Вечность. Часть III. Глава 3. Измена и смерть

Продолжение. Начало:  http://www.proza.ru/2012/09/29/952


Глава 3
Измена и… смерть



Я бежала долго, до тех пор пока не рухнула без сил в густую высокую траву. Перед глазами у меня все плыло, качалось, мелькало, в висках стучало, сердце готово было выскочить из груди. И в довершение к этому на меня снова нахлынула, накатилась черной волной тяжелая тошнота. Я перевернулась на живот и уткнулась лицом в землю. Так я лежала, раскинув руки, распластавшись по земле, прижавшись к ней всем телом, и с каждым стуком сердца все больше и больше погружалась в отчаяние.
  Все кончено… Я сама, своими собственными руками разрушила все, что было мне дорого… Разрушила то, что еще не началось, что было, как хрупкий цветок, прекрасный, нежный и такой беззащитный… Я уже почти поверила в счастье! Казалось, оно было совсем рядом… И вот все кончено…
Как, как я могла быть такой бессердечной, жестокой, глупой?! Да, глупой! Откуда, из каких черных глубин моей души вырвалась эта злоба, эта бешеная ярость?! Где, скажите мне, черпала я слова, которые убивают? У кого я научилась так безжалостно хлестать словами?! Лера, Лерочка, разве ты так думаешь? Разве это твои мысли? Скажи, девочка, с кем, по-твоему, должен бороться Володя? С призраком, которого слышишь только ты? С трупом? Илюши нет! И он не вернется никогда! Мертвые не возвращаются! А если… они все-таки возвращаются? При этой мысли по спине у меня побежал холодок. Наверное, я бросилась бы бежать, если бы у меня были силы. Но я не могла даже пошевелиться. Страх все глубже заползал в мое измученное тело. Нет! Нет! Неправда! Мертвые лежат там, куда их положили, забили гвоздями, закопали, им не вернуться назад. Страх отполз в сторону и притаился в темноте кустов.
Так с кем должен, по-твоему, бороться Володя? Не иначе, как с тобой! С твоим сумасшествием, с твоим прошлым, не отпускающим тебя… Но это твоя борьба, девочка.  Твоя, а не его. Только ты можешь справиться со своим прошлым… Значит, бороться не с кем… Вот так, моя дорогая. Ты все сломала…
Почему, ну почему я не сказала Володе, что люблю его?! Зачем было объяснять необъяснимое? Это можно было сделать потом. А сейчас просто подошла бы к нему тихонько сзади, положила ему руки на плечи и тихо прошептала: «Я люблю тебя, только тебя!» И он бы мне не поверил… Потому что поверить в это было бы невозможно.
Илюша, Илюша, зачем же ты снова и снова встаешь у меня на пути? Неужели тебе мало того, что ты со мной сделал? Почему ты не можешь кануть в Вечность навсегда, окончательно и бесповоротно?! Это ты виноват в том, что произошло сейчас! Ты! А собственно, в чем его вина? Ведь это ты, Лерочка, видишь и слышишь то, чего нет, а потом убеждаешь себя в реальности этих призраков. Их просто нет, а ты боишься отбросить прошлое и начать жить настоящим. Да, это ты боишься, а не Володя! Хотя, он тоже боится… Мы боимся вместе, потому-то все так и получается…
Внезапно перед глазами возникло лицо Володи, искаженное страданием, бледное, с потерянными глазами. А в голове зазвучал вкрадчивый, ехидный и злобный голос моего врага. Нет, не могу, не могу больше! Я зарыдала. Ничего не исправишь, все кончено… Никакой надежды… А, может быть, я еще могу что-то изменить, исправить? Объяснить Володе, поговорить с ним? Я представила себя на его месте. И поняла, что я сейчас поверила бы в любой бред, лишь бы быть с ним рядом. Поверила бы и даже не задумалась – правда это или нет. Да и зачем мне правда? В любую минуту или я, или Володя исчезнем… Разве в такие минуты людям нужна правда? Нет, им нужна любовь. Но понимает ли это Володя? Захочет ли он выслушать меня и понять? И простить? Скорее всего, не захочет…
Ну и что! Разве это что-либо меняет? Скоро нас не будет, мы в западне, из которой, похоже, нет выхода. Какая разница теперь, поверит он или нет, главное быть рядом с ним. Хотя разница есть. Если он поверит, то последние мгновения жизни мы будем вместе по-настоящему и будем счастливы. А если не поверит, то… Нет, не стоит об этом думать сейчас. Надо попытаться поговорить с ним еще раз.
Я подняла голову, огляделась. Вокруг было темно. Наступила ночь. Стоило мне осознать это, как по спине снова пополз ледяной страх, который до сих пор сидел, притаившись в кустах, и ждал своего часа. Я с ужасом вглядывалась и вслушивалась в темноту. Лес, такой зеленый и светлый, прямо-таки праздничный в лучах солнца, совершенно изменился. Он стал чужим, темным, таинственным и тревожным. Где-то в глубине леса раздавались тихие стоны, рычание, вот кто-то громко взвизгнул, послышался треск сучьев. Совсем рядом со мной, в кустах кто-то шуршал, возился, сопел, хрустел ветками. Я до боли в глазах вглядывалась в темноту и вскоре мне уже начало казаться, что я вижу кого-то в этой непроглядной мгле.
