Земные встречи или Тринадцатый апостол

 (рассказ)

  Никто из людей, населявших этот огромный город, - и те, кто верил в Него, и кто не верил, - не могли даже предположить, что  Он живет в  скромной однокомнатной квартире на Юго-Западе, недалеко от метро «Коньково».
  Он выбрал этот район потому, что там был большой лесопарк с прудом, где можно было гулять ночами, когда Мир становился вдруг хрупким, а люди несчастными и беспомощными перед наступающей тьмой, и надо было думать о них и что-то делать, чтобы на этой маленькой планете и в душах людей воцарились покой и равновесие.
  До этого Он вот так же жил во многих странах: и там, где белые люди почему-то   плохо относились к неграм и стреляли на улицах в прохожих, тоже неизвестно, отчего; и там, где те же негры убивали друг друга, из-за того, что два мелких и неумных вождя враждовали между собой. Он терпеливо внушал им  Свои заповеди, но неумолимый и бездушный прогресс развивался быстрей, чем Он успевал овладеть умами Детей Своих, и они стремились приобрести все блага, которые нес им расцвет цивилизации, всеми средствами, и видеть это Ему было прискорбно.
  Здесь же все было несколько иначе. Русские издавна относились по-человечески к другим  народам и не любили палить друг в друга по пустякам. Злоба к цветным  и насилие пришли к ним с чужой культурой в виде  фильмов, где убивали людей, забыв, что это Люди,  и трясучей музыки, при звуках которой человек возвращался в свое первобытное состояние. Оттуда же нагрянуло и главное Зло:  слепая и непреодолимая вера во власть Денег.
  Он взглянул однажды на Народ, в который верил, и содрогнулся. Его не успокаивали даже многочисленные Крестные ходы и длинные очереди к Храмам, куда люди шли поклониться святым мощам. Наоборот, это повергало Его в уныние:  Его земная паства жила двойной жизнью: одной – для греха, другой – для Бога.
  Тихие дорожки вдоль пруда уводили Его от смуты и грязи,   которые встречал Он  ежедневно, ибо жил   бок о бок с грешными людьми и невольно становился не только свидетелем, но и участником их дел.
  Сегодня,  к примеру, к Нему пришла главная по подъезду, пышная и сильно накрашенная женщина по имени  Сусанна Иосифовна и требовала, чтобы он внес десять тысяч рублей на ремонт лифта. Таких денег у Него не было, как и вообще Он не знал, что такое Деньги, хотя люди говорили, что все на Земле идет по заведенному Им порядку.
  Сусанна Иосифовна кричала на Него, обвиняя в том, что вскоре из-за таких, как Он, жильцы  будут подниматься на девятый этаж пешком, а среди жильцов – много пенсионеров, которые не смогут сходить  даже за хлебом насущным.
  Ему было жалко пенсионеров, но денег у Него действительно не было, и Он пообещал женщине, что к вечеру достанет их.
 Он впервые столкнулся с делами чисто земными, вернее, приземленными,  ибо дела  Земные были в Его ведении, и касались первым делом душ людских, готовящихся к уходу в мир иной.
  Но доводы Сусанны Иосифовны были очень вескими: из-за Него будут страдать ни в чем не повинные, слабые люди, которым после великого испытания скорбями следовало бы предаться тихой радости воспоминаний  и созерцания близких своих, проживающих в радости и достатке.
   И впервые в своей вечной жизни Он вышел в поисках того, что считал преходящим и суетным.
  И Он пошел туда, где  каждый день в трепете душевном возглашали   Имя  Его и вспоминали Сына Его,  Иисуса Христа.
  Он скромно выстоял всю службу в ближайшей церкви, где людей было совсем мало, а батюшка был тороплив и небрежен в толковании Святого  Писания. Но Он в душе простил ему это, ибо никогда не любил книжников и фарисеев, превращавших  учение Сына Его  в догму.
  Когда церковь опустела, Он подошел к священнику и попросил благословить его в деле благом.
  Батюшка осенил его крестным знамением и спросил, в чем заключены  Его добрые намерения. И тогда Он рассказал ему, что не может заплатить взнос на ремонт лифта, что может пагубно сказаться на ближних Его.  А потому Он просит служителя церкви дать Ему эту сумму, дабы не пострадали невинные ни  в чем люди.
  Священник задумался, а затем ответил Ему, что в данный момент у него нет таких денег, и что финансовые дела его прихода идут сейчас совсем неважно, так как летом москвичи уезжают отдыхать на Юг и некому посещать церковь.
  Но не этот отказ огорчил Его,  а то, как он был произнесен, ибо услышал он в нем глубокое небрежение к тем, о ком Он заботился и скорбел. 
   И совсем Душа Его преисполнилась печалью, когда, стоя в раздумье посреди церковного  двора он услышал из раскрытого  окна голос священника:
  - Матушка, представь себе, сейчас какой-то проходимец просил у меня десять тысяч на ремонт лифта.
  Матушка звучно зевнула и ответила:
  - Наверное, не в своем уме или накуренный. Таких сейчас много. 
  Он вернулся  в свое временное пристанище поздно вечером и нашел на двери записку: «Приходила за деньгами, но Вас не застала. Приду завтра после обеда. Если найдете деньги раньше, занесите в  кв. №21.  Старшая по  подъезду Садокова С. И.»
  И Он снова почувствовал себя виноватым и одиноким, а рано утром, едва на улицу перед домом урчащим рядком выползли поливочные машины, вновь отправился в поисках денег.
  Теперь Он решил просить их у тех, у кого они должны были быть обязательно: у богатых мира сего. Поэтому Он перенес Себя в новую часть города, где совсем недавно поднялись к небу черные башни из стекла и бетона. Он присел на лавочку, так как до начала рабочего дня было еще по времени далеко, и стал наблюдать, как пробуждается в столице жизнь нового дня.   
