Благочестивый солнышко на поводу водит

       Григорий Флегонтович
    С утра хрустальный дождик оплакал. Но, когда хоронили, с ворохом разноцветных листьев и блестящими лужицами такое солнце играло, что, не смотря на щемящую боль, так и хотелось сказать: "хорошо-то как!".

    Родился Григорий Флегонтович давно. Так давно, что, когда сам пытался вспомнить это событие, то, погружаясь в пучину воспоминаний, медленно опускался на колени и тихо шептал: "Прости, Господи! Прости, Милосердный!" По календарю видно, был этот день весенний, вероятно, тёплый и ясный, так как это было 7 апреля по современному, а по старому стилю как раз 25 марта, Благовещенье Пресвятой Богородицы. Оно всегда на этот день приходится, 25 марта. Ровно через 9 месяцев – Рождество Христово, 7 января (25-го декабря, «по-старому»). Благовещенье самый большой праздник и на небе и на земле. Обычно это радостный солнечный денёк. О величии Светлой Пасхи можно было бы сейчас не говорить, так как это праздник над праздниками. Он и в числе двунадесятых не значится из-за того, что Пасха вне всяких рамок и величин. Но так уж случилось, что в тот год, когда родился Григорий Флегонтович, была Криопасха. То есть совпадение дня Благовещенья с днём торжества Воскресения Господня, с Пасхою. Редко такое бывает, но вот было же в тот год. С Благовещенья утром светло и вечером светло, лампу на полку убрать можно. В этот день, как говорят, «птица гнездо не вьёт, девица косу не заплетает». Не прядут пряжу, и печь не топят, и землю не ковыряют ("коль ты не крот слепой"). Праздник это. И его праздновать надо. Праздник церковный, поэтому не быть на Благовещенье в храме никак нельзя. А коли храм, то «да будет украшением вашим не внешнее плетение волос, не золотые уборы или нарядность в одежде, но сокровенный сердца человек в нетленной красоте кроткого и молчаливого  духа, что драгоценно перед Богом» /1 Петра, 3.3/.

     Старший брат Григория Флегонтовича любил рассказывать, что в тот далёкий день рождения Гриши он впервые выпустил на волю птичку. Таков обычай: выпускать на Благовещенье птиц из клеток. Купил на сэкономленные деньги чижа, любовался им несколько дней, а когда узнал, что у него появился братик, выпустил чижа в синее небо и очень сильно радовался. Мало кто помнит сегодня старшего брата Григория Флегонтовича, а жаль: много чего о детстве своего «младшего» он рассказывал. К примеру, о тех же птичках: взяли ребята как-то малыша Гришутку силками птиц ловить. Пока бежали до леса, гроза началась. Пришлось возвращаться, а Гришутка бежит впереди и кричит: "Господь птичек спас! Господь любит нас!" А потом всю жизнь запрещал, хоть на кого, силки ставить.

    Бывало, спросишь: "Дед Гриш, а как это «без света жить»?". "Как это, без света, брат? - ответит, – мы все на этом свете живём, и отблески Божьего Света у нас внутри. Взгляни на звёздное небо, ишь вырядилось, и луна поёт: солнышко, нам уже невидимое, со своей высоты видит, нам его свет отражает, говорит: «Скоро новый день, вы же от старого не ушли!» А лампу что понапрасну жечь? Помолиться и при свете лампадки можно. Вот ты "Отче наш…" знаешь, отец? А больше-то что нужно?". Он к любому мальчику мог обратиться со словом «отец», а к девочке этак почтительно: «матушка».
   –  Так ты целый час только Отче наш и читаешь?
   –  Да. Всё "Господи помилуй", да "Господи помилуй".
   –  А в «Отче наш» нет таких слов.

    Как нет? А просим Царствия Его Небесного, чтобы только Его воля в нас пребывала, чтобы Имя Божие свято было в нас? А хлеб наш насущный, ты думаешь, по трудам нам даётся? Да если нет золотоносной жилы, то сколь ни копай, разве золото найдёшь? Вот мы и просим: Господи, помилуй нас и дай нам нивы хлебородные и силушку вспахать, посеять, в чистоте всё сохранить, сжать, обмолотить, испечь, да до рта донести. По грехам нашим, без помилования, неужели живы бы были? Вот мы и просим: Помилуй нас Господи, оставь нам грехи наши, милости Свои излей сполна на нас.

