Обречённое небо

Отношения с женой выдохлись. Егору иной раз казалось, что происходящее между ними – блёклая банальная пьеса в скучной постановке, где все изначально раздражены, а события неумело укладываются в некие заданные автором рамки, причём укладываются плохо, топорно, без изюминки творчества, будто бы из-под палки. Он пытался разобраться в себе, разговаривал с женой, советовался со своим старшим братом, трижды женатым и дважды разведённым, но всё напрасно: причины ему не открывались, жена быстро переходила в наступление, обвиняя его во всех мыслимых прегрешениях, а брат грустно отшучивался и заслонялся общими фразами…
Копаясь в прошлом, Егор так и не смог найти тот мифический Рубикон, перейдя который их отношения стали сползать к безысходности.
Начиналось же всё весело и легко: как-то летом в автобусе понравилась девушка, дальше милое знакомство на улице, несколько шутливых фраз, чуть прошлись вместе, она спешила, он попросил её номер телефона, радостно записал и, улыбнувшись друг другу на прощание, они расстались. Знакомясь подобным образом периодически, Егор и не ожидал, что из этого может вырасти что-то серьёзное. Но тогда всё закрутилось, события рванули со старта, и через какое-то время он уже не мог представить, как это ещё совсем недавно в его жизни не было Жанны – подвижной, легко смеющейся, пылкой, готовой поддержать его в любых начинаниях, необидчивой и отходчивой, сразу согласившейся с его первенством в решении разных вопросов, что подкидывала им жизнь на первых порах.
Её сложно было считать красавицей, но у неё был неподражаемый шарм и бездна обаяния. А недостатки фигуры в классическом понимании на вкус Егора были лишь продолжением её достоинств – ему нравились девушки не субтильные, с развитыми бёдрами и вызывающей грудью. К тому же она была очень музыкальна, великолепно двигалась, а ночью была страстна и неутомима, что было Егору особенно по нраву в сравнении со своей предыдущей пассией, считавшей постель чуть ли не повинностью, от которой при всяком удобном случае она старалась уклоняться.
Жанна сразу очаровала его друзей, здорово вписалась в их разбитную компанию, а когда впервые дошло до песен под гитару, то просто покорила всех своим почти профессиональным пением. Она смогла украсить собой, своим неистощимым весельем и позитивными эмоциями все их выезды, приключения и праздники, но не унывала и в трудные времена, когда, уже поженившись, им приходилось выживать после рождения сына в маленькой комнате в общаге, деля его невеликую зарплату до конца месяца или занимая гроши до зарплаты у соседей – таких же инженеров и работяг, не вписавшихся пока в новое рыночное время.
Со временем быт их наладился, появились деньги, потом своя квартира, машина и даже гараж – мечта и прибежище мужчины, его «тайная комната», хранилище секретов или, как часто бывает, клуб по интересам. Отношения их всё это время были на взгляд Егора нормальные. Конечно, они уже так хорошо друг друга знали, что от былой пылкости осталось мало чего, всё несколько приелось, как-то потускнело и разладилось, поэтому и случались периодически у него на стороне какие-то истории, что-то приходилось придумывать, возвращаясь к жене под утро. Кстати под утро иногда возвращалась и она под благовидными предлогами, не вызывая волн ревности у Егора. В общем, у них в семье обрёл себя некий супружеский паритет, взаимное уважение и нежелание задавать прямые, но неприятные вопросы, опасаясь видимо получить на них откровенные и нежелательные ответы.
Так продолжалось годы. И вот теперь Егор вдруг отчётливо понял, что живут они вместе просто по инерции. Сын уже оканчивает школу и скоро совсем от них с женой отдалится, пробуя этот мир на вкус, барахтаясь, но выплывая. А им останется жить его жизнью, отмечая его победы и вехи, да ждать, а потом нянчить внуков, и где-то там впереди уже маячит унылая станция «Старость», и поезд неминуемо стремится к ней, не сильно выбиваясь из графика.
Была у него, правда, ещё отдушина – то, что отличало и выделяло его из ряда обычных людей, и он для себя давно понял, не будь её, был бы он банален, скучен и предсказуем как большинство, живущих себе спокойно и неунывающих. Егор был поэтом. Причём, он отдавал себе отчёт, не графоманом, а именно поэтом, не великим, даже не выдающимся, но написавшем и издавшем мизерными тиражами несколько поэтических сборников, изредка также  печатавшемся в периодике. А кроме того на популярном поэтическом портале у него была своя страница, свои читатели и почитатели, свои рецензенты и оппоненты. В общем, занимаясь творчеством почти три десятка лет, он осознал, что сочинять может вполне профессионально и как стихотворец уже состоялся, а признание и широкая известность, конечно, желательны, но не обязательны. Поэтому стихи для него не стали профессией, но оставались отдушиной, удерживая внимание к мелочам, верность гармонии и творческое отношение к происходящему.
В последнее время, правда, из-под его пера всё чаще стали появляться строки с мотивами неудовлетворённости собой, предопределённости грядущих событий и своей человеческой обречённости.

