Приятная тайна чёрного чулка

   Бывает так: спишь, и, кажется, весь мир оберегает твой сон. Окно не пропустит назойливых солнечных лучей, соседи не выясняют отношений ни свет ни заря, домашние животные обходят стороной твою кровать, а любые средства связи с внешним миром молчат, ибо мир знает, что ты будешь спать долго.
   Так было и сегодня. Не могу вспомнить, чтобы мне что-нибудь снилось, только яркие расплывчатые картинки, не несущие в себе никакого подтекста. Не представляю, что вытянуло меня из мира грёз, вокруг было тихо и темно. Будто меня уже переполняли силы, я «устал» спать. Да уж, давно подобного у меня не случалось.
   Я медленно открыл глаза. Моя комната в полумраке. Зашторенные окна не пропускают света, это моё представление об уюте. Только вот не помню, чтобы я их вчера закрывал…
Если задуматься, я вообще не помню вчерашний вечер. После работы мне позвонил мой старый приятель, мы отправились в какой-то клуб, который он присмотрел не так давно, а дальше неизвестность. Но я дома, в своей кровати, один. Думаю, этих фактов пока достаточно. Жаль, что один, скучно вчера было, видимо.
   Я лениво потянулся. Надо бы проверить почту, телефон, сегодня выходной, но я знаю, что дел всегда по горло, даже первого января можно проснуться с заполненным на весь день ежедневником. Да вот только не хочется. Слишком давно не выдавалось такого спокойного утра, хочу насладиться им в полной мере.
   Вскоре, однако, мне надоело рассматривать белый потолок, я приподнялся, сел на кровати и оглянулся. Тут мой взгляд смутила одна необъяснимым образом тут появившаяся вещица: творческий холостяцкий беспорядок нарушал скромный одинокий чулок. Я рассматривал его с минуту, потом откинул одеяло и отметил, что простынь изрядно помята. Прислушался. Квартира молчала, как и раньше. Обычно, когда я провёл ночь с девушкой, я просыпаюсь под раздражающий аккомпанемент душа, свистящего чайника или включённого телевизора. Странно.
Нехотя я поднимаюсь с кровати и выхожу из спальни. И сразу же глаза режет яркий свет – все окна открыты нараспашку, прохладный воздух легко проникает в лёгкие, бодря и освежая. Но здесь никого нет. Я зашёл в душ, проверил кухню, но так и не нашёл обладательницы чулка, которую, признаться, уже очень хотел увидеть. В холостяцкой берлоге не было никого, кроме самого медведя, теперь я был в этом уверен.
   Слегка растерянный, пошёл обратно в спальню, но, как не старался, второго чулка найти не смог. Эта Золушка оставила мне вместо хрустальной туфельки чёрную кружевную и, наверное, прелестнейшую деталь женского туалета.
   Мне очень понравилась эта параллель между Золушкой и моей таинственной гостьей. Я думал о ней когда принимал душ, когда варил кофе и делал завтрак. Я думал о ней позже, когда ехал к месту встречи с одним из своих клиентов по загруженной машинами дороге. И даже когда клиент пообещал заплатить мне за какую-то статью сумму, рекордную для меня за всю мою жизнь, он в моих глазах увидел не радость, не удивление, а туман и отчуждённость - я думал о ней.
В моей голове она принимала всё новые и новые образы, пока окончательно не остановилась на одном: невысокая, тоненькая, хрупкая девушка с чёрными глазами, кудрявыми чёрными волосами до плеч, с маленьким чуть курносым носиком и пухленькими губами. Она смотрела на меня своими игривыми глазами, попивая вино в зале моей квартиры, потом начала расстёгивать своими изящными пальчиками белую рубашку. Я поднял её (она легче пёрышка!) и нежно опустил на кровать. Запустил пальцы в её шёлковые непослушные волосы, медленно поцеловал в шею, потом опустился ниже, ещё ниже, ещё… Когда мои губы коснулись её пупка она вздрогнула. Тогда я приподнял её над кроватью и медленно снял рубашку. На ней не было бюстгальтера, мне это очень нравится, мелочь, которая у меня ассоциируется со словом «естественность». У неё была небольшая, но красивая грудь. Потом я стянул юбку, вместе с ней и трусики, чёрные, кружевные. Тогда она осталась лишь в чулках. Прочертив ногтём линию от большого пальца её ноги до краешка чулка, я медленно потянул за чёрное кружево вниз. Я не люблю асимметрию, но сейчас она, чудная девушка, лежащая на моей кровати в одном только чулке и прожигающая меня своими чёрными глазами, была невероятна, божественна. Я видел огонь в её глазах, и понял, что у меня не хватит сил на второй чулок, я хочу впиться в её алые губки, хочу всю ночь чувствовать тепло её тела…
Другого объяснения я не нашёл. Но разве оно разумно? Неужели, проснувшись, она не нашла бы свой чулок среди другой своей одежды? Зачем же было его бросать тут на произвол судьбы?