    - А в Отче наш не "грехи" говорится, а "дОлги".
    - И я говорю долги, но раз я не делаю, что должен, а делаю то, что не должен делать, то этот долг превращается в грех. Грех – не то, что сделано, а то, что сделано что-то, чего никак делать нельзя было. Например, прошёл равнодушно мимо страждущего, а этого делать нельзя. Или: не совладал со своими страстями (не совладать – труд-то какой!), и мы потрудились на славу бесам, в пекло бросились, никак нельзя было это делать. Нет того, чтобы мимо прожить. Нам же всё дано для «Аллилуя!». Кстати, у Евангелиста Луки в Господней молитве «грехи» сказано . Вот и думай: надо делать всё с огромным вниманием. Так что, помилуй нас, Господи! А, когда помыслю "яко же и я оставляю должникам своим", то оторопь берёт, потому что сам всем должен, и от них же постоянно чего-то  жду. И на такие слова дерзаю! Господи помилуй! Искушение-то какое! Лукавый, вот ведь, совсем рядом сумасбродит. Прости Господи! Да мне по "яко же и я" одна пустота положена. И не Гриша я вовсе, а великий Греша. Вот я и молюсь: Господи, помилуй, и не введи меня в искушения, и избавь меня от лукавого. И вы, милый брат и матушка ты моя, сестрица родная, простите меня. Вот вы спрашиваете, а я не вас учу, а сам разбираюсь.

     Вы спрашиваете, как это теперь, до Успенья, лампу на полку убрать можно. А я не говорил же "выбросить", а - "на полку", туда, откуда всегда достать в исправности можно. А вам-то чего убирать? У вас выключатель. Да и у меня они повсюду. Так что - прощай зрение! Я сказал, утром и лампадка светом светит, а в сумерках, вот,  хорошо при свечечке помолиться! Только быстро они в старости сгорают. А чудный  запах всё тот же! Иной раз, почти до рассвета трудишься, выпрашиваешь помилование, и – как из оранжереи вышел. Понюхаешь руки и книги, а от них всё ещё - неземным. … В пальцах всегда последний крест держишь. Вроде бы повсюду положил, а последний всегда в руках остаётся.

    «Лампу на полку» это образно говорят.
Сейчас любят слово «метафорично». Поменьше бы «переносными значениями» мудрили.
Господь говорил: в сети многое что попадает. Одно надо взять, другое – выбросить. Один, не смотри, что митру надел, до чего договорился: «Имея веру, … гору "метафорично" с места сдвинешь». А кому нужна метафоричность, если она, гора эта, как пёрышко от дуновения колышется?

    Возьмём бессловесных (это я метафорой тоже хлещу, потому что любое живое существо, вроде бы, "словесное", обменивается друг с дружкой информацией, но у нас "Слово" и иной смысл имеет – печать нерушимая, завет и закон). Ну вот, возьмём, к примеру, муравьёв или пчёл. Скучают ли они в домах своих после заката солнца? Да нет. У каждого своя работа, дай справиться. Нужна ли им лампа какая или выключатель? Если что нужно, они, как светлячки, под брюшком «своё просвещение» носят. Те же,  вот, издалёка о себе говорят, иной человек, коль с нечистыми помыслами, на такое расстояние и не докричится.

    – А что, Григорий Флегонтович, дальность слышимости от смысла зависит?
    – А ты сам не знаешь, что в воде видимость от грязи хуже становится? А видимость да слышимость из одной пригоршни. К тому же часто мы слышим не то, что говорится, а то, что ждём услышать. Или боимся услышать.