  Здесь тоже прошлись уборочные машины, мостовые были политы и вычищены, и им на смену вышли дворники в оранжевых жилетах, которые стали мести тротуары и собирать мусор с газонов. Почти все они были молоды и черноволосы, и говорили на своем языке. Они работали споро и дружно, и  только один из них, седой старик с понурыми плечами, вскоре устал и присел рядом с Ним на скамейку.
  - Вы не знаете, кому принадлежит это здание? – спросил Он старика, указывая на мрачный небоскреб  на берегу реки.
  - Самому богатому человеку в России, у которого теперь весь наш газ,  - ответил человек, слегка грустя, и Ему стало ясно, что он никогда не знал, что такое богатство. – Его фамилию я не помню, да мне это и не к чему. Их теперь вон сколько стало, а я – один.
  - Почему один? – удивился Он.
  - В смысле того, что до меня нет дела никому. Президент назначил мне пенсию, а спросить ему недосуг: смогу ли я на нее прожить? Вот я и пошел улицы мести, хотя раньше я об этом и подумать не мог, потому что был  у себя на селе уважаемым человеком, лучшим механизатором района.
  - А разве не любой труд уважаем?
  - Я тебе такого не говорил. Только ты не заметил, что я один  русский дворник в этой компании?  Я знаю, ты сейчас скажешь, и что и люди все равны, что все нации уважать надо. Вот я их и уважаю. А они меня – нет! Участок мне отдали, на который они глаз положили, и теперь они меня готовы живьем сожрать,  лишь бы отвоевать его у меня. Не веришь?
  - Почему не верю? Я верю всему, что мне люди говорят. Просто я знаю, что всегда можно найти общий язык между людьми, какими бы они не были.
  Старик посмотрел на Него недоверчиво и грустно  и сказал, вставая:
  - Счастливый ты тогда человек, не знаю, кто ты такой есть, и как тебя кличут.  Только тебя бы да на мое место. Послушал бы я тебя тогда.
  В это время с соседней аллеи раздался крик:
  - Эй, русский, ты работать сегодня будешь? Сейчас начальник придет, всех ругать будет, что не убрали!
  Старик ушел, а Ему стало неловко от того, что говорил с ним как-то слишком холодно, не по-человечески. Он хотел догнать его и сказать ему что-то ободряющее, теплое, но  старик уже был вдалеке, а вскоре там вспыхнула ссора между ним и остальными дворниками. Они окружили старика и что-то гортанно кричали ему, размахивая у его лица худыми руками.
  Потом на площади появились машины. Их было много, и все они были длинными и черными. Мягко шурша шинами и чуть слышно урча моторами, автомобили подкатывали к зданию, где работал самый богатый человек в этой стране, и из них выходили важные, но безликие люди, походкой роботов  поднимавшиеся по ступенькам. О том, что в одном из таких же автомобилей приехал самый главный из этих людей, Он понял сразу, потому что только ему навстречу вышли на крыльцо с десяток улыбчивых, но согбенных мужчин и женщин, а человек, вышедший из машины, прошел мимо, словно не замечая их.
  И тогда Он сразу перенесся в холл этого здания и пошел следом за этой группой людей. И в кабинет начальника Он  вошел,  когда тот уселся за величественный стол и принялся листать разложенные на нем бумаги, и тогда Он сказал:
   - Доброе утро, уважаемый начальник!
   - Ты кто? –удивился самый богатый человек страны.
   Он не знал, как ответить ему на этот вопрос и сразу перешел к своей просьбе:
  - Вы знаете, мне надо десять тысяч рублей, чтобы заплатить за ремонт лифта в доме, где я живу. Если я этого не сделаю, старым людям, моим соседям, будет трудно сходить даже за хлебом.
  Говоря это, он видел,  как быстро меняется лицо человека, слушавшего Его. Сначала он не понял, о чем вообще идет речь, потом удивился и, наконец, очень рассердился.
  - Ты как сюда попал?! – закричал он, вернее, хотел закричать, но поперхнулся.
  - Я просто вошел, - ответил Он, чем вызвал у начальника настоящий приступ ярости. На его крик в кабинет тут же ворвалась целая группа очень крепких молодых людей.
- Уберите этого психа! – приказал им начальник. – И передайте моему начальнику охраны, что он у меня больше не работает!
  И тогда Он растворился в пространстве, потому что знал, как эти люди обращаются с теми, у кого нет мускулов и оружия.
  Он очутился далеко от этого места, за городом, где было совсем тихо, а над небольшой речушкой еще висел утренний туман. Шурша длинными плащами, к воде подошли два человека и стали раскладывать  на берегу рыболовные снасти. Они тоже были немолоды и задумчивы, причем думали, как Ему показалось, о чем-то далеком и несбыточном.
  Но говорить об этом, для каждого из них сокровенном, им не хотелось, и поэтому они начали разговор о политике.
  - Ты слышал, Михеич, - закричал один из них, так как расположились они удить рыбу на приличном расстоянии друг от друга, - ты слышал, как Президент  наш вчера выступал против коррупции?
  - А кто же этого не слышал!  - ответил Михеич. – Только, если он сделает то, что обещает, то останется, я думаю, без своего аппарата.
  - А все-таки он мне нравится, - после недолгого молчания откликнулся его собеседник. – По делу всегда выступает, и пенсии регулярно увеличивает, не дает нам с голоду помереть. Согласен?
  - А чего не согласиться? – прокричал  покладистый Михеич. – Заботливый он человек, видать, совесть на своей работе окончательно не потерял.
  «Вот к кому мне надо было обратиться с самого начала, - подумал Он. – И как мне сразу не пришло это в голову?  Кто, как не Президент, должен заботиться о старых людях».