*   *   *

Нега появилась в жизни Егора тоже, благодаря поэзии. Тогда она ещё не была Негой, её звали Нелли Гамова, ей было слегка за тридцать, она жила в Твери, очень любила поэзию, пыталась сочинять сама. На странице Егора оказалась случайно, прочитала одно, другое стихотворение, ей понравилось. И чем дальше она читала, тем больше ей нравились его стихи, она чувствовала их нерв, переживала, улыбалась и плакала, увидев в стихах себя, свои мысли, осязая родственную душу, которая это всё прожила, передумала и смогла выразить только для неё одной, подобрав такие слова и образы, будто этот человек – сама она и есть.
 Они стали переписываться по электронной почте. Обменивались письмами каждый день, постепенно переходя в них от творчества к окружающей действительности, находя много общего и интересного друг в друге, радуясь этому, но и не выходя за рамки приличий, не строя далеко идущих планов. Егор сразу написал о жене и сыне, намеренно ставя эти серьёзные рамки, давая понять собеседнице своё несвободное положение. Он уже был не юноша, не любил двусмысленностей и недосказанности в отношениях. Нелли была разведена, растила дочь – первоклассницу. Она тоже всё прекрасно понимала, была очень искренна в своих письмах, не стесняясь на похвалы достойному, она всегда говорила ему прямо о том, что ей не нравится или не понятно, и никогда не лезла в карман за словом в описании своей жизни, давая порой меткие убийственные характеристики персонажам своих повествований, восхищая и очаровывая Егора. Он уже ждал её писем, и даже расстраивался, не увидев с утра ожидаемого ответа. 
 Его увлечённость ею выросла постепенно, но обнаружилась вдруг, когда он придумал ей имя – Нега. Все, казалось бы, просто: два первых слога от имени и фамилии, но в душе Егора сразу стало тепло, это имя ей фантастически шло! Он уже видел её на фотографиях, которые она периодически меняла на своей странице. На них в объектив смотрела очаровательная стройная молодая шатенка с умными карими глазами и чувственным ртом, небольшим гармоничным носиком и родинкой на подбородке. С тех фотографий в душу Егора смотрела сама его Поздняя Любовь, облачаясь в блаженствующее и эпикурейское имя Нега…