Я вскочила на ноги. Спокойнее от этого мне не стало. Страх мой все рос и рос, и чем больше я вглядывалась и вслушивалась, тем сильнее он становился. К тому же я поняла, что не знаю, в какую сторону мне идти, чтобы добраться до грузовика. Я и днем-то плохо ориентируюсь в лесу, а уж о ночи и говорить нечего. Да еще страх мешал сосредоточиться и спокойно оглядеться. Какой уж тут «спокойно»! Я дрожала всем телом, почти ничего не соображала и только остатками воли и разума заставляла себя оставаться на месте, а не бежать сквозь кусты сломя голову.
В отчаянии я снова опустилась на землю. Несколько минут я сидела с открытыми глазами, а потом легла в траву, свернулась калачиком и крепко зажмурила глаза. Ненавижу оставаться одна в темном лесу! Правда, я первый раз остаюсь в лесу одна ночью. Вернее, я и не одна ночью никогда в лесу не оставалась. Я и днем-то редко бывала в лесу. Такой удивительный парадокс: мои родители всю свою жизнь проводят в тайге, в пустыне, в степи, короче, наедине с природой, в самом ее центре. А их дочь впервые в жизни попала ночью в лес и умирает от страха. Вот уж моя мама была бы спокойна, будь она на моем месте. Стыдно, девочка, стыдно! А еще говорила, что любишь природу! Странная у тебя любовь, какая-то теоретическая, любовь издалека. Ты и Илюшу такой же любовью любила. Для того чтобы любить, надо знать и понимать. Ты не знала и не понимала, а, самое страшное, что и не хотела знать и понимать. Вот и воздалось тебе по твоим заслугам…
Я усмехнулась. Наконец-то мне удалось вплотную соприкоснуться с природой и с любовью. И я поняла, что ничему меня жизнь не научила. Я, как и раньше, не хочу понимать и знать. Я боюсь. Да, боюсь! Чего? Любви, нежности, правды, я боюсь говорить о прошлом, я боюсь думать о будущем, я боюсь настоящего. Проще сказать, я боюсь жить. А в данную минуту я сижу и трясусь от страха, потому что боюсь темного ночного леса с его шорохами и звуками. И соприкосновение с природой не доставляет мне никакой радости.
Я замерзла, у меня затекли ноги, но я не могла пересилить себя и встать. Мне казалось, что меня окружают целые стаи диких зверей, которые только и ждут, когда я пошевелюсь. И тогда… Я старалась не думать, что будет тогда.
Вдруг в кустах справа от меня раздался громкий треск, а вслед за ним послышалось что-то, похожее на тяжелое дыхание. Если бы я могла сдвинуться с места, я побежала бы сломя голову подальше от этих жутких звуков. Но я не в состоянии была даже оторвать руки от лица. Ужас сковал меня, я с отчаянием ждала, не делая никаких попыток спастись.
Звуки становились все громче. Какой-то крупный зверь продирался сквозь кусты, причем делал это в открытую, он даже не старался идти тихо. Он не подкрадывался, а шел напролом, словно зная наперед, что не встретит никакого сопротивления. Вот он уже совсем рядом. Я приготовилась к смерти. «Пусть он сразу убьет меня, – обреченно подумала я. – Я не хочу боли. Убей меня сразу!»
Зверь подошел вплотную ко мне и остановился, затих. Наверно, он готовился к прыжку. Еще секунда-две и меня не станет. Меня охватила паника. Не хочу, не хочу, чтобы меня сжирала какая-то поганая тварь! Меня не будет, а она, эта лесная тварь, спокойно ляжет спать здесь же на этой поляне! А меня не будет! Совсем не будет! Никогда!
И тут я вскочила и закричала. Зверь прыгнул, обхватил меня своими лапами и с неимоверной силой прижал меня к себе. Крик застрял у меня в груди. Я молча вырывалась из объятий зверя, пинала его, кусала, но он только крепче прижимал меня к себе. Я ощущала его дыхание, горячее, прерывистое, его губы коснулись моей шеи. Я похолодела. Это не зверь! Это человек! Силы полностью покинули меня, я перестала сопротивляться.
– Лера, – прошептал человек, – ты чего? Успокойся, это же я.
Я снова забилась в его руках. Откуда он знает мое имя? Откуда он взялся? Призрак прошлого или кто-то еще хуже? Я извернулась и укусила его за руку. Он ойкнул и слегка ослабил хватку. Но мне все равно не удалось вырваться.
– Ты брось кусаться, – обиженно сказал незнакомец. – Ты успокойся и не трепыхайся. Я бы тебя совсем отпустил, да боюсь, ты убежишь. Я и так пол-леса облазил, пока тебя нашел. Ты что, меня не узнала? Сергей я. 
– Сережа? – хрипло переспросила я его.
– А кто ж еще, – засмеялся он и разжал руки. – Дошло наконец!
– Откуда ты? Как ты меня нашел?
– Как, как, – снова засмеялся Сергей, – шел, шел и нашел. Искал я тебя, долго искал, ну и все-таки нашел.
– Почему? Почему ты меня искал?
– Глупенькая, – ласково погладил меня по щеке Сережа. – Темнело уже, а тебя все не было. Я забеспокоился и пошел искать.
– А Володя? – чуть слышно спросила я, сердце у меня при этом замерло, я боялась услышать что-нибудь страшное.
