Приговор

***
Зал  судебных  заседаний  был  таким  огромным,  равнодушным  и  безликим.  Наверное,  именно  таким  он  и  должен  был  быть.  Ведь  здесь  решались  человеческие  судьбы.  Жить  или  умереть.  И  хотя  мораторий  на  смертную  казнь  всё  ещё  действовал,  приговор  к  тюремному  заключению  был  ничуть  не  лучше  смертного. 

***
Что  такое  тюрьма  и  что  там  ждёт – об  этом  Павел  задумывался   мало.  Точнее  не  задумывался  вообще.  В  душной  камере  СИЗО,  где  днём  и  ночью  горели  электрические  лампочки,  свет  которых  приглушался  завесой  табачного  дыма  и  грязью,  он  неподвижно  лежал  на  железной  койке,  именуемой  здесь  шконкой,  и  безучастно  смотрел  в  одну  точку.  Временами  тяжёлая  металлическая  дверь  распахивалась  с  жутким  визгом  и  в  проёме  проявлялся  рослый  детина  в  милицейской  форме.  Грубым  голосом  он  называл  имя  то  одного,  то  другого  подследственного,  вызывая  на  допрос  к  следователю  или  на  встречу  с  адвокатом.  Иногда  называли  и  имя  Павла. 
С  ним  всё  было  просто.  Он  не  отказывался  ни  от  своих  слов,  ни  от  своих  поступков.  Обвинение  ему  предъявили  вполне  соразмерное  и  он  ни  на  что  не  жаловался.  Его адвокат – хрупкая  молодая  девушка – вела  уголовное  дело впервые  за  свою  практику.  Но  и  на  это  Павел  не  жаловался.  Он  понимал,  что  ему  грозит  немалый  срок,  но  он  даже  не  думал  об  этом.  Ему  было  глубоко  наплевать  на  всё.  Марина  Алексеевна – так  звали  адвоката – изо  всех  сил  пыталась  как-то расшевелить  его,  уговаривала,  а  иногда  и  упрашивала.  Она  хотела  уменьшить  его  срок  хоть  на  пару  лет.  Хотела  хоть  как-то  помочь  ему.  Она  пыталась,  и  каждая  её  попытка  наталкивалась  на  его  равнодушное: «Марина  Алексеевна,  спасибо  Вам  большое,  но … не  стоит.  Не  переживайте  Вы  так.  Мне  уже  всё равно!»  Он  вёл  себя  так  будто  ему  было  уже  больше  полувека,  а  не  19-ь…  И  она  не  понимала  этого. 
Накануне  суда  адвокат  попросила  вызвать  его.  Она  хотела  ещё  раз  попытаться  помочь  ему,  хоть  как-то.  Но  он  так  ничего и  не  рассказал  ей.  Не  захотел.  Считая,  что  должен  ответить  за  то,  что  совершил,  без  поблажек. 

***
Суд  состоялся  18.12.19** года.  На  лицо  были  только  факты.  Сухие,  скупые  и  однозначные.  Пять  человек  убито.  Один  ранен.  Орудие  преступления – пистолет  Макарова  с  отпечатками  пальцев  подсудимого.  Чистосердечное  признание  самого  Павла.  И  вот … всё  это  обеспечило  ему  20 лет  строго  режима.  Двадцать  лет…  Почти  всю  жизнь…  Он  выслушал  приговор  спокойно  с  задумчивой  улыбкой  сумасшедшего  на  красивом  юношеском  лице  и  глубоко  затаённой  болью  в  глубоких  тёмно-синих  глазах.  Многие  ли  видели  эту  боль?  Пожалуй  только  Марина  Алексеевна…  Пожалуй,  только  она… 
Его  никто  не  проводил,  никто  не  узнавал,  в  какую  тюрьму  его  отвезли,  и  как  сложилась  его  жизнь…
Временами,  когда  случались  краткие  перерывы  в  насыщенной  и  успешной  адвокатской  практике,  Марина  Алексеевна  вспоминала,  как  стояла  на  противоположной  стороне  Арсенальной  набережной,  и  смотрела  в  след  фургону  с  безразличной  надписью  ФСИН  на  бортах  и  маленьким  зарешёченным  окошком  на  задней  двери…

***
Её  пальцы  дрожали, когда  она  распечатывала  конверт.  Такого  с  ней  никогда  ещё  не  случалось.  Обычное  на  первый  взгляд  письмо,  привело  её  в  сильное  волнение.  И  вовсе  не потому, что  на  конверте  стоял  штемпель  отдалённой  колонии (ей  часто  приходили  письма  из  подобных  мест – она  же  была  первоклассным  адвокатом по  уголовным  делам)… Было  что-то  во  всё  этом…