  Но задача найти Президента в огромном городе, а, может, и во всей стране, была даже для Него очень трудной. Людей здесь было так много, и все они были перед Ним равны.
  Он перенесся на Красную площадь, где уже был не единожды. Ему нравилось прогуливаться по ней, так как, несмотря на многолюдье, здесь не было обычных для таких мест суеты и шума. Пришедших сюда поражали веселая величавость храма Василия Блаженного и строгое высокомерие Кремля, его стен и башен.
  Он вспомнил, как в прошлый раз  заботливый папаша рядом с ним знакомил своего маленького сына с достопримечательностями Кремля. Указывая на здание с зеленым куполом, над которым развивался российский триколор, он говорил:
  - А вот в этом домике работает дядя Президент.
  И Ему ничего не оставалось делать, как поверить в это и очутиться в длинном коридоре этого здания, где было пустынно и совсем тихо. Иногда, в неожиданных нишах Ему попадались часовые, но они не трогали Его, справедливо считая, что, если Его сюда пропустили, значит, все в порядке.
   Кабинет Президента Он нашел очень скоро и вздохнул облегченно, когда человек, сидевший за столом, в ответ на его приветствие не стал кричать на Него и даже не очень удивился, а спросил участливо:   
   - Вы ко мне? Тогда присядьте на минутку. Я дочитаю один документ и выслушаю вас.
  Читал Президент недолго, и все это время Он рассматривал  его, и в Нем крепла надежда, что здесь Ему, наконец, помогут. 

  Спустя пять минут Президент оторвал от бумаг озабоченный взгляд, и уже другими, просветленными, глазами взглянул на Него:
  - Я Вас слушаю. 
   - Я хочу обратиться к  Вам с просьбой, - робко проговорил Он, вспомнив все, что испытал Он за эти два дня.
  - Пожалуйста, обращайтесь, - сказал Президент, и отложил в сторону ручку, показывая этим, что все его внимание сосредоточенно на посетителе. – Только сначала представьтесь.
  Но Он не знал, как Ему представиться, а потому торопливо начал излагать свою просьбу:
  - Понимаете, мне надо срочно внести десять  тысяч рублей  на ремонт лифта в нашем доме, а меня сейчас нет таких денег. Я бы никогда не обратился к Вам с такой просьбой, но мне сказали, что, если я не внесу деньги в ближайшие сутки, то из-за меня могут пострадать старики, которым трудно подниматься по лестнице.
 И снова Ему показалось, что просьба неизвестного посетителя ничуть не удивила Президента. Он на минуту задумался, не отрывая пристального взгляда от сидящего у стены человека, а потом решительно сказал:
  - Давайте сделаем так! Я сейчас запишу адрес Вашего дома и дам поручение разобраться, что это за взносы и почему их надо вносить срочно. Если это действительно насущная необходимость, мы внесем за Вас эти деньги, и Вам не надо будет  ни о чем беспокоиться. Говорите вашу фамилию и адрес.
  - Но…, - начал было Он, но тут же понял, что Ему никогда не  объяснить Президенту, почему он не может назвать адрес своего дома и фамилию, под которой он там жил.  Он их просто не знал.
  - Извините, не надо, -  вполне искренне и даже с ощущением какой-то своей вины сказал Он и тяжело вздохнул. – Спасибо за заботу.
  Он встал и вышел из комнаты. Помощник Президента и его секретарь, находившиеся в приемной,  переглянулись между собой, так как не видели, когда Он туда входил.
  На улице ярко светило солнце, нарядно одетые взрослые и дети радостно и восторженно знакомились с достопримечательностями Кремля. Но Его настроение никак не вписывалось в это ощущение праздничной новизны. Он давно любил кремлевские соборы, и у Него всегда возникало чувство какого-то удивления и даже благоговения, когда он видел эти купола соборов и церквей и кресты на них, призывающие взглянуть на Небо. И хотя Он никогда не позволял Себе сравнивать, порицать или превозносить какую-либо из конфессий  этого Мира, но здесь  Ему всегда было теплее и безмятежнее, чем, скажем, в Париже или Кельне,
  Но сейчас в Душе Его было темно и неспокойно. И не потому, что Он думал о несчастных стариках и жалел их, а оттого, что три самых влиятельных человека этой страны отказали Ему в Его просьбе. Он не осуждал их, и в разуме Своем не держал даже мысли наказать их за это, но они нарушили одну из основных Его Заповедей, и это угнетало Его.  Все, кого  Он посетил, верили в Него, даже в стеклянном дворце олигарха он видел множество икон и крестов, а Президента Он часто встречал в церкви на богослужениях.  Но разве они не знали, что сказал Святой Апостол Иоанн Богослов, объясняя Миру Сему Его Учение: «Кто говорит: «Я люблю Бога», но ближнего своего ненавидит, тот лжец»?
  «Значит,  не знали,  - подумал Он. – Даже тот, кто несет людям Его Учение».
  Он вспомнил слова, сказанные священником о Нем, и Ему показалось, что Он чего-то не знает об этом Мире, который Он создал и оберегал от Зла.
 И Он пошел по улицам этого большого города, присматриваясь и прислушиваясь к людям, и в их лицах и словах не находил ничего предосудительного и злого. Они печалились от больших и мелких невзгод, радовались счастью и просто хорошей погоде, думали о своих близких и о хлебе насущном. Влюбленные с замиранием сердца ждали друг друга  под неумолимыми часами, дети смеялись, потому что не могли не смеяться, старики на лавочках вспоминали прошедшую жизнь. Все шло, как было заведено Им с самого Начала, но что-то не давало Ему успокоиться и понять суть происходящего в этом стремительно меняющемся Мире. 