*   *   *

Эта его нежданная взрослая любовь, как говорится, нашла время. С одной стороны ему уже сорок семь лет, работа, дом, друзья, родственники, любимый единственный сын, Санкт-Петербург с его суетой и пробками, привычный круг общения, какой-никакой достаток, некие возникшие с возрастом проблемы со здоровьем и т.д. С другой стороны…, а что, собственно, с другой стороны? Ему всего лишь сорок семь лет, с женой вечное раздражение, а не жизнь…, сын вырос и должен понять…, очаровательная и страстная Нега в Твери, всего-то пятьсот вёрст…, друзья поймут… родственники…
Он много думал о ней, сомневался. Порой ему казалось, что можно прыгнуть в машину и часов через шесть-семь водительского драйва уже оказаться в этой самой Твери с ней рядом, обнять её и говорить, говорить, говорить…. Рассказать ей всю свою жизнь, читать ей свои стихи, целовать её…, но червячок сомнения тут же шевелился в нём вопросом: а что дальше?.. Готов ли он всё разорвать здесь и начинать всё заново там? Готов ли к роли мужа волевой целеустремлённой женщины гораздо моложе его? Справится ли он с новой для себя ролью приёмного отца её маленькой дочери и примет ли его девочка?..
Вопросы без ответа сковывали его, решимость теряла свой вектор и мускулы, наваливалась хандра. Егор понимал, что уже не способен на подобные решительные шаги, а весь его прежний опыт подсказывал, что человека невозможно узнать по письмам и фотографиям, без живого общения, без глаз, мимики, прикосновений, без тембра голоса, запаха тела, колыханья волос, движений рук, походки. Мечтая её увидеть, почувствовать, прикоснуться, он прекрасно понимал, что делая первый шаг, он просто будет обязан делать следующие шаги в их отношениях, а значит, в перспективе наступит и время выбора: оставаться в семье и спокойно доживать без особых эмоций, ни на что интересное не претендуя, или строить всё заново с Негой, узнавать её, открывать, к чему-то заново привыкая, с чем-то соглашаясь и мирясь. А что-то возможно станет его раздражать, что-то проявится сразу или со временем, может, какая-то мелочь, но он знал, что именно мелочи способны отравить существования самых духовных и цельных людей. Себя он к таковым не относил и ожидал от себя этого раздражения, заранее от него расстраиваясь. Так что понимание не прибавляло ему решимости приблизить их встречу, а скорее наоборот.
Вскоре он почувствовал по их переписке, что им стало тесно в границах виртуального общения, и назрела необходимость перемен. Всё правильно, жизнь не стоит на месте, а все сценарии ждут развития сюжета и обязательного движения к развязке. Они уже обменялись телефонами, несколько раз разговаривали, радуя друг друга тёплыми фразами, смехом, эмоциями, заряжаясь ими и даря их друг другу.
Егор понимал: их встреча дело решённое, причём, решённое не им. От этого в душе пульсировало противоречивое – он был рад этому, но огорчён своей пассивной ролью, так ранее не свойственной ему. Более того, если бы ему в молодости рассказали о его душевных терзаниях и затягивании процесса перевода отношений с женщиной к более близким, он бы ни за что не поверил. Что ж, возрасту свойственно, к сожалению, менять нас до неузнаваемости, заставлять изменить своим привычкам, желаниям и даже терять мотивацию для своих поступков. А жаль…

