Мирчо

Он появился где-то в середине курса, крепкий, коренастый, со светлыми кудрявыми волосами и упрямым лицом. Конечно, его тут же начали расспрашивать, кто, куда, откуда. Он говорил медленно, с расстановками, иногда зависая с протяжным «э», вставлял английское слово, чтобы преодолеть тупик. Затем понимал, что оно неуместно и снова зависал, пока Магдалена не приходила с улыбкой на помощь. В ответ на это он реагировал даже без тени улыбки, настолько серьезно и напряженно, что я сразу понял его состояние. В эту же минуту я ощутил к нему симпатию. Мы так, черт возьми, похожи! И тут он, наконец, смог выдавить фразу, откуда он приехал и я чуть не сполз со стула. Болгария, Варна. Родной, дорогой, братья-славяне, дай тебя обнять, дружище! Зовут Мирчо, работал бухгалтером, женат, есть крошка-дочь.
Класс у нас очень дружелюбный, мы все улыбались, Магдалена, склонив голову набок,  ласково смотрела на него, а он все пыхтел и хмурился. Впоследствии  он все равно таким и остался - настороженно, напряженно- серьезным. Что с нами делают в славянской юдоли, что мы такие замороченные? Жизнь у нас такая? Но ведь мы же сами ее такой сделали. Да и потом, славяне все-таки разные: вон сидит Бланжо из Македонии, полная Мирчо противоположность - балагур, артист, энергия брызжет, аж слепит. Тем временем к «э» прибавились долгие «мммм» и,  наконец, его, изможденного, отпустили  с миром и он тут же застыл в лице, с вытаращенными глазами. Со стороны у нас был не класс, а сплошные клоуны, шуты гороховые. Магдалена была довольна, все, наверное, представили себе солнечную Варну, Черное море, курорт и замечтались. В этой холодной стране думать о море было исключительно приятно. Ну как можно было бросить дом на побережье и рвануть сюда, к белым котикам? Я искренне не мог понять, как это - оставить солнечную родину, если там не идет война, не умирают с голода, а страна готовится вступить в ЕС. Видимо, ничто  не привлекает нас так, как контрасты. Наевшись с детства морской романтики, Мирчо захотел поваляться в настоящем снегу? «Tengo frio », – не попадали с зуба на зуб солнцелюбивое латиносы, стоя в перерыве, скукожившись,  с сигаретой на улице, но проговаривали это со счастливой улыбкой. В их солнечной Колумбии шли какие-то войны и буйствовала наркомафия. А здесь… От порывов ветра здесь начиналось гудение стали, стекла и камня. «Мы гипербореи — мы достаточно хорошо знаем, как далеко в стороне мы живём от других…»  Я потом не раз пытался понять, зачем ты, о мирный и трудолюбивый Мирчо, сошедший с картинок болгарского фольклора, где ты мог бы, усатый, в калпаке , править лодку, приехал в этот морозильник. «Понимаешь..." -  начинал он, растягивая это «понимаешь» раза в три длиннее обычного, отчего сразу было ясно, что он в чем-то сомневается. "Все не совсем так просто…" -  и хмурился. Ну что можно было  на это возразить?! Все действительно было совсем не просто.
Он был незамысловат и прямодушен. Если было смешно - он скалился во всю челюсть, а если уходил глубоко в себя, нужно было, по крайней мере, раза в два "повысить громкость". Ему было одиноко и это было написано на нем, как на плакате. Здесь же была приписка – это мой собственный выбор. Такая это была противоположность   миру наших латиносов,  любого из которых очень трудно представить отдельно от их табора. Мирчо же присутствовал,  как тяжелый краеугольный камень (почти всегда сидел на краю стола) и когда приходила его очередь что-то говорить, делал это со вступлениями, обстоятельно, со всеми своими длиннотами и обязательно с английскими словечками. Ну никак он не мог сказать что-нибудь в рамках отведенного словарного запаса, он мучительно тащил свою речь за пределы обыденного языка. Впрочем, кому не хочется выйти за свои рамки и разнообразить впечатление? В этой пустыне даже медведи  -  и те оригинальные – белые.