  Улицы расступались перед своим широким, беспокойным пространством или, напротив, сжимались, как бутылочное горлышко, преграждая путь пешеходам и машинам, и тогда Ему казалось, что Жизнь остановилась здесь навсегда. Он не мог назвать Жизнью это неподвижное, гнетущее состояние, хотя оно было чрезвычайно шумным, исторгающим в воздух клубы смердящего газа, и  Ему виделось все это,  как предсмертные хрипы и дыхание огромного и неведомого Ему существа, ибо людей он здесь не видел, а видел лишь безликую толпу и спертую массу горячего железа. 
  Он не заметил, как подошел к дому, в котором жил, хотя наступил уже вечер, и на улицах зажглись фонари. Зайдя в подъезд, Он впервые за все время Своего проживания здесь, нажал кнопку лифта.
  Перед Ним распахнулась створчатая дверь, из узкого пространства кабины дохнуло спертым табачным духом. Наверное, именно поэтому он не  вошел в него, а стал подниматься пешком, медленно ступая по грязным, заплеванным ступеням. На площадке между вторым и третьим этажами он увидел человека, сидевшего в уголке прямо на полу. Голова его была откинута назад, а глаза закрыты, но когда Он осторожно обошел его далеко вытянутые ноги, человек неожиданно спросил:
  - Слушай,  друг, выпить не хочешь?
  - Нет, не хочу, - ответил Он, остановившись и внимательно всматриваясь в незнакомца.
  - А зря! – решительно и настойчиво сказал тот.- Я же по тебе вижу, что у тебя что-то не так…  Смурной ты какой-то, и походка у тебя какая-то…  обиженная.   Скажи, что я не прав…
  - Вы, может быть, и правы, только разве моему горю поможет то, что я выпью водки?
  - А у меня нынче не водка, а коньяк. Тоже гадость изрядная, но почему-то очень дорогая и вонючая. Но пить его я принуждать тебя не буду, потому что вижу, что ты интеллигент. Старый интеллигент, еще из тех…
  Человек на полу махнул рукой себе через плечо, показывая, что эти интеллигенты жили когда-то очень давно. 
  На это Ему нечего было ответить, и Он уже собрался продолжить Свой путь, но Его случайный собеседник громко и требовательно сказал:
  - Ты погоди уходить-то! Ты не смотри, что я пьяный и  как будто совсем беспомощный. А вдруг я смогу помочь  тебе! Я же вижу, что ты вроде как не в себе…. А, во-вторых, мы с тобой не познакомились. А это нехорошо!   Люди должны знать друг друга по имени. Вот у меня есть знакомая продавщица в продуктовом магазине. Когда я захожу туда, она всегда меня спрашивает: «Матвей, тебе чего?» А другим она, знаешь, как говорит? – «Мужчина, у вас рубля на водку не хватает!» Терпеть не могу такого обращения!    «Мужчина…, женщина…» Вот тебе приятно было,  если  бы я к тебе обратился: «Старик, давай выпьем»?
  Мужчина попытался встать, и когда это у него не получилось, протянул Ему руку и назвал себя:
  - Матвей…  Если полностью, то Матвей Петрович Яковлев.
  Он пожал его руку и назвал первое пришедшее Ему на память имя:
  - Аристарх…
  - Ну, что я говорил! – неожиданно обрадовался человек, сидящий на полу. – Я же сразу догадался, что ты из интеллигентов! И имя у тебя соответствующее. Жаль, что ты не пьешь. За такое обязательно надо выпить.
  Он отхлебнул прямо из горлышка красивой бутылки и сразу перешел к делу:
  - А теперь говори, что у тебя стряслось?
  И Ему почему-то сразу припомнился весь сегодняшний день, и Он сказал этому человеку то, что раньше мог сказать только Самому Себе:               
   - Вы знаете, сегодня мне показалось, что я совсем перестал понимать людей. Я обратился с просьбой к трем особам, для которых помочь мне было сущим пустяком, потому что они обладают властью и богатством, а их речи всегда полны сострадания  к несчастным.  Но они отказали мне, хотя я просил не для себя, а для стариков, которые становятся беспомощными, когда в этом огромном доме не работает лифт.
  - И сколько ты у них просил? – перебил его человек по имени Матвей.
  - Десять тысяч рублей, - ответил Он  и удивился Сам Себе: он никогда и никому не рассказывал о Делах Своих.
  - Только и всего? – удивился Матвей. – И кто же были эти люди?
  - Священник, олигарх и Президент, - честно  ответил Он, не ожидая, что тем самым вызовет у собеседника чувство недоверия к Себе.
   Человек, сидящий на полу, посмотрел на него разочарованно и грустно, словно говоря себе: «Как же я ошибся в тебе, старый интеллигент!», и,  как не странно, эта мысль дошла до Него, но Он не понял,  почему этот человек обиделся: ведь Он сказал правду!
  Но долго обижаться на кого-либо, видимо, было не в привычках Матвея, и он сделал вторую попытку встать с пола, и на этот раз она ему удалась. Он отряхнул пыль с еще новых, но чрезвычайно грязных брюк, затем вытер руки неизвестно откуда взявшимся носовым платком и начал долго копаться во внутреннем кармане серого пиджака, который был чуть почище брюк. 
  Когда его рука, наконец, вынырнула из-за лацкана пиджака, в ней была крепко зажата солидная пачка измятых купюр.
  -  Держи, - сказал Матвей, отделив от нее десяток зеленых бумажек. – И знай, у кого можно просить о помощи, а у кого нет. Нашел к кому обращаться! Священник, олигарх и какой-то президент!
 - Но я не смогу отдать вам эти деньги в ближайшее время – сказал Он растерянно, и тут же  этот отказ показался Ему не убедительным, и Он добавил более жестко и решительно: - Я не возьму их,  ибо  думаю, что они вам нужнее.