*   *   *

Как-то в конце декабря, увидев на мобильном её высветившийся номер, Егор почувствовал, что Нега уже в Питере. Мысль была ясная и стремительная, он знал, что прав ещё до того как ответил на вызов. В общем, выяснилось: она приехала на пару дней как бы к подруге, но если он хочет, они могли бы встретиться, поболтать, где-нибудь посидеть. Естественно он обрадовался и без колебаний согласился.
В оставшееся до встречи время Егор принялся решать массу вставших перед ним задач, попутно прикидывая – куда они отправятся сначала, куда потом, где задержатся поужинать, а где (чем чёрт не шутит!) будут ночевать. В том, что они сегодня окажутся в одной постели, он не сомневался.
Надо признать, что ещё в юности Егор не страдал отсутствием женского внимания. Ростом чуть выше среднего он был коренаст, широк в кости, как-то основателен и весом. Остроумный, с прекрасно подвешенным языком, он, не боясь переборщить, сыпал комплименты в девичьи ушки, обезоруживая, при отсутствии первого успеха не клюнувших на него девчонок, обаятельной улыбкой с детскими ямочками на щеках. С годами, правда, он слегка располнел, несколько потускнел, потеряв малую часть обаяния и значительную волос, но до сих пор в общении с прекрасным полом Егор чувствовал себя уверенно, желая и умея женщинам нравиться.
Теперь он хотел произвести впечатление на свою Негу, а там уж дальше как сложится, но, думая о ней, он по-мужски мечтал об её стройном упругом теле, и соответственно, надо было быть готовым ко всему, даже к тому, что между ними могло и ничего не случиться. В общем, заказав столик на двоих в уютном ресторанчике «Тет-а-тет» и забронировав номер в отеле «Амбассадор», он успокоился, позвонил жене, что задержится на работе до ночи, и поехал на встречу. В его голове звучала красивая увертюра, мозаика вечера уверенно складывалась…

*   *   *

- Ты знаешь, Нелли, отношения между  людьми разнообразны и неисчерпаемы как… ну, например, как небо… оно бывает высоким и поэтичным, аж дух захватывает… или низкое муторное небо, несущее депрессию и непогоду, от него хочется скрыться в каком-нибудь вертепе, приюте пьянства и греха… Ночью оно может одарить россыпью драгоценных звёздочек, суля богатство и приключения… или направить на тебя яркую настольную лампу луны как дотошный злой следователь, которому не истину узнать надо, а сломить подследственного любыми средствами… - говоря, Егор смотрел на неё, растворяясь в тепле её взгляда. Она улыбалась ему одними глазами, соглашаясь с ним, иногда улыбка нежно касалась её игривых манящих губ, но пряталась ею до поры. – А порой мне кажется, в небе чудится какое-то предостережение, как скрытый жест старающегося вдруг помочь тебе собеседника, или будто навалившаяся усталость, как от общения с занудой, переливающего часами из пустого в порожнее…
Они уже успели поужинать, немножко выпили и общались под тихую лёгкую музыку в полупустом ресторанчике. Короткая скованность первых минут встречи была в прошлом, как и первые излишне эмоциональные диалоги, вопросы-ответы, смущённые и радостные улыбки узнавания друг друга, первые угловатые шутки, не всегда естественный смех.
Егор был очарован Негой. Она оказалась небольшого роста стройная, ладная, с гордым поворотом головы и отточенной гимнастической походкой, гораздо лучше, чем он представлял по письмам и фотографиям. В её лице одновременно жили сильная воля и женственность, чувственность соседствовала с решительностью, гибкость с ироничностью. Она легко покорила его умом и отсутствием жеманности, в ней чувствовалась тяга к приключениям, угадывался жизненный опыт, в то же время практически не было скепсиса, она ещё была способна удивляться и удивлять. Одета она была по погоде и сезону – не броско, но добротно, со вкусом, без провинциальных излишеств и кричащих украшений, косметикой не перебарщивала.
Ему доставляло удовольствие их общение, и с каждой минутой он всё меньше хотел с ней расстаться…
- А ещё, если продолжать эту аналогию, мы иногда употребляем выражение «сорвало крышу», то есть с нами случилось что-то из ряда вон…, а в этом случае значит, крышей нам становится само небо – непостижимое, высокое, необъятное…
- Значит, наша с тобой встреча – сумасшествие?..
- В какой-то степени…, а как же иначе? – ему показалось, что она смотрит на него чуть насмешливо, дразня и провоцируя.
- Ты знаешь, Егор, я в последнее время думала, что ты не слишком желал, моего приезда. Я почувствовала в письмах твои колебания, хотя ты старался их скрыть. А мне очень хотелось тебя увидеть, поэтому я решила – а, будь, что будет! – и приехала.
- Ну, насчёт колебаний, ты права. Всё время стараюсь действовать по врачебному принципу «не навреди», конечно, были сомнения, я уже довольно пожилой дядька сомнительной внешности, а ты – такая воздушная…
- Не кокетничайте, «пожилой дядька»! – она дерзко улыбнулась и так посмотрела на Егора, что ему стало мгновенно жарко. Она легко обволакивала его своей привлекательностью, подавая сигнал женской заинтересованности им, ожидая от него следующего шага.
- Нет, серьёзно. Ты мне очень понравилась. Я вообще… не знаю теперь, как мы с тобой… сможем расстаться…
- А твоя жена?
- Да, жена – это серьёзно. Мы уже столько с ней женаты, а любви давно нет. Как-то с годами всё выцвело, смысл выхолостился. Мы уже так друг друга изучили, что знаем, кто, когда и что скажет, и с каким лицом…
- Мне кажется, многих это не пугает, живут себе и живут.
- Так и мы живём, хотя…
- Что?
- Мне захотелось добавить, «пока я не узнал тебя», не почувствовал…
- Я тоже уже чувствую…, что ты меня напрочь… раздел… взглядом…
- Предлагаю переместиться… тут недалеко…
- Ну что вы, дяденька…, я девушка порядочная…
- А это мы решительно… поправим…