– Володя? – презрительно протянул Сергей. – Володька в грузовике. Спит. Он пришел, когда еще было светло, залез в кабину и молчит. Я его спрашиваю, а он молчит и все тут. Ну, я от него отстал. Думаю, пускай его молчит. Потом начало темнеть, я опять к нему, мол, где Лерка? А он мне в ответ с усмешечкой: «Да пошла она, эта Лерка!» Я сначала удивился, он ведь вроде был в тебя влюблен всю дорогу. Ну, мне так казалось. Потом думаю:  поссорились. Я снова к нему: «Давай искать, темно уже! Поссорились – помиритесь, главное, чтобы не случилось с ней чего!» А он мне: «Пускай случится! Мне как-то фиолетово! Я ее, говорит, богиней называл, я ее на руках, говорит, носить хотел, а она – это он так сказал! – никакая не богиня, а стерва и шлюха вдобавок». Я взбесился, чуть по морде ему не дал. «Ты, говорю, такой-сякой, не имеешь, говорю, никакого права, так ее называть! Если она тебя и обидела, так правильно сделала, потому как ты натуральный козел». Ну, он меня послал, я развернулся, плюнул на него и пошел тебя искать. Вот так-то, Лера.
Я поверила. Не совсем, но поверила. Хотя в глубине души чувствовала, что Сережа преследует какую-то свою цель, и поэтому не стоит принимать его слова на веру. И все-таки я поверила… И не потому, что знала, что у Володи были основания обидеться на меня (даже больше, чем обидеться!), а потому, что здесь, в темноте ночного леса передо мной, напуганной и измученной, стоял не Володя, а Сережа. Какая-то крохотная частичка моей души еще пыталась сопротивляться, но слабо, очень слабо.
– Я и правда обидела его, – сказала я, подчиняясь этой частичке. – Я…
Сережа резко перебил меня:
– Брось ты, Лера! Обидела! Ну и что из того! Тоже мне! Да если бы меня хоть сто раз подряд обидела любимая женщина, я бы все равно не обиделся. А даже если бы и обиделся слегка, то беспокоиться-то не перестал бы. Не веришь? Ну, попробуй, обидь меня, и сама увидишь! Я что, врать тебе буду, что ли?
– Нет, ты не понял… – я еще пыталась быть справедливой, но справедливость эта была лицемерной, я уже так не думала.
– А что тут понимать?! – воскликнул Сережа. – Тут и понимать нечего. Разве можно обидеться на любимую женщину?! Никогда! Да я это по себе знаю. Я на любимых женщин никогда не обижаюсь. Да как можно на них обижаться? Вы, женщины, слабые создания, а показать себя каждой хочется. Ну, там, мол, я самая крутая, сила из меня так и прет. А у самой не сила, а нервы. Сколько я знал женщин, у всех нервы на первом месте. Они прямо-таки не могут жить, чтобы не устроить сцену, скандальчик закатить. То ревность на них нападет, то им еще чего померещится. Короче, истерики, слезы, выяснения. Ну, сплошной гон. Я на это внимания не обращаю. Кричишь? Кричи. Рыдаешь? Рыдай. А я спокойненько так жду, когда все схлынет. Не спорю, не оправдываюсь, просто жду. Ну, и что? Покричит, поплачет, а потом  обниматься лезет. «Сереженька, прости, я тебя люблю!» и так далее. Вот была у меня одна женщина. Такая маленькая, худенькая, а как разойдется, так впору убегать. И вот как-то…
Он говорил и говорил, но я уже не слушала его. Не знаю, что повлияло на меня, может, Сережины слова, но я вдруг ощутила себя слабой, беззащитной, одинокой. Мне стало до слез жалко себя. Я опустилась на землю, уткнулась лицом в колени и заплакала.
Сережа так увлекся своей речью, что не заметил моих слез. Наверное, потому, что  сначала я плакала тихо. Мне стало обидно, в глубине души мне хотелось, чтобы он заметил, пожалел. Да, впервые в жизни мне хотелось (сознательно, целенаправленно хотелось…), чтобы меня пожалели… Но Сережа продолжал говорить и не обращал на меня никакого внимания. И тогда я зарыдала, громко и отчаянно.
– Лера, Лера, ты чего? – растерянно пробормотал Сережа.
Я не перестала плакать, но откуда-то из темной глубины всплыло злорадное удовлетворение: услышал-таки! Обратил внимание! И еще: а ты, Дон Жуан, оказывается, как и все мужчины, боишься женских слез!
– Лера, Лера, брось ты! Не плачь!
Я заплакала еще громче. Все мое тело сотрясалось от рыданий, слезы не капали, а струились на землю сквозь пальцы. Сережа опустился на колени передо мной и попытался успокоить меня. Это было невозможно. Каждое его слово вызывало еще больший поток слез. Тогда он сел рядом со мной на землю и обхватил меня руками. Я прижалась к нему, не переставая рыдать.
– Лерочка, Лерочка, не плачь, – бормотал Сережа, покачивая меня, как ребенка. – Ты ведь самая красивая, самая лучшая, самая, не знаю какая, но самая. Не плачь, Лерочка, не плачь. Я сам сейчас заплачу, если ты не перестанешь!
Я улыбнулась сквозь слезы, представив, как мы оба сидим на поляне и рыдаем в голос.