На родине ему приходилось несладко, подолгу не было работы, приходилось устраиваться, к примеру, официантом на круизный лайнер. И вот наш неуклюжий и широковатый Мирчо, постройневший от строгой жилетки и бабочки, снует между столами, за которыми расселись "господа из Сан-Франциско" (и не только) нашего времени. Причесанные аккуратные кудри, схватки на чужом языковом поле на ниве меню, одинокая фигура на палубе после своей смены... Мирчо, Мирчо, куда же тебя занесло, ты захотел сам стать этим господином и, поднимая глаза из-за «New York Times» на мосластого молодого официантика, прочувствовать стальной канат связи времен, вознесший тебя наверх и с облегчением перевести дух. Я бы хотел тебя тогда спросить, не слишком ли это «просто» для мира, в котором «все далеко не так просто». Но я уже вижу складки, разбежавшиеся по лицу, напряжение между «э» и «ммм», а потом довольно оскалившегося Мирчо. Никаких противоречий. Славный парень, трудяга, борец прямых линий снизу вверх.
Теперь эта прямая вынесла его в холодный край, где от ветра он становился красным, как помидор. Тем более, что, как оказалось, передвигался он по городу на велосипеде и сильнейшие местные ветра хлестали нашего противоборца по лицу. Холмистая местность под его колесами заканчивала образ Мирчо-Лаокоона.
Ничего удивительного, что с него сходил ни один пот. В конце концов, шокированная Магдалена как-то отозвала меня в сторонку и спросила, как у нас вообще, в Восточной Европе, с гигиеной, и нет ли возможности донести до Мирчо идею неприемлемости на занятиях его состояния после поездок на велосипеде. Я заверил, что в Восточной Европе живут не варвары, а обычные люди, поэтому следует проявить  тактичность. Посовещавшись, мы пришли к решению, что можно попробовать провести общую лекцию о правилах гигиены. Это будет весьма полезно в рамках нашего общего направления знакомства с этим холодным краем куда мы все себя изгнали. В результате получилась очень интересная беседа. Магдалена не могла понять, как это - и зачем вообще, гладить джинсы (нашлись такие образцовые люди и сам я был один из них). Но, естественно,  основная речь шла о запахах и Магдалена посвятила нас в то, что навязывать любой свой запах в общественном месте считается не комильфо. И правда, я совсем не слышал нигде вокруг запаха туалетной воды и духов. И это после обливающейся гигалитрами ароматов Москвы.  Мирчо все внимательно выслушал, но на велосипеде ездить не перестал, а в классе натягивал на себя свитер.
Проще всего ему было общаться со мной и это было не только потому,  что он неплохо знал русский, но и видимо из-за какой-то еще схожести… Он все прекрасно понимал и даже просил говорить ему на русском, но вот отвечать на нем не мог, так что диалог наш выглядел весьма необычно – люди говорят на разных языках, но прекрасно понимают друг друга!
А потом с ним что-то случилось, его замкнутость удвоилась, а на лице мелькала то тревога, то печаль. Отмалчиваться он не стал и на прямой вопрос отвечал на ломаном английском, вернее, ответил вопросом на вопрос - как можно вскрыть чужую почту на компьютере. Было странно, что спрашивал он об этом с такой простотой, словно речь шла о том, как открыть бутылку пива. Немного опешив, я поинтересовался, чью почту и зачем он хочет вскрыть. «Моей жены», - сказал он, как будто удивляясь такому неразумному вопросу. Видимо, для него было совершенно естественно, что у жены от него не должно быть никаких тайн, а если они все-таки есть, то у него есть полное право их узнать любым способом. С другой стороны, его лицо выражало столько тревоги и напряжения, потерянности, что его было искренне жаль.
Его жена ходила на занятия в университет. И надо же было такому случиться, что среди студентов оказался молодой, красивый и общительный югослав (я тут же представил себе  Бланжо). Огненный южанин не смог устоять перед чарами и стал ухаживать за женой Мирчо, они стали гулять после занятий - он провожал ее до дома и все грозило перейти тонкую грань. Мирчо вспылил, поговорил с женой и она пообещала ему, что все это прекратится. Какое-то время было все тихо, но вскоре он стал подозревать, что жена перешла в "подполье". Довольно скоро он по каким-то следам на компьютере убедился, что они ведут переписку. «Вот ты, кажется, разбираешься в психологии, может быть, подскажешь что мне делать?», - наконец спросил он.