*   *   *

Во второй половине следующего дня Егор возвращался домой. В эти минувшие сутки поместилось столько эмоций, что он был опустошён и грустен как опустевший ящик с новогодними петардами и фейерверками наутро первого января. Вспоминая их фантастический вечер, долгую и волшебную ночь, ласковое пробуждение, насыщенное утро, путь на вокзал, долгие проводы и лишние слёзы, – он был счастлив этой своей усталостью и опустошением. В голове периодически возникала бородатая шутка: «каждый мужчина имеет право на лево», и он внутренне усмехался, гоня, медленно, но неуклонно проступающие мысли о предстоящем тяжёлом разговоре с женой. Этот разговор должен будет ей всё объяснить, расставить все точки и прочие акценты в их браке, при этом, наверное, навсегда сделать их врагами, поделить их общих знакомых на тех, кто примет его выбор и тех, кто останется с ней, осуждая и не простив.
Он понимал, что эти сутки легко и неотвратимо поделили его жизнь на «до» и «после», что уже пройдена некая точка невозврата, и остаётся лишь небольшая возможность как-то минимизировать злобу и разрушения в надежде расстаться «как цивилизованные люди»…
А ещё перед женой ему было жутко неудобно, он чувствовал, что предал её, причинил ей страдания не заслужено, от этого становилось тоскливо, во всём виделось неприглядное. Погода тоже давила, с неба постоянно сыпал мелкий снежок, чередуясь с дождём. Слякоть казалось непобедимой и поселившейся навсегда, вместе с насморком, мокрыми ногами и ощущением потери. Хотя потеря – это не про него, он же не теряет, он нашёл – молодую страстную восхитительную женщину, свою Негу…
Но в душе уже поселилось это чувство потери и обречённости. Он вдруг осознал, что не хочет обижать, терять и становиться врагом своей жене – женщине, с которой они, может быть, подустали жить рядом, но с которой столько пройдено и вытерплено, но вместе, и ещё недавно казалось, что навсегда...
Подходя к дому, он поймал себя на мысли, что думает о жене теперь с гораздо большим теплом, чем ещё несколько дней назад до визита Неги. Уже открывая дверь квартиры, Егор не представлял – с чего он начнёт и как он всё это изложит.
- Ну, наконец-то, Егорушка, что случилось? Вчера сказал, что задержишься на работе, сегодня целый день твой телефон выключен, на работе никого – суббота, я вся извелась! – она говорила, заглядывая ему в глаза, а Егор понимал, что не может сказать сейчас правду, и вся его заготовленная логика, все аргументы и теории дружно летели в мусорную корзину…
 - Извини, дорогая, - торопливо заговорил он, обнимая Жанну – телефон сел, поехали уже ночью с Евстигнеевым, на Обводном его подрезали, попали в ДТП…, потом долго ждали гаишников, потом эвакуатор…, я не мог его бросить, - в такие мгновенья обычно на Егора снисходило вдохновение и его спасительная ложь обретала вдруг монументальную святость. – В общем, пока то да сё, у него и заночевали уже под утро…
 Евстигнеев был его приятель с работы, он, ничего не зная о том, уже несколько раз спасал Егора, когда тому приходилось что-то соврать жене, чтоб оправдать своё отсутствие или опоздание. Это был идеальный вариант, их жёны не были знакомы.
- Давай раздевайся, весь мокрый. Голодный?
- Как зверь.
Разувшись и повесив на плечики влажное пальто, он прошёл в комнату и сел в кресло. Жена хлопотала на кухне, там громко орал телевизор.
В общем, за сутки Егор уже совершил предательство дважды. Теперь была очередь Неги, и всё, что между ними было этой страстной и сумасшедшей ночью, все, что он ей говорил после, что обещал уже на вокзале, целуя на прощание и заглядывая в глаза, всё было отложено, спрятано в тайники сознания до лучших времён. Он был противен сам себе…
Потом они ужинали, Жанна что-то рассказывала о сыне и событиях в его школе. Егор старался есть с аппетитом, рассеяно слушал жену, утвердительно кивая в нужных местах. Тень семейной идиллии мягко густела в углах кухни.
А в поезде «Санкт-Петербург – Москва» в это же самое время грустила, глядя в темноту из окна вагона, худенькая усталая женщина. Она отправила четыре безответные sms-ки, тщетно пыталась позвонить, но телефон Егора был выключен. Всё произошедшее с нею за последние сутки казалось ей сном, а жизнь прежде так часто обманывала в её ожиданиях, подсовывая вместо настоящих чувств и людей – мишуру и пустышки, что она уже и не надеялась на личное счастье, пользуясь случаями стремительных флиртов и скучая по дочери, брошенной на три дня на старенькую маму.