– Володька дурак, какой же он дурак! Я бы тебя, Лерочка, на руках носил, пылинки бы с тебя сдувал! Да я готов, как собачонка, за тобой бегать и на всех лаять, чтоб тебя не обидели. Такую, как ты, если встретишь, никогда не забудешь. И сердце разорвется, если ты уйдешь. А я не дам тебе уйти, Лерочка, я тебя крепко-крепко держать буду! И никому теперь не отдам!
Я не вслушивалась в слова, мне было просто хорошо. От того, что он рядом, что он не бросил меня в этом страшном лесу, что он пожалел меня. Мне было так хорошо в его крепких руках, так надежно и спокойно. Я начала успокаиваться. Жалость к себе прошла, слезы высохли. Но я не торопилась высвободиться из Сережиных объятий. Мне казалось, что стоит только ему отпустить меня, как все страхи, все обиды, весь ужас прошлого и настоящего вернутся ко мне и повергнут меня в беспроглядный мрак. И я твердо знала, что не смогу пережить этого.
Сережа тоже не торопился отпускать меня, хотя и слышал, что я почти успокоилась. Напротив, он крепче прижал меня к себе одной рукой, а второй начал гладить меня по волосам, по лицу, а губами легонько касался моей щеки. Я замерла, мне было так хорошо, и я думала только об одном: пусть так и будет, пусть это не кончается.
Сережины губы все дольше и дольше задерживались на моей щеке. Горячие, сухие губы, нежные, такие нежные… Я чуть-чуть повернула голову и его губы коснулись моих губ. Лишь на мгновение, но я почувствовала, как дрожь пробежала по моему телу. Сережа на секунду замер, потом сжал меня обеими руками. Крепко, до боли. Я ощущала его прерывистое дыхание, он дрожал всем телом и губами искал мои губы. И вдруг он резко оттолкнул меня.
– Лера, – голос его был хриплым и глухим, – Лера… Мне лучше уйти… Но я не могу, Лера, не могу! – он снова прижал меня к себе. – Я так хочу тебя, Лера! Я… прогони меня, прогони, я могу не удержаться… Я хочу тебя, Лера… Не мучай меня… – простонал он.
И я не стала его мучить. Я нашла его сухие горячие губы своими губами и припала к ним. Моя темная половина оскалилась в ехидной злой улыбке: а своего любимого Илюшеньку ты никогда не целовала ТАК, а как он просил! Я отмахнулась, да, не целовала, да, просил. А Сережа не просит, и я его целую. И мне приятно это делать! А потому, отвяжись от меня. 
 Ошибся ты, Илюшенька, ошибся, милый… Есть во мне мистер Хайт, есть… Ведь это он сейчас так мерзко усмехался, а стоило мне отмахнуться, как он, мистер Хайт, предстал во всей красе. Я и не пыталась сопротивляться ему. Мне было приятно…
Я целовала Сережу, хоть он и не просил меня об этом. И даже если бы он оттолкнул меня, попытался уйти, я вцепилась бы в него мертвой хваткой, я ползла бы за ним на коленях, обхватив его ноги, я умоляла бы его любить меня… Потому что я уже была не я, а мистер Хайт…
Но Сережа не оттолкнул меня, конечно же, не оттолкнул. И я бросилась навстречу этой неправильной, ненужной, позорной любви, которую и любовью-то назвать было нельзя. Я ни о чем не думала, я только чувствовала. И чувства эти были настолько сильными и настолько слепыми, настолько простыми и настолько противоречивыми, что если бы я могла в тот момент думать, я ужаснулась бы. Но я не думала, я только чувствовала. Я растворилась в своих чувствах, и все эти чувства были неправильные, как и сама любовь, искаженные, перевернутые. Отчаяние стало вдруг щемящим и сладким. Мне хотелось, чтобы оно заполнило меня всю, поглотило целиком. А из этого сладкого отчаяния рождалось, росло желание, темное, глухое, слепое, причиняющее острую боль. И сквозь них, сквозь отчаяние и желание, пробивалось из глубины что-то совсем уж мерзкое, безобразное, отвратительное. Но оно, это безобразное, доставляло мне наибольшее наслаждение.
Я перестала быть собой. Впрочем, какая-то малюсенькая частица меня еще осталась, и она тщетно пыталась остановить овладевшее мной безумие. Она боролась недолго и вскоре сдалась на милость мистеру Хайту. И теперь уже остановить меня не удалось бы никому. Да никто и не пытался меня останавливать.
Я была безумной, но и Сережа был таким же. Да кто, вообще, сказал, что это безумие?! Кому пришла в голову такая нелепая мысль?! Безумие! О, нет! А даже если это так, то я никогда не откажусь от такого безумия! И мне наплевать, что будет потом, и мне все равно, что будет со мной, со всем миром, со всей планетой, со всей вселенной! Да, это безумие! Но такое безумие не каждому дано пережить. И ради этого безумия стоит жить!..
Испытывала ли я когда-нибудь подобное чувство? Нет, нет, нет, никогда! Только во сне, в том прекрасном сне, когда Илюша любил меня на поляне, было что-то подобное. Подобное, всего лишь подобное! Сейчас все было сильнее, ярче и безумней.