  Человек рассмеялся:
  - Мне?!  Они не нужны мне вовсе! Я бы мог жить без них и чувствовать себя свободным и довольным. И так уже было, и не раз! Ты знаешь, чего у нас в избытке? Щедрой природы и добрых  людей!   И с этим можно жить без всяких там денег, заботясь только о своей душе. И я жил! Но ты не поверишь сейчас тому, что я скажу. Эти бумажки придумал дьявол. И с их помощью он купил наши души, и мы бессильны что-то сделать, дабы избавиться от него. Десять лет тому назад я имел неосторожность изобрести очень нужную для моей страны вещь. Какую, не буду тебе говорить, потому что дал подписку о неразглашении государственной тайны. И вот один раз в году я получаю солидную сумму за изобретение, которое сам считаю бесчеловечным, то есть дьявольским, и плата за него – это тоже дьявольское искушение… Так что бери  и спасай своих стариков, о них редко сейчас кто помнит. А насчет отдачи тоже не беспокойся: мы с тобой теперь часто будем встречаться. Я дворником сюда устроился. Утром выглянешь с балкона, а я внизу двор мету в оранжевом жилете. Хорошая работа, я считаю. Тем, что во время нее думать можно.
  Этот человек в чем-то убедил Его, и Он взял зеленые купюры и стоял, не зная, что делать с ними дальше.
  А Матвей тем временем, запрокинув голову, вновь лил в себя иностранный коньяк. И Ему вдруг стало жалко его, и Он сказал:
  - Давайте поднимемся ко мне. Правда, у меня совсем нечего поесть, но там, кажется, есть стаканы. И у меня можно умыться и отдохнуть.
  Матвей после сказанного и выпитого почти не мог говорить, он молча кивнул головой и пошел вслед за Ним, шаркая подошвами стареньких кроссовок.
  Войдя в комнату, он сразу сел за стол и поставил на него ополовиненную бутылку. Он посмотрел на нее грустно и проницательно, будто это был человек, которому он доверился, а тот обманул его.
  - Хватит! – неожиданно резко сказал он и  толкнул бутылку на  край стола так, что на едва не упала на пол. – Что-то обрыдла мне эта пьянка.  После разговора с тобой, Аристарх, у меня появилось странное желание…  Давно у меня такого не было… Еще со времен моей работы на благо любимой Родины. Мне хочется, чтобы голова у меня была светлой и незамутненной, а мысли в ней - ясными и понятными всем. У тебя бывает такое желание?
  - Да, и очень часто, - ответил Он, радуясь, что на Его собеседника находит просветление, которого Он так желал.
  Матвей посмотрел на Него недоверчиво, но теперь в его взгляде не было той насмешливой подозрительности, с которой он встретил Его слова о встрече с сильными мира сего.
  - Вы посидите, - сказал Он, - а я отлучусь на минутку. Можете включить телевизор.
  - А вы не боитесь? – спросил Матвей, раздраженно щурясь.
  - Чего? – спросил Он удивленно.
  - А того, что в ваше отсутствие я очищу  квартирку, и поминай, как звали.
  - Нет, не боюсь - ответил Он и улыбнулся. – Вы же не боитесь, что я не отдам вам деньги, которые вы  мне ссудили. Вы мне поверили, а у меня вообще изначально живет в душе это доброе чувство – Вера в Человека.
  Он вышел из квартиры и спустился этажом ниже. Он помнил, что квартира №21 находится именно там. Дверь ему открыла сама Сусанна Иосифовна, в халате и с бигудями на голове.
  - Я деньги принес, - торопливо сказал Он, заметив ее недоуменный взгляд. – На ремонт лифта.
  - Из какой квартиры? – спросила она.
  - Из двадцать четвертой, - ответил Он не сразу, так как не запоминал в этом городе ни названия улиц, ни номера домов.
  Сусанна Иосифовна принесла из прихожей затрепанную тетрадь, в которой попросила его расписаться. Пересчитав деньги, она неожиданно задумалась и пристально посмотрела в его лицо.
  - Скажите, - спросила она голосом, ставшим каким-то мягким и задумчивым, - а мы не могли с вами встречаться лет этак двадцать тому назад?
  - Вполне возможно, - ответил он, не желая ее чем-то обидеть.
  - Только вот странно, - продолжила Сусанна Иосифовна все тем же задумчивым тоном, - вы совсем не изменились с тех пор. Все такой же, извините,  благообразный старичок с очень, я бы сказала, молодым взглядом. А я, наверное, очень постарела?
  -  Не знаю, - честно признался Он.
  - Значит, не помните, - грустно сказала  она. – Это было в Сергиевом Посаде, тогда он назывался Загорск Я работала там секретарем райкома комсомола, и  меня бросил мой первый муж, которого я очень любила. Я  пошла в Лавру и стала молиться Богу, чтобы Он вернул мне его. А потом вышла из собора,  и мне стало плохо. Я села на скамейку, а рядом сидели вы. Я вас очень хорошо запомнила… Только странно, почему вы с тех пор совсем не изменились?...   Вы мне что-то говорили, я уже не помню, что, но только мне стало тогда легко и понятно, что я могу жить и без него, потому что он был грубый и жадный….  Не помните?
  - Нет, - сказал Он, тоже печалясь, что не помнит той встречи, и радуясь тому, что Сусанна Иосифовна оказалась совсем не такой, какой  приходила к Нему вчера.
  Он поднялся  в свою квартиру и увидел, что Матвей стоит у раскрытой балконной двери  и смотрит на вечерний город. 
  - Что-то тревожно нынче в первопрестольной, - сказал он, заслышав Его шаги, но не обернулся, словно прислушиваясь к неумолчному глухому шуму улиц.
  - Почему вы так думаете? – удивленно спросил Он. – А я ничего тревожного сегодня не заметил. Много людей на улицах, всюду пробки, жарко, но все, по-моему, настроены миролюбиво.