А как бы я себя чувствовал в подобной ситуации? Вот моя жена ведет тайную переписку со своим поклонником. Разумом было понятно, что никакие запреты, стыд или еще что-либо в этом духе, ничего положительного дать не могут, что придется на узкой тропе встретиться с самим собой. Вот только драконов внутри себя ни видеть, ни понимать совсем не хочется и незаметно мы выбираем более легкий путь борьбы с внешним врагом. Мирчо всем своим видом выдавал свою патриархальность и не было удивительным то, что он стремился, уличив жену, вернуть ее на положенное место. Несмотря ни на что, он решил бороться. Пришло время встретить шторм.
В лучах яркого солнца и в волнах теплого моря повстречал когда-то давно Мирчо дивную красавицу, катал ее на велосипеде по переулкам старого города, увозил за город, срывал ей полевые цветы, с обожанием смотрел, как она плетет венок, с широко распахнутыми голубыми глазами скалился в широчайшей улыбке, когда она смущенно бросала на него взгляды исподлобья. А какая шумная была свадьба и ветер новой счастливой жизни порывами налетал на них на набережной. Мирчо был так счастлив! Он хотел сделать все для своей новой семьи, даже покинуть солнечную родину в поисках лучшей доли. И он увез свою ненаглядную вместе с дочерью в этот далекий край, где живут свободные и независимые люди, правда совсем другие, да еще и говорящие на другом языке… А здесь какие-то семьи становятся крепче – люди словно прижимаются теснее друг к другу, а другие наоборот, рвутся словно из клетки и лишь для немногих ничего не меняется, потому что они всегда остаются сами собой. И тех у кого рвется подавляющее большинство… Предсказание его судьбы напрашивалось само собой.
«Мирчо, возможно, дело всего лишь в том, что твоей жене чего-то не хватает? Тебе бы  поговорить с ней помягче, по-доброму, по душам. Попробуй выяснить причину, исправить», - закончил я свои размышления уже вслух. Он цокнул и недоверчиво склонил голову набок. «Я делаю абсолютно все для моей жены. Она всем довольна!» Мы стояли у окна, за которым город одеяло за одеялом заносило все новыми слоями снега. Когда так хочется тепла, вдруг откуда ни возьмись, приходит собачий холод. Может быть, Мирчо и виноват в чем-то, он явно грубоват, неотесан, замкнут и молчалив. Наверное, не щедр на комплименты, но как же на самом деле больно на чужбине, с оборванным прошлым, терять самое дорогое. И опять мне подумалось: зачем ты сюда приехал, Мирчо…«Надеюсь, все у вас наладится, все будет хорошо» - пожелал я ему от всего сердца.
В занятиях возник перерыв и неделю мы не виделись. Я представлял, как он вскрыл почту и, тыкая в экран пальцем, кричит жене что-нибудь «моральное», а она, закрыв лицо руками от стыда, плачет. Или, наоборот, кричит что-то ему в ответ и убегает собирать вещи, и Мирчо стоит потерянный от неожиданного поворота событий. И все это под неумолчный вой ветра за окном.
В первый же день после перерыва я увидел вновь спокойного и степенного Мирчо. И действительно, он вскрыл почту, потом долго разговаривал с женой, она поняла как была неправа, но и он тоже извлек урок, и постарается внимательней к ней относится. Наверное, югослав стоял у нее перед глазами, шепча жаркие слова любви, но она выбрала своего родного неотесанного Мирчо.  Как хорошо, что это все так недолго длилось.
Шло время, закончились наши курсы, все мы разбежались кто куда. Я поступил  в университет. Вокруг было столько всего нового – люди, впечатления, заботы, что я и думать забыл о Мирчо, хотя и знал, что он тоже собирался в университет на бухгалтерское дело. В один прекрасный день сидел я в кафетерии и корпел над каким-то трудом по грамматике, как вдруг кто-то крепко хлопнул меня по плечу и, подскочив от неожиданности, я увидел ну просто сияющего Мирчо. Он был не один и я впервые смог оценить виновницу его сердечных мук и волнений. И я сразу понял увлекшегося ей югослава и убийственную ревность Мирчо.
Это была наша последняя встреча. Когда спустя несколько лет я снова оказался в том краю, я попытался найти Мирчо и узнать, что с ним, но оказалось, что он уехал в Торонто, не то один ,не то вместе с семьей. Экий же ты непоседа, Мирчо. Что-ж, надеюсь, твоя семья все-таки рядом с тобой и ты в добром расположении духа иногда скалишься во всю челюсть, вспоминая Магдалену, озорных латиносов, зимний карнавал и свой провал, который ты смог преодолеть и умотать так далеко на своем велике.