или общего благополучия, заповедей божества или метафизического понятия совершенства, - истолковывается и объясняется и бытие божье и другие догматы христианства при непременном требовании, чтобы все это было делом веры, а не разума. Бессмертие души, например, трактуется как «постулат чистого практического разума»: понятие божества истолковывается как понятие, относящееся не к области реального, физического сущего, а к области морали, равно как и все богословские атрибуты божества: вечность, всеведение, всемогущество и т.д.; грехопадение – сознание зла, противостоящего требованиям морали,  а отсюда необходимость искупления; богословие именуется им этикотеологией, т.е. богословием нравственным; Библия имеет смысл и значение как средство нравственного назидания, а само изучение ее не может быть философским, а только доктринальным, т.е. нравственно поучающим, и т.д. Таким образом, религия, по Канту, есть не область разума, а сфера чувств, не предмет науки, а дело веры» (стр. 206-207, «История свободомыслия…»).
     Через Канта Творец отделил веру от разума, тем самым открыв дорогу разуму развиваться свободно. Это было очень важно в восемнадцатом веке, когда религия приобрела очертания удушливого мешка, надетого на человека. И в то же время Кант достаточно  четко своим  «категорическим императивом» оформил пределы, в коих разум мог развиваться. То есть – разум не имел права распространяться на ту область, которой ведает вера. С одной стороны вера, которую не смей трогать, с другой – Максиме воли разума ставилось ограничение в виде принципов всеобщего законодательства, которое в своих нравственных нормах исходило из божественных заповедей.
      Сейчас, при возвращении человека в дом родной (бога), человек последовательно (от полного неверия в бога, что достигнуто в «советский» период развития) проходит через те же этапы: 1 – допускает, что существует какая-то высшая сила; 2 – в связи с тем, что существование высшей силы признано, возникает требование к чувствам, которые уже готовы, если их не ограничивать, перейти в страсти; 3 – начинает понимать необходимость нейтрализации в себе той мощнейшей силы, которая через чувства правит бал на Земле; 4 – как только интеллект в данном понимании достигает необходимой величины, открывается мистическое познание бога. Остальное (вернуть сына в дом родной) дело техники.
      Читаем дальше Булгакова:
       - Доказательство Канта, -  сказал, тонко улыбаясь, образованный Берлиоз, - также не  убедительно, и не зря Шиллер сказал, что Кантово доказательство пригодно для рабов, - и подумал: «Но кто же он такой все-таки?»
      Берлиоз здесь выступает как идеолог начинающего свою победную поступь  материализма.
Требуется причина на то, чтобы снять вообще какие-либо ограничения нравственного порядка: мол, мы не рабы, рабы не мы. Бог со своими заповедями и требованием рабского подчинения здесь лишний. К чему приведет это «мы не рабы», покажет людям коммунистический режим, сделав их, словно бы в насмешку над этим утверждением, еще большими рабами. Моральный кодекс строителя коммунизма заменил людям заповеди божьи. Тем самым Творец как бы переложил тяжесть греха нарушения заповеди на плечи человека. Мол, сам правила установил, сам нарушаешь, сам и отвечай по полной программе за свои преступления. 
Правила от разума не лучше  тех же самых правил от Бога. Хуже они, потому что позволяют человеку на себя брать ответственность за свершенное. А сам человек, таково неотъемлемое качество Эго, старается оправдать себя. Мешает себя оправдать только совесть, которую можно уговорить. (Бога не уговоришь). В конце концов, совесть всё меньше и меньше высовывается. А если нет совести, никакие нормы, как показала практика, не спасают человека, равно – и человечество, от гибели.
      - Взять бы этого Канта да в Соловки! – неожиданно бухнул Иван.    
      - Иван! – удивленно шепнул Берлиоз.
      Ни Иван, ни Берлиоз не понимают, что это «бухание» не случайно. Бог (в данном случае Черт) продолжает вести человека по  тому пути, на котором человек должен понять свою полную несостоятельность как самостийной личности.
     «Но предложение посадить Канта в Соловки не только не поразило иностранца, но, наоборот, привело в восторг».
     - Именно! Именно! – заговорил он восторженно, - ему там самое место. Говорил я ему: ты чепуху придумал, Иммануил.
     Товарищ Берлиоз вытаращил глаза на иностранца.
     - Но, - продолжал неизвестный, - посадить его, к сожалению, невозможно по двум причинам: во-первых, он иностранный подданный, а во-вторых, умер.
     - Жаль, - отозвался Иван, чувствуя, что он почему-то ненавидит иностранца все сильнее и сильнее.
     - И мне жаль, - подтвердил неизвестный….
     Черт здесь кажется похожим на заступника Бога, потому что, вроде бы, и доказательства бытия божьего критикует, и самого Канта, который вместо одних доказательств выстроил другие, тоже  критикует. Критикует Черт потому, что он вообще любит критиковать и насмехаться. А Бог это, чтобы его критиковали, допускает, так как требуется ускорить процесс материализации (кристаллизации), после которого опять начнется этап веры. В результате, Черт, который любит посмеяться над делами божьими, этим самым в то же время работает и на замысел, в конечном итоге.
Не против Черт отправить Канта в Соловки, тем самым, вроде бы, заодно он с теми, кто поддерживает ленинскую идею  «освобождения от рабства», с тем отличием что он знает, а  Иван Бездомный понятия не имеет, что, отрицая бога напрочь, человек не освобождается от рабства, а, наоборот, увязает в нем еще более, так как ленинский дух, который проводит ленинскую идею на Землю, работает на идею строительства мира Зла. Или, другими словами, работает на Хозяина, который не об освобождении баранов печется, а о более совершенном порабощении, под видом освобождения.
Булгаков в этом диалоге через Черта  соединяет времена, что позволяет материалистам отнести роман к разряду фантасмагорических, то есть, в определенной степени, допускаемых, как допускает искусство социалистического реализма  «фантазию», как допускает Кант религию в качестве доктринерства. Ничем иным на том этапе развития  нельзя было оправдать легкость прогулки Черта по временам. Сейчас мы практически занимаемся тем же самым, только имея в виду технологию перемещения  от одних воплощений к другим, реально существующим. Черт – Повелитель межпространств, то есть он мастер перемещений (компьютерщики знают, что такое мастер и насколько это облегчает дело, если им занимается мастер). Поэтому, когда мы попадаем в сферу влияния данного мастера, то не кричим «фу», а привлекаем его в качестве союзника, хотя в других делах мы с ним воюем как с противником.