  - Ты, наверное, не от мира сего, - с веселым укором сказал Матвей, не догадываясь, что  попал в точку. – Митинг два часа тому назад на Триумфальной закончился. А теперь народ у себя во дворах душу отводит. Думаю, что завтра снова выйдут на площадь властям косточки перемывать.
  - И за что?
 Теперь взгляд Матвея  стал рассерженным, видимо, ему надоело просто удивляться Его вопросам. Но, посмотрев в Его простодушные, слегка растерянные глаза, он успокоился, хотя объяснять ничего не стал и даже не ответил на Его вопрос.
  - У тебя телефон есть? – спросил вместо этого Матвей.
 - Да, есть, - ответил Он. - Только я им ни разу не пользовался. А зачем он вам?
  - Хочу позвонить старому другу.  Я не видел его целую вечность. Можно?
  - Конечно, звоните.
  Он вышел на кухню, а когда вернулся, Матвей уже закончил разговор и  вновь стоял у выхода на балкон, дымя сигаретой.
  - Ну, что, поговорили со своим другом? - спросил Он и поставил на стол графин свежей холодной воды.
  - Нет, - ответил Матвей. – Умер мой друг. Еще пять лет тому назад умер…  Сердце… 
  - Пусть земля ему будет пухом, - сказал Он слова, слышанные Им от людей на похоронах, слова, которые  Он не понимал и не любил.
  - Пусть будет…, -  глухо, словно издалека, отозвался Матвей. – Только кого это утешит?  Пустеет земля, а вместе с нею – душа…
  - Душа не может опустеть, - твердо возразил Он, ибо знал, что это такое – Душа. – Потому что в ней  - весь вы и весь этот мир…
  - Здесь Вы не правы, Аристарх, - грустно сказал Матвей, впервые обратившись к Нему на Вы. – В моей душе Андрюшка занимал много места, такой огромный человек он был… А теперь его нет, и вот здесь стало пусто…
  Он ткнул себя пальцем под сердце и скривился от боли.
  - Вы расскажите мне о себе, - попросил Он. – Это часто помогает. И тому, кто рассказывает о своей жизни. И тому, кто узнает о ней.
  - А что я могу рассказать о моей жизни? – неуверенно отозвался Матвей. – Родился я на Украине, в большом и дымном городе, но лето всегда проводил в селе, у бабы Ивги. По-русски это – бабушка Женя. Она называла меня «Матвийко», а когда сердилась – «Матвий».  Дед Павло погиб на войне, я его знал только по фотографии на стене, где они с бабушкой Женей  молодые и красивые. Это были родители моей мамы. Она приехала в наш город поступать в институт, так как очень хотела стать врачом. Но в институт она, естественно, не поступила, так как в сельской школе  химию и биологию у них преподавал учитель географии, который кроме этого вел еще физкультуру. Не хватало учителей, как вы знаете. Как, впрочем, и сейчас не хватает. Моя мама пошла на завод, чтобы заработать стаж, который позволял поступить в институт даже с «тройками».  И там ее приметил мой будущий отец, молодой и перспективный инженер. Его родители сгинули в лагерях после тридцать седьмого года, а он  воспитывался в детском доме, благодаря чему был очень упорным и справедливым. Они поженились и жили счастливо, пока не вырос я, и перед ними не встал вопрос: кем я должен быть? Отец считал, что – металлургом, мама видела меня только врачом, но в одном они сошлись твердо: я не вправе покидать родной город. А я дерзнул уехать далеко, аж в Ленинград,  и поступить в институт, о котором мало кто знал тогда, а сейчас и подавно. Там нежданно пришла ко мне любовь, большая и безответная. Вы знаете, Аристарх, как это счастливо и страшно: любить, но знать, что тебя не любят? И я думаю:  именно потому, что мне не повезло в той любви, я стал  гением.  Гением неожиданных решений. Уже в институте я был автором идей, которые внедрялись в производство  современного оружия. А то, что я накропал, работая в секретном научно-исследовательском бюро, еще дожидается своего часа в сейфах нашего военного ведомства.
  - И почему же вы оставили все это? – спросил Он. – Вы так уверенно сказали о себе, что вы гений, тогда почему же…
  - Вы хотите спросить, почему я валяюсь в грязных подъездах и стал алкоголиком? – усмехнулся Матвей и, наконец, повернулся к Нему лицом.
  И Он, знавший, что такое человеческое горе и отчаяние, поразился, увидев на этом лице истинную муку и скорбь.
  - А это удел всех гениев: разочаровываться и спиваться, - продолжил он, вновь отворачиваясь от Него и вглядываясь в сполохи света над городом. – Только вы не примите меня за нескромного юношу пятидесяти лет от роду. Никто меня гением не считал, тем более, я сам. Да, я был талантливым ученым, каких тысячи, а, может,  и десятки тысяч. Моя гениальность заключалась в другом: в неожиданности моих решений. И совсем не на научном поприще. Когда в нашем государстве все пошло наперекосяк, я вдруг ясно представил себе, что произойдет, если изобретенное мной оружие попадет в руки той огромной армии «братков», которые хотели власти и денег. Я написал с десяток заявлений об уходе из конструкторского бюро, но начальство смеялось надо мной и рвало мои заявления на две половинки. Они говорили мне, что Сахаров после взрыва на Новой Земле тоже испытывал угрызения совести, но заявлений не писал. И, в отличие от меня, добавляли они, он понимал, что такое засекреченный ученый.  Но когда при помощи моего изобретения был сбит над Чечней вертолет с мирными людьми, я  просто вышел из стен института и не вернулся туда. Ни через день, ни через год.
  Матвей видимо устал стоять, и резко развернувшись, он подошел к столу и тяжело опустился на стул. И лицо его теперь было совсем другим: светлым и умиротворенным. Он даже улыбнулся, вспоминая что-то далекое и хорошее.