     Расскажу тебе такой случай, в жизни случилось, слышал: оставили богобоязненные родители своего совсем малого ребёночка с бабушкой побыть ночку. Бабушка была из «советской интеллигенции». Уложила вечером спать дитятю. А он и говорит ей: «Молись и кайся!». Она читала в это время свою «Литературную газету», но услышанные слова изумили её, и она отло¬жила чтение. Ребёнок более требовательно повторил: «Молись и кайся!!». Перед её мысленной памятью встало воспоминание о своей комсомольской молодости. Третий раз прозвучало совсем грозно: «Молись и кайся!!!». И ребёнок, чьими устами только что было вещано нечто жизненно необходимое, уснул. А бабушка ночь не спала. Своя жизнь целиком была просмотрена ею в новом свете. Утром побежала в церковь, в Москве это было. Со слезами исповедалась батюшке во всём, что её терзало. И с «лёгким сердцем» вернулась домой. Вернувшимся родителям младенца со слезами рассказала, как малышка помогла ей найти дорогу в храм. Чем очень рассмешила их: оказывается, их чадо привыкло засыпать под чтение красочной книжки «Малыш и Карлсон». Её-то он и требовал. Но услышано было не то, что произносилось рядом, не то, что написано было в «свежей» газете, а то, что звучало из глубины юности! Для одних «Малыш», для других «Молись!». Для кого-то «Карлсон», а нам всем – «Кайся!».
А ты спрашиваешь, зависит ли слышимость от смысла.

    Таких анекдотов много. Вот один иерей рассказывал, что в детстве он думал, что преставившиеся Господу благочестивые люди, на небесах попивают «с Боженькой» чай. Это ему внушило часто слышимое «Чаю воскресения мертвых!»

     В этом случае услышано было близкое желание ребёнка, но не «твёрдая пища» для взрослого ума.

     А вот Валаам от ослицы своей, проговорившей голосом человеческим, узнал о запрете ворожить и проклинать народ Израиля, который вышел из Египта /Числа, гл.22/.

     Много можно привести примеров из жизни, когда, если не будет естественно явлена истина устами человеческими, если люди «умолкнут, то камни возопиют»      /Лк.19.40./

    Или вот ещё о свете и темноте.
Каждый сумерничает по-разному. Один в это время укладывается спать, другой – на охоту выходит. Нам заповедано не всё спать. После заката - иные светильники. Луна, там, и звёзды. Как ты считаешь, сколько тачек темноты надо вывезти, чтобы в комнате светло стало? Нисколько, конечно, достаточно одной маленькой дырочки. Через неё не темнота вытечет, а свет ворвётся, если он есть вне комнаты. Вот и глаза наши не темноту выпускают, как спёртый воздух из мячика, а слепота наша светом рассеивается, когда мы глаза открываем, когда с чистым сердцем Бога зрим. Мы не темноту видим, а – свет. Только смотреть надо уметь. Управлять глазами надо. За этим строго следи. А то такое увидим, такое натворим, что некоторые о «завораживающем взгляде» заговорят, о «сглазе», о всяком видении прошлого и будущего, о «черных молниях» из глаз. От лукавого всё это. От беса в глазах.

    - Так в глазах бесы могут быть?
    - А как же? Бесы в нас и глазами нашими ворочают. За каждый взгляд нам придётся ответ держать. Господь смеялся, что сучёк в глазу брата видим, а бревно в своём глазу не замечаем. Не о брёвнах же, в буквальном смысле, он говорит, а о бесах, с которыми нам нужно бороться, исторгнуть из себя, даже с глазом, если иначе нельзя. И опять же: не о членовредительстве речь, а об исцелении души и тела. «Светильник для  тела есть око. Итак, если око твоё будет чисто, то всё тело твоё будет светло; если же око твоё будет худо, то всё тело твоё будет темно. Итак, если свет, который в тебе, тьма, то какова же тьма?» /Мф. 6.22-23./.

    А нам хорошо помолиться с огоньком лампадки, или свечи, или что там у тебя в душе. В тиши можно  поговорить, с самим ли с собой, с другом ли, с телевизором, лишь бы - с Богом. Бодрствовать полезно и во сне. Чтобы,  когда проснёшься со Христом, Он не сказал тебе: "Маловерный! Зачем ты усомнился?" По водам надо как по царским паркетам ходить: бояться выпачкать, а не провалиться.