*   *   *

Весь следующий день Егор старался загладить свою вину перед женой. С утра он вызвался пропылесосить квартиру, потом они вместе ходили на рынок, потом обедали. После обеда зашёл сосед – его приятель, с которым периодически они играли в шахматы или иногда выпивали. Только под вечер Егор придумал себе причину уйти из дому, сославшись, что ему надо в гараж – заняться своей машиной.
На самом деле всё воскресение он был как на иголках, телефон он выключил намеренно ещё вчера, что бы случайно не разрушить шаткое семейное равновесие. Включив телефон днём, он обнаружил четыре sms-ки и несколько пропущенных вызовов от Неги и сразу опять выключил его.
И вот в гараже, в неярком свете пыльной лампы дневного света он читал в телефоне её милые послания, а по его щекам ползли нежданные солёные слёзы. Там не было ничего сокровенного или пафосного, просто несколько нежных слов благодарности «за прекрасный день и жаркую ночь», «за тепло слов, ласку сильных мужских рук», «за обожание в его светлых и умных глазах»… Слова размывались в мокрых от слёз глазах, он чувствовал себя раздавленным, проигравшим свою главную битву в жизни, упустившим шанс на любовь…
Егор налил себе коньяку из бутылки, что держал намеренно в гараже на случай непредвиденных обстоятельств. От выпитого сразу потеплело, слёзы высохли, вернулась способность мыслить. Сначала он хотел ответить ей sms-кой, но понял, что так о многом надо ей написать, что текст разобьётся на несколько посланий, что-то обязательно потеряется, смысл исчезнет и т.д. Электронное письмо он мог написать ей только из дома, что было решительно невозможно сейчас. Звонить на эмоциях он тоже не захотел, ему пришлось бы её снова обманывать, а он так уже устал от своего обильного вранья за последние несколько дней!..
Не приняв никакого решения, Егор вышел на улицу глотнуть свежего воздуха. Очень быстро стемнело, ветер кружил редкие снежинки, сразу таявшие на мокром асфальте. Подняв глаза, он заметил, как по небу несутся, он физически чувствовал их скорость, холодные массы пузырьков воздуха и воды в виде облаков, принимая причудливые громоздкие формы и периодически проливаясь на землю мокрым снегом или стылым дождём. В этом виделась злая гармония и безысходность, казалось, другого неба больше никогда не будет, как никогда не будет больше тепла, любви… и неги…
Через несколько минут, зайдя с улицы в тесный бетонный полумрак гаража, Егор уже был спокоен и сосредоточен. Его мозг, кажется, нащупал что-то, мысль будила фантазию, строки просились на лист бумаги, хотелось высказаться…

