Дорога, горы и любовь. Глава3. Ехали мы ехали. Дын

Когда вошли в вагон СВ., Ольга взялась за ручку одного купе и сказала весело:
-   Это здесь, не потеряйся, тем более с моей сумкой, запомни - купе номер семь.
2. Дыня.

Я забрал рюкзак, за время моего отсутствия он никому не приглянулся – так и лежал на моей боковой верхней полке, потом  сказал проводнику, что до утра нас не будет, ему придумал, что встретили друзей и будем с ними писать пулю,   попросил  подняться женщину, сидевшую на полке под которой была сумка, затем поднял полку и вытащил оттуда сумку, а ей сказал, что мы устроились на ночь в  вагоне рядом, потому что невозможно выносить этот ужас езды вместе с пьяной и ревущей  толпой. Она понимающе кивнула и сказала, что скоро сойдет с ума от всего этого ужаса. «Вы не представляете, - говорила она мне уже вслед, - у них два гармониста, они играют беспрерывно!» С рюкзаком и сумкой я пробирался  через толпу пьяных и поющих призывников. Зрелище не для слабонервных.

-   Вот хорошо, что принес сумку, а то даже расчесаться не могу, - сказала Ольга, открывая дверь и принимая от меня сумку.
Я вошел в купе, на столике стояли, купленная в ресторане бутылка вина, и в вазочке виноград, рядом стояли два фужера. Купе казалось большим за счет того, что  полки нижняя и верхняя были только с одной стороны, с другой было кресло, столик и зеркальная дверь.   Обе полки были шире, чем в других вагонах, постель на нижней была раскрыта. «Уже постелила, - подумал я, - приготовилась».- «А вот и душевая, - сказала Ольга, открывая дверь с зеркалом напротив полок, - но, как я и говорила, воды в душе  нет, так что покупаться не получится, зато можно вымыть руки и даже лицо, за душем такое же купе, там, кажется есть кто-то».
- Ты мойся здесь, а я в туалет схожу, - сказал я и полез в рюкзак за туалетными причиндалами – зубная щетка, паста и мыло были сложены в боковой карман рюкзака. Я достал их, взял с верхней полки полотенце и вышел в туалет. У меня была идея. Страх опростоволоситься не оставлял меня, я чувствовал, что от волнения  даже температура поднялась, а когда проблема сильно гложет и поиск её решения плавит мозги,   решение находится, у меня так  бывает. Вот и сейчас вспомнилось, как в одной пьянке в общаге, наш студент, бывший моряком во время службы, и старше меня лет на семь рассказывал, как он однажды   остался втроем  с двумя девицами. Случилось это в той же общаге после отмечания октябрьского праздника, девицы стали делать совершенно недвусмысленные намеки и словами и касаниями – так и терлись об него, - то ли перепились и потому были такие похотливые, то ли всегда такие были, он не знал, да и зачем оно ему было надо. Он не собирался противиться  соблазну и совсем уже было собрался  отдать себя им на утеху, как слышит: одна говорит другой: « С нами двумя ему не справиться», - и показывает глазами в его сторону, думает, что он пьяный и не слышит. А он, хоть пьяный, но слышит и,  когда такое про себя услышал, обиделся так, как умеют обижаться только сильно выпившие люди, и, во что бы то ни стало, захотел показать   себя.    Пошел в сортир и довел себя до оргазма, это было нетрудно - после тисканий с девицами, сперма мигом вылетела, «весь унитаз обрызгал - живо рассказывал он». Я помню, с каким восторгом этот бывший моряк вспоминал, как девицы потом стонали от удовольствия и удивлялись его боевой форме.  В этом и состояла моя идея: для этого и, конечно, зубы почистить, шел я в туалет.