    – А ты что, Григорий Флегонтович, по морю пойдёшь и не потонешь?
    – Да мы все по житейскому морю так и ходим. А ты, отец, не искушай, это только пьяному море по колено, а нам заповедано трезвыми быть.
 
    – Так нам можно и светские книги читать и телевизор смотреть?
    – А как же! И книги и телевизор – властители дум наших, брат. У них власть влиять на общественное и личное сознание. А всякая власть от Бога. «Великое и страшное дело – власть, потому что это дело священное. Власть не для себя существует, но ради Бога, и есть - служение» - говорил Константин Петрович Победоносцев (обер-прокурор Синода при императоре Александре третьем, сто лет назад). Кесарево – кесарю. Только нельзя забывать, что такое власть кесаря, гражданского предводителя нашего. Нельзя  нам в рабство впадать гражданским поводырям нашим. У нас всегда один Поводырь истинный и безгрешный, а у них такой пресс прессы, СМИ да интернетов, кодировок и обманов, внушений и запугиваний, что постоянно надо бодрствовать, трезво на мир глядеть, избегать силков. А, если к нехорошему что соблазняет, то и книгу удали и телевизор выбрось.

    Богово – Богу. Один у нас Господин, только Ему поклоняться и служить надо. Мы все рабы Господни. Творец Он наш, изначальный.  Так что учись отсеивать. Но что плохого, если кто-то православные передачи слушает-смотрит? По радио  или по телевизору. А если прекрасные передачи о природе, странах, быте разных народов любит? Если кто искусство любит, книги любимых авторов читает, стихи и песни запоминает? Апостол говорит: всё нам можно, но не всё полезно, многого надо бежать . И ещё: всякому возрасту своё. Всякому овощу полагается своё место и время.

    Господь не желает, чтобы мы слепы были. Тем более все поводыри наши. Как Он смеялся над фарисеями (а уж они-то возомнили себя духовными поводырями народа!): «Они слепые вожди слепых, А если слепой ведёт слепого, то оба упадут в яму» . «Господь отверзает очи слепым» /Пс.145.8/. На вопрос Иоанна Крестителя, Христос ли Он, Иисус отвечает его посланникам:  «Скажите, что видите: слепые прозревают».
Слеп не тот, кто не может увидеть буквы в книге, изображение по телевизору, а тот, кто не видит, что нам в полноте и без этого дар;вано «всё потребное для жизни и благочестия» .  Чтобы мы «соделались причастниками Божеского естества, удалившись от господствующего в мире растления похотью» , показывая в вере нашей «добродетель, в добродетели рассудительность, в рассудительности воздержание, в воздержании терпение, в терпении благочестие, в благочестии братолюбие, в братолюбии любовь» . «А в ком нет этого, тот слеп» . Слеп тот, кто не видит сегодня ловушек в «средствах массовой информации».

    А что ты, Григорий Флегонтович, такой умный и всё знаешь? - задавали деду вопрос. На что он отвечал: «Глупый я и ничего не познал, но как в осколке зеркала отражается всё то, что и во всем зеркале, как в росинке отражается весь мир, весь океан любви Господней, так и в любой одной истине христианской видно и всё Православие.

    Надо и нам возлюбить Господа Бога «всем сердцем, всею душою, всею крепостью, всем разумением» своим и возлюбить «ближнего своего как самого себя», вот в чём Закон и Пророки. Вот в чём истина и спасительный путь, вот, на чём держится мир. Вот с каких высот будет суд надо всеми!».

    Ещё из мудрости, преподанной Григорием Флегонтовичем.

                Православие это образ жизни.

                Христос – свет.
    
     Мы все слепы по рождению (последствие первогреха), и видеть Отца не можем. Нам надо принять Христа, Тот Свет, без которого Бог для нас скрыт. Безусловно есть, а слепой Его не видит. Не видит, не слышит и не чувствует.  Но Бог заботится о каждом из нас, ибо Он – Творец. И только по прошествии события мы можем объяснить событие Его властной рукой.
    