   Иногда девушки оставляли мне что-нибудь из своих вещей на память. Странно, но именно таких девушек я действительно запоминал лучше всего. Но тогда они оставляли свои сувениры где-нибудь на видном месте. А этот чулок валялся в углу, он запросто мог ещё долго оставаться незамеченным, учитывая, что в беспорядке мне всегда жилось легче. Так что же он тогда делал на полу моей спальни в утро ноябрьского воскресенья?
   Рассказ друга ничего мне не дал. В какой-то момент мы разошлись, и он понятия не имел, где я провёл оставшуюся часть ночи. Я остался ни с чем. Лишь с чёрным кружевным чулком.
Так прошёл день. Не в поисках, но в ожиданиях и догадках. А где я мог искать, да и кого вообще? Моя история была красива, но на месте чернявой красавицы могла оказаться обычная уличная шлюха, выделяющаяся лишь красивыми чулками. Но я хотел верить в лучшее.
   Она нашла меня сама. На дисплее моего телефона высветился незнакомый номер, когда я поднял тихий голос пролепетал «Добрый вечер» и осведомился, когда я буду дома, ибо «я вчера забыла у вас… эм… забыла кое-что и хотела бы вернуть это, как можно скорее». Милая, ты весь день не выходишь из моей головы, я буду безвылазно сидеть дома год, лишь бы увидеть тебя! «Тогда я скоро подъеду».
   Через полчаса звонок в дверь. На пороге стоит она, смущённая немного, но точно такая, какой я её видел. Я даже подумал о том, что это была не игра моего воображения, а слегка затерявшийся кусок воспоминания.
   Она спросила, не находил ли я чёрного кружевного чулка в спальне. Я смотрел на неё, покрасневшую и съёжившуюся, и не хотел отвечать, лишь бы смотреть на неё и смотреть. Всё же вежливость требовала ответа, и, чтобы не обидеть это прелестное создание, я поспешно указал на кресло, на спинке которого покоилась цель её визита ко мне. Она быстро сложила его и спрятала в сумку.
   Естественно, я не хотел показать, что не помню ничего из того, что произошло ночью. Она была скована, я хотел, чтобы она осталась ещё, хотел предложить ей выпить чего-нибудь, но боялся испугать своим предложением. Но, когда я всё же решился и предложил ей вина, она, казалось, вздохнула с облегчением и с улыбкой, уже расслабленной, не смущённой, согласилась. Правда, молчание продолжалось. Я не знал, что сказать, и она, видимо, тоже. Она старалась не встречаться со мной взглядом, но когда это случалось, она резко отводила глаза и отпивала немного вина из бокала. Вино красное, почему то мне сложно было представить её с другим напитком.
   Опять же положение спасла она. Не знаю, что мне благодарить (видимо, вино), но внезапно она посмотрела прямо мне в глаза и выпалила:
  - Мне нужно признаться: я совершенно не помню, что произошло вчера ночью.
Сначала я сидел немного ошарашенный таким признанием, но потом рассмеялся. Увидев в её глазах недоумение, даже обиду, я поспешил объясниться: я тоже ничего не помнил. Она опять глубоко вздохнула и улыбнулась.
   Когда она проснулась утром в чужой квартире с незнакомым человеком в постели, совершенно не помня событий прошлой ночи, она поспешила отыскать свои разбросанные вещи и удалиться. Один чулок исчез, она не могла его найти («Извините, но я давно не видела подобного беспорядка!»), поэтому решила, что зайдёт за ним позже. Так она и убежала, кинув хрустальную туфельку. Только окна открыла («У вас такие большие окна, я не могла их не раскрыть, тем более в комнате было весьма душно»).
   Этот разговор абсолютно разрядил атмосферу. Она улыбалась, допивая своё вино, и совсем не замечала, как за окнами зажглись огни, снаружи стало темно, а стрелки часов слились в ровную вертикальную линию. Когда я предложил подлить ей вина, она отказалась, ибо надо было собираться домой («Ох, как быстро время пролетело! Уже поздно, надо бежать»).
   Мы стояли и смотрели друг на друга. Долго, прямо. Потом она улыбнулась, в глазах заблестел огонёк, который я будто уже видел раньше. Она опустила сумку на диван, руки, её тонкие изящные пальцы потянулись к пуговицам рубашки. Я подошёл к ней, поднял и понёс в спальню, дивясь, какая же она лёгкая.