  -  Я жил очень далеко отсюда. Там было прекрасное лето и суровая, снежная зима. Рядом было море, у которого можно было отойти от всех тех забот, ранее казавшихся главными. Я почувствовал себя свободным и впервые за всю свою жизнь понял, что это такое: быть ни от кого зависимым. О том, что я живу на этой заимке, знала только одна семья из соседней деревни. Одна единственная семья из четырех человек, оставшаяся жить в брошенном селе. Поэтому меня никто не беспокоил. Зиму я пережил трудно, так как мало запас пищи и дров. Но весной ко мне пришла девушка из той самой семьи, и жизнь моя пошла чудесно. Она знала, что надо делать, чтобы выжить в том суровом и благодатном крае, а, главное, она любила меня. Любила меня, как ребенка, прощая мне все мои вольные и невольные слабости. И со мной тоже произошло чудо. Однажды она ушла на охоту и не вернулась к вечеру, и я вдруг почувствовал, что не могу, и никогда не смогу жить без нее. Когда я сказал ей об этом, она мне ответила: «Видно, Господь долго искал в этом мире такие две похожие души, как наши, и теперь нам не разлучиться вовеки»
  Матвей замолчал и закурил измятую  сигарету, которую он достал из кармана брюк.
  - И почему же вы разлучились? – спросил Он, и Матвей удивленно вскинул голову, словно спрашивая: а ты откуда  знаешь, что мы разошлись? 
  - Я человек городской, - ответил Матвей спустя несколько минут, - и для меня основная беда – это отсутствие информации. Я совершенно не знал о том, что творится в мире, а когда неподалеку от нас упал и взорвался самолет, я вообще подумал, что пришел апокалипсис. Я предложил Марии – так звали эту женщину - хотя бы год пожить со мной  у моих родителей на Украине, но она отказалась. И я поехал один. Я не знал, что Украина уже самостоятельное государство и что на границе с ней меня долго и с удовольствием будут шмонать ее борзые и наглые пограничники. Родители сказали, что до распада Союза меня очень упорно искали местные и столичные кегебешники и угрожали им репрессиями, если они не выдадут меня.  Но теперь, по их мнению, все былые грехи забыты, и я могу жить и работать, где захочу. И я поехал в Москву, а потом, набравшись смелости и в свой «наукоград», как мы называли наш уютный городишко с секретным институтом. Я ходил по его улицам, и меня даже узнавали мои бывшие сослуживцы и соседи, но им до меня не было никакого дела. Они были озабочены тем, как заработать себе хотя бы на кусок хлеба или удрать заграницу. Я зашел в сбербанк и обнаружил, что вклад на моей книжке не только не пропал, но и увеличился за счет каких-то таинственных поступлений. Я догадался, что машину, запущенную в советское время, когда мне регулярно начислялись деньги за мое авторство в изобретении оружия, вероятно, забыли остановить, и она регулярно перечисляла мне энную сумму, на которую начислялись еще и проценты. Но верхом моего нахальства было появление на квартире, где я прожил целых десять лет. Плату за коммунальные услуги снимали с моего лицевого счета в банке, поэтому в своем почтовом ящике я не нашел ни одного грозного предупреждения или требования освободить квартиру. Мне только пришлось немного поколдовать над замком, так как ключ от него я давно потерял.
  В квартире было пыльно и уныло, но я мог там спать и смотреть телевизор, чтобы узнать, наконец, что же случилось с моей страной. И вскоре я понял, что с ней случилась большая беда, когда власть и народ оказались всяк по себе, а между ними встало жирное и жадное существо по названию олигарх. Оно кормило и власть и народ одновременно, только первых щедро и благодарно, а вторых так, чтобы люди только не сдохли с голоду.
  Меня это бесило и толкало на ненужные подвиги, и тогда я не выдержал и решил вернуться на свою заимку. Но там все изменилось. Моя любимая женщина умерла, как мне сказали, тоскуя по мне. А рядом с моим пристанищем, на шельфе моего благодатного моря нашли нефть, и теперь там все гремело и рушилось. Я еще поскитался там с годик, работая у геологов, а потом устал  от этой бесконечной погони за заработком, от этой тупой  и бессмысленной жизни, в которой нет ничего, кроме денег.
  И сам не зная для чего, я приехал в Москву и вот уже вторую неделю хожу по ее улицам и стараюсь понять нынешних людей…
  - И как, удается? – спросил Он, сам удивившись своему вопросу.
  Но еще больше Он удивился, когда заметил, что Матвей будто и не слышал Его вопроса. Он сидел, откинувшись на спинку стула, и смотрел в одну точку на противоположной стене, где висела выцветшая от солнца и засиженная мухами репродукция картины Рериха  «Белые кони». И заговорил он нескоро, а лишь после того, как, казалось, досконально изучил эту картину.
  - Чтобы понять вот того человека, изображенного в уголке, - сказал он задумчиво и хрипло, указывая длинным, дрожащим пальцем на картину, -  надо сначала узнать мир, в котором он живет.
  - А вы узнали мир, в котором живет ваш народ? – продолжал Он спрашивать так настойчиво, словно от ответов на эти вопросы зависело Его собственное мировоззрение.
  Матвей снова ответил не сразу, но не задумываясь, а просто изучающе вглядываясь в Его лицо: 
  - Мне кажется, да. Хотя сделать это было очень трудно. Он так изменился с тех пор, как я попытался уйти из него на свою заимку.
  - Какой же он?
    Матвей снова взглянул на Него, словно издалека, из глубины каких-то очень трудных мыслей, которые не дают ему спокойно жить, и Ему показалось, что сейчас это  полупьяный человек  закричит от отчаяния и скорби, ибо не может он постичь,  в каком мире он живет.