      Сам  Христос возжигает в нас свет, при котором мы можем видеть Отца. И как свеча от свечи, и как от молнии - прозрением.
    
     Христос отверзает нам глаза. В этом же смысле Христос – Путь к Богу истинному (Он – един во Вселенной).
 
     И совсем понятно звучат слова Христа: "Аз есмь любовь". Любовь это тот свет и путь, что даются нам в крещении. Которые должны нам сопутствовать в земной жизни и которые мы должны лелеять, хранить, и от которых  ни в коем случае не должны уклоняться. (особо см.  Иоанн 12.24-25).

    Без любви всякое знание не соответствует Истине. А Любовь - назидает. (см. 1 Коринф. 8. 1.). Бог любовью сотворил всё. И всё дышет любовью.
    
     Как сказал Тертулиан (Второй век!) «Душа человека по природе христианка».

     В горнило Крещения каждый человек входит самостоятельно, но после Крещения восстаёт новый человек – христианин. Поэтому Крещение и называется рождением («от воды и духа», как у  Иоанна  3.5.). У человека открывается новое виденье. И силы появляются новые, т.к. он видит новые точки приложения своих сил (вспомним: "дайте мне точку опоры («где встать» - буквально у Архимеда), и я переверну мир"), ему подвластны становятся и горы и воды. Мир природы и мир духов.
    
     Господь не на небе, а в небесных высотах.

     Когда мы говорим о "небесных высотах", мы не имеем в виду "сверху" (с высоты птичьего полёта), а говорим о взгляде незамутнённом дьявольскими искушениями (небеса – "нет беса" – без беса).
    
     Говоря "с высоты птичьего полёта" и "с высоты своих знаний", говорят о разных высотах. В первом случае говорят об обозрении без помех рядом стоящего, а во втором,  равносильно - "со своей колокольни". Так как знаний иной раз не достаточно, мало, у нас, чтобы судить и видеть что-либо, не надо обольщаться любыми высотами, кроме Небесных. Когда говорим о "заоблачных высотах", надо уточнить, говорим ли об облаках земных, например, при полёте на самолётах, или говорим о высотах без всяких  "облаков" укрывающих (обволакивающих) истину помехой (для лицезрения).
    
     "Очевидно" и "умозрительно видно" также - разные понятия, но их роднит один и тот же порок: и то и другое может быть далеко от истины. (Как и о «здравом уме» часто утверждают.) Однако мы обычно произносим эти слова как приговор необходимости принять что-то за истину.

     Для "очей" (то бишь – глаз) существуют ловушки оптических обманов и откровенного фокусничества, а для умозрения существует уровень знания и ловушки силлогизмов, где не все посылы достаточно оговорены (корректны). Отыскать очевидную ошибку при этом умозрительно довольно трудно.
    
     Спрашивали у Григория Флегонтовича: вот он пенсию получает, не на чужое ли живёт? Ведь не с неба блага сыпятся, где-то у кого-то что-то отобрали и ему дают.
    
     - Мне всё-таки - с неба. Я и из рук тюремщиков с благодарностью пищу принимал. Понимал, Кого благодарить надо. Но многих и других, с Божьей благодатью, кормил. Да тех же тюремщиков.
    
     - Как это? Уж не тем ли, что «лагерной пылью» был, а они тебя топтали, били, издевались. А ты им статистику полнил, улучшал?
    
     - Не так всё было. Я всю жизнь тружеником, а не трудящимся был. И митрополит Санкт-Петербургский и Ладожский Иоанн в 1993 году призвал: «Необходимо восстановить отношение к труду как к служению, имеющему непреходящую нравственную ценность, а не как к средству заработка или удовлетворения прихотей».
    
     Правильно! Эту,  «нравственную  ценность труда», мы, обливаясь пОтом, не видим.  Всё на деньги меряем. Мне пришлось много поработать. Но, если бы я только за пайку работал, забывая о совести, то давно в могилу скатился.
    
     - Какая же специальность у тебя?
     - Да, любая. Главное, не что делать, а как.
    