Теперь Сережа целовал меня. И от его поцелуев желание превращалось в боль, а боль в крик. Мое тело, скрытое под одеждой, стонало и билось, ему хотелось сбросить эти тряпки, потому что они мешали и были не нужны уже нам. И вот я уже освободилась от них, я свободна, я могу ощутить такое же свободное тело Сережи, и я ощущаю его и… схожу с ума. Меня больше нет, меня больше нет…
Я перестала быть. Перестала совсем. Я превратилась во что-то мягкое, податливое, я стала куском глины, а Сережа – скульптором, лепящим что-то прекрасное. Его руки касались моего тела то нежно, легко, они едва прикасались к нему и вызывали сладостную дрожь, и губы его тоже становились едва ощутимыми, то вдруг они с неистовой силой сжимали меня, а губы впивались, причиняя боль и наслаждение. Снова и снова они становились то нежными, то почти грубыми, снова и снова они несли боль и наслаждение, словно прилив и отлив, словно морские волны, обтачивающие камень.
Волны становились все яростнее. Нет, не прилив и отлив, а начинающийся ураган –  вот что это было! И тело мое менялось, оно становилось другим. И я чувствовала то, что прежняя Валерия не могла чувствовать, ощущала то, что она никогда не ощущала. Что это?! Что?! И вдруг, как озарение, как вспышка молнии – мысль: «Он создает женщину! Он вырезает ее из холодного камня. Да! Женщину, которой я не была до этого момента! Он превращает камень в женщину!»
Волна захлестнула меня с головой, меня закрутило в водовороте, понесло куда-то. Безумие достигло предела. Кто кричал? Я? Сережа? Мы вместе? Чье это тело? Мое? Его? Наше? Крик… Стон… И снова крик… Волна поднимает нас все выше, выше, выше… Захлестывает, крутит, бросает то вверх, то вниз… И мне кажется, что еще один миг, и я не выдержу этого безумного наслаждения… И я хочу, чтобы оно не длилось вечно… О! Я не могу больше! О! Я хочу еще! Нет! Не надо! Еще! Еще!
Мы летим в бездну, слившись воедино. Стремительно падаем и умираем. Вместе, в один и тот же миг…

Яркий свет ослепил меня. Я попыталась открыть глаза, но не смогла. Совершенно обессиленная, я лежала, раскинув руки, и ни одной мысли не было в моей голове. Лишь ощущение чего-то огромного, прекрасного, невозможного в этом мире. Я почувствовала страстное желание жить. Дышать, ходить, любить, просто жить! Никогда я не ощущала в себе такого желания. Я просто жила, не задумываясь, а когда мне было очень плохо, то хотела умереть. Опять-таки не задумываясь о жизни, да и о смерти тоже. Но сейчас, лежа на земле в темном лесу я хотела жить, как никогда до этого. И не просто хотела, я была переполнена жизнью до краев.
Откуда этот свет? Я открыла глаза. Надо мной было небо. Темное ночное небо с мелкой россыпью звезд. Я медленно повернула голову. Деревья стояли вокруг темной стеной. Темно вокруг, и лишь мы с Сережей в пятне яркого слепящего света. Откуда этот свет?
Сережа понял это намного раньше меня. Он резко вскочил, схватил свою одежду и нырнул в темноту.
– Это тебе не поможет, – услышала я спокойный голос и похолодела. – Можешь не прятаться, я уже успел насладиться зрелищем. Я, между прочим, уже давно здесь, просто не хотелось вам мешать. Хотя, – он зло расхохотался, – вряд ли мне это удалось бы.
Я похолодела еще больше.
– Володя! – шагнул из темноты на свет полуодетый Сережа. – Ты не понял, это совсем не то, что ты подумал!
Голос его прервался. «Он боится!» – с удивлением и отвращением подумала я.
Володя шагнул вперед, и я увидела его лицо. Страшное, перекошенное от ярости, с темными провалами глаз и с ужасной застывшей усмешкой. Я отшатнулась, и Володя заметил это. Судорога пробежала по его лицу, но голос был на удивление спокойным, слишком спокойным, чтобы назвать его живым…
– Оденься, Лера. Оденься. Ты слишком красива даже в одежде… Ты слишком красива, чтобы…
Он не договорил и резко повернулся к Сергею.
– Да, я не понял! Не понял! И это совсем не то, что я подумал! Совсем не то! Я думал, что на этом свете есть что-то святое, что есть такие понятия, как дружба, любовь. Да, это совсем не то… совсем не то…
Его взгляд снова скользнул по моему обнаженному телу. Я видела, как гримаса боли исказила его лицо. Он сжал кулаки и, не глядя на Сережу, сказал:
– Помоги этой… – его спокойный голос дал трещину, но он все-таки продолжил после долгой паузы, – …женщине одеться.
Я сжалась. Я ожидала чего угодно: презрения, ярости, но только не этого. Не презрение, а боль прозвучала в его словах. Такая боль, что я, потрясенная, подавленная, опустошенная, застыла, не в состоянии сдвинуться с места.
