Непогода

                Н Е П О Г О Д А

     У поздней осени есть своя задумчивая красота, когда тихо и неспешно моросит холодный дождь. Его уже никто и нигде не ждёт и не встречает, как опоздавшего уставшего гостя, который шел издалека и еле доплёлся до желанных ворот. Но, увы, давно уже разошлись подвыпившие гости. Даже с длинных столов успели снять скатерти. Теперь он гость и не гость, стоит у запертой калитки, терзаемый разочарованием, голодный, всеми забытый, сгорбленным вороном смотрит равнодушным взглядом на опустевший двор, оставленный на милость победителя – ветра. Где он будет завтра слёзы лить – ему уже всё равно. Осенний дождь. Его, озябшего бродягу, даже не заботит то обстоятельство, что люди с печальным вздохом называют его приход – «Непогодой» и предаются воспоминаниям об ушедшем лете.
     В селе, где я родилась и выросла, осенний дождь принимали, как неизбежность старости природы. По скользким тропинкам, осторожно ступая, соседки на коромыслах несли от колодца воду. Мужики пилили и кололи дрова на зиму. Старые да малые под навесом чистили от шелухи кукурузные початки. Под монотонный дождь бесконечная работа на подворье торопила хозяев. Никто не сердился и не жаловался. Только малая ребятня в сумрачных тесных хатах, не веря предостережениям родителей, пыталась незаметно выскользнуть за порог. Если кому и удавалось выбежать босиком на крыльцо, то и без родительских окриков долго там не задерживались. Холодно! Возвращались в хату, где сумрачно  и до зевоты – скучно. Более нетерпеливые огольцы просили зажечь керосиновую лампу. «Какую тебе лампу? Солнце ещё на небе!» - недовольно ворчала бабушка. А где оно, это солнце? Только низкие тучи, как набухшие соски у нашей суки, Мухи, и ветер качает обвисшие провода, которые были прикреплены сельским радиомехаником к стволам белой акации. Само радио, чёрная шляпа, висящая в простенке между окон, под рамочкой с фотографиями близких и дальних родственников, вышитых рушников с вязанными зубчиками кружевами, больше смахивало на ворона сидящего на ветке цветущей яблони. Радио не оправдывало надежд сельчан. В тихую погоду у него изредка «прорезался» человеческий голос. Какие-то обрывки фраз и даже музыка, заставляли оглядываться на «шляпу» домочадцев. Обычно из «колдовской шляпы» доносилось шкворчание, злобное шипение, будто по проводам бежала кошка с мышью в зубах. В хате была одна отрада для детворы: стоять на коленках на длинной лавке и смотреть в окно. За окном тоже всё настолько привычно, что и глазу особо зацепиться не за что. На проводах, тянущихся от акации, что была посажена ещё дедом моим у калитки, к «гусаку» на соломенной крыше дома, медленно набухали дождевые капли. Одна забава – уловить момент, когда капля оторвётся от провода, но ещё ни разу не удавалось проследить, куда она упадёт. Растерявшая листву акация, слегка покачивает ветками, на которых всё ещё держатся почерневшие и одеревеневшие, тонкие, сплющенные стручки семенников. В них спрятаны маленькие горошины – уснувшие детки акации. Рядом растущие сливы вовсе кажутся скучными и несуразными. На пне, весной ещё спиленной сливы, вырос огромный светло-коричневый гриб, своей полушляпой прижался к намокшей древесине. Лишь только живая изгородь-сирень, растущая в расщелинах каменного забора, сохранила в листах своих потерявшую былую весёлость зелень.
     «Почему с кустов сирени не опадают листья?.. Почему горделивая сирень не желтеет и не желает расстаться со своим нарядом?.. Чего она ждёт? – занимаю себя мыслью. – Может бабушку спросить? Не-ет, не надо. Бабушка не щадит сирень… А всё по той причине, что на сиреневых кустах ягоды не растут. Одни листья и то горьковатые на вкус, сама пробовала…»
     Я ещё долго смотрела на невысокую сирень, пытаясь разгадать её тайну. И, как ни странно, разгадка сама пришла, вернее то, что я в этот момент приняла за истину. А натолкнула меня на мысль проходившая мимо наших ворот, как я её тогда называла «тётя Мария», жившая на нашей улице через три дома от нашего двора, носившая странное прозвище – Лопата. Бабушка мельком глянула в окно и, заметив соседку, отвернулась. Догадка, как лампочка, включилась в моей голове. Всё стало на своё место. Моя бабушка из всех соседей недолюбливала Марию. А почему? «Пустой человек!» - отмахивалась от моих расспросов, вечно занятая домашними хлопотами бабушка.
     Дождавшись, когда бабушка вышла зачем-то  в сени, я задала свой вопрос маме, шепотом, косясь на дверь.
     - Почему «пустой человек»?
     Мама тоже шепотом ответила мне:
     - Незамужняя она. Старая дева… Её мать, ты же знаешь бабушку Парасю?..
     - Знаю-знаю! Она, когда своих кур с крыльца прогоняет, то даже в нашем дворе куры пугаются…
     - Она-она. Так вот, бабушка Парася своей дочке каждый год годы убавляет. Не по документам, а на словах. Дескать, молодая она ещё, успеет ещё и замужней походить. Платки ей цветные покупает… а толку? Ну не сватаются к ней мужики! Даже вдовцы стороной обходят её хату…
     Вошла бабушка, и я опять стала смотреть в окно. Та же зеленеющая сирень, только теперь у неё появилось имя – Мария. «Баба-вековуха в зелёном платке! Сливы отцвели, уродились. Осень пришла, сливы листья на землю уронили, а сирень?.. Сирень тоже цвела и ломали её проходившие по нашей улице люди на букеты.  Хвалили. Теперь стоит она всеми забытая – баба-вековуха… Жаль её».
     Вдруг зарябило за окном – снег пошёл. Веселее стало. Только сирень как-то сгорбилась, к забору приникла, словно искала защиту у каменной стены…

     (Надо же, свыше пяти десятков лет прошло с той, ничем не выделившейся среди череды лет осени, а как свежи воспоминания…)

                23 сент. 2012 г.