     Не любил дед Гриша перечислять, чем он себе на пропитание зарабатывал, а многие его добром помнят, и в пример другим ставят.

     Основная его работа была инструментальщиком. Это не только принять и выдать инструмент, но и содержать его в порядке.  У него была своя рабочая комнатка, где стояло несколько миниатюрных станочков. В его задачу входило – проверить пригодность и, где надо, исправить - наладить, собрать, поточить, смазать отработанный на сегодня фабричный инструмент. Руки и глаз у него были отличные, верные.

     Многие к нему обращались и с частными просьбами. У всех что-то ломалось, требовало ремонта. Денег он за такую работу не брал, но помощь всем оказывал. Окружающие его снабжали необходимым. А у него - как из рога изобилия. Ему даёшь одно, а он – десять отдаёт. Рядом с ним надёжно было. И сам при деле, как-то, оказывался.

     В лагере (в заклюении) он «сушильщиком древесины» был. Работа, требующая знания и добросовестности. Он с одного взгляда, или на ощупь, безошибочно мог определить любую породу дерева, пригодность и ценность материала.

     В заключении же ему ещё пришлось быть наладчиком, как больших агрегатов, так и обычных швейных машин. Лагерная администрация тоже несла ему из своего хозяйства исправлять утюги да пылесосы. Никому не отказывал.

Я наблюдал, как он работает. Большими, заскорузлыми пальцами брал маленький винтик и вставлял его куда надо. Винтик был непослушен, выпадал из рук, но, когда оказывался на месте, то это и было его место.

Григорий Флегонтович разговаривал с вещами: «Ну что тебе, миленький, не нравится? Бочок занемог, так мы его вылечим. Ну, давай же, смелей. Тебе здесь хорошо придётся. И сам рад и другим в радость будешь».
    
     Ещё он был таксидермистом. Этакий «со слезой» с детства. Я так с ним и познакомился: об электропровода сова ударилась и погибла на крыльце дома. Красивая такая, без видимых повреждений. Сначала я побрезговал: быть может – заразная, но потом посоветовали к Григорию Флегонтовичу отнести. Он сразу определил, что это за сова, и диагноз смерти поставил. И вскоре подарил мне готовое чучело этой несчастной совы. Настоящее произведение искусства!

     Для этой работы у него в шкафу хранился формалин, тальк, лак, морилка и прочие химикаты, короб с бусами, пуговицами, разнообразными металлическими, стеклянными и керамическими мелочами. В том же шкафу хранились береста, мох, обилие живописных корней, ветвей и сучков. Всё это никогда не сортировалось, постоянно пополнялось, но никогда не переполнялось. Собранное быстро утекало по разным домам.

У себя дома никаких чучел он, конечно, не держал, но у всех знакомых обязательно была память о нём в виде отлично сработанного «изделия» - «как живого».
    
     Не желал он заводить у себя и никакой живности. «Помру, а они, к моим рукам привыкшие, страдать будут. Поэтому покормлю кого-нибудь на улице. Грех остатки еды в помойку бросать. Но и здесь надо быть внимательным, не переборщить. Чайки с озера на городские свалки повадились. Не дело это. А однажды наблюдал, как около роддома (там же и аборты делали!) грачи и галки из мусорных бачков кровавые тампоны по всей улице разнесли! Куда годится?»
    
     Ещё он не раз подчеркивал в рассуждениях: если что, или какое живое существо, будь то муха или собака, мешает человеку жить, то, прежде всего, надо думать о человеке. Над «зелёными», «защитниками природы», посмеивался: готовы человека съесть ради животины. Любви у них настоящей нет. Любовь заповедана к Богу и ближнему своему – к человеку. А вот именно от них они и отстранились, к сожалению. 
      
     В 3-ей главе Бытия (стих 21) прямо говорится, что «сделал Господь Бог Адаму и (Еве) жене его одежды кожаные и одел их». Не из шерсти, а из кожи. Значит, в жертву были принесены животные. И в пищу употреблялось не только молоко, яйца, но и мясо животных (особенно – ягнят). Оно было любимой издревле едой. Так (3 Цар. 4. 23) оно подавалось на стол Соломону.