–  Что же ты?! – закричал Володя. – Что же ты?! – его голос сорвался от ярости, но он неимоверным усилием взял себя в руки и продолжил почти спокойно. – Ты не хочешь помочь? Не хочешь, так же как не хотел идти искать?! Ведь это ты, кажется, сказал мне, что тебе нет до нее никакого дела. И, если мне не изменяет память, ты сказал, что это не твои проблемы. Когда же они успели стать твоими?! – голос снова наполнился яростью. – Отвечай! Когда?! Не хочешь? Боишься?! – Володя презрительно рассмеялся. – Я отвечу сам! Ты поступил подло. Да, подло! Ты дождался, когда я уйду, а потом кинулся на поиски. Может, ты знал, где ее искать? Может, она ждала тебя?! Впрочем, какое это теперь имеет значение… Тебе повезло, ты ее нашел, – он усмехнулся. – Но тебе не повезло, что я тоже нашел ее, вернее, вас!
Сережа сделал шаг назад. Мне показалось, что он хочет убежать, скрыться, бросить меня один на один с разъяренным Володей. Мне стало страшно. Я не хотела оставаться с Володей здесь, сейчас. Я вскочила и только тут заметила, что Володя пристально смотрит на меня. Под его взглядом я рухнула на четвереньки и лихорадочно начала искать в траве свою одежду.
Володя зло рассмеялся, но отвел глаза. И в тот же миг стало темно, он выключил фонарь. Луна, до этого так ярко освещавшая поляну, куда-то исчезла, и темнота вокруг стала непроглядной и пугающей. Я замерла, стоя на четвереньках. Вдруг горячая рука опустилась на мою спину.
– На его месте мог бы быть я, ведь правда? – услышала я тихий шепот.
Я вздрогнула, словно от удара. Володя медленно, едва касаясь, провел по моей спине рукой… Да, да, ты бы мог быть на его месте! И если бы ты знал, как я хотела, чтобы это был ты! Но ты опоздал. Ты такой же тормоз, как и я… Мы всегда опаздываем… Всегда.
– Конечно, ты бы мог быть на моем месте! – услышала я насмешливый Сережин голос. – Что же тебе помешало быть на моем месте? «Богиня! Богиня! Я преклоняюсь перед ней!», – презрительно передразнил он Володю. – Я же тебе говорил, что нужно твоей «богине». Ей нужен хороший мужик, который может завести ее, а потом оттрахать по супер классу.
Володя вскочил, я увидела в темноте его тень, метнувшуюся к Сергею.
– Заткнись! – яростно прошипел он. – Иначе я…
– Что «иначе ты»? Бить будешь? Ой-ёй, напугал! Рискни, художник! Я же тебя одной левой по траве размажу! Давай, давай! Слышал, небось, как твоя «богиня»…
– Не смей! Не смей ничего говорить о ней!
– И кто же мне запретит говорить, уж не ты ли, художник? Ты мне рот не заткнешь. Мне поделиться с тобой очень хочется. Ну прямо невтерпеж! Эй, художник, слышь, что я тебе скажу, такую, как твоя «богиня», я ни разу еще не встречал! Правда! Это я тебе не просто так говорю, не для хохмы. Это же огонь, вулкан какой-то, извержение! С такой всю жизнь проживешь и не насытишься. И ни на одну больше не взглянешь, – Сережа помолчал. – Знаешь, художник, я ведь раньше думал, что так не бывает. Думал, что это для слюнявых педиков и придурошных дамочек. Это я про любовь говорю, художник, если ты не понял. А вот сейчас понял, есть она, любовь-то, есть! Я теперь за нее, за свою любовь,  тебе глотку перегрызу, понял?! Ничего тебе не светит, художник! Финита ля комедиа, понял? Так что шуруй отсюда и оставь нас в покое!
Вдруг голоса их стали тише, как будто кто-то убавил звук. И в этот же миг раздался громкий, заглушающий все ночные звуки голос:
– Привет, радость моя! Я так спешил к началу спектакля, но, увы, неотложные дела задержали меня и, похоже, я опоздал. Как жаль! Может попросить актеров повторить? Как ты думаешь? Не стоит? Ну, хорошо, как знаешь. Впрочем, к кульминации я все-таки успел. Дорогая, устраивайся поудобнее, сейчас мы увидим, как два самца дерутся из-за самки. Заметила, котенок, что я не употребил слово «сражаются». Я сделал это вполне сознательно. Я не думаю, что самцы устроят благородный рыцарский турнир. Скорее всего, мы станем свидетелями грубой сцены. Тебя это не пугает? О, прости, прости, любимая! Я совсем забылся! Разве могут такие мелочи напугать женщину, раскроившую череп своему любимому мужу?! Конечно же, нет! Ну, а меня, тем более, не испугаешь какой-то пошлой дракой двух самцов. Хотя, надо признаться, я люблю такие сцены. Я, вообще, любитель грубости и пошлости. Ты заметила, любовь моя? Я польщен, ты так внимательна ко мне. Прости, я не слишком много говорю? Я что-то немного возбужден, моя душа жаждет крови. Смешно, не правда ли? Моя душа! Ха-ха-ха! Душа без тела… Душа души… Ну, да ладно. Лучше посмотрим, что происходит на ринге. Ой-ой-ой! Заткни уши, котенок! Какая грубая речь! Тебе не кажется, что с твоих друзей полностью сошел весь лоск интеллигентности и воспитанности? От шофера я, конечно, и не ожидал другого. Но художник! Боже, я в шоке! Скажи мне, зайчик мой, где он нахватался таких слов? Слышала бы его мамочка, с ней в тот же миг случился бы удар!