Когда вернулся, Ольга сидела в кресле, на ней был дорожный халатик, который, несмотря на то, что в стране бушевала мода мини, был самый что ни наесть макси. Оказалось, что под хъалатиком у аспирантки были вполне приличные груди, которые как-то не бросались в глаза до сих пор, и ноги. Ноги были моей слабостью, мы с ребятами на курсе много и часто обсуждали тему женских ног, находили изъяны даже у «Королевы Шантеклера». На коленках халатик распадался, открывая  ноги – ноги    были безукоризненные. Как я их раньше не видел,   хотя в той полусолдатской  обстановке ноги не очень тянуло рассматривать.
-   Начнем пир, - повернулась ко мне Ольга, - отметим нашу встречу,- при этом она встала из кресла, запахнув при этом халатик и пересела на полку с раскрытой постелью. – Садись в кресло, тебе там будет удобно. 
-   Давай отметим, - сказал я и разлил вино по бокалам. Казалось бы совсем напиток не крепкий, а уже, еще из выпитого в ресторане, по телу разлилось тепло и голова была слегка задурманена. Мы чокнулись и  стали пить вино совсем маленькими глотками. Я продолжал стоять, в кресле, конечно, удобно, но хотелось сесть рядом с ней.
-   Что стоишь, садись, - сказала Ольга, отщипывая виноградину, - в ногах правды нет.
-    Ничего, если я сяду возле тебя, - решился сказать я  и, глядя на белоснежные простыни, добавил: - Только вот брюки переодеть мне не во что, как-то даже не подумал, когда собирался в дорогу.
-    А ты сними их, - сказала она, отнимая виноградину от губ,   и посмотрела на меня так, будто и впрямь – почему бы не снять. Я покраснел. «Да что ж это за день такой – все время в жар бросает, - подумал я, отворачивая лицо, чтобы ни его цвета ни смущения не показать Ольге, хотя  она и не смотрела на меня, она отвернулась к окну, отодвинула шторку и вроде как что-то там рассматривала. Я был благодарен ей за деликатность, сел в кресло, расшнуровал кеды, кеды у меня были китайские не то, что барахло советское, и снял брюки. Брюки были пошиты мною самим для поездок в колхозы, походов за грибами в лес и всяких мероприятий,  выносящих меня за пределы городской суеты, они  имели массу карманов, что было удобно, я любил много карманов –  каждый из них использовался по только его назначению. Долго складывал брюки, потом положил  их на подлокотник кресла, теперь надо было перейти к Ольге, хорошо, что хоть плавки додумался надеть, а не семейные сатиновые темно синего цвета трусы. Плавки тоже были черного цвета с белыми завязками, но, по крайней мере, они удерживали и поджимали  тот орган, по которому всегда можно узнать, как мужчина относится к женщине, которая с ним. Я относился хорошо – это было понятно сразу. Однако, тянуть нечего, надо пересаживаться к Ольге – долго ей еще отвернутой  в окно глядеть, я встал и подсел к ней, вроде, как и рядом, но и на приличном расстоянии. Взял бокал с вином. Было жарко.
-    У меня вино закончилось, - сказала Ольга, повернувшись ко мне и ставя бокал на стол. Поезд в это время остановился, была какая-то небольшая станция.  Я выглянул в окошко и увидел дыни, огромные во много раз больше наших «колхозниц», дыни я любил.
-    Пойду куплю дыню, - сказал я, встал с полки, подошел к креслу, взял штаны и стал их надевать, ноги втыкались в халявы, штаны никак не хотели надеваться, но я справился. – Я пошел, ты любишь дыни?
-     У меня вино закончилось, - Ольга смотрела на меня так, что я понял – нет в этом мире ничего важнее, чем вино в её бокале, вернее, его отсутствие, еще вернее, желание, чтобы оно там появилось. Желание её было таким сильным, что казалось – это не я, а она мною, как подставкой для бутылок с вином, наполнила свой бокал. 
-    Так я пошел, - промямлил я и, освобождаясь от её притяжения, вытолкнул себя  в коридор.