     Цитата: «Продовольствие Соломона на каждый день составляли: (кроме большого
количества муки) 10 волов откормленных и 20 волов с пастбища, и 100 овец, кроме оленей и серн, и сайгаков и откормленной птицы (имеется ввиду фазаны, гуси, утки, перепела). (Не был Соломон гигантом телом, а добродетельным исполином был.)
    
     - Что должно быть в доме? - Задавали Григорию Флегонтовичу и такой вопрос.
     - Любимые иконы. ГОспода, прежде всего, Богоматери. Они должны быть «не падучие», что нарушило бы благочестие. Лампадка. (Когда она теплится, исчезают ночные страхования, особенно у детей). Книги, среди которых на первом месте – Святое Писание. Полочка для св. Воды и Артоса. Хорошо иметь и кропильце. Каждую вещь, всё в доме, а домочадцев - тем более, хорошо кропить. «Во имя Отца и сына и Святого Духа. Аминь!».
    
     А многие иконки, что есть в любом доме, надо содержать в святом порядке и выставлять в подходящие дни, для молитвы.
    
     - Что значит «прозревать»?
     Видеть за деревьями лес. Тут главное не лес, а деревья (через них прозреваем). Их обилие и разнообразие застит глаза. Нет ничего случайного, разберись, что, где, как. Совершенство и полнота во всём.
    
     Но мы говорим о прозрении. В чём оно?
    
     Помни о полноте и совершенстве, что предполагает ограниченное условиями пространство проявления, и помни, что не физическая сила «правит бал», что в жизни душевной царствует дух, а он может быть и ложным.
     Вот и прозревай! По руслам прозрений теки!
    
     А то, что касается наук, открытий, здесь совсем просто. Главное «прочувствовать», что только ограниченное может проявиться во всей полноте и совершенстве. Бесконечное не может быть ни «полным», ни «совершенным»: здесь другие понятия и категории.
    
     Мир научных открытий - через прозрение. Широко он открыт. Главное, смотри в оба и не забывай, что ты не Творец. Крути головой в своем ограниченном пространстве.
    
     И мир души открыт науке. А Дух (Дух, я не о душ?!) открывается нам не прозрением, а Откровением. Здесь, уже, иные категории и критерии: «Ибо не мерою даёт Бог Духа» /Иоанн. 3. 34/.

     Вот и прозревай, что не о прозрении сейчас, а об Откровении речь. А как «застолбил» стволы дерев, так за ними и лес постарайся увидеть. Наполненный жизнью и чудесами природы (можно так сказать, а можно промолчать, прозревая, что всё это творение Всевышнего на твоём пути к Нему).
    
     - Григорий Флегонтович, а как вы научились в карты играть, разве это можно?
     - А разве я говорил, что когда-нибудь в карты играл? Не играл. Я к ним серьёзно отношусь, как к иностранному языку. Только к языку очень малоразвитого народа. На этом языке не может и Писания быть. Учить надо более совершенный язык, чтобы прочесть то, что в Слове явлено. В колоде карт больше, чем в русском языке букв, а слов – почти нет. Всё «даю» и «бью». Можно сказать и «не даю», и «не бью». Говорят, даже, «поддаю» и «принимаю». Что ещё? Совсем никчемно, мало. А ведь сутками за этими картами сидят, сколько душ испоганилось! Но сказано: всё позволено, но не всё полезно. Отними страсть, отнесись как к сосуду, из которого хочешь напиться. Из грязного не будешь же пить. Вот и отмой грязь, а условия изучи. Много же занимательных фокусов можно на картах показать.

     Будь сильнее картёжного азарта. И врач смешон будет, если будет бояться больного. Можно «бояться» заразы. В таком случае нужно обезопасить себя и других, коль зло или агрессия какая от больного исходит. А бояться самого больного не надо. Страх хорош, если это страх Господень. Страх, вызванный любовью, боязнью причинить боль, страдания и вред кому-либо. Другого страха не должно быть. Карты ничем не хуже домино, или мозаики.
    