Он замолчал. Я воспользовалась временной передышкой и снова начала шарить в траве, пытаясь найти свою одежду. Странно, но я абсолютно перестала обращать внимание на происходящее вокруг меня. Я даже не смотрела в сторону двух соперников. Мне кажется, что если бы я и смотрела на них, то совершенно спокойно, равнодушно, как на экран телевизора, когда смотришь от скуки фильм, который тебе не нравится, надоел до чертиков, но ты продолжаешь смотреть, потому что больше нечем заняться. Внутри меня образовалась пустота, даже кривлянье Того-Кто-Пришел-Из-Пустоты не задевало меня. Мне было все равно. Не просто все равно, а совершенно, абсолютно все равно. Ни мыслей, ни чувств, ни желаний не было. Впрочем, одно было: найти одежду и уйти подальше отсюда, чтобы не видеть никого и не слышать.
– Любимая! – снова раздался ехидный голос. – Не отвлекайся, сейчас начнется самое интересное. Ты слишком невнимательна. Неужели тебе не хочется посмотреть, чем все это закончится? К тому же, ты здесь не постороннее лицо, не зритель, ты – награда победителю! Это за твое восхитительное тело дерутся самцы. Да, звезда моя, награда того стоит! Встань, любимая, луна снова показалась из-за туч. Смотрите, самцы, смотрите! В голубоватом свете луны вы увидите самое прекрасное, что есть на свете: женское тело! Как оно пленительно, какие округлые формы, какие изящные изгибы! Тебе, художник, и не снилось такое великолепие! Про тебя, шофер, я, вообще, молчу. Смотрите, самцы, смотрите! Награда достанется лишь одному из вас. Так рвите же друг друга на куски, вгрызайтесь в плоть, раздирайте ее руками и зубами, хватайте друг друга за глотки! Бейтесь насмерть! Награда того стоит…
Наконец-то я нащупала в траве свою одежду. Дрожащими руками я начала лихорадочно одеваться. Яркая луна освещала поляну, я чувствовала, как ее свет падает на меня, я вся была видна в этом свете. На миг мне стало стыдно, но лишь на миг, затем все чувства снова замерли. К тому же всем троим было не до меня. Двое продолжали делить меня, третий увлеченно наблюдал за ними и громко комментировал каждое их слово, каждое движение.
Я уже почти оделась, когда заметила, что вокруг меня что-то изменилось. Я замерла, пытаясь понять, что же произошло. Вокруг было тихо. Я медленно оглянулась. Напротив меня, не спуская с меня глаз, стояли Володя и Сережа. Они молчали и, как мне показалось, чего-то ждали.
– Ну вот, – разочарованно произнес Тот-Кто-Пришел-Из-Пустоты, – все испортили! А было такое хорошее начало… Увы, самцы оказались слабаками. Они сдулись, как только поняли, что пора переходить к решительным действиям. Что ж ты молчишь, котенок? Они ждут от тебя ответа. Они, как истинные мужчины, самое трудное норовят переложить на хрупкие женские плечи. Ответь им, милая, ответь, они ждут.
Я уже и сама догадалась, что от меня ждут какого-то ответа, может, решения. Скорее всего, они хотят, чтобы я выбрала одного из них. Чушь какая-то! Надоело мне все это до чертиков! Пусть ждут, я не хочу их видеть! Мне противно смотреть на них…
Я молча повернулась и медленно пошла по тропинке.
– Лера! – окликнут меня Сережа. – Лера! Постой! Скажи ему, что ты любишь не его, а меня! Что тебе было хорошо со мной!  И что ты будешь со мной, а не с ним! Скажи, Лера!
Я молча шла по тропинке.
– Если ты скажешь это, – прорычал Володя, – я убью его!
Я не хочу ничего говорить… Оставьте меня в покое…
– Котенок! – и этот туда же! – Неужели ты не хочешь сделать выбор? Ну, и правильно! Зачем они тебе нужны, когда есть я! Ты любишь МЕНЯ, ведь правда? Я не ошибся? – странно, но в его голосе не было ехидства, в нем звучала надежда. – Ты ведь всегда любила меня, солнышко мое! Я знаю это!
– Ну, уж нет! Ты слишком самоуверен, как всегда, впрочем. С чего ты взял, что моя любимая любила всегда тебя?
Господи! А это еще кто? Хотя нетрудно догадаться, это тот, кто в образе Илюши приходит в мои сны, в мои грезы. Да, это Он.
– Послушай, тебя никто сюда не приглашал, – с раздражением произнес Тот-Кто-Пришел-Из-Пустоты. – Тут и без тебя хватает. Она любит меня, так что убирайся прочь и не вмешивайся в наши дела!
– Никогда она тебя не любила! И не любит! И не полюбит! Котенок, солнышко, скажи ему, что ты всегда любила только меня!
Я сжала голову руками и побежала. Все, больше не могу! Не могу! Я не хочу больше жить! Пустота сменилась глухим отчаянием. Оно схватило меня железной хваткой за горло, сдавило грудь так, что больно стало дышать. Мне хотелось закричать, завыть, но голоса не было. Мне хотелось зарыдать, но не было слез. Больно! Как мне больно! Оставьте меня все! Я ненавижу всех вас! Ненавижу! 