***
Добрый  день,  Марина  Алексеевна.  Вряд  ли  Вы  помните  меня,  да  это  и  не  важно.  Важно,  что  я  не  могу  забыть  Ваше  лицо  без  малого  уже  двадцать  лет.  Не  могу  забыть  Ваши  отчаянные  попытки  спасти  меня  и  Ваши  просьбы.  Я  прошу  прощения,  если  обидел  и  ранил  Вас  своим  безразличием  и  отказом  раскрыть  мотивы  своего  поступка.  Простите  меня  ради Бога,  дорогая  Марина  Алексеевна!  И  примите  мою  искреннюю  благодарность  за  всё,  что  Вы  для  меня  тогда  сделали!
Все  эти  годы  мне  хотелось  написать  Вам,  рассказать  правду,  но  я  не  решался.  Возможно,  я  совершаю  ошибку,  адресуя  Вам  это  письмо,  но … Вы  должны  знать  кого  пытались  тогда  спасти  и  почему  я  Вам  этого  не  позволил  хотя  речь  шла  о  моём  будущем!
В  19**  мне  было  всего  17 лет.  Тогда  я  повстречал  свою  первую  любовь.  Ни  мне  Вам  рассказывать,  что  это  значит.  Каждый  человек  рано  или  поздно  влюбляется  и  понимает,  что  вот  ради  кого  стоит  жить.  Так  было  и  со  мной.  Её  звали  Ирина.  Она  была  совершенством – высокая,  стройная,  гибкая  и  лёгкая.  Одним  словом, настоящая  красавица.  Мы  учились  в  одной  школе,  жили  на  соседних  улицах.  Наш  роман,  если  можно  так  сказать,  вспыхнул  мгновенно  и  ярко.  Мы  были  вместе  повсюду.  Даже  поступили  в  один  ВУЗ,  на  один  факультет.  Мы  собирались  пожениться  после  первого  курса.  Немногим  дано  понять,  с  каким  нетерпением  я  ждал  того  дня,  когда  смогу  назвать  Ирину  своей  законной  супругой.   
День  свадьбы  был  назначен  через  неделю  после  Ирининого  совершеннолетия,  которое  должно  было  наступить  месяцем  позже  моего.  Наши  родители  не  были  против.  Наоборот, они  всячески  поддерживали  наше  решение,  восхищаясь такой  глубокой  любовью  в  столь  юном  возрасте.  Всё  было  идеально … даже  слишком. 
За  два  дня  до  свадьбы  случилось  непоправимое… 
Ирина  возвращалась  от  подруги  и  в  подъезде  на  неё  напали  какие-то  подонки.  Было  всего  девять  часов  вечера,  кто  бы  мог  подумать,  что  в  такое  время  в  таком  месте  может  подстерегать  опасность?!  Они  затащили  её  в  лифт,  застопоренный  между  этажами. 
Ирина  никогда  и  никому  не  рассказывала,  что  там  произошло,  даже  следователю…  А  через  неделю  она  покончила  с  собой.  В  своём  последнем  письме,  адресованном  мне,  она  назвала  имена  тех,  кто  это  с  ней  сделал…  Это  был  её  бывший  ухажёр,  которого  она  отвергла  когда-то.  Он  хотел  отомстить,  а  его  дружки – поразвлечься… 
Что  могли  сделать  следователи  и  иже  с  ними?  Вы  верите  в  правосудие?  Наверное,  да.  А  вот  я – нет!  Ни  в  людской  суд,  ни  в  Божий!  Если  Господь  есть,  то,  как  он  мог  допустить  такое?  За  что?  Я  хотел  быть  уверен,  что  виновные  будут  наказаны,  только  и  всего…
Собрав  все  деньги,  которые  откладывал  на  наш с  Ириной  медовый  месяц  и  отправился  к  барыге.  Не  стану  называть  его  имени,  просто  скажу,  что  в  нашем  городе  есть  такие,  у  кого  за  определённое  вознаграждение  можно  приобрести  не  только  наркотики,  но  и  оружие.  Пистолет  Макарова  и  две  обоймы  к  нему  обошёлся  мне  недорого – всего  в  10 000 рублей. 
На  следующий  день  я  открыл  «сезон  охоты».  Я  знал  этого  парня  и  его  компанию.  Они  частенько  тусовались  в  местном  баре  и  на  дискотеке.  Пили,  смеялись,  снимали  девок – в  общем  развлекались,  как  могли.   Развлекались  и  наслаждались  летом  и  теплом,  в  то  время, как  моя  Ирина – моя  единственная – гнила  под трёхметровым  слоем  дёрна  на  городском  кладбище,  лишённая  радости,  солнечного  света  и  тепла… 
В  тот  вечер – 18.08.19** года  я  пришёл  в  бар,  где  они пили,  отмечая очередной  «праздник», … остальное  Вы  и  так  знаете … пять  трупов  и  один  калека… с  изуродованным  лицом  и  безголосый.  А  я  получил двадцать  лет … строгого  режима.
Нет,  я  не  жалею  о  содеянном  и  никогда  не  жалел.  В  тюрьме  не  так  уж  и  плохо.  Особенно,  когда  знаешь,  что  ты  здесь  не  напрасно.  Пусть  я  не  совершил  в  жизни  ничего  доброго  и  хорошего,  но  знаю,  совесть  моя  чиста – я  не  убийца,  а  палач.  Что  в  сущности  одно  и  то же,  но  не  для  всех. 
Искренне  Ваш.
Павел. 18.12.20**

***
Закончив  читать,  Марина  Алексеевна  отложила  письмо  в  сторону.  Теперь  ей  всё  было  понятно: и  спокойствие  Павла  перед  лицом  приговора,  и  его  полуулыбка  и  боль,  затаённая  в  глубине  тёмно-синих  глаз…