     Всё проверяйте в молитве. Все знания. Так, например, эволюция – а почему бы и нет? - может быть. Только атеистического эволюционизма не может быть, так как без участия Бога из «неживой материи» не возникает жизнь. А если бы и возникала? Ну, какая разница?
    
     Божественная «энергия» это все законы мира плюс и все законы человеческой психики и духа. Все законы.

    Господь – Закон всех законов. И более того.

    
     На старости лет Григорий Флегонтович вставал до рассвета, поправлял лампадку, и тихо стоял перед иконами.

   Когда солнце показывалось на горизонте, он земно кланялся, дочитывая утренние молитвы, и выходил из дома. Шёл в берёзовую рощицу на берегу реки и умиротворённо ждал пока светило поднимется до определённого предела, когда из большого становилось маленьким. Тогда он возвращался домой, завтракал. С заботой он всегда посматривал на небо и не пытался ни торопить, ни растягивать время. Ему всегда было приятно, уютно и тепло.

    Днём он всенепременно на пару часов ложился отдохнуть и, обращаясь к небу, просил дать ему счастье  быть покорным исполнителем воли Отца небесного. Это походило и на заклинание. У него был свой мир, полный сил, неведомых постороннему, и, некоторым, не терпелось поговорить   о шизофренических проявлениях.

    Если с ним кто-то разговаривал, то чувствовал, что многое он говорил, как бы  вторя чьему-то совету. И мысли лучились в его ответах как отсвет неземной мудрости.

    К вечеру он снова тихо стоял в берёзовой рощице на берегу реки, около изрытого им родника со вкопанным бетонным кольцом, полном чистейшей воды, в которой отражалось заходящее солнышко. Но сам заход происходил, когда он доходил до дома и становился на колени перед своими иконами. Кланялся, прощаясь, просил у Господа мира миру.

    Если солнца в какой-то день не было, или была непогода, он говорил тихо: «Да…Погода…  Ну что ж, подождём до завтра, быть может, свидимся».

 А в весеннелетние долгие вечера он, наслаждаясь пением пичужек и их стремительным лётом, приговаривал: «Много, много у нас друзей. Что там-то будет? А тебе своим путём шествовать, вон друг-то заждался, зовёт». Кое-кто и улавливал эти слова, но никто не понимал к кому он обращался.

     В конце концов, дедушка Григорий перекрестит себя в последний раз, перекрестит уголок, в котором спал, и тихо забудется.

     Бывало, спросишь:
     - А что, дед Гриш, ты солнышко на поводу водишь?
     На что он, хитро прищурив глаз, отвечал:
     - Да, коли Господь нам насыпал ещё временны'х крошек, почему бы не полакомиться вместе?
    
    
    
     Сегодня исполнил своё на земле Григорий Флегонтович. Захоронили. Сначала сомневались, найдётся ли достаточно людей понести гроб, но потом оказалось, что был чуть ли не весь город. И очень многие вспоминали удивительные истории, связанные с дорогим Григорием Флегонтовичем. Одно солнышко осталось. Иногда и озорует, но не нарушая законы. Только во славу друга своего.
    
     После утреннего дождика такое солнце заиграло с кладбищенскими листьями и лужицами, что, не смотря на щемящую боль от утраты, хотелось кричать: «Хорошо-то как!».
    
     Кто-то принёс портрет под стеклом, но лика Григория Флегонтовича рассмотреть было невозможно: солнечные зайчики всех ослепляли. Но, когда этот портрет внесли в комнату, в которой жил дедушка, некоторые уверяли, что наоборот, солнце как-то по-особому высвечивало родные черты. И всегда «трепетало».
    
    
    
    
   
     7 АПРЕЛЯ 1912 Г. БЫЛА КРИОПАСХА.
     ЕЩЁ КРИОПАСХИ: 1839,1844, 1991 И 2075, 2086, 2143 Г.Г.  РЕДКО…
    
    
    
    
    
    
      
    
    
    
    
    
    
    








/// Продолжение публикую///