   Но Матвей неожиданно заговорил  голосом спокойным и трезвым, глядя на Него грустно и сочувственно, словно это Он не понимал  созданного Им мира.
   
  - Вы знаете, что такое шоу? - спросил он, словно почувствовав, что его собеседник еще многого не постиг в современной цивилизации. - Это когда тебе хотят показать и доказать, что все вокруг хорошо и прекрасно. Причем делают это с такой помпой, что тебе не остается ничего другого, как поддаться искушению и поверить тому, что тебе впаривают в твой растревоженный и слабый мозг.  Так вот вся наша жизнь превратилась сейчас в одно огромное шоу.    А на самом деле  это красочный калейдоскоп, обманчивый и пустой.. Первая картинка из него...  Конечно  же, дети! Наши цветы и будущее...  Вы хотите узнать, как обстоит дело с образованием? Пожалуйста: повсюду звучит эта магическая аббревиатура – ЕГЭ! Нас уверяют вас, что с помощью ЕГЭ мы спаслись от коррупции и осчастливили детей.  Министр образования сияет от удовольствия, что его идея воспринята наверху как благо для молодого поколения. Противники ЕГЭ тоже убедительны и красноречивы:  наша  молодежь превращается в роботов, говорят они.  Разгорается нешуточная борьба, которая вскоре становится обычным шоу, как, например, бой боксеров или конкурс юмористов – кто победит? А о  школьниках уже забыли напрочь! Они уже который год сидят за партами  и ставят галочки напротив ответов на дурацкие вопросы, над которыми смеются даже самые мрачные  представители нашего общества.
  Здравоохранение? Добро пожаловать! Президент едет в глубинку, в маленький районный центр, где встречается с губернаторами. Они «докладают» ему, как здорово у них лечат людей, какое самое современное оборудование приобретается для их блага. Довольный их докладами Президент выходит на крыльцо, а там его встречают бабульки, которые благодарят власть за то,  что они могут теперь приобретать лекарства почти за бесценок, а некоторые и вообще бесплатно! А в это время в больницы пациенты приходят со своим бельем и лекарствами, купленными отнюдь не за бесценок, а врачи в придачу требуют еще и взятку, а иначе тебе – каюк!  Вы помните, я сегодня говорил вам о друге, который скончался от сердечного приступа? Он умер в поликлинике, стоя в огромной очереди к врачу – кардиологу.   
  И так всюду, чего не коснись!
  Но самое грандиозное шоу разыгрывается в нашей политике! Партии, которые называют себя оппозицией, и правящая клика прекрасно уживаются друг с другом, разыгрывая возмущение по поводу противоположной стороны лишь перед выборами. А какие обещания сыплются из их уст! Но это представление длится недолго: выборы прошли, всяк получил свое, а дальше  - все как прежде.   Впрочем, к чему все эти разговоры? Когда я начинаю говорить об этом, пусть даже в пьяном виде, мне кажется, что я тоже устраиваю очередное шоу. Вам так не кажется, Аристарх?
   - Нет, не кажется. Наверное, вы правы, потому что чаще общаетесь с простыми людьми.
  Матвей усмехнулся и вновь закурил.
  -  Простые люди, как Вы сказали, видят то же, что и я,  - сказал он и опять его голос зазвучал печально и глухо. -  Но они верят, что жизнь станет лучше. Как семьдесят лет верили в коммунизм. Они будут смотреть по телевизору, как   очередной  Премьер выступает перед  Думой. Он с точностью до сотых  долей процента отчитается о повышении выплат, ни слова не говоря о том, что все эти  деньги уже сожрала инфляция. Но в конце своего выступления он обязательно грустно скажет: «Мы понимаем, что этого недостаточно, но в следующем году мы обязательно добавим еще».  Но ни он, ни благосклонно внимающие ему депутаты не могут понять, что слова «ниже прожиточного минимума» означают геноцид того народа, который их избирал. Ведь они сами кричали во время избирательной компании о том, что двадцать пять процентов населения имеют такой доход!   
  - Но вы же сами сказали недавно, что люди протестуют. Неужели и эти митинги показные?
  - Вы забыли мои слова о том, что политика – это самое грандиозное шоу в нашей общественной жизни. Фальсифицированные выборы, и в ответ – такие же митинги! Я недавно был на одном из таких сборищ. Народ пошел туда не протестовать, он пошел посмотреть шоу. На нем выступали обиженные политики вчерашнего дня, развязные девицы, которым не хватает пиара на ТВ, писатели, надоевшие читателям нескончаемым потоком детективов и гламурной прозы, и даже певцы, которым стало не о чем петь. Я слушал весь этот сброд, смотрел в грустные лица людей, и  мне вдруг явилась страшная  картина: вот здесь собрался народ и слушает всю эту пустую болтовню, а совсем рядом, по соседней улице ведут окровавленного Христа, чтобы распять Его за любовь к людям. И Он одинок там, ибо народ не с ним, а с этими краснобаями.
  И впервые за все время Своего пребывания на Земле Он вздрогнул, услышав имя Сына Своего, произнесенное не в церкви, и не во время молитвы, а просто в беседе с Ним, назвавшимся простым смертным по имени Аристарх.
  - А вы, Матвей, верите в Бога? – спросил Он, зная, что это будет Его последний вопрос и что задавать его было нельзя.
  - Когда я смотрю на этот мир, который медленно, но верно сходит с ума, мне кажется, что Его нет, - ответил Ему Матвей. – Иначе бы Он остановил это безумие.
  И после этих слов Ему стало совсем грустно и одиноко.
  Нет, Он, Всезнающий и Всемогущий, не усомнился в Себе и в Силе Своей.
  Просто Он понял, что в чем-то однажды ошибся и что Ему предстоит совершить Чудо, чтобы исправить эту ошибку. 
            
            
               


Рецензии