*   *   *

Он со скрипом затворил гаражную дверь и навесил замок. Тьма успела сгуститься, шёл мелкий изнуряющий дождь с кавалерийскими порывами ветра, будя в груди, казалось, ранее излеченный кашель. Но в душе у Егора было умиротворение. Так случалось всегда, когда, не смотря на окружающую его действительность, у него получались – порой в муках, а иногда удивительно легко, будто кто-то свыше вдруг нашептал – стихи.
Путь из гаража занимал четверть часа неспешным шагом, и Егор шёл, улыбаясь, приняв уже окончательное решение, – и он уже точно знал – самое важное в его жизни. Ему стало легко и спокойно. Сомнения, раздражение, растерянность и тревога последних дней отступили, в голове вызрел план, проявились и шаги его выполнения, а значит, жизнь обретала смысл и вектор дальнейшего движения.
Он шёл из гаража по обочине дороги уверенным пехотным шагом.  Редкие припозднившиеся встречные и попутные машины освещали его театральным светом фар, проносились, обдавая холодными брызгами, и растворялись во мгле, будто сходя со сцены...
«…Его тело обнаружили только утром, когда влажная тьма, пресыщенная долгим ночным дождём, на время сдала свои позиции короткому и унылому доходяге – декабрьскому дню. Он лежал – изломанный и мёртвый – в глубоком кювете вместе с мусором, старыми покрышками, ржавыми консервными банками и битыми бутылками, лежал, навеки успокоенный, уставившись застывшими глазами в низкое зимнее небо.
 Оперативники, проводившие осмотр места происшествия, пришли к выводу, что этот человек был сбит ночью машиной, скрывшейся после наезда. Ни следов, ни свидетелей – глухарь. В карманах у потерпевшего обнаружили испорченный от удара мобильный телефон, связку ключей, мелочь, скомканный носовой платок, шариковую ручку и сложенный вчетверо листок, на котором крупным некрасивым, но хорошо читаемым почерком были написаны стихи:

Надо мною обречённое небо…
от него вниз изливается холод,
только где-то далеко моя Нега,
для которой я талантлив, и молод,
для которой я здоров и прекрасен –
альтруист, ну может, чуть сибарита…
для которой я – практически Мастер,
потому как, лишь она – Маргарита…

Прочитав, молодой опер задумался и медленно сложил листок. Ему стало вдруг не по себе от мыслей и чувств погибшего ночью несчастного человека, так красиво сочинившего эти стихи, и вспомнился неожиданно усталый взгляд бывшей жены, с которой разошлись прошлым летом…» - Егор уже приближался к дому. Картина, нарисованная в пути, разрубала гордиев узел этой истории, пожалуй, кардинально, слишком жестоко, ему подумалось даже как-то по киношному, не из жизни. Чем ближе он подходил, тем быстрее размывалась его былая уверенность, исчезала решительность, таяли дерзновенные планы, как снег, превращающийся в рыхлую кашу под мелким дождём не по сезону.
Зима в этом году наступать не спешила…