Дынь было много, я выбирал не дыню (что я в них понимаю!), а  того, кто их продавал. Продавцов тоже было много, покупателей мало, поезда   ходят редко, вот и выбирай, кого осчастливить покупкой, больше дыни им продать некуда – кругом степь, бараны и ишаки. Словом, мы в Казахстане. Выбрал я тихую неприметную женщину, она   будто стеснялась своей роли продавца или продавщицы,- не знаю, как сказать правильно, но суть от того не меняется. Она стояла поодаль от вагонов, туда её оттеснили  прыткие продавцы дынь, бегающие вдоль вагонов и сующие дыни в окна купе.  Иногда, редко, из окон слышался вопрос о цене, потом, еще реже, высовывалась рука с деньгой и забиралась дыня. Моя продавщица стояла, молча и не двигаясь, прямо на земле перед ней лежало несколько дынь примерно одного размера. Я подошел и спросил цену. Женщина ожила, назвала точно такую, как у всех,   и тихо, как бы извиняясь, сказала: «Дыня очень хорошая, Вы не пожалеете». Я отдал деньги и пошел с дыней в вагон. Хотелось скорее оказаться рядом с Ольгой и в то же время какие-то тормоза держали меня – я боялся развития событий, боялся осрамиться, несмотря на то, что у меня всегда были девушки, но дальше кино и поцелуев в подъездах я с ними не уходил, а, может, она ничего такого и не хочет, может просто предложила мне ехать с ней – все равно место пустое, а вдвоем веселее. А что, если она и в самом деле и не думает ни о какой любви, а я полезу … что тогда? … Я представил перепуганную Ольгу и … себя, отступающего и делающего вид, что случайно … по ошибке взялся за её ляжку.  Решил постоять, пока поезд не тронется, пытался заговорить с проводницей, но она странно как-то посмотрела на меня, как рублем  одарила, на мой вопрос сказала «Не знаю» и отвернулась, но тут же повернулась и велела заходить в вагон, поезд  дернул вагоны, пробежал  по цепочке стук вагонов друг о дружку, но ничего не произошло – поезд стоял. В вагоне было тихо, в проходе  не было ни единого человека, со всего вагона только я выходил на этой станции, хотя, может быть, кроме нас и нет никого. Все может быть, почему бы и нет. Хотя вот сосед, с которым нас разделяла  душевая, в купе был и не один, они все время бегали в душевую что-то там мыли и то закрывали, то открывал дверь в наше купе – так было положено, чтобы мы не вошли, когда они там мылись, а если мы заходили в душевую, закрывали дверь к ним, но уходя надо было открыть обязательно. Я постучал в дверь, чтобы как-то обозначить свое появление, и на «Да» открыл дверь. Ольга лежала под простыней, облокотясь на две подушки (вторую подушка  моя сверху, отметил я), в одной руке она держала бокал почти уже пустой, другой придерживала простынь на груди.
-    Ты почему сразу говоришь «Да», - сказал я, - а вдруг чужой.
-    Можно подумать, - ты свой, бросил меня из-за какой-то там дыни.
-   Но я же сказал, что иду за дыней, вот смотри какая красавица, - я поднял дыню, - а как бабушка была счастлива, когда у нее  дыню купил.
-    Не такая она уже и бабушка, я видела в окно, как ты ей глазки строил.
-    Какие глазки? Что ты выдумываешь, я толком и не разглядел её.
-    Однако дыню покупать четко к ней шел, ни у кого больше не остановился.
-    Ну и что, мне её жаль стало, стоит  такая одинокая, скромная, не бегает, не кричит, как все. Потому и подумал, что надо ей помочь, дыни все одинаковые.
-    Дыни то одинаковые, только продавцы разные, или продавщицы? Как правильно? – она поднесла бокал к губам, а сама, не мигая, смотрела на меня.
-     Я думаю, что и так и так правильно, - делая вид, что не замечаю подвоха,  сказал я, подложил на стол дыню, достал из кармана перочинный нож (вещь очень полезная в любом походе) и хотел уже было резать дыню.
-    Вот так немытую, прямо из стерильных степей Казахстана, ты и будешь резать?.. далеко идти не надо, в душевой можешь   помыть, а пока налей мне вина, - сказала Ольга голосом уже не совсем трезвым. Я мельком глянул на нее – глаза сверкали, как у кошки перед прыжком на мышку, от вина блестели и, казалось, напухли губы, на лице и шее появился румянец, по шее вниз румянец заползал  за простынь, которую она продолжала держать рукой, свободной от алкоголя.
-    Зачем её мыть, шкурку же есть не будем, - сказал я, но нож отложил, - хотя, почему бы и не помыть, заодно и сам умоюсь, а то что-то жарко.
Я взял дыню, полотенце, мыльницу достал из рюкзака и отправился рядом в душевую.  «А что это она на меня так нападает, ревнует, что ли?  В   ситуации, когда «…я на час тебе жених, - ты невеста мне…» (забыл - чья  песня, кажется, все-таки Кукин), она умудряется еще и ревновать. А приятно, даже что-то горячее растеклось по нутру от этих её ревностей. - Из соседнего купе открылась дверь и сунулась было совсем голая  с полотенцем на плече девица – это я забыл закрыть туда дверь, девица пискнула и тут же ретировалась.- Да, хорошие вагоны СВ., жаль только, что дорогие, только начальству по карману, тем более что у них  все больше за казенный счет, все за командировочные. Тот, чья красная морда за девицей видна была, тоже, небось, крупный деятель и тоже командировочный.  Не для студента все эти сервисы».   Я вымыл дыню,   умылся и вернулся в купе. Время было – спать ложиться, но дыня  требовала, чтобы её хотя бы попробовали, тем более, люблю есть на ночь,- говорят вредно, а мне вредно не поесть перед сном. Ольга оставалась в той же позе и опять бокал был почти пустой. Глаза её блестели еще больше, губы были еще слаже – это чувствовалось на расстоянии, и румянец пошел уже по всему телу, особо пылали щеки.   Она, как специально, ждала меня, чтобы сразу:
-   Вина налей, паааа…жалуйста, под дыню, - голос был под стать общему состоянию, губы  прилипали одна к другой; она, пока я туда-сюда, выпила больше половины бутылки вина, а если еще прибавить  выпитое в ресторане, получается для амбитной девушки совсем немало. Я налил ей вино, потом взял свой нож и разрезал дыню пополам, внутренности выбросил па газету, оставшуюся в кармане еще с Ртищево, где она помогала мне убивать время. Завернул края газеты, чтобы семена дыни не выпали, и хотел было пойти выбросить её.
-   Что ты все время убегаешь от меня? Такой деловой, такой хозяйственный. Опять бежишь куда-то, - остановила меня Ольга голосом не то обидчивым, не то игривым или и то и то вместе.
-    Не оставлять же это на ночь – жара, мы задохнемся, - сказал я и показал, успевший уже промокнуть, сверток.
-    Ладно, неси, только скорее возвращайся, а то дыни хочется, сил нет, как хочется дыни, - сказала Ольга и понесла бокал ко рту.

Продолжение http://www.proza.ru/2012/11/21/1120