Когда больно, не плачут…

…Издалека
Льется тоска
            Скрипки осенней –
И, не дыша,
Стынет душа
             В оцепененье…

Откуда эти слова? Ах, да! Это Поль Верлен, любимый Илюшин поэт. Но почему именно Верлен звучит сейчас в моем мозгу? Мне нет никакого дела до этого француза! Я не хочу ни о чем вспоминать!

Час прозвенит –
И леденит
              Отзвук угрозы…

Довольно! Перестань! Я хочу тебя забыть… Я хочу забыть всё… И всех…

Ложится на дни
Сон черною тенью.
Надежда, усни!
Усните, стремленья!..

Да, да! Это так, сны и только сны, черные, жуткие, невыносимые… Сны днем и ночью, одни лишь сны… И никакой надежды, никаких стремлений… Все кончено…

Поблекла давно
За краскою краска.
Душе – все равно…

Все равно… Душе все равно… Мне все равно… Пусто… Больно… И страшно… Хотя, нет, страха тоже нет… Уже нет… Куда я бегу? Зачем?! Вокруг непроглядный мрак. А я бегу куда-то…Луна исчезла… Темный лес…

Но средь ужаса гулких лесов
Вот и Гончая злей этих псов,
Это Смерть! О, проклятая сука!
Я смертельно устал; и на грудь
Смерть мне лапу кладет, – не вздохнуть,
Смерть грызет меня, – смертная мука…

О, боже… Зачем?! Это те строки, которые постоянно повторял Илюша в последние дни своей жизни… Это те строки, которые тогда уже причиняли мне боль… Почему, зачем они снова звучат? И вдруг я поняла: это подсказка! Я не могу найти выход, так вот он – Смерть! Как все просто!
Мне стало так легко, что я засмеялась. Столько мучилась, а выход был совсем рядом, стоило только вспомнить несколько слов. О, Поль Верлен! Я люблю тебя! Ты подарил мне избавление от всего и всех! Благодаря тебе я наконец-то обрету свободу и успокоение…
Выглянула луна, и я увидела впереди что-то сияющее. Я остановилась, пораженная открывшимся мне зрелищем. Невидимая при дневном свете стена, освещенная луной, сверкала и переливалась. То здесь, то там по ней пробегали яркие голубые молнии. Местами она была похожа на россыпь драгоценных камней или на усыпанное звездами ночное небо. Я подняла голову вверх. Неба не было. И луны не было. Небо, звезды, луна остались снаружи, за пределами искрящейся, переливающейся массы. Не лунным светом было озарено все вокруг, это сияние исходило от самой стены. Но и стены уже не было. Она превратилась в сплошной купол, и лишь в самой середине этого мерцающего купола виднелся маленький черный кусочек неба и несколько одиноких звезд на нем.
Я, как завороженная, стояла и смотрела, а душа моя наполнялась благоговейным восторгом. Я почувствовала непреодолимое желание слиться с этим звездным куполом, войти в него, стать одной из мерцающих пылинок. Я раскинула руки и медленно двинулась вперед. Тело мое постепенно теряло вес, я знала, что еще чуть-чуть, и я смогу подняться ввысь, туда, где пока еще чернеет кусочек неба. И еще я знала, что, когда я поднимусь и долечу до этой черной дыры, она исчезнет. И я страстно хотела этого.
Сияние слепило глаза, оно становилось все ярче и ярче. На меня повеяло легким ветерком, холодным, свежим, с запахом грозы. Что-то шелестело вокруг, я слышала в этом шорохе тихие голоса. Я вытянула руки вперед и кончиками пальцев ощутила, как маленькие иголочки впиваются в меня, покалывают, доставляя мне не боль, а наслаждение. Я всем телом рванулась вперед…
И в этот же миг почувствовала, как чья-то сильная рука схватила меня и отбросила от купола. Не удержавшись на ногах, я упала на землю. Очарование, навеянное сверкающей бездной, рассеялось от удара, я с отвращением глядела на мерцающую передо мной желеобразную массу. Я чуть было не растворилась в ней! Какое счастье, что мне не дали этого сделать! Не дали… Да, ведь кто-то отбросил меня, кто-то… спас меня! Я вскочила и бросилась туда, где медленно гасло сияние и сквозь прозрачную стену были уже видны темные очертания деревьев.
– Сергей! – услышала я за своей спиной крик. – Сережка!
Я медленно оглянулась. Володя оттолкнул меня и начал судорожно ощупывать стену.
– Нет! Нет! – сначала тихо, потом все громче и громче повторял он, и при этом бился в застывшую мертвую твердь.
Наконец он повернулся ко мне. Глаза у него ввалились, губы дрожали. Он силился что-то сказать и не мог.
– Это был Сережа… – еле слышно произнесла я.
Володя кивнул головой и медленно побрел к грузовику. Он шел, не оглядываясь, а я молча провожала его взглядом. У самого грузовика Володя остановился и, не оглядываясь, громко и раздельно сказал:
– Лера! Сергей спас тебе жизнь. Он любил тебя больше жизни, Лера, – он замолчал, я тоже молчала.
Вокруг и внутри меня было темно… Казалось, что от боли, разорвется сердце, но я не хотела, чтобы боль проходила. Лучше боль, чем пустота и холод Вечности.
– Лера! – снова окликнул меня Володя. – Теперь я знаю, что это за стена… Я видел…
Я не видела, но тоже это знала…